Черная кукуруза. Революционный продукт от всех болезней.

Приложение.

Лирические и познавательные путевые заметки.

– Эти заметки – моего друга и коллеги Ингвара Короткова, – говорит Ирина Филиппова. – В них есть необходимость, потому что мое несколько узкое и горячее желание рассказывать только о своем – грибах, лечении грибами, онкологии – мы посчитали слегка односторонним.

Ведь любое исследование, открытие, находка делаются не только холодным разумом, а еще и теплыми руками. Думаю, эмоциональное восприятие Ингвара – писателя по Дару – будет интересно уже не только в научно-популярном смысле, а еще и в эмоциональном – как, где, с каким настроением и любопытством шагали мы от узелка к узелку, от тайны к тайне… И кто был рядом, и кто помог. И вообще – что такое заповедная страна Перу, открытая всем и открывающая себя совсем немногим. В его путевых заметках – и эмоциональное восприятие Перу и наших приключений в этой замечательной стране.

Первый день.

Страна грозного Пачикамака или Пьянящий воздух Лимы.

«…Когда я начал осознавать, что это такое – Перу? И начал ли? Может, тогда, когда летели в ночь из Мадрида в Лиму, летели вослед за убегавшим от нас солнцем, и ночь все никак не кончалась, казалась вечной, как сама Вселенная, как бескрайнее пятно Тихого океана, серым призраком проплывающее внизу… Или когда около шести часов утра самолет, заполненный на 90 % потомками индейцев народности кечуа с редкими вкраплениями европейцев, после выматывающего девятичасового перелета во мгле вдруг качнул крылом и стал закладывать виражи, маневрируя над седыми Андами, океаном, как высматривающий добычу кондор?

И вот она – Лима… Столица Перу, город неповторимый, удивительный, город-коктейль из неведомых экзотических фруктов радужных цветов, песков пустыни, влаги океана и зелени джунглей, клочьев тумана, льдов древних Анд, духов испанских конкистадоров и грозного Пачикамака, обиженного и смещенного с пьедестала пришлым Богом Солнца загадочной империи инков…

Лима обняла нас сразу же по выходу из здания аэропорта – волглыми цвета серого неба (по календарю Перу была зима) и очень теплыми руками. Обняла гостеприимно, ласково и, как скоро стало ясно, – навсегда. Раз только побывав в Перу, невозможно туда не вернуться. Нас по крайней мере тянет неотвратимо.

Встречающего знали пока совсем мало – в основном по телефонным разговорам, переписке. Тем приятнее было опять увидеть улыбчивого, внимательного, доброжелательного Хорхе де Сиеза де Леон, советника правительства Перу по внешнеэкономическим вопросам. Прекрасно говорящий по-русски (учился в России, и жена у него наша, русская Наталья), Хорхе, радостно улыбаясь, перво-наперво наказал: «За вещичками приглядывайте повнимательнее…».

Я сразу же одной рукой машинально взялся за самое дорогое, что у меня есть (не помню сейчас точно, что именно это было, скорее всего – что-либо весьма существенное), другой приобнял наших дам (не менее дорогое).

Уцепился я, значит, за тележку с барахлом, лицо сурово-неприступное сделал, тележкой подпер наших дорогих женщин, в особенности переводчицу Александру (у нее были наши командировочные) к стене аэровокзала. Чтоб не сбежала знакомиться со страной.

А со страной знакомиться нам было строго рекомендовано лишь в четырех городских районах Лимы из 19-ти: Сан-Исидро, Исторический центр, Мирафлорес и Барранко.

В них можно проживать комфортно и безопасно. В стальных же – по-разному…

«По-разному» бывало и такое (рассказ знакомого аборигена-бизнесмена из России, проживающего в Перу лет уж пятнадцать):

«Едем по улице, годы в Лиме самые лихие – покруче наших девяностых. Район так себе – не стреляют пока, но явно готовятся. Жена рядом, на пассажирском сиденье, окно полуоткрыто. А на шее у нее – цепь золотая, средняя такая… Я ей: «Ты бы окошечко прикрыла, мало ли что…» Она только рукой махнула досадливо. Ну и намахала. Останавливаемся на перекрестке – светофор красный. И тут подбегает к машине со стороны, где жена сидит, бодрый такой Робин Гуд из Андских предгорий. Просовывает руку в окошко, ухватывается за цепь и ну тянуть на себя… Цепь хорошая, крепкая – не рвется, зараза… Смотрю – жена синеет уже. Я стеклом оконным руку Робину (не совсем Гуду) прижал, выскочил из машины и битой бейсбольной (откуда-то в салоне завалялась) череп «народному мстителю» помял слегка. Ну, полиция, туда-сюда, Робина уволокли в кутузку. А полицейский на прощание мне намекнул, что по этому району, в особенности по этой улице, надо не в машине с открытыми окнами разъезжать, а на броневике. И не с битой, а, желательно бы, с ручным пулеметом. Крупнокалиберным. Вот так»…

Ну, у нас до этого не дошло. Хорхе отвез в посольскую гостиницу – маленькую, но очень уютную, с крошечным бассейном во внутреннем дворике. Там мы и отдохнули, и наплавались вволю. А вокруг нас вились миниатюрные колибри, горлицы исследовали – что это мы там не доели еще на столике под шезлонгом, и запивали пищу водой из бассейна. Хорошо, спокойно так стало. Как дома. Вот только смущал немного высокий бетонный забор вокруг, и «колючка» – поверху. Правда, обесточенная уже…

Годы жесточайшего террора не прошли даром. Ничто не проходит даром. Вот и кутается город до сих пор в серобетонные заборы с колючей проволокой поверху.

А Перу – медленно и мучительно поднимается с колен. И поднимется непременно – будьте уверены.

Страна удивительная, неповторимая, мы для себя ее только-только начали открывать. Как волшебную дверцу, из-за которой пробивается лучик света – яркий, как колибри, и полный надежды… И пусть пока основное население живет в крайней нужде, оттого и криминал гуляет еще вовсю, – будущее у Перу есть, и оно обязательно будет – счастливым. И миру откроет бездну интересных, удивительных тайн.

Кстати, со словечком Мирафлорес – названием благополучного района – смешная для меня история вышла. Это когда я еще стоял у входа в аэропорт Лимы, судорожно сжимая вещи в руках. С лицом очень усталого, но настороженного партизана неясной принадлежности. На всякий случай и одежда маскировочная – черная куртка Hard Rock, штаны военизированные. А не лезь, а то… Но один полез. Подбегает радостно и бормочет что-то вопросительно. Ну, я-то испанский в совершенстве (три недели учил, чем отличается «Буэнос диас» от «Буэнос ночес»; там еще «Буэнос тардес» какой-то присутствовал, но я плохо понимаю, когда его надо применять – тардес этот самый).

Так вот, мне почудилось, что перуанец спрашивает меня: «Миротворец?» Ну, я тут приосанился, конечно. А чего ж – миротворец, не видишь, что ли?.. Развели тут бардак. Вот и прибыл – порядок наводить. Так что не трогай, а содействуй восстановлению мира и демократии.

А это, оказывается, таксист был. И спрашивал меня – не надо ли отвезти в чудный район «Мирафлорес»?

Ну тут, слава Пачакамаку, Хорхе уж появился с остальными отловленными из делегации. У него с испанским куда как лучше, чем у меня. А Ирине на руку бабочка села. Красивая, голубая… Хороший, подумалось мне, знак…».

Третий день.

По маленьким «меркадо».

«…Первые три дня после прилета стояла промозглая моросящая погода. Было сыро, было серо, но душа жаждала тайн и секретов. А какие же секреты в цивилизованных супермаркетах и вылизанных европейских аптеках? Рынки, только рынки – маленькие «меркадо» и огромные народные рынки. Сначала – местный дух и местный колорит. Тем паче, что без отопления в отеле и без теплой (относительно) одежды было как-то зябко. Поэтому совместили приятное с полезным – рынки.

Рынки Перу…

Бродить там можно бесконечно, уйти от этого великолепия невозможно. Многочисленные ресторанчики с обилием морепродуктов манили на каждом углу – зайди, попробуй, не пожалеешь.

Надо отдать должное перуанцам – готовить они любят и умеют.

На рынках практически нет китайских товаров, и все изделия – местного производства. Это шубки, свитера, носки-перчатки, кофты из нежной шерсти альпаки, кожаные сумки, шляпы из кожи и соломы – индейские сомбреро и ковбойские лихие «Боливары» со «Стетсонами», легкая одежда из очень качественного хлопка – пимы; пледы, пончо, ковры с национальным узором, шикарные стулья и кресла из дерева и кожи… И конечно, бесчисленные поделки в народном индейском стиле – фигурки из кожи, дерева и керамики, маски, ножи, украшения… Всего и не перечислишь. Да, еще, конечно – мягкие игрушки из шерсти той же альпаки, от крошечных до огромных, взяв которые в руки не в силах с ними уже расстаться – так приятны и нежны они на ощупь. И наши из искусственного меха да плюша кажутся на фоне перуанских до умопомрачения уныло-убогими».

Пятый день.

О ламах.

Глава об удивительных животных, имеющих антиаллергенную, противовирусную и антифунгицидную способность своей шерсти.

Цивилизация инков… Вернее будет – инка, ведь это не народность, а очень малое количество правителей мужского пола могущественного и великого некогда государства. А народность та называлась Тиуантинсуйу, народность, растворившаяся в местных кечуа и занявшая значительную часть Латинской Америки на долгие 400 лет.

Никто не знает точно, откуда они пришли. И уж точно неизвестно, куда и как они ушли. Но они оставили после себя след, след неизгладимый, вечный, след древних знаний и мудрости, который до конца, к счастью, не удалось стереть ни многочисленным войнам и катаклизмам, ни стараниям жестокой испанской конкисты.

Этот след виден в Перу везде – в затерянном высоко в Андах таинственном городе-призраке Мачу-Пикчу, в глазах аборигенов амазонских джунглей, в потрясающих многокилометровых рисунках пустыни Наска, изображениях на камнях, среди руин инкских пирамид, он слышится в шелесте проползающей среди трав змеи, в мягкой, грациозной, но смертельно опасной поступи пумы, в свисте ветра меж перьев крыла парящего андского кондора – трех символов Нижнего, Срединного и Верхнего миров многоликого Перу…

В этой стране есть все. Мертвые пески пустыни, свежесть океана, душная влага тропических джунглей, разреженный до хрустальной, звенящей прозрачности воздух величественных Анд, просторы вечнозеленой сельвы. И надо всем этим парит незримый дух древней, неосязаемой из-за глуби пролетевших веков, но вечной во времени цивилизации инков.

Инки ввели в обиход удивительных животных – мягких, нежных, грациозных – лам, альпак, викуний.

Ламы – верблюды горных Анд.

Прирученная, или домашняя, лама живет в Боливии и Перу и лучше всего размножается в более возвышенных местах. Ее окраска довольно изменчива. Попадаются белые, черные, пегие, темно-бурые, красно-бурые и другие масти.

Индейцы держат этих лам в качестве вьючных животных. Для переноски тяжестей употребляют только самцов. Их не стригут, чтобы длинная шерсть защищала кожу от повреждений тяжелыми вьюками. С ношей в 50 килограммов ламы проходят в сутки не больше 20 километров. При заботливом уходе они очень послушны, но при грубом обхождении становятся упрямыми.

Для перуанцев лама так же нужна, как северные олени для жителей тундры. Этих животных держат большими стадами на горных пастбищах. На ночь их загоняют в огороженное камнями место, утром выпускают на свободу. Они рысью бегут на пастбище, даже не сопровождаемые пастухами. Вечером они снова возвращаются.

Ламы дают мягкую шерсть, мясо их всюду едят, а мясо молодых животных в Южной Америке считается лакомством.

В настоящее время лам можно видеть почти в каждом зоологическом саду. Они подолгу жили и теперь живут в заповеднике Аскания-Нова.

В Перу альпаку держат стадами на высоких плоскогорьях, где эти ламы ведут полудикий образ жизни. Это выносливые, непритязательные животные; они хорошо размножаются и предоставляют не только превосходное мясо, но и прекрасную шерсть, которая в настоящее время в большом количестве вывозится в Европу.

Очень симпатично о ламах написал Константин Федоров – остроумно и несомненную правду.

«…Через три тысячи лет (а именно столько прошло времени с момента одомашнивания лам) зоологи выяснили, что инки ловко угадали с выбором – ламы действительно относятся к семейству верблюдовых, только вот горбов у них нет. Но зато если скрестить самку ламы с самцом одногорбого верблюда, то получится кама – никому не нужный гибрид, способный лишь подтвердить родственность этих двух видов.

Есть еще одно сходство с кораблями пустыни – лама просто обожает жевать жвачку. Она постоянно чем-нибудь чавкает и в пути, и на стоянке. Ученые даже считают, что привычку жевать листья «бодрящего» кустарника коки перуанские индейцы переняли именно от лам.

Интересный факт: ламы с охотой таскают по горным тропам разные тяжести, но места для стоянок выбирают исключительно сами. Лама терпеть не может перенапрягаться. Как только животное устает, так садится на землю и, бейте ее, режьте – с места не двинется, пока не отдохнет как следует. А будете сильно приставать – равнодушно плюнет вам в лицо пресловутой жвачкой.

Показательно, что индейцы в качестве переносчиков грузов использовали только самцов лам. Очевидно, с ними проще чисто по-мужски договориться о своевременной доставке товара на место. Самки же, судя по всему, особы настолько скандальные, что их не только не использовали как вьючное животное, но и никогда не доили, не употребляли их мясо в пищу и даже не приносили в жертву богам, что с охотой проделывали в отношении даже собственных сварливых жен. За все всегда отдувались самцы! А самки заняты были только тем, что приносили потомство.

В Европу ламы прибыли где-то в начале XVI века. Случилось так, что известному испанскому конкистадору Франсиско Писарро нужно было отчитаться перед своим патроном – испанским королем Карлом V – в завоевании перуанского государства.

Писарро привез кучу золота, силой и хитростью отобранного у инков, что, разумеется, обрадовало короля, но вызвало некие сомнения – мало ли где этот жулик взял золото, может, прямо возле берегов Испании какого-нибудь несчастного купца ограбил, а в Центральной Америке и вовсе никогда не был. И вот, чтобы доказать свою причастность к завоеванию Перу и получить титул губернатора тех земель, Писарро в качестве доказательства пришлось везти в Европу ламу.

Прибывшее с первым галеоном доказательство произвело такой фурор, что лам стали выписывать из Америки сотнями. Каждый уважающий себя придворный держал при себе это животное, и в результате ламам завоевание Америки оказалось на руку (не то, что инкам), так как «европеизированных» лам кормили, поили, убирали их «неловкости», расчесывали шерсть, всячески ухаживали, а главное – не заставляли таскать тяжести.

Но до сих пор высоко в горах Центральной Америки ламы остаются обычным домашним животным, они переносят грузы, аккуратно переставляя свои тонкие изящные ноги по крутым тропам и отдыхая там, где понравится им, а не погонщику. А из их шерсти получается легкая, прочная и удивительно теплая целебная одежда.

Альпака – золото инков.

Перу… Страна-загадка. Страна несметных сокровищ, овеянных мифами и легендами. Золото инков, затерянные города, непроходимые джунгли, величественные Анды, пустыня, сельва, знания, накопленные за миллионы лет. И к таким сокровищам относится, несомненно, удивительное, неповторимое животное – альпака.

Изначально альпак относили к роду лам, что было не совсем верно. В 2001 году систематику вида сменили с Lаmарасоshа Vicugnapacos, Так что альпака – домашнее парнокопытное животное, произошедшее от викуньи, еще более удивительного существа, которое, по большому счету, так и не удалось одомашнить. К слову сказать, шерсть именно викуньи считается самой нежной, самой качественной, и соответственно, самой дорогой в мире – поди отлови ее, дикую, да остриги попробуй. В неволе-то они, викуньи, размножаться ну никак не желают…

Обитают и разводятся альпаки в Андах, на высоте от 3500 до 5000 метров, одомашнили же их индейцы Перу примерно 6000 лет назад. На сегодняшний день в Андах обитает около 3 миллионов альпак, большая часть из которых находится в Перу. Выращивают альпак для стрижки шерсти, из которой производят теплые мягкие одеяла, пледы, свитера и кофты, из меха альпаки делают предметы домашнего обихода – например, замечательные ковры и коврики с рисунками местного колорита, различных форм и размеров.

Шерсть альпаки до такой степени неповторима, что о ней можно не просто рассказывать – а сложить длинную нескончаемую песнь песней… Ведь альпаки обитают на высоте, где условия жизни довольно экстремальны, поэтому их шерсть должна быть особой – легкой, тонкой, мягкой, и при этом настолько плотной, чтобы не пропускать воду. Да что там «должна» – она таковой и является на самом деле. И не случайно местные жители говорят о ней, как о «Божественном волокне»…

В природе существует два вида альпак: Suri (сури) и Huacaya (уакайя), отличающиеся по внешнему виду шерсти. Особо ценной считается шерсть альпака сури, высокопородных животных, она ниспадает у них по бокам, как грива, более длинная, блестящая и прямая, чем у других альпак, потому и ценится так высоко. Но, увы, для разведения в животноводческих хозяйствах сури малопригодны (почти как викуньи…), поэтому их доля в общем объеме заготовок шерсти альпака всего 15 %. К сожалению, цена на шерсть альпака в чистом виде не может считаться общедоступной, и зачастую ее предпочитают смешивать с такими же высококачественными, но не столь дорогостоящими натуральными волокнами, например, с тонкой мериносовой шерстью. Истинные же ценители предпочитают, само собой, чистую шерсть сури, ведь удовольствие носить одежду, изготовленную из шерсти альпака трудно с чем-нибудь сравнить, это нежнейшие, теплые, удобные в повседневной жизни вещи, которые никогда не вызовут никакого раздражения на коже, а уж аллергии – тем более.

24 Натуральных оттенка пряжи из шерсти альпака – еще одно удивительное свойство этих созданий, ведь животные сами «окрашивают» свою шерсть в зависимости от условий обитания! Эта естественная палитра включает в себя черный и темно-коричневый цвета, коричнево-белые тона, каштановые оттенки и цвет корицы, темно-серый и серебряный. Натуральная шерсть альпака чисто белого цвета хорошо поддается окрашиванию, но она – большая редкость, пользуется большим спросом, поэтому перуанцы заинтересованы в разведении именно альпака-альбиносов. Но и их шерсть имеет цветные вкрапления, поэтому тщательно сортируется вручную и продается по высоким ценам.

Помимо сказочно красивых оттенков натуральной гаммы шерсть альпака обладает высокой эластичностью и изолирующими свойствами. Еще один ее плюс – длина, составляющая от 20 до 30 сантиметров. Шерсть имеет красивый шелковый блеск, мягчайший гриф и очень приятна для кожи. Единственный ее минус – это высокая цена. Но она перестает удивлять, если задуматься, с каким трудом добывается сырье для производства этой пряжи.

Стрижка альпаки – это целое артистическое действо, чуть ли не цирковое шоу, цыганочка с выходом по-перуански… Это вам не стрижка овец, да и «наголо» стричь альпак нельзя – замерзнут. Для начала часть животных надо отделить от родного стада, и вот тут начинается самое интересное – не для тех, кто стрижет, конечно, для случайных зрителей. Альпаковым цирюльникам не до смеха, потому как, оказавшись оторванным от своих собратьев, животное ведет себя крайне необычно – падает на землю, истерично сучит ногами, и тогда ничто и никто уже не заставит подняться его на ноги… Но индейцы – находчивые ребята – прибегают к «военной хитрости»: своенравные альпаки позволяют себя увести из стада, если находятся в обществе себе подобных собратьев – лам да овец, выполняющих роль «группы поддержки». Вот так, согнав с себя семь потов и оставляя на альпаках часть шерсти для тепла, получают зараз с одной особи всего 3,5 кг «шерстяного золота», с сури же и того меньше – на полкило. Такой вот шоковый процесс стрижки животные (и их остригающие…) переживают в прямом и переносном смысле слова два раза в год, в период дождей – с апреля по ноябрь. Это все к вопросу о цене на шерсть.

Об альпака можно говорить бесконечно долго. Изумительные существа, спокойные (ну если их не стричь, конечно…), с врожденным чувством любопытства, большими, прямо-таки «человечьими» глазами. А еще они умеют улыбаться – это хорошо видно на многочисленных фото.

Альпакотерапия.

За границей давно уже известен несколько непривычный для нас термин – альпакотерапия, широко применяемая для лечения взрослых и детей. Во время контакта с альпаками происходит гармонизация отношений, человек начинает себя чувствовать уверенно и счастливо, жизнь приобретает смысл, наполняется радостью и меняется к лучшему. В настоящее время альпакотерапия используется при лечении таких заболеваний, как аутизм, синдром Дауна, проблемное поведение; повреждение головного мозга в связи с нехваткой кислорода во время прохождения родовым каналом. Также известно использование этой терапии для лечения зависимости от алкоголя, медикаментов, наркотиков, анорексии и т. п.

Вот такие это существа – альпаки… Думаю, у нас в России с альпакотерапией туговато, мягко говоря… Ну что ж, может, это только – пока? Будем на сегодняшний день довольствоваться радостью нежной шерсти альпака в виде одежды – и для взрослых, и для детей. А ребенку, особенно заболевшему, не дай Бог, вы просто дайте в руки игрушку в виде альпаки или мишки, изготовленных из ее же шерсти, и увидите, как он станет улыбаться, и ему не захочется выпускать такую игрушку из рук, и это будет – половина успеха в борьбе с недугом. Поверьте. Так что альпакам – низкий поклон. Они того стоят…

Викунья – дар богов.

Ну а теперь о викунье – легендарной, удивительной, прекрасной и загадочной, как и многое – в Перу, в Андах, в империи инков. Язык не поворачивается сказать – это маленький безгорбый верблюд. Да, по научной классификации. Но, рассказывая о викунье, не хочется использовать сухой язык биологов-зоологов. Потому что викунья – необычайно красива, грациозна, непокорна. Непокорна потому, что все попытки ее приручить, одомашнить всегда заканчивались крахом. Не желает она жить в неволе, не говоря уж о размножении за высоким забором.

Судьба этих замечательных существ довольно печальна и трагична. А все дело в их мехе и шерсти, считающейся на земле самой тонкой, нежной и красивой.

Инки считали викунью даром богов, почитали как священное животное. Для горцев Анд, живущих в суровых условиях, это на самом деле дар, согревающий теплом своей шерсти ледяными высокогорными ночами. Да, сейчас викунья – один из самых значимых символов Перу – размещена на гербе этой страны, ее изображение можно увидеть и на валюте Перу – солях. Она находится под защитой государства Перу, охраняется законом. Но через какие муки пришлось пройти этим гордым животным, прежде чем люди поняли, что чудеса природы, а уж тем более дары богов необходимо беречь, а не уничтожать. До 60-х годов прошлого века для викуний длился кошмар бескрайней череды лет, когда ее уничтожали безо всякой жалости – из-за великолепной шерсти.

Массовое истребление викуний начали еще испанские конкистадоры, и далеко не из-за шерсти. Они пришли в империю инков за золотом, а не за шерстью, а с собою привели крупнорогатый скот, которому необходимы были пастбища, занятые их исконными хозяевами – викуньями вместе с ламами да альпаками. И полились реки крови. Когда во второй половине прошлого века правительство Перу наконец-то задумалось о судьбе викуньи, та находилась на грани исчезновения…

Сейчас, конечно, положение выправилось, исчезновению вида викуньи уже угрозы нет. Но через что пришлось пройти этим воистину аристократкам среди всего живого, чтобы начать наконец-то жить относительно спокойно… Не оставляет ощущение, что викуньи на самом деле величайший дар богов, нездешние создания, вынужденные проживать земную жизнь. И вероятно, сами викуньи это знают – ради красоты пришли они в земной мир, а не для чьей-то алчности да жестокости. Да, пытались… Да, пытаются до сих пор одомашнить викуний. Ничего не выходит – и не выйдет. Потому что в неволе шерсть викуньи удивительнейшим образом безвозвратно теряет свои волшебные качества – становится грубее, толще, тускнеет. Так что – Чудо нельзя приручить, нельзя держать его в плену – им можно только любоваться и восхищаться…».

Десятый день.

Шаман – доктор наук.

А как вы, к примеру, к шаманам относитесь? Да, я тоже – довольно недоверчиво-скептически… До того момента, когда познакомились в Перу с шаманом-курандеро Хорхе Гонсалесом Рамиресом. Тут весь мой скепсис начал как-то испаряться довольно быстро, таять, как туман с океана, плотно укутавший Лиму в день нашего прилета… Хотя дождей в этой стране практически нет. Только едкая морось… Разве что над джунглями дожди льют…

Удивительный человек этот Хорхе Гонсалес… Нестандартный шаман какой-то… Ведь кроме всего прочего, он доктор философских наук, да в придачу ректор Национального университета в Сан-Мартине. Как вам это? И очень давно занимается излечением людей от различных недугов, базируясь при этом на знаниях предков – и индейцев племени кечуа, и инков… А те, как вы понимаете, обладали знаниями богатейшими.

Человек увлеченный, вполне современный, он может рассказывать о своей стране, о ее неповторимых ресурсах в плане лекарственных растений, о методах лечения с их помощью бесконечно, хотя встреча была недолгой – человек он занятой. Но и того недолгого времени хватило, чтобы впитать информацию о лечебной флоре Перу. А потом расширить многочисленными встречами и разговорами с перуанскими народными лекарями и шаманами.

Так вот он, доктор наук, абсолютно серьезно верит в то, что перуанцам были даны поистине уникальные лекарства, мало того, их научили их выращивать и лечиться ими.

Скажите, где еще, кроме Перу и прилегающих приграничных районов, вы найдете священное растение знахарей-шаманов – лиану Аяуаска, которую они широко используют в своих обрядах проникновения в суть болезни, в душу человека, и помогают ему победить недуг. Это вьющаяся лиана, которая содержит активное вещество Harmina. Название произошло от слов языка индейцев кечуа ауа – душа, и huasca – вьющийся стебель, лоза. Причем эта лиана не душит дерево, а проживает с ним в гармоничном симбиозе.

А на побережье растет удивительный кактус Apuntiacilindrica, второе название которого – «Святой Петр», и этот кактус есть только на данной территории.

Дерево Копайва, из которого добываются целительная смола, и масло, и другие смолы деревьев, излечивающие рак в начальной стадии, например, рак шейки матки, который просто исчезает за 15 дней. А смола Копайвы – мощнейшее средство для исцеления глубоких ран, успешно борется с циститом, кашлем, хроническим бронхитом, астмой, язвой желудка, болями в ушах, геморрое, артрите. С древних времен используется при хронических заболеваниях суставов, активизирует кровообращение, очень действенна в борьбе с варикозным расширением вен. Прекрасное средство для избавления от кожных болезней – псориаза, герпеса, дерматитов, лечит кисту яичников, ревматизм, простатит.

Сангро де Градо – заживляющий древесный экстракт, смола темно-красного цвета дерева, растущего во влажных тропических лесах Амазонки. Заживляет гнойные раны, ожоги, разглаживает рубцы, защищает от инфекций и вирусов, очищает кровь и стенки кровеносных сосудов, восстанавливает иммунитет. Дерево это также считается священным и охраняется перуанским государством.

Мака… Легендарные клубнеплоды, произрастающие высоко в Андах… Это незаменимое снадобье перуанских индейцев повышает жизненную силу и добавляет энергии, улучшает сексуальную функцию у мужчин и женщин. Миллионы женщин уже знакомы с Макой и благодаря ей проходят период менопаузы со всем возможным комфортом. Мака лечит импотенцию и эректильную дисфункцию, стимулирует либидо, повышает уровень тестостерона, увеличивает выработку семенной жидкости, помогает бороться со стрессом. Недаром в культуре индейцев Перу так развита эротическая тема – в бесчисленных керамических изделиях, изображающих любовные сцены между мужчиной и женщиной. Еще бы, с таким-то средством, как Мака – не пропадешь… Она также полезна и детям, у которых есть проблемы с концентрацией, вниманием да усидчивостью.

Одиннадцатый день.

О вечной индейской эротике или Перуанские «Рабочий и колхозница».

«…Хотите верьте, хотите – нет, но мы нашли ВДНХ. Как в Москве почти, но с ма-а-ленькими утонченными вариациями. Выражаясь (не при дамах…) конкретнее – величавый монумент «Рабочий и колхозница» замечательной скульпторши Мухиной. Правда, с оттенком незначительным совсем – местным. И до чего ж мне понравился такой нежный, я бы сказал – оттенок…

Океан, пальмы, цветы, и вдруг… Я закричал: «Сто-о-й…» И все мироздание чуть не застопорило свое вечное коловращение…

Потому что я – увидел. То, как и до2лжно все быть…

И пожалел я тех наших, родных – и рабочего, и колхозницу мухинских. Как же им, наверное, осточертело держать в вытянутых руках треклятые молоток с серпом… Без надежды на что-нибудь другое…

Вроде бы все одинаковые люди – наружно, конечно. Торс там, руки-ноги, голова… И все остальное. А внутри-то, а душа-вселенная…

И машем мы теми самыми серпами-молотами не в памяти, забывая, пропуская мимо – Главное… Самое…

Перуанцы – они работают. Много и трудно. Без этого нельзя, понятно. Но они помнят еще и о более важном – о том, о чем забывать нельзя. О Любви. О том, что Бог – есть Любовь…

Вот потому-то я пришел в бешеный восторг, узрев такую вот перуанскую инсталляцию вариации «Рабочего и колхозницы»…

Они работали. И работают. И работать будут. Но отчего-то вдруг памятник этих перуанских работников побросал к чертям молотки с серпами, обняли они друг друга, и нежной любовью затопляют все вокруг…

Я несколько раз за время пребывания в Перу возвращался туда. И понимал, и понимаю – так и надо жить – в Любви…».

Двенадцатый день.

Страна вечной маньяны.

«…Не могу не рассказать об одной из основных особенностей перуанцев – они никогда никуда не спешат. Первый завтрак гостиничный… Официант надолго куда-то пропадал, задумчиво барражировал меж столиков, погруженный глубоко в себя, да еще, наверное, в философские мысли «о вечном»… Принеся нам традиционный омлет, очень этим гордился – вот, дескать, я ж – принес… На вопрос – а где же салат? – отвечал красноречиво совсем погрустневшим ликом и обиженно скрывался в недрах кухни. Минут через 15 салат все-таки возникал. Потом мы опрометчиво решили выпить кофе. На хорошем таком, красивом испанском нежно ему вещаем: «Сеньоре, пар фавор, дос кафе…» Официант при этом впадал в глубочайшую меланхолию и тихо, обреченно удалялся в никуда… Минут через десять, случайно попав в поле нашего зрения, подвергался неделикатной с нашей стороны атаке – милый, где же наш кофе-то? Вздернув гордо оскорбленную индейскую головушку, снова исчезал, взлелеивая обиду смертную… Минут еще через 10–15, случайно опять же нас заметив, он, совсем уже впав в бескрайнее уныние, приносил наконец-то кофе – против воли, подчиняясь грубейшему насилию… Гринго, что с них возьмешь… Мы очень смеялись. Правда – не злились, не раздражались – просто смеялись, и все… Они – такие. Есть у них в лексиконе удивительное, волшебное, прямо-таки святое слово – «Маньяна…». Что в переводе означает: «Потом, позже…». Что в свою очередь уже значит: «Никогда…». Очень мы это хорошо поняли и прочувствовали. И когда от таксиста гостиничного, который должен был нам выдать девять долларов сдачи, услыхали тоскливое его «Манья-а-на…» – весело переглянулись, перемигнулись… Так и почили наши девять долларов навсегда – в Великой Маньяне… Ну, а у нас не было никакой маньяны. Мы были здесь и сейчас, и летели по стране дальше…».

Двадцатый день.

Знания иных миров?

…Очень давно (зимой 1968 года…) мне, пятикласснику, повезло, посчастливилось. В компании со старшим братом и во главе с матерью попали мы аж в самый стольный град Москва. Да еще на Центральное телевидение. Существовала тогда телепередача для детей «Тайны вопросительной страны». И вот каким-то образом… Да не каким-то, а вполне определенным – в конце каждой передачи давалось «домашнее задание», которое мы с братом и выполнили. Я только кряхтел да сопел, пока брат на альбомном листке изображал «задание» – рисовал универсальную машину, легко летающую по воздуху (да и в космосе.), плавающую на воде и под ней, едущую по земле, пробирающуюся под землей, бегающую, прыгающую… В общем, шедевр технической мысли. Нарисовали, послали на адрес передачи и… забыли успешно.

И не устану повторять – случаются чудеса. Через некоторое время мать прибегает из школы, счастливая, кричит, размахивая каким-то письмом: «Собирайтесь, мы в Москву едем!» Это, значит, телевидение официальное приглашение нам выслало, на адрес школы. Ну, мы и поехали…

Вы скажете – а при чем тут Перу, Наска, Ика, инки, все эти древние чудеса и знания… Да просто все, и очень даже «при чем». На эту передачу был приглашен замечательный советский писатель-фантаст Александр Казанцев. Удивительный человек, который помимо многих своих увлечений занимался еще и собиранием поразительных глиняных статуэток «догу», которые считаются японскими, потому что обнаруживаются именно там, хотя к Японии, по мнению очень многих, отношения имеют мало.

Снова говорю – мне повезло. Я прикасался к этим фигуркам, держал их в руках, рассматривал. Угадывая в сооружении на месте головы гермошлем, очки со светофильтрами… Было ощущение, что все подобные фигурки будто раздуты изнутри, накачаны воздухом. Это было очень похоже на скафандр космонавта – и три отверстия около рта вполне могли служить местами присоединения дыхательных трубок, переговорных устройств.

Никогда не приходило в голову вам: а почему это японцы – такая высокотехнологичная нация? Не были ли им тоже – некогда – привнесены знания иных миров? Ведь до японцев их острова населяли айны, немногочисленным числом еще обитающие на Сахалине? Причем людьми они были куда скорее славянской внешности. Или дзены, сменившие их на японских островах – по их останкам доказано, что и те были совсем не монголоидного типа?

По древней же мифологии японцев, их острова возникли в результате неведомого космического катаклизма, «огня, пришедшего с неба». Конечно, скажете вы, вполне возможно, это было тривиальное извержение вулкана. А если нет? Если и там когда-то потерпел катастрофу какой-то космический бродяга?

Как и в истории с Тунгусским метеоритом, Александр Казанцев до конца дней был глубоко убежден, что это не огромный метеорит, занесенный на Землю из космических непостижимых глубин, а межзвездный корабль из иных миров.

Все это мне остро припомнилось именно в Перу, когда решили полетать над пустыней Наска, рассмотреть гигантские рисунки, видимые только с высоты, неизвестно кем, когда и для чего именно созданные?

Полет был волшебный… Мы вообще любим летать. В крови, может, это – не знаю… В генах. Отцы-то летчиками были военными. Транспортниками. Правда, по сравнению с их небесными «монстрами» – «Сессна», на которой нам предстояло лететь, выглядела комариком невзрачным. Чуть побольше автомобиля. И – полетели.

Я с Ириной сидел сразу за двумя пилотами, сзади – индеец с своей «индейкой». Лет по 20 им было, радостные такие, все целовались да щебетали.

Забухтел мотор, и сверкающий на солнце радужный диск пропеллера повлек нас вперед и вверх, навстречу новому, чудесному, загадочному, и воспарили мы на трепещущих крылышках «Сессны» – над историей веков.

Пока летели до пустыни – нормально все было. С индейцами, восседающими позади нас. Щебет, восторги, фотосъемки. А вот как самолетик к пустыне подобрался да начал виражи закладывать – притихли что-то наши соседи сзади. Оборачиваюсь, смотрю – все… Не до красот, поцелуев, фотографий. Не до любви даже – отвернулись друг от друга, согнулись, позеленели – да ну исторгать из себя желание любоваться рисунками наска в пакеты, переданные им ухмыляющимся пилотом, который на нас так внимательно взглянул, улыбнулся и спросил утвердительно: «Русо?..» «Русо, русо», – радостно закивали мы… Тогда летчик уважительно эдак показал нам одобрительно большой палец руки, покивал благосклонно, а на тех, позади, только рукой махнул презрительно – слабаки, мол…

И вот она, Наска, вот – рисунки…

Их около тридцати – колибри, ящерица, паук, кондор, обезьяна, цветы… Всего около 13 тысяч линий и полос, около 700 геометрических фигур в виде трапеций и треугольников, примерно сотня спиралей. Что, откуда, когда, зачем – вопросов масса, ответов гораздо меньше, причем они зачастую противоречивы. И обнаружены-то они были только в начале ХХ века во время авиационного полета.

Исследователей сей загадки было много. Мнений и выводов, соответственно, тоже. Кто-то считает, что рисунки эти начали появляться еще до 2 века нашей эры, во время существования цивилизации Наска – была и такая, канувшая в небытие. Другие – что они возникли до 12 века нашей эры, именно в то время, когда в долине появились инки… Что это – астрономические задачи, указатели, знаки поклонения чему-то или кому-то неведомому? Зашифрованные письмена, послания…

Обо всем этом думал я, судорожно сжимая фотоаппарат (у нас его потом украли в Лиме, вместе со всеми фото). И вспоминал и Тунгусский метеорит, и столбы Стоунхенджа, каменные изваяния острова Пасхи. А еще я вспоминал инков, их великую, загадочную империю. Может, действительно, так и было – пришли к ним Боги с Неба? В огне, дыму, грохоте. Потерпел крушение корабль из глубин Вселенной, рухнул в Перу? Кто-то выжил… Может, их несколько было, может – один только уцелел? И понял, что надо жить дальше, выживать в этом неведомом ему, чуждом, непонятном мире, среди чужих существ? Может, именно себя он изобразил на одном из камней – с огромной головой, составляющей треть всего его роста? Себя, с тоской глядящего в телескоп на недосягаемое теперь небо, разглядывая крошки звезд, с которых он прибыл сюда?

И это существо – бог, пришелец, занесенный сюда волею судьбы, – может, еще до инков, во времена племен кечуа, или того ранее – мочико, не зная языка, обычаев, вообще окружающего нового для себя мира – обосновался там – богом ли, наставником, просто другом. И стал обучать, привносить знания, старался оставить после себя учеников, последователей, может, даже потомство?!

Интересный факт – у племени индейцев Перу мочико была традиция как можно сильнее, длиннее вытянуть череп. Помните, рисунок «яйцеголового» на камне с непропорционально большой головой? Рисунки на камнях городка Ика, учебные пособия по пересадке сердца, мозга? А вдруг таким образом неведомый пришелец пытался продлить себе жизнь, готовя подходящее вместилище для своего мозга? Не из жажды жить вечно – из жажды познания, обучения, истины… И кто бы отказал предоставить богу свое тело? Величайшая, священная Честь…

Получилось ли у него?.. Неизвестно. Но то, что семян знаний великих было высеяно в благодатную и благодарную почву Перу бесконечное множество – медицинских, географических, астрономических, массы других, и что они взошли и принесли плоды – это несомненно…

…«Сессна» заходила на посадку, облетев загадочную пустыню. Индейцы позади оклемались и даже несколько смущенно подхихикивали. А я все вспоминал и вспоминал рисунки пустыни Наска, особенно тот, которого так и называют – «Астронавт», тридцатиметрового. И представлял того, неизвестного, большеголового – не под его ли руководством или завещанию, были сооружены все эти гелиоглифы в пустыне, для будущих поколений… Или как знаки «для своих» – я здесь, я здесь был, и вот он, каков этот мир – не пролетайте мимо, приглядитесь, познакомьтесь…

Двадцать второй день.

Куско – это Пуп.

«…Хочу напомнить, что перевод «Куско» с диалекта кечуа – это «ПУП». Очень точно – действительно – пуп земли. Начало всех начал. Я полностью солидарен с перуанцами. Мы были в Куско тогда, когда еще не было любопытных туристов и туда ветром заносило только особо любопытствующих исследователей и путешественников – как вот нас. Поэтому для нас это был оазис «пупизма», то есть родоначалия всего и вместилище тайн и загадок.

Это было магическое путешествие. Около часа самолетом до Куско – и мы уже на высоте около 4 тысяч метров, что не преминуло моментально сказаться на наших некрепких, чахлых по сравнению с индейскими, организмах. Хватали воздух ртами, как рыбы, выброшенные из воды на берег, сердце то замирало скорбно, то норовило выпрыгнуть из груди на волю, подташнивало…

День отводился на акклиматизацию, привыкание к непривычным условиям. Нам бы отлежаться, оклематься, да куда там… Это же Перу, это же Куско, это же… постоянный щенячий восторг. Исследовали город, раскинувшийся в зажатой меж гор долине и рассыпанного по склонам окружающих Анд нагромождением слепленных друг с другом домов – ласточкиных гнезд. Полюбовались собором, воздвигнутым испанскими конкистадорами на главной площади города. Красив, пышен, величественен. Одно слово – испанцы… Ну любили они роскошь, куда деваться. Так же красивы были и старинные дома в колониальном стиле, как и в центре Лимы. Поухоженней как-то Куско показался в сравнении с нынешней столицей, поуютней, что ли. Скорее всего оттого, что меньше гораздо он размерами, чем Лима.

Позже, вечером, поужинали в Куско в ресторане, где играл ансамбль народной перуанской музыки. С танцами ритуальными, индейскими. И вот во время одного такого танца («Вызов дождя» назывался вроде…) подлетает к столику нашему девица бойкая, дьяволицей рогатой обряженная, и ну ручками ко мне завлекательные движения производить… Я не понял поначалу, начал сдуру ей деньги совать, «соли» местные. А она возмущенно так головкой рогатой затрясла, за руку тянет – пойдем с нами плясать. Седина в бороду – бес в ребро. Поскакал за ней вприпрыжку, козликом юным… Когда опомнился – поздно было. Воздуху-то нет, сердце где-то в горле трепещет именно горлицей заполошной, в глазах темно. Говорили же – никаких резких телодвижений в горах, никакого вина, никаких курений. Забыл в кураже… Вот оно боком и вышло – не помню, как до стола добрался, в глазах тьма… Ну все, думаю, тут я богу местному кукурузному (или богине? Лучше бы, конечно, богине) свою душу и вручу на долгую добрую память. Ладно… Музыканты подарили на прощанье диск свой, там и песенка есть замечательная с советских еще времен «сорокопяточки» – «Эль Кондор Паса», может, помните?

В общем, довели меня дамы, болезного, под белы рученьки до гостиницы, выходили. Да, совсем забыл – об актуальненьком, по поводу выхаживания да выживания – в горах. Я про листья коки. Слышали, наверное, о таком растеньице? Конечно, слышали. Ну да это в Европах наших – криминал, а здесь, в Перу – вполне естественное явление. Никаких запретов – даже наоборот, очень рекомендуют. Потому что понимают прекрасно – в разреженном горном воздухе, особенно приезжим, непривычным – без листьев коки не выжить. Поверьте, это так и есть. Никакого там опьянения, тем более наркотического, и в помине нет. А вот сил да энергии прибавляет здорово. И дышать становится полегче. Так что здесь, в Куско особенно, во всех магазинах, кафе, ресторанах да гостиницах на входе обязательно стоят тарелки, миски, тазики с листьями коки – пользуйся. И платить за это ничего не нужно. В гостинице, где мы остановились, прибыв в Куско, – замечательная гостиница, уютная очень, вся внутри резного дерева, фонтан в вестибюле, еще с инкских времен сохраненный – так вот, у стойки регистрации рядом с листьями коки стоял всегда горячий термос с чаем из нее же. Вот так там пришлые и выживают – листья, чай, таблетки от горной болезни – и можно дышать, можно жить дальше…

А утром – на машине два часа до селения Урубамба (так и река называется, на которой он стоит), оттуда – по узкоколеечке до Агуас Кальентес тоже вроде около двух часов с потрясающими воображение видами отвесных великих Андских гор и скачущей на протяжении всего пути чуть не под колесами поезда бешеной Урубамбой – и мы у подножия Мачу-Пикчу».

А по дороге любовались изобильными кукурузными полями, уже шел сбор мамы сары и грудами лежали початки самой пестрой расцветки.

Дружелюбные индеанки выбегали на дорогу и знаками предлагали – маму сару в любом количестве и любого цвета, но наш водитель гордо и с достоинством показывал еще более откровенным жестом, что нечего тут отсебятину разводить. Мол, этих русских мы упакуем и сами лучшим образом. И действительно – на первой же остановке важно достал ленты с кармашками, в каждом кармашке по пять-шесть зернышек маиса разных сортов. Это невероятное изобилие стоило 20 солей (на наши российские около двухсот рублей). К слову сказать, на эти деньги можно было по дороге купить пару буртов кукурузы вместе с одиноко бродившей ламой…».

Двадцать пятый день.

Инки и черная кукуруза.

Черная мама сара для древних племен индейцев (мочика и кечуа) были необходимейшим продуктом, хотя кукурузный хлеб пекли из светлого сорта, и кормили скот белой кукурузой. Черная ценилась и сейчас ценится много больше.

У мочика и кечуа початки и той, и другой кукурузы были очень маленькими – по четыре сантиметра, на стебле было один-два початка.

Инки к сельскому хозяйству относились с размахом. Завоевав кечуа, они тут же перестроили и сельское хозяйство, создали ирригационную систему мелких оросительных каналов, стали селекционировать кукурузу – именно в 11 веке появились новые сорта маиса.

Теперь собственником земли – впрочем, как и всех остальных средств производства империи – становился инка. Все обрабатываемые земельные угодья общин всегда делились на три основные части: «земли инки» (правитель государства сам, а иногда через специальных чиновников распоряжался, куда пойдет собранный с этой части земли урожай) и «земли Солнца» (урожай с них шел в распоряжение жрецов и на нужды культа). И лишь урожай, собранный с земель, которые принадлежали общине, шел на удовлетворение потребностей ее жителей.

Как в доинкские времена, так и в Тауантинсуйу, каждый взрослый мужчина в деревне – пурех – получал земельный участок для обработки. Размеры надела, называемого «тупу», зависели от того, сколь велики были угодья данной общины. Женатый мужчина – глава семьи – получал один тупу (обычно площадь его составляла примерно 30 аров), женщина имела право на половину тупу. На своем тупу каждый пурех работал с семьей, однако иногда по сложившейся в Андах традиции ему помогали соседи. Земли правителя и Солнца обрабатывались общинниками сообща. Этот вид общественных работ в Перу назывался «минка».

Именно сельскохозяйственные работы, и ничто другое (даже не военные походы), определяли ритм жизни гражданина империи. Пурех – рядовой житель государства «сыновей Солнца» – часто бывал солдатом, однако в глубине души – особенно по характеру мышления – он всегда оставался крестьянином. Труд земледельца в Андах в целом был довольно разнообразен. Во всех областях империи: на влажных тропических землях, расположенных вдоль Амазонки, в засушливых низовьях перуанского взморья – везде выращивали огромное множество самых различных растений.

Продолжая традиции своих предшественников, инки соорудили в страдающих от засухи районах Косты огромные, эффективные ирригационные системы. Верхушка империи уделяла исключительное внимание орошению земель. Строительство и расширение ирригационных систем – каналов и водоемов – в древнем Перу находилось в ведении большого количества государственных служащих инкского «водного хозяйства».

Инки сумели развернуть интенсивное земледелие и в центре своей территории – в районе Сьерры, где в высокогорных долинах к небу вздымались горные исполины и простирались суровые горные плато. Именно здесь, в этих, казалось бы, неблагоприятных для человека природных условиях, перуанские индейцы со временем применили одно из самых значительных своих изобретений – знаменитые террасы – «анденес». Эти расположенные в виде ступеней террасы, созданные руками человека, позволяли приспособить для растениеводства крутые, ранее непригодные для земледелия склоны. Одновременно террасы инков укрепляли почву на склонах и тем самым препятствовали ее эрозии.

Строительство анденес в империи тщательно планировалось, равно как и сооружение ирригационных каналов и водоемов. Возведение этих монументальных гигантов необходимо было держать под постоянным контролем и вниманием. И в настоящее время террасы в Андах, возникшие, как правило, во времена инков, являются одним из самых выразительных символов Перу, одной из характерных примет рельефа этой удивительной южноамериканской страны.

Самым показательным строительством анденес является забытый город Мачу Пикче, 400 лет хранивший в одиночестве тайны инков. Сейчас это место паломничества путешественников со всего мира, стремящихся прикоснуться к тайнам инков.

Двадцать шестой день.

60 лет у инков был возрастом Молодости.

…Мачу-Пикчу… «Старая гора» в переводе с кечуа. Древний, загадочный, таинственный город инков. Рассказать об этом, думаю, невозможно – это надо видеть, проникнуться его духом. Пониже Куско находится, примерно 2500 метров над уровнем моря. Автобусик по умопомрачительному горному серпантину домчал нас туда за полчаса… И вот он – город. Многоступенчатые террасы, строения из подогнанных безо всякого раствора камней облепили гору так, что составляют ее неотъемлемую уже часть. Забылась и горная болезнь, забылось все. Облака, плывущие под ногами, головокружительные пропасти, Урубамба далеко внизу… И впитываешь, впитываешь и глазами, и душой эту волшебную, мистическую красоту, драгоценность седых Анд… Инки… Как они жили? Да правильно жили. Не боролись с природой, а сливались, переплетались с ней душами. Засаживали поля необходимыми овощами, собирали урожай, пели, жевали листья коки, что придавало бодрости и сил, пили чичу, разводили лам да альпак, выделывали шкуры, шили одежды из шерсти да пимы, приносили жертвы суровым богам своим, и любили, любили… Причем не в домах, а в тех же своих возделанных полях – такая уж у них была традиция. И здоровый образ жизни позволял проживать им долго и размеренно, недаром у инков возраст 60 лет считался молодостью. Давно их нет, но осталось многое, чего нынешние потомки не должны забывать. Ведь чтобы иметь будущее – необходимо помнить прошлое. Это догма, нарушить которую невозможно…

Двадцать седьмой день.

О похудении на чиче морада.

Мне, к счастью, худеть не надо, в молодости был стройным мужчиной, а к пожилому возрасту стал и вообще очень стройным. Не в коня – корм, это называется. Но всегда с сочувствием отношусь к женскому желанию – как бы это сказать, стать чуть меньше в реальном мире, а не только на фотографиях – в виртуальном…

Поэтому о реальном похудении могу рассказать на примере моей сотрудницы, с которой «осваивали» натуральные товары Перу. За две недели посещения ресторанчиков и кафе с невероятно вкусной местной кухней (морепродукты, мясо ламы и альпаки, нежнейшая баранина, говядина, тающая во рту, взращенная на изумрудной травке горных Анд) было прибавлено 6 кг, о чем с горестью констатировали весы. Три последних дня – чисто на чича мораде – эти 6 кг убрали. То есть по 2 кг в день! Из негативных проявлений могу отметить только сверхактивность моей спутницы, которая замучила меня пешими восхождениями на крутые склоны Лимы с целью изучения районов города – Барранка и Сан-Исидро.

Двадцать восьмой день.

Вороньи какашки.

«Черная кукуруза – она красавица. Вот бывает так и у женщин – одна и статью хороша, и лицо – как нарисовано… а душа не лежит. Потому что что-то не хватает в этой красоте, какой-то изъянинки, что ли. А может, чего такого – очень внутреннего, душевного. Вот у меня так – такое отношение – получилось к початкам кукурузным. Лежит на прилавке – красавица желтая кукуруза, зернышко – одно к одному, здоровые, ядреные. Сам початок – как плавленое золото, залюбуешься. Всем хороша золотая красавица, а душа тянется почему-то к этому черно-блестящему стройному початку. Его хочется приласкать и держать в руках. Такое чувство, что из него струится жизнь, перетекает в руки, тело наполняет упругой радостью. Аспирантка Галочка смеялась – это потому, дескать, что вы, Ингвар Ольгердович, уже свято верите в звездный корабль пришельцев, который подарил нашему миру эту черную Маму Сару. И уверены, что среди экипажа была красавица инопланетянка, вот такая же черная, как смоль, с струящимися зелеными волосами, что и заложила кусочек своей души в свою воспитанницу. Чтобы через века она передалась мужчине – путешественнику с седым волнистым хвостом. Умница у нас – Галочка. Даром что аспирантка.

Так вот, я был так заворожен черной кукурузой, что на рынках мое внимание привлекала только она – блестящая, яркая, антрацитовая…

Женщины же обращают внимание еще и на все остальное. Переводчица Александра потянула меня за рукав: «Вы посмотрите, что за уродство! Или это они испорченную кукурузу продают?» Да, зрелище было еще то – вздувшиеся черные початки с уродливыми зернами… Но цена почему-то была явно выше, чем у моей блестящей красавицы.

Александра вступила в разговор с продавцом, я топтался рядом и взывал к ней, ты хоть название спроси, узнаем у Хорхе.

Она растерянно обернулась ко мне и смущенно зарделась (Александра – очень нравственная дама: «Они говорят, что это – «вороньи какашки».

Я, наверно, не хохотал так со школьной беззаботной жизни – чем радовал всех окружающих. Особенно продавца этой вороньей прелести – он широко улыбался беззубым индейским ртом. Было смешно все – смущение Александры, собственная любопытствующая глупость, откровенная хитрость продавца, который разводит туристов и втюхивает им «вороньи фекалии»… Мы хохотали так до прихода Ирины Александровны, которая с удивленным видом подошла на наш заливистый смех и тут же впилась глазами в эти изуродованные, больные початки.

Она не смеялась, а обласкивала взглядом кукурузные уродцы: «Это же… нет, не может быть… головня кукурузы? Или нет? «Мы тут же купили (по-моему, цена была просто запредельная для кукурузных инвалидов) несколько початков».

Двадцать девятый день.

Вкус у этой травки довольно острый.

Эту травку очень любят в ресторанчиках Куско. И самой большой ее любительницей оказалась Мариэлла – наш гид. Когда принесли тарелки (огромные, надо сказать) с каким-то местным блюдом, я неосторожно поинтересовался, что это за трава там занимает ровно треть тарелки (я же не козел, чтобы травой питаться!), оказалось, что это любимая травка нашей Мариэллы. У них тотчас же завязался оживленный разговор с Александрой, которая не стала делать секрета из познаний Мариэллы и этим основательно подпортили мне аппетит. А все дело в том, что вкус у этой травки (как и запах) довольно острый – напоминает нашу полынь, но без ядовитой горечи. И тоже – сорняк. Потом Мариэлла показывала нам заросли этой пряности по обочинам. На латинице его название – марь (Dysphaniaambrosioides). И что-то связанное с амброзией. Я тут же вспомнил сорняк амброзию в Донецке – ее там удаляют всеми методами, уж очень она липучая к людям и аллергенная. Но там ее не особенно любят и совсем не едят.

Так вот, оказалось, что это очень лечебная трава и лечат ею от глистов…

Я это представил сразу за обедом… Поэтому этот эпазот мне и не показался…

Тридцатый день.

Соберем по крупицам драгоценные осколочки прошлого.

…Так и живет сейчас Перу – чтя память предков. В школах с недавнего времени стали преподавать наряду с пришлым испанским и родной язык местных индейцев – кечуа. А я, просидев в Мадриде долгие 13 часов в ожидании самолета на Лиму, понял, почему не нравятся мне, мягко говоря, испанские конкистадоры. Они пришли на чужую землю, обуянные жаждой наживы, жаждой золота. Много ли они его там нашли, того золота, что ослепило их глаза, лишило слуха, затуманило разум? Не думаю… А вот думаю я о том, как выжигая каленым железом местные традиции, насаждая католицизм, походя и абсолютно бездумно, недальновидно выжгли они и те вековые знания, науку, культуру, которые куда как дороже любого золота мира. Что нам остается сегодня? Собирать по крупицам эти драгоценные осколочки прошлого, многие из которых канули в небытие безвозвратно. Собирать тщательно, с любовью, открывать для себя и для вас что-то новое, удивительное, полезное.

Эта первая наша книга – и есть такая попытка – рассказать об удивительной стране Перу, о ее нынешних жителях и их предках, о загадочных инках и их поразительных познаниях в области медицины. Мы хотим помочь вам приобрести новые для вас знания, которые просто не смогут не принести вам пользу, а вы поможете нам, прочтя эту книгу. Удачного вам путешествия – в доселе неведомое…