Эйнштейн учился без карточек. Эффективные игровые упражнения для дошкольников.

Неудивительно, что родители и педагоги чувствуют себя измочаленными! Мы оказались в самом центре урагана порожденных нашей культурой мнений о воспитании и образовании. Нам говорят, что «чем быстрее – тем лучше», что мы обязаны поддерживать как можно более высокий темп обучения. Нам говорят, что мы должны сделать значимой каждую минуту жизни своих детей, что дети похожи на пустые комнаты и заполнить их – обязанность взрослых, которые должны быть своего рода дизайнерами по интерьеру их жизней. Эти мнения о детях и о том, как они учатся, полностью противоречат данным, поступающим из научных лабораторий. Мы расскажем историю развития с научной точки зрения. Таким образом, эта книга – своего рода противоядие от спешки не только для ребенка, но и для загнанного родителя и не менее загнанного педагога!

Первые семена, из которых впоследствии выросла эта книга, были посеяны в середине 1980-х, когда профессор Дэвид Элкинд из Университета Тафта приехал в Филадельфию читать лекцию о своей ставшей классической книге – «Детство наспех»[1]. Профессор Элкинд держал руку на пульсе этой проблемы задолго до начала так называемого «десятилетия мозга», когда родителям стали твердить, что они обязаны включить умственное развитие своих детей первым номером в список неотложных дел. Его обеспокоило чрезмерное «овзросление» детей, когда они стали щеголять в дизайнерских одежках от Baby Gap и участвовать в целом ряде видов деятельности, свойственных взрослым, но «перелицованных» для дошкольников, – от информатики до курсов кулинарии и футбольных лиг. Он услышал тревожные сигналы еще до того, как родители получили возможность прочесть ворох советов по «быстрому выращиванию» детей, всего пару раз «щелкнув» мышкой. Я (Кэти) была тогда адъюнкт-профессором в колледже Хэверфорт, проводила исследования жертв «детства наспех» и затрепетала от гордости, когда мне доверили принимать профессора Элкинда. К тому времени я уже была мамой 4-летнего Джоша и 2-летнего Бенджа. Хотя я знала, что профессор Элкинд теоретически прав, когда говорит, что нужно проводить больше свободного времени с детьми, больше наслаждаться играми с ними, меня тоже терзали все муки типичных загнанных родителей. Всякий раз как мои подруги рассказывали мне о еще одном новом художественном кружке или еще одной хоккейной команде для дошколят, меня одолевала тревога, что мои дети отстанут от других.

Как специалист по психологии развития, я знала, что профессор Элкинд прав относительно бедственного положения родителей и детей. Однако мне требовались все мои знания, чтобы устоять перед искушением слишком давить на моих детей и подгонять их. Используя теорию развития ребенка как руководство к действию, я позволила им просто играть. И теперь, 16 лет спустя, счастлива сообщить, что двое моих старших сыновей (теперь у меня их уже трое) поступили в колледжи – каждый по своему выбору – и сейчас являют собой пример счастливых, интеллигентных и очень творческих людей.

Примерно в то же время я (Роберта) воспитывала своих детей, будучи профессором в Университете штата Делавэр. Джорди (ныне Джордан) тогда было 9 лет, а Элисон – 5. Помню, как мой сын проходил собеседование в частной школе, а я гадала, не испортила ли я ему жизнь, не научив читать. Но ведь ему было всего 4 года! Наша культура наложила на меня свой отпечаток, хотя я была психологом, специалистом по развитию. Но я сопротивлялась как могла, потому что понимала, что пружина чрезмерного давления на ребенка может сорваться, и он в результате станет бояться учения, как огня. Нет, мы не сидели дома безвылазно. Мы получили свою долю занятий музыкой и религиозного воспитания, но пытались не увлекаться дополнительными нагрузками.

Когда моим детям предложили заниматься бальными танцами, я поняла, что с меня хватит. Но сказать «нет» было не так-то легко. Представьте, приглашения были отпечатаны на тисненой бумаге! И многие мои друзья записали детей на занятия. Но мои дети (которым теперь соответственно 20 и 24 года) уже дали мне понять, как ценно для них то время, когда они могли играть дома со сверстниками. Не так давно дочка смущенно призналась, что, когда она была маленькой, ей нравилось играть с пальцами собственной руки, представляя, что они – семья и у каждого есть своя роль. Она обожала эту игру. А сын любил дополнительную лестницу на второй этаж, которая у нас была до того, как мы переоборудовали кухню, потому что это было прекрасное место для пряток. И оба вспоминают, как играли в большой коробке из-под какой-то техники, которую они превратили в «убежище». Много ли они потеряли, не занимаясь танцами и не узнав, как вести себя «по-взрослому» с противоположным полом? Стали ли они социально ущербны из-за того, что не научились танцевать фокстрот или танго? Не думаю. Мой сын закончил один из колледжей Лиги Плюща[2] и теперь трудится на благо общества, участвуя в программе «Учи ради Америки» (Teach for America). Моя дочь учится в прекрасном колледже, принимает участие в волонтерской программе, работая в кризисном центре для жертв изнасилования. Оба они – неравнодушные, счастливые и творческие люди.

Мы говорим вам обо всем этом, чтобы вы осознали: даже мы, профессионалы, которых специально учили понимать, как дети растут и развиваются, прошли через сомнения, пока пытались отыскать верный баланс для себя и своих детей. Мы говорим вам об этом, чтобы вы знали: вы не одиноки, когда следуете своему «нутряному инстинкту» и отказываетесь от дополнительных занятий, на которые ходят «все остальные дети». Мы говорим вам об этом, чтобы ваши дети, когда они вырастут, тоже могли оглянуться назад и поведать вам, как важно было для них то время, которое они делили с друзьями и своей семьей, как оно много значило для их развития и какими счастливыми их сделало.

Почему эта книга появилась сейчас?

Страницы этой книги были написаны для того, чтобы поделиться замечательной историей развития ребенка с родителями, воспитателями и разработчиками политики. Последние четыре десятилетия стали свидетелями беспрецедентного прорыва научных исследований, посвященных малышам и дошкольникам, и мы вместе с нашими коллегами во всем мире имели честь сыграть свою роль в этой революции. Как ученые (каждая из нас подвизается более 25 лет на своем научном поприще) и как родители мы искренне хотим помочь детям и взрослым вернуть себе свою жизнь. Мы хотим, чтобы вы знали, как развивается ребенок, чтобы вы имели возможность принимать мудрые решения, основанные на научных доказательствах, а затем применять свое знание в семье, в школьном классе и в политике, определяющей воспитание и образование детей.

Бóльшая часть того, что СМИ говорят об исследованиях, посвященных развитию детей, содержит всего лишь малую крупицу научной истины. Новостные сюжеты и реклама твердят родителям, что игрушки помогают мозгу развиваться и что младенцы и дошкольники – это прирожденные математические гении. Мы в нашей книге ставим все на свои места. Мы создаем географическую карту территории развития и обучения детей, помогая вам перейти от научных журналов к практическому применению результатов исследований. Битком набитая разделами «обучающих моментов» и «обнаружения скрытых навыков», эта книга даст вам силы противостоять искушению штамповать юных гениев и хорошо подготовит к тому, чтобы воспитать счастливых, здоровых и разумных детей.

Кто мы такие?

Кэти Хирш-Пасек защитила диплом доктора философии в Пенсильванском университете в Филадельфии. Будучи профессором в Университете Темпла в Филадельфии, она также является директором Детской лаборатории университета. Роберта Михник Голинкофф стала доктором философии в Корнелльском университете (Итака, штат Нью-Йорк) и руководит проектом «Младенческая речь» в Университете штата Делавэр в Ньюарке. Мы обе – ученые, добившиеся международного признания, и проводим совместные исследования с 1980 года. Помимо того, что мы являемся друг для друга наилучшими слушателями и советчицами в воспитании детей, мы написали и издали в общей сложности 10 книг и более 80 статей в профессиональных журналах. Вместе со своими коллегами в этой сфере мы трудимся над раскрытием истории человеческого развития.

Мы излагали свои взгляды по поводу разнообразных аспектов развития детей на профессиональных конференциях и встречах, проходивших в разных уголках земного шара. Получая финансовую поддержку от ваших налоговых отчислений через федеральные гранты, мы полны решимости «возместить» их вам и поделиться плодами своих трудов с родителями и профессионалами. Мы вместе стараемся понять, как дети учатся языку – ведь этим таинственным умением они овладевают уже к трем годам! Одна из наших прежних книг, «Как говорят младенцы», была переведена на 4 языка – видимо, наш энтузиазм оказался заразительным.

Как мы уже упоминали прежде, нам легко отождествить себя с измотанными родителями, которым кажется, что они пытаются выжать как можно больше пользы из весьма ограниченного и стремглав летящего времени. Воспитывая своих детей, мы тоже испытывали все нараставшее давление. Иногда мы тоже совершали ошибки, чрезмерно перегружая свое и их расписание, и неизменно замечали, кто в результате страдает: страдали мы сами. Отчего же? Оттого что дети делались нервными, усталыми и измотанными. Воспитание – это нелегкий труд. Честное слово, порой на работу ходить намного проще! И пусть мы никогда не пользовались развивающими карточками, все пятеро наших детей каким-то образом выучились пользоваться туалетом, они умеют читать и писать, а еще любят учиться.

К нам также присоединяется доктор Диана Айер, психолог, профессор, которая преподает в Университете Темпла и является признанным автором нескольких книг о материнстве. Ее книги «Чувство материнской вины» и «Эмоциональная связь матери и ребенка» получили хорошие отзывы в книжном обозрении газеты «Нью-Йорк таймс». Диана очень помогла нам собрать воедино результаты некоторых исследований, которыми мы хотели с вами поделиться, а также помогала заботиться о том, чтобы весь текст оставался читабельным и увлекательным.

Не только предупредительные знаки.

Профессор Элкинд и многие другие были первыми, кто забил тревогу. Многие эксперты говорили и писали о ненужном стрессе, который испытывают родители и дети в сегодняшнем высокоскоростном мире. Но наша книга не просто бьет в набат: она предлагает вам лекарство. Изучив факты об интеллектуальном и социальном развитии, собранные учеными, вы придете к пониманию того, почему ИГРА равна ОБУЧЕНИЮ. Вы взглянете на своих детей с новой и восхитительной точки зрения, научитесь по-настоящему ценить их способности и их истинные потребности.

Это не типичная книга о воспитании. Она не расскажет вам, когда нужно помочь малышу отрыгнуть, когда начать приучение к туалету или как призвать к порядку вашего дошкольника. Вместо всего этого она даст вам чудесную возможность – создать более сбалансированную жизнь для себя и своей семьи. Не будучи пропущена через фильтры и линзы медийного очковтирательства и профессионального маркетинга, информация, которую мы сообщаем вам в своей книге, идет непосредственно из лаборатории – в вашу гостиную и классную комнату. Благодаря лучшему пониманию того, что на самом деле говорят эксперты по развитию ребенка, вы получите возможность отныне смотреть критическим взглядом на сообщения средств массовой информации по этой теме. Что еще важнее, вы будете готовы к тому, чтобы с уверенностью двигаться вперед, воспитывая и обучая следующее поколение.

Глава 1. Напасти современного родителя.

Однажды воскресным утром, будучи на шестом месяце своей первой беременности, Фелисия Монтана отправилась в торговый центр вместе со своими подругами, чтобы закупить основное «оборудование», которое вскоре должно было понадобиться для ее малыша. А вместо этого купила краткое руководство, которое можно было бы назвать «Основы науки о современном воспитании».

Ее «образование» началось в магазинчике с вывеской, раскрашенной всеми цветами радуги, который показался ей самым подходящим местом для начала шопинга. Видимо, главную роль сыграло название магазинчика: «Верное начало». «Ага, вот именно то, что нам нужно для нашего малыша», – подумала Фелисия, вместе с подругами переступая порог. Но к тому моменту, как они переступили его в обратном направлении, она уже не понимала, что ей на самом деле нужно.

До Фелисии быстро дошло, что список обязательных покупок для ухода за ребенком в наши дни намного шире и экзотичнее, нежели старый добрый стандарт, состоявший из подгузников, ползунков и автомобильных креслиц. Следует ли ей купить развивающие карточки с картинками на одной стороне и текстом на другой, которые, как говорилось в описании, предлагали «наилучший способ донести до вашего ребенка новые знания»[3]? А если да, то какие карточки окажутся более действенными: «Малыш Дулитл»[4] – идентификаторы животных или словарные карточки под громким названием «Малыш Уэбстер»? Каждая из ее подруг, опытных матерей, с жаром отстаивала любимые наборы своих малышей.

– Джереми знал названия всех животных к тому времени, как ему исполнилось полтора годика! – хвасталась Анна.

– А Элис больше понравился «Уэбстер»: ей было всего 17 месяцев, а она уже вовсю выговаривала некоторые длинные словарные слова, – хвалилась Эрика.

Так, ладно, уже ясно, что без карточек не обойтись. И что же Фелисии следует купить – видеокурс «Малыш Эйнштейн», «Малыш Шекспир» или «Малыш Ван Гог», каждый из которых обещал «уникальное знакомство с культурой речи, литературы, музыки и изобразительного искусства»? Или ее ребенку понадобятся все три набора? А как насчет видеокурса «Умный малыш», специально разработанного для развития как левого, так и правого полушария мозга ребенка «в возрасте от 6 до 36 месяцев»?

Все эти товары сулили ей радужные перспективы в совершенствовании развития ее ребенка – стоит только купить их и пустить в дело. Но Фелисия также ощущала за обещаниями невысказанную угрозу мрачных последствий, если она этого не сделает. В конце концов, ведь «Умный малыш» обеспечивает малышу «остроту интеллекта, необходимую для успехов в учебе и профессиональной деятельности». А разве не в том и заключается цель воспитания, чтобы обеспечить своим детям все возможные преимущества?

К тому моменту, как Фелисия вынырнула в привычный мир торгового центра, ее нервы звенели струной, а уверенность в себе пошатнулась, но ей предстояло впасть в еще бóльшую тревогу, когда она добралась до книжного магазина.

Муж Фелисии Стив попросил ее купить пару книжек о воспитании. Ему хотелось как можно лучше освоиться в этом вопросе, чтобы быть во всеоружии и на равных с женой участвовать в воспитании их ребенка.

Зайдя в книжный, она направилась в отдел воспитательной литературы и сняла с полки первую же книжку, которая попалась ей под руку. «Дородовое воспитание» обещало своим читателям подробное руководство по «воспитанию плода» и содержало главу под названием «Как стать архитектором мозга»! Фелисия потихоньку засунула книжку обратно в слот на полке, плотно забитой книгами, и потерла рукой лоб, думая о собственном гудящем мозге.

Воспитание плода? Архитектура мозга? Так вот о чем предлагают побеспокоиться современным родителям?! Фелисия ощущала нарастающую тревогу за интеллектуальное развитие своего ребенка – а ведь он еще даже не родился!

Сумбур вместо детства.

Как Фелисия теперь знает, гонка за превращение детей в самые блестящие таланты в своей группе или классе начинается еще до колыбели – теперь старт ей дается непосредственно в утробе. Журналы убеждают будущих родителей выполнять специальные упражнения во время беременности, обещая, что это усилит интеллект их ребенка. Реклама на следующей странице призывает покупать CD с курсами иностранных языков, чтобы проигрывать их еще не родившимся детям. Многие родители и глазом не моргнут, узнав, что оптоволоконные трубки могут использоваться для того, чтобы транслировать образовательные курсы «будущим младенцам», которые еще плавают в мамином животе! К счастью, до такого мы еще не дошли – пока, во всяком случае.

Как только ребенок рождается, призывы развивать его как можно быстрее, подтягивая до уровня способностей и умений взрослого, набирают еще бóльшую силу. Детей понукают поскорее освоить навыки чтения, пораньше начать складывать и вычитать и даже успешно решать совсем уж невразумительные задачи, наподобие узнавания портретов давным-давно умерших композиторов – задолго до того, как ребенку действительно понадобится эта информация (если вообще понадобится).

Индустрия «раннего развития» обрела восприимчивую аудиторию в родителях, жаждущих обогатить жизнь своих отпрысков. Один из проведенных опросов показывает: 65 % родителей убеждены в том, что обучающие карточки «очень эффективно» помогают их детям развивать свои интеллектуальные навыки. И более трети опрошенных родителей свято уверены, что проигрывание произведений Моцарта младенцам усиливает развитие их мозга[5].

Очевидно, родители живо внимают маркетинговой кампании производителей игрушек: категория развивающих игр для детей представляет сегодня бизнес, чья ежегодная прибыль составляет 1 млрд долларов. Дела на самом деле идут настолько хорошо, что такие компании как Baby Einstein («Малыш Эйнштейн»), которая была приобретена корпорацией «Дисней» в 2001 году, расширяют сегодня свои производственные линии, а теперь появилась еще и серия продуктов «Ребенок Эйнштейн», предназначенная для детей в возрасте от 3 до 5 лет.

Этот напор затронул даже такую аудиторию, о которой никак нельзя было этого подумать. «Моя бабушка, которая, заметьте, живет в доме престарелых, прислала мне мобильный телефон, который играет Моцарта и Баха, – сообщает Диана из Сан-Франциско, мама двух детей, двухлетнего и новорожденного. – Бабушка говорит, что хочет, чтобы ее правнук стал лучшим в своем классе!».

А стоит этим младенцам чуть подрасти, и многих из них ждут еще более широкие – и бьющие по карману – образовательные возможности, в том числе уроки игры на скрипке, обучение верховой езде, частные начальные школы и личные репетиторы.

Общество «дорожных бегунов»: быстрее, лучше, больше.

В сегодняшнем мире главной является мысль о том, что младенцам и дошколятам уже недостаточно учиться независимо (как они делали в течение тысячелетий) благодаря собственному любопытству и небольшой помощи со стороны членов семьи, когда возникают так называемые «обучающие моменты».

Однако эти малыши – всего лишь самые юные члены нашего современного, сверхскоростного, проникнутого духом соревновательности общества. Взрослых в этом обществе принуждают работать дольше и продуктивнее, чтобы их работодатели посрамили своих соперников. Мы поглощаем готовые обеды, разогревая их в микроволновке, и расписываем по минутам свой досуг во время коротеньких – глазом не успеешь моргнуть – отпусков. Взрослым твердят, что лучше всего «делать как можно больше и как можно быстрее» – и они тут же передают заданный темп своим детям.

К сожалению, такого рода напряженное расписание кажется скорее нормой, чем исключением. Одним из самых монументальных изменений в семейной жизни последних поколений было увеличение числа семей, в которых работают оба родителя. В 1975 году в США работали 34 % матерей, имеющих детей младше 6 лет. К 1999 году их количество почти удвоилось, работающих матерей стало 61 %. И у значительной доли этих работающих мамочек дети были еще младенцами. К тому же, разумеется, все мы знаем, что большинство пап работают вне дома уже более столетия. Но сегодня общество требует, чтобы оба родителя не просто работали, но тратили на работу больше времени.

Американцы сегодня работают напряженнее, чем все остальные народы мира, включая японцев. В соответствии с данными Международной организации труда за 1997 год отцы работают в среднем 51 час в неделю, а матери – 41.

Неудивительно, что в ходе опросов родителей выясняется: 25 % из них жалуются на нехватку времени для собственной семьи из-за рабочих обязанностей. Однако исследования показывают, что количество времени, которое мать проводит с каждым ребенком, едва ли изменилось за последние 50 лет. Что действительно изменилось – так это род занятий, которыми родители обычно заполняют проводимое с детьми время. Все бóльшая часть его уходит на доставку ребенка из одного «развивающего и обогащающего» кружка в другой. Взрослые проводят это время за рулем машины, тратят его на дорогу на какие-то очередные занятия или исполняют роль «футбольных мамочек и папочек», которые выкрикивают подбадривающие речевки и наставления своим детям из-за боковой линии.

Как результат возникла концепция «качественного», или «полезного» досуга – термин, который появился в 1970-х. Родители быстро подхватили эту концепцию, поскольку «количественный досуг» стал такой редкостью! Мамы и папы максимизировали свой «полезный досуг» с детьми, создавая «организованного ребенка», у которого, кажется, ни единой минуты не пропадает зря.

К несчастью, нельзя сказать, чтобы мы как-то особенно наслаждались воспитанием, которое должно бы, по идее, быть одной из величайших радостей жизни. И, как мы вскоре увидим, эта наспех созданная атмосфера навязанной деятельности и обучения не слишком полезна нашим детям. В недавней статье журнала Newsweek мать четверых детей уверяла, что она тратит столько времени, отвозя своих отпрысков то на одни занятия, то на другие, что ее годовалый младший практически вырос в семейном минивэне. «Когда он не в машине, такое впечатление, что ему как-то не по себе», – объясняла она.

Родители зачастую так заняты развитием своих детей, что времени на обычное общение в семье просто не остается. Наверное, неудивительно, что власти городка Риджвуд в штате Нью-Джерси сочли необходимым объявить одним из зимних вечеров «праздником семьи». При поддержке школьной администрации муниципалитет отменил все спортивные занятия, домашние задания, частные уроки и даже церковные классы в этот день для того, чтобы родители и дети могли просто побыть вместе дома.

Как начался забег по совершенствованию детей.

Чтобы понять, как начались соревнования под девизом «Сделай своего ребенка умным как можно раньше», полезно сделать краткий обзор на тему того, как менялось отношение к воспитанию детей в ходе истории. Вплоть до начала XIX столетия детство вообще не считалось каким-то особым отдельным периодом перед взрослой жизнью. Даже на старинных картинах мы видим детей, похожих на миниатюрных взрослых. Работы французского философа Жан-Жака Руссо навсегда изменили взгляд на детство. В ныне ставшей классической книге «Эмиль» Руссо писал: «У детей есть свое особое умение видеть, думать и чувствовать; и нет ничего глупее, чем пытаться подменить это их умение нашим».

С появлением работ по детской психологии на стыке XIX и ХХ вв. начала укрепляться идея о том, что детей можно изучать и улучшать. В 1940-х годах в США появилась целая серия научных журналов, посвященных изучению детей и детства. В своей знаменитой книге «Ребенок и уход за ним», опубликованной в 1946 году, доктор Бенджамин Спок предложил родителям примерную схему воспитания детей. Так родилась индустрия полезных советов для родителей.

Вы не поверите, но на конференции по вопросам детства в 1950 году, проходившей в Белом доме, ученые даже выражали беспокойство по поводу того, что родители стали слишком зависимы от советов экспертов! В начале 1970-х, когда в США произошел информационный взрыв в области психологии развития, родители бросились за помощью к специалистам по развитию детей, чтобы выяснить, как лучше всего подготовить своих отпрысков к жизни.

Первоначальные сомнения относительно результатов ускоренного развития детей («раньше созреет – раньше испортится») уступили место полной поддержке этой практики. Книжные корешки с названиями типа «Воспитайте в своем ребенке гения» (Кен Адамс) и «365 способов сделать дошкольника умнее» (Мэрили Робин Бертон, Сьюзан Макдоналд и Сьюзан Миллер) стояли на полках почти всех книжных магазинов. Всепоглощающее стремление «срежиссировать» интеллектуальное развитие детей стремительно выходило из-под контроля. Мы стали свидетелями этакого пародийного возврата к прошлому: у детей отобрали детство и стали относиться к ним как к маленьким взрослым.

Предостережения против этой угрозы детству озвучивались и внутри учебных и научных заведений, и за их пределами. Взялись за перо писатели, такие как Дэвид Элкинд, профессор, специалист по психологии развития из Университета Тафта, автор ныне ставшей классической книги «Детство наспех», увидевшей свет в 1980 году. Не так давно свой вклад в литературу внесла профессор Лаура Берк из Иллинойского государственного университета, выпустив ошеломительную книгу «Пробуждение разума ребенка», а писатель Ральф Шоенштейн издал книжку юмористических историй, которая называется «Мой ребенок – отличник, а твой – неудачник».

Но как следует родителю или учителю реагировать на предупредительные знаки? Как нам изменить ту линию поведения, которая так беспокоит экспертов? Признать существование ситуации – значит сделать только первый шаг к ее решению. На ежегодной встрече Международной конференции по изучению детства летом 2000 года раздавалось множество голосов в поддержку предложения о том, чтобы психологи, специалисты по развитию общими усилиями дали ответ на нарастающий кризис. Горы результатов исследований, которые демонстрировали способности младенцев и рассказывали о недавно обнаруженных навыках дошкольников, подвергались неверной интерпретации и неверному же применению. Ученые эксперименты, задуманные как способ раскрытия внутренней работы человеческого разума для научного изучения, стали использоваться в целях маркетинга новых продуктов, которые обещали превратить любого малыша в Супермалыша.

Культ достижений и утрата детства.

Родителям, которые не желают, чтобы их дети принимали участие в гонке за акселерацией развития, нередко приходится мучиться тревогой в этом новом воспитательном климате. Поскольку само воспитание становится все более соревновательным, многие мамы и папы волнуются: а вдруг их дети отстанут, если они не будут хвататься за любую представившуюся возможность?

Реагируя на эти родительские тревоги, компании, занимающиеся подготовкой к экзаменам, наподобие Kaplan и Princeton Review, которые изначально предлагали вспомогательные курсы для старшеклассников, готовя их к вступительным экзаменам в колледж, теперь расширяют свои предложения, включая в них курсы начального обучения для детей, только начинающих ходить в детский сад. Цель этих материалов – улучшение оценок на ежегодных экзаменационных сессиях, которые теперь проводятся в бесплатных учебных заведениях в рамках программы президента Джорджа Буша «Ни одного ребенка за бортом».

Кроме того, нас (авторов этой книги), как специалистов по развитию ребенка, постоянно донимают просьбами родители, которые хотят проверить IQ (коэффициент интеллекта) своих детей и вовсе не потому, что им кажется, что с малышами что-то не так: им просто хочется получить документальное подтверждение одаренности своих отпрысков. Интеллект ребенка, наряду с машиной самой последней модели и самой лучшей домашней техникой, стал еще одним важным достижением в старом как мир соревновании за то, чтобы все было «не хуже чем у людей».

Если родители лишены эмоционального удовольствия прогулочным шагом двигаться вместе со своими малышами через беззаботный мир детства, то и дети платят за это свою цену. Мы вступили в мир «оборонительного воспитания», ставшего злосчастным побочным продуктом чудовищного давления, которое испытывают современные родители. Мы хотим, чтобы наши сыновья и дочери обладали таким уровнем интеллектуального совершенства, что ни один университет не посмеет их отвергнуть; чтобы они были настолько хороши в любом деле, что ни один работодатель не сможет позволить себе подписать их заявление об увольнении.

А что же случилось с игрой? Теперь это неприличное слово! В 1981 году типичный школьник мог отдавать свободной игре примерно 40 % своего времени. К 1997 году время, отводимое на свободную игру, сократилось до 25 %. Более того, 40 % образовательных округов в Америке даже отменили большие перемены!

Вдобавок к стрессам, которые вызывает перенасыщенное расписание, дети также страдают от нового рода «уровневой инфляции», когда навыки и предметы, которые традиционно преподавались, скажем, в третьем классе, теперь необходимо изучать на год раньше. Например, чтение раньше вводилось в первом классе. А теперь чтению все чаще и чаще обучают в детском саду и прогимназии. И во многих образовательных округах рассматривают умение читать как обязательное требование для зачисления в детский сад, несмотря на то, что большинство экспертов по воспитанию согласны, что лучше всего тратить время, которое дети проводят в прогимназии и детском саду, на экспериментальную игру и выстраивание взаимоотношений.

Неудивительно, что наши дети страдают от избыточной подавленности и тревожности! Американская академия детской и подростковой психиатрии констатирует, что «количество детей и подростков, страдающих „значительными“ формами депрессии, составляет в США 3,4 миллиона, или 5 % всех детей». А порой проявления депрессии становятся смертельно опасными. С 1980 по 1997 год количество подростковых самоубийств среди 10–14-летних выросло ошеломительно – на целых 109 %.

Более того, уровень детской тревожности значительно возрос с 1950-х годов, и теперь ее приступы случаются у детей начиная с 9 лет. Некоторые исследования демонстрируют нарастание так называемой «экзаменационной тревожности», вероятно, из-за увеличившегося количества контрольных и экзаменов в школах и завышенных ожиданий со стороны родителей. Разумеется, это сказывается на успеваемости и обучении. Другой тип тревожности связан со сниженной частотой общения с родителями; ведь дети обретают чувство безопасности, проводя время в кругу семьи. Играют свою роль и растущие внешние угрозы, такие как преступность, разводы и проявления жестокости.

Психологи также отмечают рост фобий, особенно связанных со школой, и соматических жалоб у самых маленьких детей. Психолог, доктор Джек Веттер, директор отделения педиатрической психологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, говорит:

– Я сталкиваюсь с маленькими детьми, которых настолько «запрограммировали», что у них вообще нет никакого досуга. В середине марта дети поступают в частные детские сады, и напряжение буквально ощущается в воздухе. Совсем маленькие детки приходят в мой кабинет и жалуются: «Меня не приняли в Карлторп»[6].

Психотерапевты давно знают о том, что тревожность родителей передается детям. Поскольку родители вкладывают время и деньги в развивающие программы, они вправе ожидать, что их «инвестиции» себя окупят. У детей же процесс обучения омрачается постоянной угрозой неудачи. Фокус сосредоточен на удаче – на том, как написана контрольная или рассказано стихотворение, а не на том, что ребенок переживает и в чем нуждается. Ребенку в голову приходит мысль: «Что же со мной не так, если мне нужна вся эта дополнительная помощь?» Насильственно впихиваемые академические знания также создают у детей впечатление, что обучение – это тяжкая и неприятная обязанность, а не естественный плод любознательности и тяги к исследованию.

Еще одна проблема этого всеобщего культа достижений состоит в том, что он чересчур сильно подчеркивает важность развития IQ ребенка, который совершенно затмевает не менее важный аспект – то, что психолог Дэниэл Гоулман, один из основателей Консорциума по социальному и эмоциональному обучению при Йельском университетском Центре изучения ребенка, называет эмоциональным коэффициентом (EQ) в своей революционной книге «Эмоциональный интеллект: почему он может быть важнее IQ».

Доктор Гоулман считает эмоции центром и основой способности прожить жизнь разумно. Он указывает, что, когда люди с высоким IQ становятся неудачниками, а обладатели скромного IQ справляются со своими задачами на удивление хорошо, решающим фактором является их «эмоциональный интеллект». Это понятие включает в себя самоконтроль, рвение и настойчивость, а также способность к самомотивации.

Эмоциональный интеллект также является квинтэссенцией воли и характера. Люди, которые повинуются импульсу, которым не хватает самоконтроля, могут совершать морально неприемлемые и порицаемые обществом поступки. Другим центральным качеством эмоционально интеллигентного характера является сострадание к другим, характеризуемое способностью «читать» чужие эмоции, сочувствовать, а также проявлять отрицательные эмоции в нужном количестве, в нужное время и по веским причинам.

Для детей и их родителей концепция эмоционального интеллекта означает, что наслаждение своими взаимоотношениями является фундаментальным требованием для получения детьми наилучшего возможного старта в жизни. Просто уделять время радостному общению с детьми – играть с ними, обсуждать то, что происходит в их мире, – это самое лучшее, что родители могут сделать для умственного и эмоционального развития своих детей, чтобы гарантировать их будущие успехи.

Лучший способ вырастить умного ребенка.

В своей книге «Детство наспех» профессор Дэвид Элкинд пишет: «Концепции детства, столь важной для традиционного американского образа жизни, угрожает полное исчезновение в том обществе, которое мы создали. Сегодняшний ребенок стал нечаянной, непреднамеренной жертвой ошеломляющего стресса – стресса, порожденного быстрыми, дезориентирующими социальными переменами и постоянно растущими требованиями».

Нас, как экспертов по развитию детей, тревожат масштабы озабоченности общества вопросом детского интеллекта. Конечно, все мы хотим, чтобы наши дети были подготовлены к учебе и добивались выдающихся успехов в школе, но для этого не нужно начинать умственную гимнастику с младенчества. Стремление как можно быстрее развить умственные способности ребенка наносит вред, поскольку оно угрожает разрушить такие стороны детства, которые жизненно важны для социального, эмоционального и когнитивного развития.

Делая юное поколение зависимым от других людей, которые составляют за него расписание занятий и развлечений, мы отнимаем у детей радость придумывать собственные игры, лишаем их ощущения компетентности и независимости, которое им понадобится, чтобы получать удовольствие от управления собственной жизнью. Такие связанные с детством представления, как наслаждение, дурачество, игра, оказались вытеснены «на галерку». Концепция досуга – когда мы просто ничего не делаем, понемногу рефлексируем, получаем шанс стать самими собой – в нынешнем культе достижений рассматривается как своего рода ересь.

Родители тоже многое теряют, бегом пробегая через восхитительный период, когда их дети растут. Пробуждение интеллекта у ребенка – это невероятный процесс. Ведь мышление – это сущностная составляющая понятия человечности, и это так удивительно – наблюдать его эволюцию глазами ребенка! Однако многие родители упускают эту уникальную возможность, ничего не замечая из-за всеобщего помешательства на достижениях.

Истина же состоит в том, что ключевым фактором, гарантирующим здоровое интеллектуальное и эмоциональное развитие, являются «теплые и поддерживающие взаимоотношения с родителями и воспитателями», если воспользоваться словами доклада по обширному исследованию, осуществленному Национальным исследовательским советом Института медицины США, – «От нейронов до районов». Когда вы просто сидите за столом вместе с детьми, вы общаетесь – и это общение очень важно. Непринужденные беседы, которые вы с ними ведете, сообщают детям знания о мире и о них самих. Родители помогают детям интерпретировать события дня и разбираться с маленькими разочарованиями и непонятными эмоциями. Родители также служат своего рода «фильтрами», пропуская одну информацию и блокируя другую, с которой маленький ребенок не в состоянии справиться, – например, фильмы ужасов или вечерние новостные телепрограммы. В результате дети обретают чувство собственной значимости и талантливости.

Наши разговоры с детьми также развивают их интеллектуальные навыки, причем мы не прикладываем к этому никаких сознательных усилий. В разговорах родители ненавязчиво побуждают детей рассказывать небольшие истории о том, как прошел у них день. В ходе таких рассказов родители помогают детям составлять и интерпретировать истории об их жизни; получается своего рода непринужденная игра, которая оказывается очень полезной и ценной для овладения навыками, которых ждут от детей в школе. Описание «того, что случилось», также способствует тренировке памяти и позволяет ребенку отыскивать в ежедневных событиях «сюжеты». А еще такая практика помогает детям понимать и выражать свои переживания – иными словами, мыслить, учиться и развивать свой словарь в ходе непринужденной игровой деятельности.

Проведенное Кэти Хирш-Пасек исследование с участием детей, чьи родители отдавали их в так называемые «учебные» детские сады, а не в традиционные, где главная роль отводится игре и самостоятельному исследованию мира, обнаружило, что дети, ходившие в «учебные» дошкольные учреждения, не получают никаких краткосрочных, не говоря уже о долгосрочных, преимуществ в учебе. К тому времени как дети оказывались в первом классе, невозможно было обнаружить никакой разницы между интеллектуальными навыками первых и вторых. Однако одно различие между этими двумя группами все же было: дети, занимавшиеся по усиленной учебной программе, чаще страдали тревожностью и проявляли меньше творческих способностей, чем дети из второй группы.

Еще одно исследование обнаружило, что дети, посещающие детские сады, которые делают ставку на «настоящую» учебную деятельность, предпочитая ее ориентированному на самого ребенка подходу, испытывают больший стресс.

Почему? Возможно, потому, что их лишили возможности играть. Возможно, потому, что их заставляли запоминать случайные, не связанные между собой факты. Как бы то ни было, ясно одно: дети оказываются в проигрыше, если обучение форсируется на таком этапе, когда дети к нему еще не готовы.

Мантра нового воспитания: размышляйте, сопротивляйтесь и рефокусируйтесь.

Мы понимаем, что родителям, педагогам и разработчикам политики нужна мантра, которая поможет им прокладывать курс через бурные воды противоречивых рекомендаций по воспитанию детей. Им нужен способ достижения того баланса, за который мы ратуем. Мы полагаем, что суть единственного такого способа можно изложить в трех словах: размышляйте, сопротивляйтесь и рефокусируйтесь. Вот как это работает.

В следующий раз, когда вы прочтете сенсационный заголовок в журнале о воспитании или услышите о новейших исследованиях в области развития детей на какой-нибудь встрече или во время ток-шоу, удержитесь от лихорадочного желания схватиться за карандаш и начать составлять список того, что вам нужно делать по-другому, куда пойти, что купить или какой еще пункт вставить в ваше плотное расписание или учебную программу.

Вместо этого потратьте время на следующее.

Способность размышлять, сопротивляться и рефокусироваться будет наилучшим результатом прочтения нашей книги. Эта новая мантра представляет собой нечто иное, отличное от того, что часто встречается в книгах для родителей и профессионалов; нечто такое, что мы называем «воспитанием, основанным на доказательствах». Основанное на доказательствах воспитание позволяет вам не выпускать руль из рук и освобождает от необходимости записываться во все кружки и секции подряд, ни одного не пропуская. Такой подход, логически следующий из научных открытий о том, как дети учатся, дает вам свободу делать собственный выбор и самостоятельно решать, что будет лучше всего для вас и ваших детей.

Что вы найдете в этой книге.

В своей книге мы излагаем полезные практические предложения, которые исходят из результатов научных открытий, например на что нужно обратить внимание, в какие игры играть, какие эксперименты вы можете ставить вместе со своим ребенком, чтобы видеть в действии те принципы, что применяются в научных исследованиях. Возможно, вы легко отождествите себя и своих знакомых с вымышленными персонажами нашей книги, поскольку они являются собирательными образами нас самих, наших друзей, тех людей, свидетелями чьей жизни мы являемся. Так что если вам покажется, что вы читаете о своем соседе, и вы воскликнете: «Ба, да я его знаю!» – то это только потому, что в жизни многих из нас присутствуют одни и те же шаблоны.

В разделах, озаглавленных «Обучающие моменты», мы показываем, как повседневный, приземленный опыт может предоставить вам возможности для обучения. Другие разделы под названием «Обнаружение скрытых навыков» позволят вам стать исследователем в собственном доме, открывая удивительные способности ваших детей. По мере того как мы учимся лучше наблюдать поведение детей, обнаруживаются моменты, когда наши наставления приносят детям наибольшую пользу. В каждой главе предлагаются веселые и не бьющие по карману занятия и простые идеи, которые будут способствовать развитию, одновременно уменьшая ненужный стресс, и без того уже утомивший родителя, учителя и ребенка. Главы, в которых описаны отдельные способности (такие как грамотность и представление о числе), можно читать «вне очереди», когда какие-то действия вашего ребенка раздразнят ваш «аппетит». Но все главы логически ведут к главе 9, которая сосредоточена на игре – центральной теме этой книги. Игра равносильна обучению, и благодаря игре мы можем вернуть своим детям детство. Последняя глава подводит итоги и вручает переутомленным родителям инструменты – принципы, по которым следует строить свою жизнь. Как все это будет работать? Давайте воспользуемся примером изучения основ математики. Многие из современных методов педагогической работы поощряют использование видеоматериалов. Существуют начальные видеокурсы для самых маленьких и многочисленные компьютерные игры, которые интерактивным путем вовлекают дошкольников в математический мир, одновременно обучая их азам компьютерной грамотности. Однако если верить многочисленным научным исследованиям, наилучший способ познакомиться с числами – это манипулировать предметами. Ставить друг на друга кубики, чтобы увидеть, сколько их может уложиться в пирамидку, прежде чем она упадет, – это математика. То же самое можно сказать и о многих карточных играх. А вам не придется беспокоиться о том, что в глазах ребенка вы будете чересчур похожи на строгого ментора. Если вы будете следовать за математическими интересами своих детей, которые, между прочим, весьма значительны, то ваши совместные игры с ними будут способствовать изучению математики и удовлетворению детского любопытства.

Эта книга поможет и вам увидеть мир по-другому. Возможности для обучения существуют повсюду, куда ни бросишь взгляд. Точно так же, как прямоугольники в силуэтах зданий и многоугольники в дорожных знаках, числа возникают буквально на каждом шагу вашей жизни. Когда мы поровну делим с нашими детьми утренние бутерброды, когда стараемся, чтобы каждому хватило по кусочку торта, мы занимаемся математикой. Когда мы раздаем по одной салфетке каждому из сидящих за столом, мы используем «однозначные соответствия». Когда мы ставим книги на книжную полку, мы сортируем их по категориям. Нам нужно всего лишь видеть мир так, как видят его наши дети, и пользоваться естественными возможностями, чтобы помочь им учиться.

Когда мы станем рассматривать мир как изобилие социальных и обучающих возможностей, мы поможем нашим детям расти. Стараться делать еще больше – использовать развивающие карточки для младенцев, настаивать на слушании Моцарта и заучивании фамилий композиторов, – это то же самое, что ставить видеокассету на перемотку, а не на проигрывание. «Поставить на перемотку» ребенка – значит рисковать тем, что мы отобьем у него естественное желание учиться и рискуем тем, что он станет тревожным, впадет в депрессию и будет чувствовать себя несчастным.

Детство – это период совершения открытий. Это время, когда дети узнают о себе и о своих собственных способностях. Эти открытия происходят не в контексте структурированных уроков – нет их и в коробках с игрушками и на компьютерных экранах.

Глава 2. Умный ребенок: как «устройство» детей позволяет им учиться.

– Это же научный факт! – объясняет Марта. – Повсюду только об этом и говорят. Классическая музыка способствует развитию мозга.

Гарольд подхватывает:

– Мы хотим позаботиться о том, чтобы обеспечить своим детям все возможные преимущества в жизни. Если мы сможем как-то стимулировать их умственное развитие сейчас и поможем им встать на ноги в этом сложном мире, мы это обязательно сделаем.

Гарольд и Марта Гудвин узнали о связи между мозгом и музыкой вскоре после того как родилась их дочь Бренда. В магазине Марта наткнулась на видеокассету с фильмом, который назывался «Гениальный малыш: Моцарт и друзья», в котором два мультяшных малыша-гения объясняют, как им удалось стать такими умными. В этом фильме маленький мальчик Харрисон объясняет: «Доказано, что определенные виды классической музыки помогают мозгу младенца развиваться быстрее. Это научный факт. Музыка может сделать вашего малыша умнее». Другой мультяшный персонаж, маленькая девочка по имени Саша, рассказывает зрителю, что детский мозг полностью формируется к трем годам, и все, что он видит и слышит до этого возраста, влияет на развивающийся мозг ребенка. Из этого фильма Гудвины узнали, что чуть ли не с момента зачатия они должны стать «архитекторами» мозга своего ребенка.

Ожидая второго малыша, Гарольд и Марта сидели в обнимку на диване, прикладывая один из специально созданных динамиков для «внутриутробного прослушивания» к животу Марты. Они слушали компакт-диск и читали 24-страничную книгу «Чудесные аккорды, классическая музыка и творческие упражнения для укрепления связи с вашим еще не родившимся ребенком», созданные музыкантом-просветителем и писателем Доном Кэмпбеллом. Теперь они постоянно проигрывают еще полдесятка новых компакт-дисков с классической музыкой, выпущенных специально для младенцев и маленьких детей, в том числе и составленный Кэмпбеллом альбом «Эффект Моцарта для детей: расслабляйся, мечтай и рисуй». Гудвинов очень беспокоит Бренда, которая упустила возможность внутриутробного музыкального развития, потому что они еще не знали об этой своей родительской обязанности, когда Марта была ею беременна.

В своей книге Кэмпбелл спрашивает читателя: «Может ли музыка сделать вашего ребенка умнее?» И отвечает: «Безусловно, она может увеличить количество нейронных связей в его мозгу, таким образом стимулируя речевые навыки ребенка…» Он также утверждает: «Недавние исследования подтвердили, что слежение взглядом за объектами, координация „глаз – рука“ и другие полезные навыки быстрее развиваются у детей, чьи матери участвовали в экспериментальной программе по слушанию музыки во время беременности». Неудивительно, что Гудвины уверовали в то, что проигрывание произведений Моцарта – это категорическое требование для строительства «лучших мозгов»!

Но действительно ли слушание музыки Моцарта делает вас умнее? Готовит ли оно вас к жизни, обеспечивая более высокий IQ? Научные свидетельства дают ясный ответ: нет. Прослушивание классической музыки в раннем возрасте не заставит ваш мозг развиваться так, чтобы вы стали умнее. А как это вообще пришло кому-то в голову? Это интересная история.

История того явления, что позднее получило название «эффект Моцарта», началась с одного исследования, опубликованного в 1993 году профессором Френсис Раушер и ее коллегами по Университету штата Висконсин. Это исследование показало, что после 10-минутного прослушивания сонаты Моцарта студенты колледжа лучше справлялись с определенным тестом на интеллектуальную деятельность. Профессор Раушер получила согласие 79 из своих студентов на участие в эксперименте. Она проверяла их на небольшом разделе теста Стэнфорда-Бине, который они должны были пройти до и после прослушивания Моцарта. Решение задачи на пространственное мышление, которую они должны были выполнить, занимало пару минут.

Представьте себе, что в вашем тестовом задании на листе бумаги изображена долларовая банкнота. На втором рисунке банкнота сложена пополам, так что теперь она выглядит как квадрат. На третьем рисунке кто-то загнул два нижних уголка банкноты, и теперь она выглядит как кончик мужского галстука. Затем вас просят представить себе, как будет выглядеть долларовая банкнота, когда ее снова сложат, и даются 5 рисунков, из которых надо выбрать правильный. Это задание со сложенной бумажкой – тест на «визуально-пространственные способности». Профессор Раушер обнаружила, что ее студенты набирали от 9 до 10 дополнительных баллов при решении этой задачи, если выполняли ее сразу после прослушивания в течение 8 минут 25 секунд сонаты ре-мажор для двух фортепиано Моцарта, К 448. Эффект от прослушивания сохранялся всего лишь 10–15 минут. Но он существовал – прослушивание Моцарта улучшало пространственное мышление в одном конкретно взятом тесте на интеллектуальное развитие в течение 10-минутного периода. Профессор Раушер сама предупреждала, что не стоит преувеличивать и искажать скромное открытие ее ученой команды. Но СМИ вцепились в этот результат, пустили в обиход термин «эффект Моцарта» – и весть о том, что нашлась формула «мгновенного поумнения», отправилась в полет. Профессор Раушер повторяла этот эксперимент несколько раз, и всякий раз та группа, которая слушала Моцарта, справлялась с заданием лучше, чем та, которая «слушала тишину».

Звучит интригующе? Да, но в 1999 году «открытия», сделанные в ходе этих исследований, были официально опровергнуты. Авторы заметок в двух самых популярных научных журналах, Nature и Psychological Science, не смогли воспроизвести результаты профессора Раушер. Прослушивание Моцарта, в противоположность полной тишине или композициям Филиппа Гласса (это не слишком мелодичная, назойливая музыка), может влиять на настроение слушателей, а не на общий уровень их IQ. В одной своей знаменитой работе профессор Лоис Хетланд из «Проекта Зеро» (Project Zero) при Гарвардском университете провела серию из 67 экспериментов на воздействие «эффекта Моцарта» с 4564 взрослыми участниками. Она отметила, что действительно наблюдался краткосрочный «эффект Моцарта», повлиявший на очень ограниченный набор пространственных способностей (задачи по складыванию листов бумаги). Однако она сделала вывод, что «существование краткосрочного эффекта, благодаря которому музыка усиливает пространственно-временные способности взрослых, не ведет к выводу о том, что прослушивание детьми классической музыки повысит их интеллектуальный уровень или успеваемость, – и даже не скажется в долгосрочной перспективе на их пространственных навыках».

Как же мы пришли от этих связанных с Моцартом скромных (в лучшем случае) открытий к мифу о том, что каждому младенцу необходимо прослушивать классическую музыку, чтобы его мозговые клетки «включались в работу»? Как мы увидим позднее, «феномен Моцарта» – это лишь часть более широкой серии мифов на тему «как вырастить лучшие мозги»; мифов, которые насквозь пропитали наше общество.

Слухи, слухи… или Когда плохие мифы овладевают сознанием хороших родителей.

Два широко распространенных мифа о развитии мозга могут по-настоящему помешать воспитанию наших детей. Первый миф сводится к тому, что родители – это такие мозговые скульпторы, ответственные за формирование интеллекта и способностей своих детей. Родителям твердят, что ход развития детского мозга, который в действительности запрограммирован миллионами лет эволюции, можно изменить всего за одно поколение с помощью особых занятий, которые предлагаются к применению. Как будто мозг – это что-то вроде куска глины, а не орган с собственным генеральным планом, разработанным природой и Богом. Это миф, который убеждает нас в том, что мы и только мы ответственны за то, насколько интеллектуальными станут наши дети.

Другой миф, тот самый, под влияние которого попали Гудвины, гласит, что научные исследования обеспечивают нас учебником для строительства более «качественных» мозгов. Будучи представителями культуры, завороженной обаянием науки, мы подхватываем каждую крупицу сведений о функционировании мозга и экстраполируем их, пытаясь объяснить широкие аспекты человеческого поведения. Единственная проблема состоит в том, что распространение наших достаточно ограниченных открытий на такую широкую область не имеет под собой никаких оснований.

Мы уже слышали раньше о некоторых подобных мифах. Помните целый пласт литературы о том, как левое полушарие преобладает над правым или наоборот? Несколько десятилетий назад наука обнаружила, что для некоторых функций мозг предпочитает использовать либо правую, либо левую свою половину. Однако при проведении дальнейших исследований ученые обнаружили, что даже те функции, которые, казалось, складывались изначально в одном полушарии мозга, в действительности зависят от взаимодействия с другим полушарием. Так что очень маловероятно, что человек является либо правополушарником, либо левополушарником: он и то, и другое, и все его действия задействуют оба полушария.

Откуда мы это знаем? Наиболее обширные исследования полушарий мозга были посвящены пониманию того, как люди изучают язык. Уже с момента рождения полушария начинают специализироваться, причем новорожденные демонстрируют бóльшую электрическую мозговую активность в левом полушарии, чем в правом, когда прислушиваются к звукам речи. Однако, хотя функции речи и грамматики у большинства людей сосредоточены в левом полушарии, понимание метафор и юмора включает в работу правое полушарие. Родители являются спонсорами-благодетелями целой индустрии псевдоученых, которые превратили эти сложносоставные открытия в утверждения о том, что левое полушарие занимается только «логическим мышлением», а правое – «творческим».

Будучи сознательными родителями, Гудвины уверовали в то, что именно научные свидетельства, полученные в ходе позднейших и наиболее обширных исследований, доказали, что они должны проигрывать своим детям классическую музыку в течение «критически важных» первых лет жизни, чтобы дать малышам наилучший возможный старт. Если они не станут этого делать, то могут необратимо повредить интеллектуальному развитию своих детей.

Гарольд и Марта подошли к этим мифам со всей серьезностью. Они – хорошие родители. Просто они не только читают то, что написано на упаковках товаров в детских магазинах, но и живут посреди новомодного шарлатанства, которое процветает в нашем акселерированном обществе.

Происхождение «развивающего» шарлатанства.

Трудно относиться спокойно к проблеме раннего детства, когда ей уделяется столько внимания. В 1996 году на Конференции по развитию и обучению в раннем детстве, проходившей в Белом доме, Хиллари Клинтон напрямую связала раннее обучение с новым ощущением настоятельной необходимости развития мозга: «Самые ранние впечатления ребенка, его взаимоотношения с родителями и воспитателями, то, что он видит, слышит, обоняет и ощущает, те испытания, с которыми он должен сталкиваться, – все это определяет ход формирования его мозга».

На одной из конференций Белого дома по раннему развитию нейробиолог Гарри Чугани из Университета Мичигана, который опубликовал одно из первых исследований развивающегося мозга с использованием позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ), с жаром отстаивал свою позицию. Доктор Чугани заявил: «В самые ранние годы детства у нас есть возможность определить, как будет формироваться мозг человека». Он описал ряд «критических периодов», или моментов, в которые определенная стимуляция жизненно важна для развития мозга: «Два года – это критический период для зрения. Допустим, у младенца есть очень плотная катаракта. Если ее не удалить к возрасту двух лет, потом уже будет слишком поздно. Часть коры головного мозга, ответственная за зрение, будет переключена на другие задачи, и ребенок не сможет видеть – даже если позднее катаракту удалить».

Доктор Чугани утверждал, что «нейронные связи, которые достигли определенного порогового значения благодаря их использованию, будут жестко фиксированы». Те же связи, которые используются меньше, будут отличаться большей уязвимостью. Таким образом, в ранние годы детства мы имеем возможность определить будущее устройство мозга. Он нарисовал чрезвычайно яркую картину нашей способности «вылепить» мозг – при условии, что многие навыки будут жестко фиксированы в течение критических для своего развития периодов.

Когда результаты исследований публикуются в популярной прессе, она часто еще больше преувеличивает неотложные потребности первых лет жизни ребенка, чтобы свежий номер газеты или журнала читатели расхватывали, как горячие пирожки. В одной статье в журнале Newsweek, например, нейроны в детском мозге сравнивались с компьютерными чипами, часть которых закреплена на жестком диске, а другие пока не загружены в программное обеспечение. Об этих «пустых» нейронах статья угрожающе сообщала: «Если нейроны используются, они встраиваются в цепи мозга, соединяясь с другими нейронами. Если они не используются, они могут умереть (курсив здесь наш – но можете не сомневаться, что читатель-родитель ощутит укол тревоги, когда доберется до этой фразы!). Именно переживания детства, определяющие способ использования нейронов, выстраивают цепи мозга точно так же, как программист, сидя за клавиатурой, реконфигурирует цепи компьютера. Какие клавиши нажимаются, то есть с какими переживаниями сталкивается ребенок, – это и определяет, кем вырастет ребенок: интеллектуалом или тупицей…».

Такого рода заявления оказывают огромное давление на родителей. Естественно, их ошарашивает откровение о том, что они должны быть программистами критически важных процессов, происходящих в мозге их детей, – еще бы!

Откуда им знать, что полагается делать с этой сложной и уязвимой системой? Неудивительно, что рынок воспитательных услуг и товаров с удовольствием снабжает их ответами на эти вопросы. Такое впечатление, что практически каждый его продукт – от игрушек и настольных игр до всевозможных курсов и классов, от детской литературы до детского питания – специально (и, разумеется, научно!) разработан, чтобы помочь развиваться мозгу ребенка.

К счастью, при более пристальном рассмотрении действительно научных фактов становится очевидно, что родителям, возможно, не обязательно брать на себя этот тяжкий труд. Как мы впоследствии увидим, у наших детей есть врожденная способность самостоятельно обучаться – таким образом природа обеспечивает нам выживание. Сыны и дочери человеческие, вкусив от древа познания, продолжают стремиться к его деликатесным плодам с первых минут жизни – и людей вовсе не обязательно кормить ими насильно. Если только вы не живете в глухой дыре или в крайней нищете, то естественная, повседневная обстановка, в которой постоянно находятся родители и дети, способствует мощному развитию мозга. Дети, растущие с любящими родителями, которые радуются им, играют с ними и предлагают разумные наставления и предложения, помогая отпрыскам изучать свою окружающую среду, вырастут здоровыми, хорошо приспособленными эмоционально и продвинутыми психологически.

Присоединяйтесь к нам в исследовании научных открытий – и вы придете к пониманию того, почему можно расслабиться и просто играть со своим малышом, предоставив архитектуру его мозга на попечение матери-природы. По мере того как будет разворачиваться наш рассказ, вы увидите, что вам совсем не обязательно тратить с таким трудом заработанные деньги на то, чтобы «образовывать» ваших малышей.

Что действительно важно для развития мозга: основные принципы.

Лучший способ защитить себя от очковтирательства – вооружиться знанием о мозге и о том, как он функционирует. Это путешествие будет происходить в метафорическом пространстве, а мы представим себя летящими вокруг мозга, как будто находимся в космическом шаттле, кружащемся по орбите вокруг Земли. Если бы мы могли это сделать на самом деле, то сумели бы наблюдать ключевые структуры, связанные с различными аспектами нашего мышления. Нас особенно интересует огромный континент, покрывающий бóльшую часть нашего «глобуса», – церебральный кортекс, или кора головного мозга. Бóльшая часть исследований раннего обучения фокусируется на том внешнем слое мозга, который, в сущности, представляет собой наше серое вещество. Оно подобно континенту, разделенному на 4 страны: фронтальная, или лобная доля, которая «заведует» осознанным движением и мышлением; затылочная доля, ответственная за зрение; височная доля, занимающаяся слухом; и теменная доля, распоряжающаяся обработкой информации об ощущениях тела, таких как осязание.

Как планета Земля разделена на Восточное и Западное полушария, так и кора головного мозга разделяется на левое и правое полушарие. Термин «латерализация» используется для описания специализации каждой из двух половин мозга. Например, у большинства людей речь и грамматика склонны локализоваться в левом полушарии.

Влетев внутрь мозга, чтобы рассмотреть его поближе, мы осуществляем мягкую посадку в нейроне – одной из 80 млрд нервных клеток, которые служат в качестве «фиксированной разводки» нервной системы и занимаются переработкой информации. Нейроны обслуживают 100 млрд глиальных (нервных) клеток, которые питают их и модулируют их активность. Нейроны немножко похожи на реки, которые текут по континентам, позволяя людям перевозить грузы и пассажиров из одного региона в другой. А в мозгу каждый нейрон транспортирует информацию.

МОЗГ И ЕГО ОТДЕЛЫ.

ОБРАБОТКА ИНФОРМАЦИИ В НЕЙРОНЕ.

Каждый из нейронов начинается с маленького родничка, или клеточного ядра, окруженного клеточным телом. От этого клеточного тела отходят два вида рукавов, или ветвей, и, да будет вам известно, наш посадочный двигатель, похоже, запутался в одной из этих ветвей, называемых дендритами! Их функция – получение входящей информации, и, кажется, они хотят убедиться в том, что хорошо усвоили все, что мы несем с собой, прежде чем передать нас через длинный отросток аксона и синаптический промежуток в следующие заросли дендритов. Мы как будто проходим проверку службы безопасности.

Предположим на минуточку, что мы везем в качестве груза детскую песенку «Баю-баюшки-баю». Мы проходим таможню и устремляемся вдоль аксона со скоростью света. Миелиновая оболочка, состоящая из жировых клеток, обволакивает аксон и действует как берега реки, удерживая нас в фарватере, пока мы не выскочим из синаптического терминала. Затем нам помогают пройти через волок, который называется синапсом. Разнообразные химические вещества – нейротрансмиттеры – переносят нас через этот район в густые заросли следующего набора дендритов, и так далее, через весь этот регион. Как пионеры-первооткрыватели, мы теперь установили в мозгу первый маршрут для этой детской колыбельной. В следующий раз, когда мы пройдем по проводящим путям мозга с той же детской песенкой, наша ракета будет ориентироваться в нем легче, поскольку мы уже «прожгли» свой маршрут; мозг запомнил «Баю-баюшки-баю». Победа! Но как же это произошло? И можем ли мы узнать что-нибудь о функциях мозга, продолжая наше путешествие?

Для мозга «больше» – не обязательно «лучше».

Карла Шац, профессор нейробиологии из Калифорнийского университета в Беркли, сравнивает неврологию мозга со сложной телефонной системой.

Что же можно сказать о синаптогенезе? Специалисты по вешанию лапши на уши заставляют нас думать, что, поскольку синапсы быстро и бурно развиваются в младенчестве, нам необходимо сохранить как можно большее их количество. Больше – значит лучше! Крупнее – значит лучше! Да неужели? Тогда почему же природа, как садовник, производит «обрезку» мозга, уничтожая некоторые из этих драгоценных синаптических соединений? Потому что включение 500 соединений в процессе принятия решения, куда повернуть – налево или направо, – это не эффективно. Мозгу просто необходима такая «обрезка», чтобы он мог работать быстро и точно.

Связи формируются настолько быстро, что к тому моменту, как ребенку исполнится 3 года, его мозг имеет в два раза больше синапсов, чем ему понадобится, когда он станет взрослым. Эти триллионы синапсов соревнуются за пространство в мозгу, который все еще далек от своего взрослого размера. К возрасту трех лет мозг маленького ребенка может быть в два раза более активным, чем мозг его педиатра. Если у детей имеется больше синапсов, чем им понадобится, когда они станут взрослыми, то что же случается с триллионами лишних соединений? Вот ответ: они «сбрасываются» по мере того как дети растут – очень похоже на то, как змея сбрасывает свою кожу, чтобы вместить в новую свое выросшее тело.

Мозг проводит сокращение по тем же причинам, по каким это делают многие другие «организации»: благодаря выпрямленным сетям он может функционировать более эффективно. «Обрезка» – это естественная часть развития. Такое совершенствование ему только на пользу. На самом деле генетическая аномалия, которая называется «синдром ломкой Х-хромосомы», и ее результат – замедление умственного развития, неспособность к обучению и короткое внимание – связаны как раз с недостаточной «обрезкой».

По приблизительным оценкам, около 40 % кортикальных (корковых) синапсов, существующих в раннем детстве, уничтожается к моменту полного созревания человеческого организма. Поскольку «обрезка» необходима для нормального, здорового развития мозга и тела, масштабы стирания синапсов тщательно изучаются, чтобы определить «нормальный» уровень их потери.

Как мозг решает, какие соединения сбросить, а какие сохранить? Каждый раз, когда синапсы срабатывают, начиная с первых месяцев и лет жизни, они становятся более прочными и устойчивыми. Те, которые используются достаточно часто, склонны выживать; те, которые используются недостаточно часто, уходят в историю. В этом смысле переживания ребенка в первые годы жизни действительно воздействуют на постоянные цепи его мозга. Однако ученые сообщают, что в течение всего процесса развития мозг производит новые синапсы, усиливает существующие и уничтожает те, которые используются недостаточно часто. На самом деле, если все эти исследования мозга и демонстрируют некий последовательный шаблон, то шаблон этот заключается в том, что в течение всей жизни мозг постоянно растет и меняется.

Более того, излишняя стимуляция – это не всегда хорошо. Один из примеров того, что «больше» – не всегда «лучше», приходит к нам из истории ухода за новорожденными. На основе все более распространявшегося предубеждения, что чем больше стимуляции, тем лучше, и что слишком ранней стимуляции не бывает, палаты для новорожденных стали заполнять яркими источниками света и спокойных, но одновременно стимулирующих звуков. Однако позднее ученые обнаружили, что избыток звука и света в палатах для новорожденных на самом деле вносит свой вклад в проблемы дефицита внимания и гиперактивности. Потому теперь в таких палатах делают приглушенный свет и приглушенный звук, чтобы обстановка в них напоминала ту, которую природа предусмотрела для младенцев, – темное и тихое место, которое называется материнской утробой.

Обогащенная среда и развитие мозга.

Если синаптический рост и обрезка прекрасно происходят сами по себе в раннем детстве, тогда откуда взялось представление о том, что мозг необходимо как-то улучшать? На какой интеллектуальный фундамент опираются маркетологи, поощряя нас «обогащать» жизнь наших детей всеми их образовательными продуктами? Исследования, проводимые на мозге животных, в первую очередь крыс, показывают, что обогащенная среда приводит к формированию более крупного и лучше работающего мозга. Однако, как мы вскоре убедимся, это исследование было неверно интерпретировано, видимо, чтобы подкрепить представление о том, что обогащение совершенно необходимо для развития человеческого мозга.

Как сделать крыс умнее: применима ли та же логика к детям?

Наилучший способ понять концепцию обогащенной среды – рассмотреть работы покойного профессора Дональда Гебба из Университета Макгилла в Монреале (Канада). Около 50 лет назад профессор Гебб принес домой нескольких крыс в подарок детям, которым хотелось иметь домашних любимцев. Нравы в доме были вольные, и крысы резвились как хотели. Однако порой профессор Гебб забирал их обратно в лабораторию – и обнаружил, что они научились бегать по лабиринтам быстрее и делали меньше ошибок, чем их выращенные в лаборатории братья и сестры! Он счел, что крысы, выращенные как домашние животные, росли в обогащенной среде.

Исследования Розенцвейга – одно из тех ключевых свидетельств, которые подлили масла в огонь новой моды на создание усовершенствованного мозга у детей. Люди пришли к выводу, что если уж даже крысы в обогащенной среде развиваются лучше, чем в обедненной, то человеческие детеныши, растущие в обогащенной среде, наверняка перещеголяют тех, кто вырос в нормальной обстановке. Но у этой аналогии есть два слабых места.

Во-первых, в жизни детей (не считая случаев крайней депривации) нет никакого эквивалента жизни крыс, выращенных в одиночном заключении в маленьких и скучных клетках. В смысле, люди воспитывают своих детей не в чуланах, но в естественном мире, полном других человеческих существ, игрушек, домов и т. д.

Второе слабое место этой аналогии заключается в том, что скачок из бедной среды в обогащенную для крыс – не то же самое, что скачок из нормальной среды в обогащенную для людей. В действительности младенцы могут получить больше пользы от естественной обстановки, чем от обогащенной. На самом-то деле (хотя пресса говорила об этом гораздо меньше, чем об остальных его открытиях) профессор Розенцвейг сделал еще одно полезное наблюдение: наилучшими мозгами обладали крысы, которые оставались на свободе. Их стимулировали зрелища, звуки и запахи окружающего мира. Они встречались с муравьями, пауками и кошками. Они общались в стаях, выбирали своих вожаков и партнеров, боролись с блохами и вшами – и, вполне вероятно, даже время от времени просто резвились. Иными словами, для крысиных мозгов естественная обстановка была самой лучшей средой в мире – даже лучше, чем тот «диснейленд», который исследователи соорудили в крысиных клетках.

Профессор Гринау и его коллеги указывали, что значительная часть развития мозга на самом деле происходит независимо от опыта. Как мы уже упоминали раньше, опыты на крысах показывают, что формирование синапсов начинается в коре их головного мозга примерно 2 дня спустя после рождения и быстро нарастает до тех пор, пока крыса не достигнет трехнедельного возраста. Это стремительное формирование синапсов начинается до того, как животное получит какую бы то ни было сенсорную стимуляцию от окружающей среды. Почему же зрительные синапсы так быстро растут еще до того, как новорожденные открывают глазки?

Ответ приводит нас прямо к самой сути дебатов о раннем обучении. Критически важный рост мозга, который происходит в начале жизни, запрограммирован самой природой. Наше зрение, наша речь и, вероятно, также наши атлетические способности являются функциями, о которых в значительной степени заботится матушка-природа. Профессор Гринау называет их функциями ожидаемого опыта. Будучи результатом миллионов лет эволюции, мозг ожидает получения впечатлений от видения разных вещей, слушания речи и движения конечностей, так что он просто весело идет своей дорогой, нормально развиваясь в процессе столкновения с этими переживаниями в окружающей среде. Если только мозг не страдает от отсутствия этих переживаний, он формирует себя сам. Он не полагается на воспитателей-архитекторов, которые будут подсовывать каждое переживание под нос молодой крысе или маленькому ребенку.

Конечно, не все, о чем можно узнать, попадает под категорию «ожидаемого опыта». Мозг не в состоянии заранее сообразить, что ему придется столкнуться с чтением, игрой в шахматы или компьютерными играми. Такие культурные приобретения рассчитаны на то, что мозг будет их набирать в течение всей нашей жизни, – и они называются зависимыми от опыта. Ясное дело, люди вполне в состоянии прожить и без этих навыков, а вот выжить без развития навыков ожидаемого опыта будет намного труднее. Однако, в отличие от последних, зависимые от опыта навыки вообще никак не связаны с ранним обучением. Они зависят от наших уникальных культурных впечатлений. Зависимое от опыта обучение продолжается всю жизнь, способствует росту мозга и шлифует существующие мозговые структуры, которые оказываются разными у каждого индивидуума.

Обычные, повседневные, рутинные впечатления, решение естественно возникающих задач – это все, что необходимо для развития навыков ожидаемого опыта нашим мозгом. Разумеется, будучи родителем или воспитателем, вы не слишком обеспокоены своей ролью в развитии таких навыков, как зрение или хождение, зато интересуетесь умениями, зависящими от опыта, такими как чтение и игра в шахматы. К счастью, большинство зависящих от опыта навыков имеют очень широкое «окно возможностей» для своего развития. То есть нет никакой необходимости обязательно усвоить их в первые 3 года или даже 5 лет жизни. Даже в тех случаях, когда оптимальное «окно возможностей» для обучения действительно существует, оно простирается далеко за пределы раннего детства. Профессор Гуттенлохер пишет: «Изучение второго языка и занятия музыкой будут эффективны с большей вероятностью, если начинать их рано, в период наивысшей пластичности, который включает и первые школьные годы (возраст от 5 до 10 лет)». Таким образом, нет необходимости спешить с обучением музыке и второму языку, когда ваш малыш еще не вырос из колыбели.

Еще более мощный аргумент против ускорения раннего развития предоставляет потенциальная проблема нейрологического «уплотнения». Что это такое? Уплотнение означает, что информация соревнуется за синаптические связи в мозге. Представьте себе, что вы стоите за билетами в кинотеатр, и в кассы образовалось две очереди. А теперь представьте, что кассир закрывает одну кассу и уходит. В вашей очереди начинается уплотнение, и на то, чтобы купить билет, требуется больше времени. То же самое происходит и с нейрологическим уплотнением. Как говорит профессор Гуттенлохер, «необходимо рассматривать возможность того, что чрезвычайно амбициозные программы раннего развития и обучения могут привести к эффекту уплотнения и раннему сокращению в размере и числе отделов мозга, в основном не специализированных, которые могут понадобиться в будущем для творческой работы подростка и взрослого». Слишком интенсивное раннее обучение в действительности может стать скорее препятствием, чем залогом интеллектуальной развитости в более позднем возрасте. Профессор Гуттенлохер признает: «Возможно, то, что Альберт Эйнштейн в детстве был довольно средним учеником, – вовсе не случайность». Возможно, это позволило его мозгу избежать эффекта уплотнения в раннем возрасте.

Надеемся, к этому моменту нам уже удалось убедить вас, что вы вряд ли сможете способствовать изобилию синаптических связей, а следовательно, и формированию мозга большего размера, создавая для своего малыша обогащенную среду и заваливая его развивающими игрушками. Однако вы наверняка слышали, что первые годы жизни – это критический период для развития мозга. Даже если вы не ставите себе целью развить как можно больше синаптических связей и укрупнить мозг у своих детей, но и упускать «окно возможностей», которое открывается в первые 3 года жизни, все же не стоит – не правда ли? Предполагаемое существование такого «критического периода» – это аргумент, которым маркетологи чаще всего размахивают у нас перед носом. Как указывают профессор психологии Эдвард Зиглер и его коллеги из Йельского университета, «… та стилистика, в которой СМИ подают нам „критические“ или „чувствительные“ периоды обучения, вынуждает родителей делать вывод, что им необходимо начинать занятия музыкой, математические игры или уроки иностранных языков, когда их ребенок еще сидит в манежике, а то и в колыбели».

Первые 3 года жизни и теория «критических периодов».

«Критический период» – концепция, берущая начало в биологии. Это период времени, в котором разворачивается какой-либо важный аспект развития; у него есть определенные временные рамки – начало и конец. Чтобы проиллюстрировать эту концепцию, давайте рассмотрим трагический пример женщин, принимавших транквилизатор талидомид, который предписывали в начале 1960-х годов беременным для облегчения симптома утренней тошноты. Если беременная принимала это лекарство на 26-й день после зачатия, оно препятствовало развитию ручек эмбриона, и ребенок рождался без верхних конечностей. Если она принимала лекарство всего 2 дня спустя, ручки у плода могли вырасти, но только до локтя. У ребенка не было никакой возможности наверстать упущенный рост позже – этот период был критическим. Вред, нанесенный в критический период, должен принимать крайние формы – например, прием лекарств, которые препятствуют развитию плода, – чтобы нанести человеческому ребенку такой урон, от которого он не сможет оправиться.

Да, критические периоды в биологическом развитии определенно существуют. Однако многие считают, что они распространяют свое влияние и на психологическое развитие.

Профессор Элисса Ньюпорт из Рочестерского университета в штате Нью-Йорк изучала навыки людей, говорящих на американском языке жестов. Некоторые из них усвоили этот язык еще в детстве, от родителей. Другие начали его учить не ранее 12–13 лет, уже в школе. Профессор Ньюпорт обнаружила, что дети, начинавшие учить язык позже, никогда не осваивали его настолько хорошо, как те, кто был знаком с ним в раннем детстве, даже если пользовались этим языком более 30 лет.

Выводы профессора Ньюпорт подкрепляет еще одно интересное исследование на тему изучения второго языка, проведенное профессорами Кенджи Хакутой из Стэнфордского университета и профессорами Эллен Бялисток и Эдвардом Уайли из Йоркского университета в Торонто (Канада). Опрашивая 2,3 млн иммигрантов из Испании и Китая, они задавали вопрос: влияет ли возраст иммигрантов на их способность овладеть английским языком. Они обнаружили, что во всех возрастных группах иммигранты, которые приехали в США в более раннем возрасте, лучше овладевали английским языком, чем люди постарше. Однако ученые сообщают, что не существует такого «критического» возраста, после которого невозможно выучить новый язык. Говоря проще, если вы переедете сегодня в Румынию, то это не помешает вам выучить румынский, пусть даже вы ни разу прежде не слышали ни одного его слова.

Сумма данных этих исследований указывает на три главных вывода.

Во-первых, похоже, существуют периоды большей и меньшей восприимчивости к изучению определенных навыков, например речевых. Навыки, для которых существуют такие периоды восприимчивости, – это почти всегда навыки ожидаемого опыта, без которых наш биологический вид не может существовать. Таким образом, для зрительных и речевых навыков с большой вероятностью существуют «критические периоды».

Во-вторых (и это важно), хотя 3-летние дети справляются с овладением этими навыками лучше, нежели 30-летние взрослые, похоже, никакого внезапно заканчивающегося в определенной точке «критического периода» для таких навыков не существует. То есть «окно возможностей» для овладения языком не захлопнется сразу по достижении ребенком возраста 3 лет. Оно остается открытым, по крайней мере, до полового созревания, а в некоторых случаях и в течение всей жизни. Как пишут профессор Росс Томпсон из Университета Небраски и профессор Чарльз Нельсон из Университета Миннесоты, «окна возможностей ранней стимуляции больше характерны для базовых сенсорных и моторных навыков, чем для высших ментальных и личностных процессов, и даже при этом большинство таких окон по мере развития закрывается очень медленно».

В-третьих (и в-последних) для зависимых от опыта навыков, таких как умение играть в шахматы или гимнастика, периодов наибольшей восприимчивости, похоже, вообще не существует. Нет вообще никаких причин, позволяющих сделать огульный вывод о том, что если существуют периоды восприимчивости для изучения первоочередных эволюционных навыков, то должны существовать критические периоды и для всего, что может изучить ребенок. На самом деле трудно представить себе вывод, более далекий от истины! Насильственно ускоряя обучение, мы часто пытаемся на учить ребенка тому, что для него не имеет никакого смысла и что лучше было бы изучать в более зрелом возрасте.

Как писал доктор Ирвинг Сигел, старший научный сотрудник Службы образовательного тестирования в Принстоне, штат Нью-Джерси, «… преподавание представлений и навыков в этом чрезвычайно раннем возрасте поглощает массу времени даже при простом механическом заучивании, потому что обучение происходит более эффективно, когда его сопровождает понимание». Иными словами, зазубривание изображений и имен композиторов (да, существуют и такие развивающие карточки!) – это бесполезный опыт для малыша или дошкольника, которые не могут связать эту информацию ни с какими значимыми явлениями в своем мире. Даже содержание карточек с названиями цветов или чисел не встраивается в систему знаний, если не является частью повседневного опыта ребенка. Более того, не существует никаких достоверных свидетельств, подтверждающих, что такое раннее обучение действительно улучшает функции мозга.

Итак, являются ли первые 3 года жизни золотой порой для обучения? Характеризуются ли они критическим периодом быстрого роста мозга, который подготовит детей к жизни будущих гениев? Простой ответ на этот вопрос – нет. Если дети растут в нормальной повседневной обстановке, полной предметов, источников знаний, людей, которые их любят и говорят с ними, их мозг будет развиваться совершенно самостоятельно. Родители не являются скульпторами мозга своих детей, на их плечах не лежит ответственность за принятие решений о том, какие конкретные переживания они должны организовать своим детям, чтобы в течение «критического периода» у тех сформировались необходимые синаптические соединения.

Расслабьтесь! Даже базовые навыки, такие как изучение языка, могут приобретаться в течение длительного периода времени, и при этом ваш ребенок не утратит даже минимального преимущества на международном рынке рабочей силы. Когда бы вы ни наняли испаноговорящую няню для своего ребенка, будь ему 2 года или 5 лет, он все равно научится говорить по-испански. И ничего страшного не случится, даже если он впервые познакомится с этим языком в возрасте 8 или 9 лет.

Представление о том, что все необходимо выучить за первые 3 года, иначе будет поздно, – попросту неверное представление. Доктор Джон Брюер, президент фонда Джеймса Макдоннела в городе Сент-Луис, штат Миссури, назвал это представление «мифом о первых трех годах». В своей ставшей ныне классической книге под тем же названием он утверждает, что нам нет никакой необходимости чрезмерно «обогащать» среду, чтобы детские мозги могли развиваться, – они развиваются и так.

Далее он выдвигает предположение о том, что теорию критических периодов нельзя использовать как обоснование создания «лучшей среды для лучших мозгов». Мы – не архитекторы мозга наших детей, и нет смысла терзаться вопросом: чего мы еще не сделали? К счастью, миллионы лет эволюции уже взяли на себя заботу о развитии мозга, и мы вряд ли сможем изменить ход этого развития за период жизни всего одного поколения.

УСВОЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО.

Теперь, когда мы располагаем научной информацией о том, как развивается мозг детей, возникает несколько выводов. Один из них – просто предостережение, а остальные предлагают способы, с помощью которых вы сможете взглянуть на мир по-другому и стимулировать умственное развитие вашего ребенка более естественным способом.

Покупатели, берегитесь! Не позволяйте заворожить себя рекламным приманкам, сулящим ускорить развитие мозга вашего ребенка, разбросанным по ярким и броским упаковкам товаров. Точно так же, как эротические образы используются маркетологами в рекламе при продаже продуктов для взрослых, умственное развитие ребенка – это та блесна, на которую ловятся его родители. Однако не существует никаких доказательств того, что те или иные образовательные программы, методы или техники действительно эффективны для развития мозга.

Например, от прослушивания музыки Моцарта вашему ребенку хуже не станет. То есть если вам нравится Моцарт, не будет никакого вреда от того, что вы будете слушать его музыку дома, и вместе с вами ее будет слушать ваш ребенок. Но вы с тем же успехом можете петь колыбельные, проигрывать композиции Саймона и Гарфанкела, Indigo Girls или любой другой группы, которая вам нравится. Музыка – это замечательно! В этом никто не сомневается. Но результаты исследований говорят, что прослушивание Моцарта, Мадонны или «Мамы» Касс не сделает вашего ребенка ни математическим гением, ни будущим архитектором и вообще никак не усилит его общую интеллектуальность.

Не ограничивайте мышление. Ваш ребенок большему научится, если вы будете с ним играть, чем если вы станете покупать ему самохвальные «новейшие» устройства в роскошных упаковках, якобы способствующие развитию мозга. И как же лучше всего использовать время, отведенное на игры? Заимствуйте идеи для них у собственных детей. Не поленившись обратить внимание на то, что их действительно интересует, вы начнете видеть окружающую среду совершенно по-новому – как бесконечный источник естественных возможностей для постоянной стимуляции интереса детей. А тогда уже, опираясь на эти возможности, вы сможете еще больше их обогатить.

Переключайтесь с обучающих передач на развлекательные. Например, многие любят развивающе-развлекательную программу «Улица Сезам»; но и сугубо развлекательные, со множеством повторов сериалы типа «Барни» и «Телепузиков» тоже нравятся детям. Создатели таких сериалов внимательно изучают детские интересы, чтобы сделать серии своих программ максимально привлекательными. Они обнаружили, что детям нравится повторность. Действительно, хотя нам с вами смертельно скучно повторять одно и то же (разве вам не случалось засыпать на середине предложения, читая «Колобка» в сотый раз?), детям нравится слушать одни и те же сказки вечер за вечером – они всякий раз улавливают в них нечто новое и радуются, когда обнаруживают предсказуемый «узор». Более того, недавние исследования позволяют предположить, что ограниченный просмотр (не больше часа в день) образовательных телепрограмм действительно дает нашим детям некоторые преимущества, и эти преимущества дают о себе знать при овладении навыками чтения и математики, когда они идут в школу.

Вот вам задание: смотрите образовательную программу вместе с детьми и наблюдайте, что именно им нравится. Исследования показывают, что дети лучше усваивают материал телепрограммы, когда рядом с ними находятся родители. Чем восхищается ваш ребенок в конкретной программе? Сыграйте на этом, исподволь выстраивая интересы своего ребенка. Можно, например, найти какие-нибудь детские книжки, посвященные затронутым темам. Такие увлечения также предоставляют материал для бесед: ребенок будет с удовольствием разговаривать на интересующие его темы.

Двигайтесь от зубрежки к обучению в контексте. Если мы действительно хотим способствовать обучению и развитию мозга у младенцев и дошкольников, мы должны помогать им учиться в контексте, а не с помощью развивающих карточек. Зубрежка часто не достигает своей цели, и так же часто «натасканность» принимается (ошибочно) за настоящую начитанность. Нам вспоминается пример одного такого юного «гения».

Нет никакой срочной необходимости учить наших детей читать до того, как они пойдут в школу. Но когда мы читаем детям вслух, когда они спрашивают нас, что написано на коробке с хлопьями или на уличной вывеске, мы исподволь даем им понять, что чтение – это весело и полезно. Именно это мы и имеем в виду, говоря об обучении в контексте. А все прочее «чтение» – это простая зубрежка, которой можно разве только похвастаться перед знакомыми. Таким образом, многие хитроумные штучки, продаваемые в магазинах, предоставляют замечательные возможности для цирковых выступлений, но не могут способствовать истинному обучению. Обучение всегда проходит эффективнее и откладывается в памяти надолго, если оно происходит в контексте.

Планируйте экскурсии – хоть бы и в свой собственный дворик. Это прекрасно – путешествовать по всяким экзотические местам или тематическим паркам (хотя и весьма недешево!), но в целях развития мозга нам совершенно необязательно это делать. Неисчерпаемые источники стимуляции открываются и в наших собственных садах, где можно наблюдать всякие чудеса: стебельки травы, трепещущие под ветром, или муравьев, строящих свои дома, вообще всю эту хлопотливую жизнь, которая буйствует прямо у нас под ногами. Фильм «Дорогая, я уменьшил детей» демонстрирует удивительную скрытую реальность, которая обычно остается недоступной нашему вниманию. Для детей обычный сад – это целый мир кипучей деятельности, уроков естествознания, физики, природоведения и колористики.

Выйдя во двор, вы можете стимулировать творческое мышление своего 4–5-летнего ребенка, предложив ему представить, каково это – стать размером с муравья. Какими бы мы видели окружающие предметы? Что бы мы слышали? Чего бы боялись? Дети часто с удовольствием представляют себе, чего могут бояться другие существа: это помогает им почувствовать, что они в своих страхах не одиноки.

Еще на эту же тему: спросите ребенка, слышит ли он музыку сада. Представляет ли он себе палочки и камешки в виде музыкальных инструментов? Флейты из листьев и барабаны из дождевых капель? Расстелите на траве одеяло и прилягте, закрыв глаза. Что вы слышите? Слышите ли вы, как шумят на ветру листья? Как жужжит пчела? Как газует вдалеке машина? Как грохочут литавры грома? Как стрекочут цикады и заливаются трелями жаворонки? Такая игра понравится даже двухлетнему ребенку.

В каких местах вашего сада живут животные и насекомые? Найдите домик каждого создания. В замечательной книжке «Любой домик – это домик для меня» Мэри Энн Гоберман, ее автор, просит нас придумать домик для пчелы и домик для птицы. Как животные строят свои дома? Сумеет ли наш 4–5-летний ребенок свить гнездо? А может быть, он захочет рассказать нам какую-нибудь историю, чтобы мы ее записали? Детям это нравится. «Давай придумаем вместе историю о муравье Ирвине и о том, как он ищет в лесу своего друга Либби!» Каждая пядь садового пространства может быть источником многих часов веселья и игр, каким бы маленьким ни был этот клочок земли. И если в собственном саду можно совершить столько открытий, то вообразите только, какую стимулирующую обстановку вы найдете в зоопарке или в детском музее!

Из шумного магазина – к играм с мячом. Пусть в большом магазине нам, взрослым, некогда скучать, но детей это шумное столпотворение повергает в растерянность. Представьте, каково это – оказаться в месте, где все остальные люди, как великаны, возвышаются над тобой, где стремительно проносятся мимо цвета и звуки, где взрослые больше интересуются своими друзьями, чем вами. Речь не о том, чтобы вовсе не ходить по магазинам; но мы часто не осознаем, какие возможности предоставляют нам повседневные предметы, которые нас постоянно окружают. Кстати, скажите, чем вы занимаетесь в машине, пока едете в магазин? А ведь это замечательное время для того, чтобы поставить в магнитолу диск с детскими песенками и вместе подпевать им. А когда ваш ребенок станет немножко постарше, можно играть, например, в игру «Я вижу…». «Я вижу… собачку!» «Я вижу… полицейского!» Ого, маме лучше сбросить скорость!

А дома? Такое простое занятие как катание мяча по полу в гостиной приведет в восторг вашего маленького ребенка. Как нужно направить мяч, чтобы он докатился до другого игрока? Насколько сильно нужно его толкать? Под каким углом? Стукнется ли мяч по дороге о другие предметы? Это овладение навыками «ожидаемого опыта» во всей его красе, причем физические и математические представления достаются «бесплатно». Все расходы укладываются в стоимость мячика.

И прежде чем выбросить очередную кучу денег на во-о-он ту развивающую игрушку в магазине, подумайте обо всех тех вещах в вашем доме, которые могут очень и очень заинтересовать малыша. Горшки, кастрюли и пластиковые контейнеры – это целый кухонный оркестр, на котором можно сыграть великолепную симфонию с помощью деревянной ложки (ну да, а мы и не обещали вам тишины!). Корзины для грязного белья, если положить их на бок, – отличные убежища для игр, равно как и большие коробки, в которых привозят домашнюю технику. Дети, как и кошки, обожают прятаться в них и под ними, забираться внутрь и вылезать наружу. Одеяльные крепости, которые делаются из пледа, натянутого на несколько стульев, могут доставить вам многие часы удовольствия, если вы включитесь в игру и решите, к примеру, что это «как будто» домик бабушки. Внесите внутрь подушку, несколько мягких игрушек и книг – и крепость превратится в дом друга или подруги или в классную комнату.

А как вы думаете, почему малыши всегда так любят вытаскивать вещи из ящиков? Чтобы посмотреть, что там внутри! Выделите один низко расположенный ящик и наполните его удивительными и забавными вещами (мягкими игрушками, книжками, машинками, фотографиями членов семьи и т. д.), Периодически меняйте содержимое и доставьте малышу удовольствие, позволив копаться в нем сколько угодно. Никогда не недооценивайте возможности обычных предметов, на которые падает взгляд ребенка. Для детей эти предметы – не скучная обыденность, а источник приключений. И все эти переживания – бесплатные, забавные и не омраченные необходимостью что-то заучивать, – помогают лучшему развитию мозга.

Глава 3. Играем в числа: как дети усваивают понятие количества.

Эми, мама двухлетней Джесс, пришла в отчаяние, открыв газету и обнаружив в ней заголовок: «Младенцы умеют складывать и вычитать числа». Джесс могла считать до 10, и Эми считала это настоящим достижением. Но если крошечный пятимесячный младенчик уже может складывать и вычитать, значит, Джесс отстает в развитии!

В тот же день Эми ринулась в магазин и купила развивающие карточки с узорами из точек, чтобы помочь Джесс научиться складывать и вычитать. Медлить нельзя ни минуты! Что, если Джесс пойдет в детский садик и окажется единственной, кто не в состоянии выполнять математические действия?!

В заголовке, который прочитала Эми, есть зерно истины. Он появился «по следам» ставшего ныне широко известным эксперимента, интерпретация которого стремительно вышла из-под контроля и стала основанием для медийного очковтирательства и оружием маркетологов детских товаров. Вам, несомненно, случалось видеть в магазинах игрушки, которые якобы ускоряют развитие математических способностей маленьких детей. Да, родителей заставили уверовать в то, что их крошки могут и должны знать арифметику. Однако, как вы увидите из содержания этой главы, существует значительная разница между настоящими математическими действиями и простым пониманием количественных различий или способностью зазубрить числа от 1 до 10.

Реальность такова, что хотя у детей от рождения есть склонность интересоваться базовыми математическими концепциями, понимание этих концепций развивается в соответствии с четко установленной последовательностью вех развития, и попытка прыгнуть вперед – не просто пустая потеря времени, но и встряска, которая может расстроить ребенка. Прежде чем дети научатся складывать и вычитать, они должны овладеть базовыми принципами счета и понять концепцию числовой оси, или прямой. И наилучший способ усвоить эти концепции – позволить им формироваться постепенно, пока ваши дети играют с предметами в своем мире и исследуют их.

Два исследования – два разных результата.

Исследование, которое привело к неверному представлению о том, что младенцы могут складывать и вычитать, было проведено в 1990-х годах Карен Винн, профессором психологии из Йельского университета. Ее интересовал вопрос о том, чту самые маленькие дети знают об основах вычитания и сложения.

Чтобы выяснить, как обстоят у младенцев дела с «вычитанием», исследование проводилось в обратном порядке: вначале показывали две куклы, затем одну убирали. Опять-таки явное удивление при виде «невозможного условия», выражаемое малышом, указывало на рудиментарное понимание вычитания.

Теперь понятно, откуда у исследователей и в новостных заголовках взялась идея о том, что младенцы могут складывать и вычитать. Малыши явно смыслили кое-что в числах – или, по крайней мере, как-то оценивали количество предметов, которые им показывали. Они даже понимали, каким образом это количество можно изменить. Однако прежде чем приходить в неистовый восторг, подумайте о том, что макаки-резус демонстрировали точно такие же способности, когда им показывали аналогичные невозможные условия на примере баклажанов (разумеется, макак больше интересуют баклажаны, чем куклы, изображающие Микки Мауса).

А теперь мы должны задаться вопросом, действительно ли такая реакция является результатом мысленных операций сложения и вычитания, как мы их понимаем. Оказывается, ответить на этот вопрос не так-то просто.

Вы в некотором недоумении? Еще бы! Почему 5-месячный ребенок успешно проходит тест с Микки Маусом в лаборатории профессора Винн, а потом «проваливает» точно такой же тест в лаборатории профессора Гуттенлохер, когда ему уже стукнуло 2,5 года? Дело в том, что малыши обладают лишь рудиментарным навыком обращения с числами – чувствительностью к количеству. Их сознанию еще недоступен тот вид математики, который мы имеем в виду, когда говорим о сложении и вычитании. Реакции малыша Деррика в 5 месяцев действительно впечатляют. Но некоторые ученые считают, что на самом деле Деррик всего лишь распознает количество, «больше или меньше», а не конкретные числа, типа «2 предмета» или «4 предмета». Эта способность придет к нему только с возрастом.

Чувствительность к количеству – еще не математика.

Современные стандарты предполагают, что 3–4-летние дети должны быть способны считать до 10 и знать названия чисел. Хотя это, безусловно, важные навыки, они представляют собой только вершину математического айсберга и не могут считаться отражением естественно развивающихся вычислительных способностей детей. Действительно ли ребенок, который умеет считать до десяти, знает математику?

Ставшая известной на рубеже столетий история о математическом «гении» Умном Гансе помогает понять эту проблему. Умный Ганс – это конь, тренер которого утверждал, что его подопечный умеет складывать, вычитать, умножать и делить. Когда коню задавали математическую задачку, например спрашивали: «Ганс, сколько будет два плюс два?», конь отстукивал верный ответ передним копытом. Правда открылась только тогда, когда психолог Оскар Пфунгст надел Гансу на глаза повязку. Перестав видеть своего тренера, Ганс не смог получить правильный ответ. Пфунгст определил, что Ганс не производил математические вычисления, а читал невербальные сигналы, подаваемые его владельцем. Владелец подавался вперед, задавая вопрос, и постепенно отклонялся назад, пока конь отстукивал ответ. Когда Ганс добирался до нужного числа, его владелец выпрямлялся, как бы говоря: «Верно». Умный Ганс действительно был умником – только в социальном смысле. Но он совершенно ничего не знал о математике.

Какие выводы история Умного Ганса позволяет нам сделать в отношении способностей детей? Она говорит о том, что дети могут подходить к задаче не так, как мы, вне зависимости от того, дают ли они правильный ответ. Дети находят еще более остроумные способы для решения задач, которые мы перед ними ставим, чем Умный Ганс. Часто у них блестяще получается запоминать различные смысловые цепочки – названия машин, частей тела, букв алфавита («икалэмэнэ» часто произносятся слитно, как название одной буквы) и – да, даже чисел!

По этой самой причине умение отбарабанить числовой ряд не обязательно означает, что ребенок хоть что-то смыслит в математике. В действительности, даже если ребенок знает, что под коробкой спрятано 3 предмета, это еще не говорит о том, что он представляет себе, что 3 больше 2, но меньше 4. Вполне вероятно, что ребенок запомнил, что «три» – это «название» для трех вещей, точно так же как «синий» – это название определенного цвета. Именно так и работают развивающие карточки. Дети учатся выдавать правильный ответ, видя 2 кружка на карточке, но это совершенно не означает, что они понимают, что такое «два».

Из сказанного вы можете сделать вывод, что математические способности детей поверхностны и неглубоки. Хотя это действительно так, если детей искусственно подталкивают к определенной реакции на определенные команды, дело не только в этом. Ученые очень мало знают о ранних математических навыках детей – вплоть до того момента, пока те не пойдут в школу. Одним из наиболее важных открытий является то, что фундамент для всего математического обучения закладывается в младенчестве и раннем детстве, и развивается одинаково он у всех детей во всем мире, вне зависимости от того, кто их родители. Честно говоря, мы полагаем, что сама природа запрограммировала детей на изучение математики.

В конце концов, трудно даже представить себе, каким образом мы могли бы наткнуться на существование чисел в нашем мире, если бы к этому нас не подготовила матушка-природа. Числа присутствуют повсюду – и одновременно нигде. Они абстрактны и воплощены в физических предметах, но физически нигде не присутствуют. Учитывая, как важно понимать и оценивать количество пищи, количество потенциальных врагов и сторонников, это просто здорово, что эволюция дала нам возможность интуитивно различать количество и число в нашем повседневном мире.

Число и количество.

Хотя младенцы (и обезьяны) могут, как минимум, проводить различие между небольшими количествами, их способность действительно понимать числа является предметом бурных споров. Есть исследователи, которые уверяют, что число для младенцев вообще не имеет значения, зато они обращают внимание на количество того, что видят. Следующий эксперимент стал попыткой разобраться в этих противоречащих друг другу историях о математических способностях младенцев.

Какие выводы мы должны сделать из этого открытия? Один вывод состоит в том, что младенцы способны замечать количество, и совершенно не понимают, что такое число. Однако умение различать количество – это важный навык. На самом деле это – критически важная способность, несмотря на тот факт, что она еще не дает основания утверждать, что младенцы умеют складывать и вычитать в более привычном для нас числовом понимании. Возможно, все младенцы обладают базовым восприятием понятий «больше» и «меньше». Некоторые исследователи считают, что этот базовый уровень количественного понимания жестко зафиксирован в мозгу и может быть именно тем навыком, который роднит нас с животными, ищущими себе пропитание. Для окончательных выводов нам придется подождать дальнейших научных данных из этой области. Так или иначе, совершенно ясно, что младенцы не занимаются сложением и вычитанием в том смысле, как это делам мы, взрослые, или даже как это делают дошкольники.

Осознание числа: переход к счету.

По мере того как дети становятся старше, продолжается история развития навыков обращения с числами. К 2,5 годам большинство детей умеют назвать небольшую последовательность чисел, например «1, 2, 3, 4». Если им показывают набор из 3 шариков, они могут в ответ составить такой же набор из 3 шариков. К 3 годам дети могут начать считать наборы предметов среднего размера – иногда даже выходя за пределы набора из 3–4 предметов. Однако дети этого возраста не могут определить, правильно или неправильно считает другой человек. Еще при счете предметов они порой называют одно и то же число не один раз. Например, так: «Один, два, два, три, два…».

К 4 годам дети начинают по-настоящему сводить воедино свои математические навыки. Они способны пересчитать предметы в наборе, заметить, когда человек или говорящая кукла ошибается в счете, и с удовольствием присоединяются к мультяшному герою, когда он пересчитывает предметы на экране. В этом возрасте дети умеют даже сравнивать наборы предметов. Они в состоянии понять, что один набор предметов больше, чем другой, и меньше, чем третий. Например, они понимают, что 4 печенья – это больше, чем 3, но меньше, чем 5.

Наконец, к 5 годам у детей развивается способность считать и сравнивать количества на таком уровне, который становится показателем математических достижений дошкольника. Как считают некоторые исследователи, именно в этом возрасте дети могут поставить число на его место в числовом ряду, сравнивая его с остальными числами. В этом же возрасте дети начинают настоящие «расчеты», когда им приходится складывать два набора предметов вместе. Эта стратегия развивается довольно поздно, но наблюдать за этим забавно. Дайте ребенку 3 куклы и попросите пересчитать. Он скажет: «Одна, две, три». А теперь дайте ему еще 2 куклы и спросите: «А теперь сколько у нас кукол?» Мы с вами посчитали бы так: «Четыре, пять» – и быстро выдали бы конечный результат. А теперь посмотрите, как это делают дети в возрасте 3–4 лет. Они начинают пересчитывать всех кукол вместе с первыми тремя: «Одна, две, три, четыре, пять» – и так приходят к тому же ответу. А к пяти годам дети осознают, что у них уже есть 3 куклы, и просто «досчитывают», начиная с числа «три», как и мы.

Что дети на самом деле знают о счете?

Когда дети выполняют такую простую операцию как пересчитывание небольшого набора предметов, действительно ли они понимают, что делают? Жан Пиаже, всемирно известный швейцарский психолог, специалист по развитию ребенка, выражал сомнения в том, что дети вообще хорошо разбираются в числах. Пиаже любил проводить мини-эксперименты со своими собственными и другими детьми, чтобы понять, каким образом они осмысливают мир.

Например, чтобы проверить детей на так называемые «задачи на числовое соответствие», Пиаже выкладывал ряд из 5 голубых кружков перед своей 5-летней дочкой Франсуазой. Затем он выкладывал точно такой же ряд кружков перед собой. Два ряда располагались друг от друга всего в нескольких сантиметрах, и кружки были разложены параллельно друг другу. Потом он говорил: «Франсуаза, вот это – твои кружки, а это – мои. У кого больше кружков, у тебя или у меня? Или у нас обоих одинаковое количество?» Франсуаза с несколько неуверенным видом тщательно изучает оба ряда кружков, склоняясь к ним головой, словно пытается получше их рассмотреть. Что интересно, хотя Франсуаза умеет считать, она отвечает на вопрос с некоторой заминкой: «У нас обоих одинаковое количество», – наконец говорит она.

Далее на глазах у Франсуазы Пиаже раздвигает пошире кружки в своем ряду, так что кружки в двух рядах больше не параллельны друг другу, и его ряд занимает большее пространство. После этого он задает Франсуазе тот же самый вопрос: «Франсуаза, у кого теперь больше кружков, у тебя или у меня – или у нас обоих одинаковое количество?» На сей раз Франсуаза уверена в своем ответе и радостно говорит: «Теперь у тебя больше. Смотри, какой у тебя длинный ряд!».

Взрослых такой ответ может шокировать. Как мог ребенок так ответить? На самом деле даже другим психологам трудно было поверить в то, что все дети так отвечают. Однако тот же самый результат наблюдался в разных странах мира. Может быть, если мы поставим вопрос по-другому или позволим ребенку манипулировать предметами самостоятельно, думали психологи, мы сможем подвести ребенка к решению этой задачи, которая кажется нам невероятно простой.

После многочисленных опытов профессор Рутгерского университета Рохель Гельман выяснила, что дети знают о числах больше, чем предполагали Пиаже и его последователи. Это не значит, что ваши собственные дети не провалят такую же задачу или не съедят ее «условие», если вы воспользуетесь шоколадками M amp;M’s! Но профессор Гельман выяснила, что дети просто не понимали, на какое измерение обращать внимание в этой задаче. Ребенок как бы задает себе вопросы: «Что здесь важно? Мне нужно полагаться на число предметов в каждом ряду? Или на то, сколько места они занимают? Или смотреть на то, насколько близко они друг к другу находятся?».

Оказывается, можно подготовить ребенка к тому, чтобы обращать внимание на значимое измерение – число, – и тогда он отвечает правильно. Профессор Гельман добилась этого, воспользовавшись «волшебными» мышками. Каждому ребенку по очереди предлагался ряд задач, в каждой из которых изменялось число мышек и размер пространства между ними. Иногда профессор показывала ребенку двух мышек, расположенных далеко друг от друга, напротив трех мышек, посаженных очень близко. Иногда она показывала мышек, расставленных рядами одинаковой длины. Она просила ребенка выбрать дощечку, на которой было больше мышек – дощечку-победительницу. Победительницей всегда оказывалась дощечка с тремя мышками – не важно, как именно расставленными, а проигравшей всегда была пластинка с двумя мышками. Когда ребенок выполнял задачу правильно, он получал награду.

В сущности, профессор научила детей понимать, что число – это то измерение, которое в этой задаче важно. Затем она старалась запутать детей (это один из любимых приемов психологов!), чтобы они продемонстрировали ей, что успели узнать о числах. Она незаметно («с помощью волшебства») убирала одну мышку из конца ряда или из его центра, оставляя ряды равными по длине или плотности, но теперь на дощечках было одинаковое число мышек. Дети реагировали удивлением и своими словесными ответами ясно демонстрировали, что поняли: важным в этой задаче является число. Некоторые спрашивали, куда подевалась одна мышка, или принимались ее искать. Другие предлагали свои объяснения исчезновения одной мышки – например, «ее забрал Иисус».

Работа профессора Гельман имеет двоякое значение. Во-первых, она показывает, что маленькие дети могут научиться обращать внимание на число как значимое измерение и пройти тест Пиаже на числовое соответствие. Во-вторых, эта работа показывает, что маленькие дети подходят к простым задачам, подобным этой, совершенно иначе, нежели взрослые. Им необходимо время и определенный опыт, чтобы понять, что в задаче на числовое соответствие имеют значение именно числа. Кстати, другие похожие исследования показали, что дети, которые не могут решить стандартную задачу на сравнение, ведут себя так, как будто их ответ непременно должен быть верен. Франсуаза отвечала на вопрос с полной уверенностью в ответе, основываясь на убеждении: то, как вещи выглядят, важнее, чем их количество. Но, как показала диссертация профессора Гельман, существуют способы привести ребенка к пониманию того, что на самом деле имеет значение число. Ирония состоит в том, что именно этому знанию нам и не нужно обучать своих детей! Они постепенно приходят к нему сами, в результате своего обычного опыта жизни в мире.

Однако могут существовать способы, благодаря которым разговоры с родителями о числах помогают детям постигать это понятие быстрее. Например, один из навыков, который вносит свой вклад в понимание числа, оказывается задействован тогда, когда дети выстраивают 2 параллельных ряда каких-либо предметов. В науке это называется однозначным соответствием, и оно помогает детям сравнивать наборы предметов. К тому же дети приходят к нему естественным путем. Когда одному из наших детей (Джошу) было 3 года, больше всего на свете он любил выстраивать в ряды свои многочисленные игрушечные машинки. Методично выставив их в длинный ряд, он доставал маленькие пластиковые фигурки и ставил по одной куколке рядом с каждой машинкой. Дети могут играть в эту игру с чем угодно – с башмаками, носками, книжками или фигурками животных. Вы удивитесь, если обратите внимание, как часто ваш ребенок сортирует предметы, а потом создает однозначные соответствия с их помощью.

Принципы счета: когда и что дети могут делать.

Профессор Гельман в сотрудничестве со своим мужем, профессором Ренди Галлистелом (также из Рутгерского университета в Нью-Джерси), продолжала выяснять, какие способности необходимы детям, чтобы успешно справиться с задачами на числовое соответствие. Они поставили важнейшие вопросы о том, что дети знают о числе, и в каком возрасте они это узнают. Результаты их многочисленных исследований определили пять принципов, которые управляют счетом.

К этим принципам дети приходят самостоятельно, просто играя с объектами в окружающем мире и разговаривая с людьми о числах.

Это знание связано с теми предметами, с которыми детям нравится играть самостоятельно, без участия взрослых, и это могут быть любые предметы, которые попадают к ним в руки. Иными словами, дети усваивают эти принципы благодаря той волшебной деятельности, которую мы называем игрой.

Принцип однозначного соответствия, или Один предмет получает только один числовой «ярлычок».

Давайте подумаем, что необходимо для того, чтобы сосчитать набор предметов. Если бы мы пересчитывали составляющие его единицы больше чем по одному разу, мы получили бы неверный ответ. Но когда маленькие дети об этом узнают? Это – принцип однозначного соответствия, и профессор Гельман обнаружила, что дети начинают соотносить с одним предметом только один числовой «ярлычок» – даже если пока не умеют правильно считать – к тому моменту, как им исполняется 2,5 года. Если показать ребенку набор из четырех предметов и попросить сосчитать их, ребенок может сказать «один, два, четыре, шесть», называя каждый предмет только одним числом (пусть даже неправильно).

Вот это да! Ребенок каким-то образом сообразил, что каждый из предметов пересчитывается только однажды.

Принцип неизменного порядка, или Числа имеют фиксированный порядок.

Опять же, вне зависимости от того, могут ли дети перечислить числа в правильном порядке, они, похоже, понимают, что стабильный порядок действительно существует. Иными словами, пересчитывая набор предметов, не следует говорить один раз «один, два, три», а другой раз – «два, один, три».

Попросите двухлетнего ребенка пересчитать набор предметов, и вас удивит то, что он сделает. Он определенно знает, что нужно использовать названия чисел, – то есть он не станет отвечать вам, например, словами «синий, красный, зеленый…». Зато может использовать названия чисел не в том порядке, в каком вы ожидаете.

Он может сказать «один, два, три, четыре, семь». Однако когда вы попросите пересчитать два различных набора предметов, ребенок вполне может назвать те же числа (свой личный числовой ряд) в том же порядке. Это тоже весьма впечатляет, поскольку никто нарочно не учит детей этому принципу; они выводят его самостоятельно, наблюдая, как люди считают, и считая самостоятельно.

Количественный принцип, или Число предметов в наборе соответствует последнему названному числу.

Как только дети усвоят принцип неизменного порядка, они готовы использовать важнейший количественный принцип – представление о том, что последнее число при счете обозначает собою количественный размер всего набора. Что это означает? Если я пересчитывала чашки и насчитала три штуки, последнее произнесенное мною число – «три» – представляет количество чашек в этом наборе предметов. Очень забавно наблюдать, как дети это делают, потому что, когда они добираются до конца подсчета, они часто поднимают глаза и с гордостью громко восклицают: «Шесть!» И совершенно не важно, что они по-прежнему могут использовать свой личный числовой ряд. Вы поймете, что они усвоили этот принцип, когда они скажут вам, что последнее произнесенное ими число – это «сколько всего» предметов.

Принцип абстракции, или Я могу сосчитать что угодно!

Персонаж Каунт из «Улицы Сезам» – хорошая иллюстрация к нашему следующему принципу, принципу абстракции. Все, что угодно, можно посчитать – буквально все. Мы можем сосчитать туфли, машины, проезжающие мимо нашего окна, и даже сколько раз после обеда нам звонили менеджеры из телемагазина. Числа – это универсалии, которые применимы где угодно и к чему угодно. И, к счастью, эти принципы действуют во всем мире, пусть даже слова, называющие числа, во всех языках разные.

Принцип иррелевантности порядка, или Не важно, с какого места начинать отсчет.

Пиаже рассказывает нам об одном своем друге, который стал математиком и вспоминал, как совершил свое величайшее открытие в детстве. Он играл с камешками и расположил их по кругу. Начал считать их с одного камешка и дошел до числа 6. Затем он выбрал другой камешек в качестве точки отсчета – и все равно получил ответ 6. Потрясающе! Оказалось, не имеет значения, с какого камушка начинать отсчет; всегда получался один и тот же ответ. Друг Пиаже открыл принцип иррелевантности порядка совершенно самостоятельно, как это делают все наши дети. Этот принцип говорит о том, что мы можем не только сосчитать все, что захотим, но и сосчитать предметы в любом порядке, начиная с любого из них.

К возрасту 3 лет большинство детей оперируют с числами соответственно этим пяти принципам – бóльшую часть времени. Эти принципы формируются в естественном ходе развития и в настоящее время включены в самые ранние математические программы и оценки. Следует ли нам бежать и закупать вспомогательные материалы, чтобы обучить своих детей принципам счета? Нет!

Прежде всего мы не можем научить принципам счета двухлетнего ребенка, даже если захотим (а мы не видим причин, почему вам может этого хотеться). Как вы объясните двухлетнему человечку, что порядок, в котором вы считаете предметы, не имеет значения? Дети приходят к этому самостоятельно и в должное время. А разговор об этих принципах слишком абстрактен, чтобы дети уловили его смысл.

Именно поэтому им необходим физический опыт обращения с окружающими предметами, чтобы разработать эти принципы самостоятельно.

Вы можете играть в «математические» игры с игрушечными машинками, чайными чашками и любыми другими обыденными предметами, которые есть у вас в доме; вам совершенно не нужно покупать ничего специально.

Как учит нас тому принцип абстракции, дети умеют находить неуловимые «числа» повсюду, куда ни бросят взгляд, и если мы будем смотреть вместе с ними, то можем здорово повеселиться, пересчитывая червяков, слизняков и французские тосты (хотя, надеемся, последние и первые не будут в одном и том же наборе!). А вот чтобы вычитать и складывать, действительно нужно нечто большее, чем просто числа. Это подводит нас к следующему шагу – к числовому лучу.

Концепция числового луча.

Числа не просто плавают вокруг нас в пространстве. Они определяются своим отношением друг к другу. Чтобы полностью овладеть навыками вроде сложения и вычитания, дети должны понять, что, например, 5 больше 4 на одну единицу и больше 3 на две единицы.

Более того, им придется усвоить, что 5 на одну единицу больше 4, но в то же время на одну единицу меньше 6. Исследования показывают, что это более трудная концепция, и дети осваивают ее между 2,5 и 3 годами.

Даже в 3 года ребенку легче увидеть число в соотношении с намного меньшим и намного большим числом, чем понять, какие отношения существуют между числами, различающимися совсем ненамного.

Например, маленьким детям легче определить отношение между 5 и 1 и между 5 и 8, чем отношение того же числа с 4 и 6.

Вероятно, причина, по которой детям (и взрослым) легче увидеть различия большого порядка, связана с тем, о чем мы говорили выше в связи с математическими способностями младенцев.

Поскольку исследования показывают, что мы начинаем математически мыслить в количественных терминах, вполне резонно предположить, что, когда количественная разница велика, нам гораздо легче вынести суждение, чем когда приходится пользоваться знанием числового луча для составления суждений о небольших различиях.

Для развития этой способности требуется некоторое время. Один из наших детей (Бендж) только к 5 годам по-настоящему понял, почему порции мороженого у его родителей больше, чем у старшего брата, а у старшего брата – больше, чем у него, а у него самого – больше, чем у его младшего брата Майка. Смысл такого распределения стал ему ясен, когда он увидел возраст всех членов семьи отмеченным на числовом луче и убедился, что количество мороженого в порции соотносится с положением каждого на этом луче.

Высшее достижение: счет и сравнение.

Чтобы по-настоящему освоить сложение и вычитание, ваш ребенок должен уметь использовать принципы подведения итогов совместно со знаниями о числовом луче. Это означает, что он должен понимать не только то, что в сосчитанном им наборе содержится три шарика, но и что три шарика больше, чем два, но меньше, чем четыре. Этот последний шаг в дошкольной математике большинство детей совершают в возрасте между 5 и 6 годами. Открытие числового луча позволяет детям складывать наборы чисел и понимать, что когда они берут набор из 3 предметов и добавляют к нему набор из 4 предметов, то достигают по числовому лучу значения 7 единиц. Тогда и только тогда ребенок по-настоящему усваивает разницу величин между 3 и 7. Тогда и только тогда ребенок безоговорочно узнает, что сложение и вычитание – это операции, которые происходят в одном и том же континууме, в пределах числового луча. Дети не могут дать сознательное объяснение числовому лучу; это – знание бессознательное, но от этого оно не перестает быть знанием. Развитие понимания числового луча и всего, что он в себя включает, – это наивысшее достижение дошкольника в математике. И наилучший, сопряженный с наименьшим количеством проблем способ, каким ваш ребенок может достичь этой вершины, – это игра и проработка простеньких устных примеров на сложение и вычитание, которые вы решаете в ходе вашей повседневной жизни.

Что означают эти исследования для вашего ребенка.

Исследования показывают, что даже новорожденные как минимум способны усваивать некоторую информацию о количестве, например: «больше или меньше»; а во второй половине первого года жизни младенцы получают некоторое представление о равенстве. Некоторые исследователи полагают, что в этот ранний период жизни малыши опираются на количество, а не на знание о числе. Но другие считают, что младенцы обладают своего рода рудиментарными знаниями о числах – пока очень маленьких, – которые позднее приведут к развитию способности разбираться в числах вообще.

Со временем младенцы становятся малышами, которые начинают считать и сравнивать. В течение 3,5 лет способности ребенка к счету и сравнению развиваются как будто на разных, независимых планах. А потом, как по волшебству, у наших дошкольников развивается способ интегрирования этих двух систем: они начинают считать, сравнивать числа на числовом луче и мыслить уже по-настоящему математическими способами.

Поскольку мы вступаем в эпоху, где все дети, скорее всего, будут посещать детские дошкольные учреждения, деятели образования и исследователи серьезно изучают ход развития математических способностей дошкольника, и появляются программы, в которых подчеркиваются естественные способности детей мыслить в терминах счета и сравнения. Исследователи активно разрабатывают игры, проливающие свет на эти процессы, которые проявляются у детей в дошкольном возрасте. И действительно, важны процессы, а не результаты. Двухлетний ребенок, который зазубрил на память названия чисел, не обязательно сильно «опередил» сверстника, который этих названий не знает, зато понимает принципы счета. Первый ребенок – просто попугай. Второй – начинающий математик.

Одним из примеров великолепных математических программ для дошкольников является программа «Большая математика для маленьких людей» (Big Math for Little Kids). Этот учебный план построен на открытиях, о которых мы упоминали выше. В нем также используется тот факт, что 4–5-летние дети проводят большую часть своего дня, играя в игры, задействующие математические навыки. Разработчик этой программы, профессор Герберт Гинзберг, один из преподавателей Педагогического колледжа Колумбийского университета в Нью-Йорке, изучал группу из 80 детей, чтобы понять, задействованы ли в их естественных играх математические способности. Он обнаружил, что в свободной игре 46 % времени дети либо сортировали предметы по наборам (ложки – сюда, а вилки – туда), либо пересчитывали их, либо изучали шаблоны и формы. Скажите, вы вообще представляли себе, что наши дети отдают столько времени математическому мышлению? Это одна из причин того, почему нам нет нужды бояться, что мы не в состоянии дать детям исчерпывающие математические наставления. Они и так постоянно занимаются математикой!

До сих пор мы много говорили о математических навыках, которые дети приобретают самостоятельно, и очень мало сказали о конструктивной роли, которую могут сыграть в этом деле родители. Все же надо заметить, что родители действительно играют важную роль в постижении их детьми принципов и знаний, которые мы обсуждали.

Профессор Джеффри Сакс и его коллеги из Калифорнийского университета в Беркли изучали, как 2-4-летние дети взаимодействуют дома со своими матерями, решая простенькие математические задачки, которые задавали им исследователи. Ученые вели видеозаписи естественного взаимодействия детей и мам, когда им давалось задание сосчитать число предметов в наборе или собрать набор предметов в соответствии с заданным числом. Их открытия могут утешить любого родителя, который не уверен в своей способности удовлетворить естественное стремление ребенка к изучению базовых математических представлений.

Исследователи обнаружили, что матери проявляют естественную чувствительность к уровню навыков своих детей: например, они активнее помогали 2-летним малышам, чем 4-летним.

Когда исследователи изучали способности детей внутри одной возрастной группы при помощи разных заданий, они обнаружили, что матери опять реагируют на уровень умения своих детей, больше руководя теми, кто был менее компетентен.

Помощь детям в соответствии с их уровнем – это то, что блестящий русский психолог Лев Выготский называл «возведением лесов» (в западной психологии – скаф-фолдинг). Под этим выражением он подразумевал, что взрослые часто помогают ребенку достичь более высокого уровня, поддерживая его старания такими способами, которые позднее уже не понадобятся.

Именно это и обнаружили исследователи: благодаря помощи (возведению лесов) детям удавалось выполнить математические задачи, которые они не могли решить самостоятельно.

Но что происходит за пределами того временного промежутка, в который исследователи просили матерей и детей решать математические задачки? Есть ли какое-либо свидетельство того, что матери и их дети взаимодействуют в «математическом поле», когда исследователи за ними не следят?

Экспериментаторы нашли эти свидетельства, расспрашивая матерей; оказывается, мамы и дети очень много говорят о числах и играют в маленькие спонтанные математические игры. А по мере того как дети больше узнают о числах, степень сложности игр и разговоров о числах тоже возрастает.

Более того, другие исследования подобных социальных взаимодействий между ребенком и взрослым указывают, что независимые действия ребенка совершенствуются после взаимодействия со взрослым, оказывающим ему поддержку. Если это верно для математического взаимодействия – а есть все причины полагать, что так и есть, – тогда и другое взаимодействие в семье, происходящее естественным путем с родителем или внимательным воспитателем, у которого есть время, чтобы ответить на вопросы ребенка, должно помогать детям обретать математические прозрения, которые послужат основой учебных достижений в школе.

Но не воспринимайте эту информацию как указание срочно бежать за цветными карточками и математическими играми. Необходимо делать только то, что происходит само собой. Существуют принципы, которыми вы можете руководствоваться в своем повседневном, обычном и спонтанном математическом взаимодействии с детьми.

УСВОЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО.

Думайте с помощью кубиков, а не видеоматериалов. Многие из новейших педагогических методик используют видеоматериалы. Существуют геометрические видеофильмы для самых маленьких и многочисленные компьютерные игры, которые интерактивно вовлекают дошкольников в математическую реальность, одновременно обучая их навыкам владения компьютером. Однако наилучший способ узнать о числах – манипулировать предметами, выстраивать их в ряды, сравнивать наборы и так далее. Игру с предметами ничто не заменит, и физические действия объясняют материал доходчивее, чем слова. К тому же дети обожают такие игры и играют в них без всякого понукания!

Ищите числа повсюду. Точно так же, как вы находите прямоугольники в очертаниях зданий и многоугольники в дорожных знаках, числа присутствуют повсюду, куда ни повернись. Когда мы раздаем одинаковое количество карт каждому игроку, когда считаем, сколько маленьких подарков нам потребуется для каждого гостя, пришедшего на вечеринку, мы занимаемся математикой. Используя новую кисть для каждой новой краски, кладя по одной салфетке для каждого из пришедших в гости друзей, мы используем однозначные соответствия и сравниваем размеры наборов. Кладя дополнительную порцию мороженого вновь пришедшему гостю, мы складываем количества. А потом, когда мы едим мороженое, мы занимаемся вычитанием.

Поход вместе с детьми по магазинам (как только они минуют стадию бросания всего подряд в тележку) – это настоящая золотая жила для обучения тому, как сравнивать и сопоставлять числа и количества. Какая коробка больше, а какая меньше? Что стоит больше? А что – меньше? Годам к пяти дети могут самостоятельно покупать недорогие товары в магазине и получать сдачу – это пример сложения и вычитания.

Теперь, когда вы знаете, куда смотреть, вы будете обнаруживать числа в любой момент вашей жизни. Надо просто обращать на них внимание – как делают ваши дети – и пользоваться естественными возможностями для обучения.

Игра = обучению. Нас всегда восхищало то, насколько многому дети учатся благодаря игре. Учащиеся в начальных школах, у которых возникают трудности с дробями, похоже, без всякого труда вычисляют средние показатели своих любимых спортивных игроков в сложных десятичных долях. Маленькие бразильцы, «дети улицы», не могут решить школьные математические задачки, зато в совершенстве ведут вычисления для своих мелких уличных сделок. Многие карточные игры – это математика в лучшем виде. Деньги предоставляют замечательные возможности не только для счета, но и для создания наборов. Может ли ваш ребенок повторить тот набор, который собрали вы? Если вы выложите в ряд 3 рубля, сможет ли он сделать то же самое? Если вы заберете один из них, сможет ли он повторить ваши действия? Что больше – 3 рубля или 10 рублей?

Нам нет нужды быть менторами наших детей; все, что нам нужно, – это следовать их интересу и играть в игры, которые им нравятся и подогревают математическую любознательность.

Поощряйте ребенка учиться в контексте. Все мы лучше усваиваем материал, когда изучаем нечто значимое для себя. Дети большему научатся в супермаркете, рассматривая крупные и мелкие яблоки, чем узнают о них из компьютерных игр. В возрасте 3–4 лет детям нравится играть в настольные игры. Когда вы с ребенком бросаете кости и передвигаете фишки, вы используете однозначные соответствия, и результат действительно имеет для ребенка значение! Значит, наша работа как педагогов и родителей – пользоваться возможностями, которые присутствуют вокруг нас, и позволять детям учиться в контексте.

Помните: если вы просто выполняете свои обычные обязанности и занимаетесь делами, вы формируете математические навыки ребенка прямо в собственном доме. Вам нет необходимости покупать что-то дополнительно или беспокоиться о том, чтобы обогнать других. Один из наших сыновей, Джош, преподал нам этот урок, когда самостоятельно открыл основы умножения в возрасте 4 лет. Как-то раз мы с ним пекли кексы в специальной форме, и он заметил: «Мам, а ты знаешь, что 2 ряда по 3 кекса – это то же самое, что 3 ряда по 2 кекса?» Математические навыки расцветают с помощью опыта и игры. Наша задача – просто распознавать обучающие моменты в течение каждого дня.

Глава 4. Язык: сила детского лепета.

Линда Кэплоу сидит на полу вместе со своим 20-месячным сыном Джейсоном. Она держит в руках набор развивающих карточек, призванных расширить словарь Джейсона. Она подскакивает на месте, пытаясь заставить его сосредоточиться на картинках, пока они вместе проговаривают сопровождающие их слова. «Жираф», – произносит Линда, указывая на картинку с жирафом. «А где мячик?» – спрашивает Джейсон, оглядывая паркетный пол в поисках своего большого мяча с бубенчиком внутри. Линда чувствует, что внимание ребенка рассеивается, и решает сменить род деятельности. Она достает с полки коробку с надписью «Маленький лингвист» и вытаскивает интерактивную игрушку, которая клятвенно обещает «расширить английский и испанский словарь» Джейсона. Дочка ее соседки, того же возраста, что и Джейсон, уже может произнести ряд испанских и французских слов. Линда боится, что навредит Джейсону, если не станет обучать его в течение этого критического периода его развития.

Хотя Линда принимает близко к сердцу интересы Джейсона, она явно поддалась распространенному убеждению, что родители обязаны становиться педагогами, когда речь идет о развитии речи. Она ужасно боится, что без структурированных уроков Джейсон отстанет от своих сверстников, которые, как она считает, не только поголовно развивают словарный запас родного языка, но еще и учат второй, а то и третий язык.

Для поддержания беседы.

Несмотря на страхи Линды, психология развития обеспечивает нас неоспоримыми свидетельствами того, что родители способствуют развитию речи своих детей даже тогда, когда не пользуются словарными развивающими карточками, лингвистическими компьютерными программами или любыми иными дорогостоящими обучающими штуками. Задумайтесь на минутку – и вы поймете, что все дети во всем мире, растут ли они в хижинах или во дворцах, в конце концов овладевают речью. Исследования показывают, что обычное, ничем не выдающееся, повседневное, «приземленное» общение с ребенком – это все, что вам нужно, чтобы способствовать его превосходному языковому развитию. Когда вы естественно разговариваете с ребенком о повседневных делах; когда вы слушаете ребенка и отвечаете ему, опираясь на то, что он говорит; когда вы читаете книжки с картинками и разговариваете о них, – вы предоставляете ребенку всю необходимую помощь в овладении речевыми навыками. И тот языковой запас, который вы ему обеспечиваете, богаче, чем любая компьютерная программа.

Но погодите-ка! Вы же хотите ускорить развитие своего ребенка, чтобы он не просто учил язык, но мастерски овладел им. В конце концов, речь – это средство обучения в школе, и речевые навыки связаны с умением читать и выполнять математические действия. Каков же лучший способ овладения языком? Годы исследований дают нам такой ответ: это не зубрежка и не компьютерные программы, а повседневные разговоры, которые мотивируют ребенка и дают ему время на продумывание ответа. Когда дети взаимодействуют с настоящими людьми в социальном контексте, у них есть мотив выражать свои потребности, мысли и чувства. Природа запрограммировала нас на изучение языка через социальные отношения. Компьютерные экраны, даже при некоторой доле интерактивности, не приспособлены к удовлетворению интересов наших детей. В живом разговоре мы имеем возможность следовать тем темам, которые хотят обсуждать наши дети. Поскольку дети максимально участвуют в беседе, когда мы говорим с ними о том, что по-настоящему цепляет их внимание, именно переживания такого рода обеспечивают фундамент для развития речевых навыков. Давайте рассмотрим следующий «диалог».

Наблюдая такие эпизоды в экспериментальной обстановке, одна из нас (Роберта) обнаружила, что малыши, которые еще даже не умеют говорить, могут поддерживать «диалог» в течение очень долгого времени, если хотят, чтобы мама или папа поняли, что они имеют в виду. Учитывая, что у младенцев, как мы знаем, очень непродолжительная устойчивость внимания, это просто поразительно. Младенец будет с удивительной настойчивостью добиваться того, чего он хочет, от родителя, который настолько туп (какой позор!), что не в состоянии быстро расшифровать тычки пальцем и требовательное мычание.

Делая видеозаписи поведения ребенка во время еды, Роберта обнаружила, что дети уже в 11-месячном возрасте повторяют в среднем до 7 разговорных жестов, чтобы дать понять, например, что они хотят виноград, а не печенье. Или что им хочется услышать, как называются часы, висящие на стене, а не корова, нарисованная под ними. Как вы понимаете, такие эпизоды обеспечивают богатую почву для изучения разных слов, пока родители или воспитатели силятся определить и произнести именно то слово, которое ребенок хочет услышать. И пока родители бродят вокруг да около, перебирая варианты предметов, на которые может указывать ребенок, он снова и снова слышит одни и те же слова. Как вы думаете, запомнили бы вы слово «виноград», если бы вам удалось его получить только с седьмой попытки? В таких эпизодах у детей очень высока мотивация для изучения слов. Это как раз те переживания, которые не в состоянии обеспечить им телевизионные программы, игрушки и компьютеры. Дети берут на себя ответственность, когда мы позволяем им направлять взаимодействие между нами, основываясь на их интересах. Такое взаимодействие обеспечивает наилучшую обстановку для изучения языка.

Настойчивость, которую демонстрирует ребенок, пытаясь донести до взрослого свое желание получить какой-то предмет невербальными средствами, – ничто по сравнению с той настойчивостью, с которой малыш незаметно работает, причем совершенно самостоятельно, над изучением языка. В этой главе мы не оставим камня на камне от мифа о том, что вы обязаны «обучать» вашего ребенка навыкам речи. Зато огорошим вас информацией о том, чту дети выясняют самостоятельно, если только мы обеспечиваем им необходимые ресурсы. И что же это за ресурсы? Это взаимодействие, в котором вы и ваши дети сосредоточены на игре, еде, чтении книжек или любой другой деятельности, которая является частью обычной повседневной жизни. Это взаимодействие, в котором язык является альфой и омегой.

Что еще важнее, мы будем описывать широкий спектр индивидуальных различий, которые существуют в раннем речевом развитии. Некоторые дети в 16 месяцев вообще не произносят ни одного слова, а у других словарный запас достигает 100. Одни дети разговаривают короткими предложениями уже в 18 месяцев, а другие их не используют до 28 месяцев. Осознание широкой вариативности в раннем развитии речи должно утешить таких родителей, как Линда Кэплоу, – родителей, которые стремятся ускорить развитие способностей своих детей, но пока не умеют ценить ошеломляющее мастерство, которое уже обнаруживает несовершенная речь малышей. Самое забавное, что каждый ребенок – прирожденный лингвистический гений. Дети гораздо лучше учат языки, чем мы. Мы, большие, умные взрослые, умеющие водить машину и обращаться с опасными механизмами (такими как газонокосилка и автомобиль), не можем сравниться в изучении языка с трехлетним ребенком, который не умеет завязать собственные шнурки и не знает, какой вилкой пользоваться в ресторане!

Так почему же, недоумеваете вы, не следует вкладывать деньги в компьютерные программы и аудиозаписи, которые учат наших детей другим языкам? Ведь они, в конце-то концов, уже дозрели до этого опыта! Потому что, как вы увидите в этой главе, языки изучаются не по компьютерным программам или аудиозаписям, что бы ни обещала вам реклама на цветных коробках. Язык можно выучить в контексте взаимодействия – когда ешь, играешь, спрашиваешь, как называется тот или иной предмет, а не просто пассивно смотришь в компьютерный монитор. И вот здесь в игру вступают родители и воспитатели: мы создаем возможности для этого взаимодействия.

Речевой инстинкт.

Некоторые исследователи считают, что люди так же рождены для изучения языков, как пауки – для плетения сетей. И действительно, мы – единственный биологический вид, для которого речь является инстинктом. Мы, как оказалось, – единственный вид, способный к связной речи, несмотря на множество экспериментов, которые проводились с нашими ближайшими родственниками – приматами и даже дельфинами. С помощью языка мы передаем свое культурное знание и учим других, чтобы каждому поколению не приходилось заново изобретать колесо. Язык позволяет нам разговаривать о будущем и вспоминать прошлое. Речь может быть инструментом добра или зла. Речи Черчилля служили путеводным маяком для народов во время Второй мировой войны, в то время как речи Гитлера толкали людей на немыслимые злодеяния. Тысячи лет эволюции нашего мозга, равно как и речевого аппарата, в том числе рта и глотки, позволяют овладевать речью.

Роль родителей в развитии речи детей велика, но они не отвечают за это полностью. Ноам Хомский, самый знаменитый из ныне живущих в мире лингвистов и профессор Массачусетского технологического института в Кембридже (штат Массачусетс), первым заговорил об этом, когда предположил, что дети уже рождаются с «устройством овладения речью» – метафорическим «органом», ответственным за изучение языка. Точно так же как сердце создано для того, чтобы перекачивать кровь, говорил он, это устройство овладения речью заранее запрограммировано на изучение языка, в какой бы языковой среде ребенок ни оказался. Ребенку, в общем-то, все равно, какой язык учить. Откуда мы это знаем? Дело в том, что, когда ребенок рождается, невозможно заранее определить, где он окажется – в Германии или в Китае. Дети должны быть готовы учить любой язык, в среде которого окажутся; в противном случае международное усыновление было бы невозможно. Это означает, что как бы ни отличались языки друг от друга на первый взгляд, у них должно быть намного больше общего, чем кажется. Китайская речь звучит совершенно иначе, чем английская. Но малыши осваивают китайский язык так же хорошо и быстро, как и английский. Профессор Хомский выдвигает предположение о том, что все языки должны быть связаны между собой некой важной и глубинной общностью. Он называл эту глубинную общность – сущность, которая роднит все человеческие языки, универсальной грамматикой.

Вокруг теории профессора Хомского по-прежнему ведутся жаркие споры. Попробуйте оценить информацию, собранную в пользу довода о том, что человеческие существа изначально наделены способностью изучать языки. Первое свидетельство предоставляет недавнее исследование, отчет о котором опубликован в престижном журнале Science («Наука»). Это исследование показывает, что к пятимесячному возрасту у детей уже происходит специализация отделов мозга, причем левое полушарие «занимается» звуками языка, а правое – выражением эмоций. Профессор Лора-Энн Петитто, психолог из колледжа Дартмут в Ганновере, штат Нью-Гемпшир, и ее коллеги для обнаружения этого факта использовали простой тест. Оказывается, все мы говорим правой стороной рта. Понаблюдайте пристально за своим другом или теледиктором. Вы увидите, что они, говоря, чуть энергичнее двигают правой стороной рта. Почему? Потому что языковые функции и речевые процессы сосредоточиваются в левом полушарии мозга, а связи мозга являются «контрлатеральными», или перекрестными. Правую сторону тела контролирует левое полушарие и наоборот. Если лепечущий ребенок сильнее двигает правой стороной рта, значит, лепет – речевой процесс, контролируемый левым полушарием уже в пятимесячном возрасте! Это наводит на мысль о том, что мы появляемся на свет уже готовыми к изучению языка. Если бы ребенок не «отдавал предпочтение» правой стороне рта во время лепета, это могло бы указывать на отсутствие специализации отделов мозга в данном возрасте.

Что же делают малыши? Исследования показывают, что они лепечут правой стороной рта! Однако, улыбаясь, они больше используют левую сторону рта. Ученые пришли к выводу, что с самого начала жизни левая сторона мозга специализирована для языка. Мы биологически подготовлены к освоению речи.

Изучение детского лепета – только один из серии экспериментов, которые подтверждают врожденные языковые способности у малышей. Исследования глухих детей со слышащими родителями тоже подливают масла в огонь споров. Профессор Сюзан Голдин-Медоу и ее коллеги из Чикагского университета изучали глухих детей, растущих в семьях слышащих родителей, которые хотели, чтобы их дети научились читать речь по губам и говорить. Чтобы гарантировать, что малыши не станут пользоваться «костылями» языка глухих, эти родители старались не использовать в общении никаких знаков. В сущности, они и детей не учили языку жестов, и сами его не изучали, потому что хотели, чтобы их дети поступили в специальные школы для глухих, где учат устной речи.

Что же происходит, когда дети вплоть до возраста 6–7 лет не учат никакого языка? Ответ на этот вопрос ошеломляет. Совершенно самостоятельно – без какой-либо внешней помощи от родителей и учителей – эти малыши изобретали собственный язык жестов. Хотя он не был так богат, как знаковая система, к которой привыкли глухие дети, обученные формальному языку жестов, похоже, что развитие речи у детей – в какой-либо ее форме – подавить просто невозможно.

Есть и другие случаи, в которых дети изобретают собственный язык. Профессор Дерек Бикертон, лингвист из Гавайского университета в Гонолулу, излагает историю зарождения нового языка. Когда японские, корейские и филиппинские иммигранты приезжали на Гавайи работать на сахарных плантациях, они для совместной работы и общения изобрели очень примитивный язык (он называется пиджином), который представлял собой смесь различных фрагментов разных языков. Но удивителен не сам по себе факт создания пиджина, а то, что сделали с ним дети, родившиеся в этом смешанном сообществе. Они слышали и выучивали обедненный язык – пиджин – в естественной обстановке. Но на этом не остановились, а расширили и усовершенствовали его, выйдя за пределы наречия, созданного взрослыми, и превратили его в полноценный язык, названный впоследствии креольским. Креольский язык содержит все структуры существующих «естественных» языков – существительные, глаголы, флективные признаки и так далее. Каким же образом дети обогащали язык грамматическими структурами, о которых никогда даже не слышали? Откуда они знали, какие именно элементы нужно добавить, чтобы получившийся креольский язык был похож на все остальные языки в мире? Как и Хомский, профессор Бикертон выдвигает предположение о том, что такие новые языки возникают потому, что люди от природы снабжены языковой «биопрограммой» – сущностной грамматикой, которая развивается у всех народов. Иными словами, Бикертон говорит о том, что способность выучивать, а в некоторых случаях и изобретать человеческий язык является врожденной.

Еще одним дополнительным свидетельством в пользу универсальности языка является тот факт, что дети во всем мире проходят через определенные вехи языкового развития примерно в одно и то же время. Не важно, где родился ребенок, – в Каламазу или в Катманду; «расписание» изучения языка будет одним и тем же. То есть все дети начинают с одиночных слов в возрасте примерно 1 года, и все они начинают общаться так, как общаются члены их родного племени, – на каком бы языке ни говорили, – примерно к 3 годам.

Как видите, маленькие дети – это гении лингвистики. Однако мы тоже многое можем сделать, упрощая для них процесс развития речи. Чтобы понять, какие действия мы можем предпринять (и согласиться с тем, что нам не обязательно скрупулезно обучать ребенка каждому существительному и глаголу или моделировать схематические предложения), давайте исследуем развитие самой речи. Наука уже довольно хорошо изучила его историю.

Как малыши учатся говорить.

Как начинается развитие речи? Все мы знаем, что не услышим от ребенка ни слова, пока он не достигнет примерно одного года. Однако то, что мы собираемся вам сообщить, заставит вас взглянуть на своего малыша совершенно по-другому. Развитие речи начинается задолго до празднования первого дня рождения ребенка. Оно стартует еще в материнской утробе.

На 8-м месяце беременности малыши уже «подслушивают» разговоры своих мам. Исследования профессора Уильяма Файфера, психобиолога и специалиста по развитию, и его коллег из Колумбийского университета в Нью-Йорке доказывают, что младенцы помнят истории и песенки, которые слышали еще во чреве матери. И голоса своих матерей они предпочитают любым другим женским голосам. Откуда мы это узнали? Существует несколько методов, позволяющих ученым, фигурально выражаясь, заглянуть в утробу.

Скорость сердцебиения – это не единственный способ, с помощью которого ученые обнаруживают, что дети начинают учиться языку, находясь еще в утробе. Сосательный рефлекс – вот еще один ключ к тому, как работает маленький мозг, пока ребенок плавает в своем амниотическом коконе. В лаборатории профессора Жака Мелера в Национальном центре научных исследований во Франции экспериментаторы мониторили сосательные паттерны младенцев и обнаружили, что, будучи всего двух дней от роду, малыши уже предпочитают свой родной язык иностранному. В ходе этих исследований две группы новорожденных (группы тестировались отдельно) с удовольствием сосали пустышки. Одна группа прослушивала повторявшуюся снова и снова запись французской речи.

Со временем детишкам становилось немного скучно, и темп сосания замедлялся. Именно в этот момент исследователи включали запись фраз на русском языке (их произносил тот же самый голос), чтобы посмотреть, как отреагируют малыши. Вторая группа младенцев, наоборот, вначале слушала русский язык, а потом французский. Малыши из первой группы не проявляли никакого интереса, когда слышали русский язык. Скорость сосания оставалась низкой, и они блуждали взглядом по комнате. Однако вторая группа начинала сосать свои соски с безумной скоростью, когда язык менялся с русского на французский, словно желая воскликнуть: «Да здравствует Франция!» И каков же вывод? Младенцы могут отличать один язык от другого и предпочитают свой родной. Надо же, какие шовинисты – и всего-то 48 часов от роду!

Это открытие отнюдь не уникально для французских малышей. То же самое произошло и на другом берегу Атлантического океана, когда исследователи тестировали маленьких американцев, которые слушали записи на английском и итальянском. Эти малыши дружно предпочитали английский. Предпочтение младенцев в отношении родного языка закладывается в то время, когда они еще до рождения подслушивают речь своих мам. Плавая в «аквариуме» с теплой водой, плод вслушивается в мелодику речи на фоне барабанных сердечных ритмов и тихого журчания. Дети – прирожденные охотники за паттернами, даже когда они еще не родились. Им не обязательно ходить в школу, чтобы научиться слушать ритмы речи.

Если малыши настраиваются на нашу речь, будучи всего двух дней от роду, то нас не должно удивлять то, что они и потом уделяют ей пристальное внимание, неделя за неделей и месяц за месяцем. Им ведь многому предстоит научиться. Вообразите, каково это – быть младенцем, который учит язык. Представьте себе такую аналогию (пусть она и несовершенна): компания, где вы работаете, без предупреждения переводит вас в другую страну, где вы попадаете в окружение благожелательно настроенных людей, которые не говорят на вашем языке ни слова. Население этой новой для вас страны тараторит без передышки. Смогли бы вы выучить новый язык всего за 2–3 года – и разговаривать на нем не хуже местного уроженца? А ведь именно это и делают дети. А если им настолько повезет, что они будут слышать вокруг себя разные языки, то они овладеют ими всеми, если только эти языки возникают в естественном контексте: например, когда папа говорит по-испански, мама – по-английски, а живущая в доме няня – по-французски. Как же они это делают? Дети запрограммированы на анализ речевого потока, который они слышат, точно так же, как они запрограммированы научиться ходить. Природа снабдила их инструментами, позволяющими впитывать «гущу» языка и находить способы расчленения его непрекращающегося потока. Чтобы понять, как дети это делают, давайте заглянем в лабораторию и посмотрим, что обнаружили ученые.

Обнаружение единиц, из которых состоит язык. Предложения.

Одно из умений детей – делить речевые мелодии на предложения. Если детям удается обнаружить границы предложений, то они получают нечто вроде элементов, составляющих края головоломки. Затем они начинают рассматривать внутренность головоломки (предложения), чтобы разделить ее на единичные элементы – слова. Оказывается, дети умеют это делать уже к 4,5 месяцам. Они знают, где предложение заканчивается и начинается следующее. Эта способность была экспериментально протестирована с использованием нового, революционного метода, который называется методом предпочтений. Представьте себе, что Ребекка приносит 4-месячного Джейсона в университетскую лабораторию. Их просят войти в маленькую комнатку. Ребекка держит Джейсона на коленях, а сама сидит в середине трехстенной кабинки, величина которой примерно 3 метра по диагонали. Прямо перед собой они видят зеленую лампочку и небольшой «глазок» для наблюдателя. По сторонам от Ребекки и Джейсона под углом в 90° располагаются 2 дополнительных источника света и 2 динамика, по одному с каждой стороны. Ребекке выдают пару наушников, в которых играет музыка, чтобы она не могла ненамеренно повлиять на Джейсона, пока он будет демонстрировать свои навыки.

А теперь о самом эксперименте. Джейсон будет прослушивать образцы речи мамы, обращающейся к своему ребенку. В первом случае – слева – Джейсон слышит речь, разбитую на нормальные предложения, с односекундными паузами в тех местах, где они возникают естественно – в конце фраз и предложений. Пожалуйста, прочтите следующий отрывок вслух, сознательно делая паузы там, где стоит знак дроби, чтобы понять, как естественно он звучит:

Когда заканчивается запись, зажигается центральный источник света, и потом Джейсон слушает образец речи того же голоса с правой стороны. Этот следующий отрывок читается по-другому, так что паузы разрывают естественное течение речи. Пожалуйста, прочтите вслух и этот фрагмент тоже, делая паузы там, где стоит знак дроби.

Звучит коряво, не правда ли? Джейсон услышит целый ряд таких образцов, чтобы он мог показать своим поведением, чту ему больше нравится. Никто не ожидает, что Джейсон поймет значение отрывка. Исследователи просто хотят выяснить, достаточно ли он чувствителен к сигналам, которые указывают на начало и конец предложения, поскольку это все равно что обнаружить границы головоломки. Предпочтет ли Джейсон слушать нормальную запись (первый отрывок) или такую, где паузы стоят не на своих местах (второй образец)? Намекнет ли он нам косвенно своим видом, что уже имеет представление о том, где начинаются и кончаются предложения? В каждом отрывке одно и то же количество слов. В каждом из них по 4 паузы. Так как же мальчик определит, какие распределены правильно, а какие – неправильно?

Это поразительно, но когда одна из нас (Кэти) проводила этот эксперимент со своими коллегами, мы обнаружили, что 4-месячные дети отличают эти 2 образца друг от друга. Уже в столь юном возрасте дети предпочитают слышать более естественную речь. Просто поворачивая головку из стороны в сторону, Джейсон и другие младенцы его возраста показывают нам, что у них есть свои способы разделять бесконечный речевой поток на отдельные «куски». И это – большой шаг вперед! Отыскивание знаков, которые сигнализируют о начале и конце предложений, – это своего рода анализ паттернов, а дети, как мы уже говорили, прирожденные охотники за паттернами.

Обнаружение единиц, из которых состоит язык. Слово, обозначающее мое имя.

Когда дети уже осознали границы речевых «головоломок», мы можем попытаться выяснить, что они понимают о содержащихся внутри предложений словах. Следующая путеводная нить нашей истории тянется от того факта, что младенцы в 4 месяца не только понимают мелодию речи, но и распознают некоторые слова. Например, они знают собственные имена.

Оказывается, узнавание собственного имени – это значительный шаг. Когда вы слышите обращенную к вам речь, полезно уметь расслышать в ней одно-два очень часто встречающихся слова. Тогда своим именем можно воспользоваться как клином, вбитым в речевой поток, чтобы распознавать новые слова, которые следуют до или после имени.

Но приносит ли это знание какую-либо пользу Моррису? Еще бы! Исследование, которое проводила в Брауновском университете одна из нас (Голинкоф), вносит свой вклад в эту часть истории. Шестимесячные дети, такие как Моррис, могут научиться распознавать новое слово, которое следует за их собственным именем в предложении! Но не могут запомнить слово, которое следует за чьим-то другим именем. Иными словами, то, что следует за собственным именем, расценивается ими как нечто, стоящее запоминания. Это открытие говорит нам, что знать свое имя полезно не только тогда, когда вас зовут к ужину! Оно помогает малышам распознавать строительные блоки языка – слова – и запоминать их. И, просто разговаривая с малышами, мы снабжаем их зерном для их речевой мельницы. Внимательно отслеживая паттерны, наши малыши открывают для себя тайны языка всякий раз, как мы с ними разговариваем. Мы не случайно часто повторяем их имена и преувеличенно подчеркиваем начало и концы предложений. Общаясь с детьми, мы делаем это бессознательно – и тем самым способствуем раннему развитию речи.

Упомянутые нами скрытые процессы позволяют понять, что задолго до того, как ваш ребенок начнет говорить, он изо всех сил старается отыскать паттерны в речевом потоке. Поначалу детям нужно для этого знакомое слово, которое будет служить «якорем» и поможет им запоминать новые слова. Но к 7,5 месяцам им уже не обязательно для этого слышать собственное имя. При проверке методом предпочтений оказывается, что дети этого возраста способны запоминать слова, представленные в небольших отрывках, где нет никакого знакомого им имени. Вначале ребенок слышит короткое предложение, которое содержит какое-то конкретное слово, например «шапка». Затем его тестируют с помощью процедуры метода предпочтения, чтобы определить, будет ли он больше прислушиваться к этому слову, чем к тому, которого еще не слышали, – например «ложка». Предпочитая слушать то слово, которое ребенок услышал в первом случае, он демонстрирует нам свою способность запоминать речь.

Отличная работа для младенца, который еще 5 или 6 месяцев не произнесет сам ни слова! Но мы именно об этом и говорим: за многие месяцы до того, как овладеть связной устной речью, дети трудятся, стараясь отыскивать предложения и слова, и запоминают часто встречающиеся языковые единицы.

К 8 месяцам дети еще больше совершенствуются в выявлении паттернов. В ходе одного исследования дети прослушивали монотонный ряд ничего не означающих слогов типа «бедаголагадапитига», и так далее в течение двух минут. Попробуйте произнести это без всякой интонации, совершенно ровным тоном – и у вас получится именно то, что нужно. В ходе одной из процедур метода предпочтений дети слышали трехсложные последовательности с одной стороны, в которых были уже знакомые им паттерны (такие как «питига»), и трехсложные последовательности с другой стороны, которые не фигурировали в первом списке (такие как «бепида»). Младенцы потрясли научный мир, продемонстрировав, что они запоминают, как слоги следуют друг за другом. Да они же просто мастера статистики в свои 8 месяцев!

И что же мы видим? Что с самого раннего возраста, в котором возможно проведение таких тестов, младенцы уже расчленяют речь на мелкие единицы в попытках изучить свое родное наречие. Они разбивают звуковые пассажи на предложения, находят знакомые слова, используют эти слова для изучения новых слов и вычисляют паттерны звуков, которые становятся словами. Им совершенно не нужно, чтобы мы обучали их таким вещам. Они делают это, потому что мы, будучи их речевыми партнерами, обеспечиваем их готовыми головоломками-паттернами, а они их решают.

Пристально смотрим и указываем пальцем: общение без речи.

Мы дали вам возможность заглянуть в знания детей, которые недоступны простому наблюдению, но некоторая часть их «учености» в течение первого года также видима и невооруженным взглядом. Знаете ли вы, к примеру, что младенцы могут проследить за направлением нашего взгляда, когда мы смотрим на интересную игрушку, уже в 6 месяцев, и следят за указывающим на предмет пальцем к 9-10 месяцам? Умение проследить за нашим взглядом предшествует развитию у детей способности проверять, следим ли мы за их взглядом, направленным на какой-нибудь предмет. То же касается и указывания пальцем: прежде чем они начнут указывать на что-то сами, чтобы привлечь или направить наше внимание, им придется научиться следовать взглядом за нашим «перстом указующим».

Исследования показывают, что те дети, у которых лучше получается проследить за взглядом взрослых в возрасте 6 месяцев, в 18, а потом и в 24 месяца имеют более обширный словарный запас. Иными словами, если ты можешь проследить, куда смотрит твоя мама, когда ты еще совсем маленький, вероятно, ты с большей вероятностью сможешь вычислить, о чем она говорит, когда пользуется словами. Хотя мы и не можем утверждать, что умение следить за взглядом является причиной появления широкого словарного запаса, зато определенно имеем право сказать, что умение проследить за маминым взглядом позволяет детям выяснить, что мы, взрослые, считаем важным. То, что дети могут изучить, следя за нашими взглядами (что обычно сопровождается разговором, когда мы находимся рядом со своими детьми), имеет для них смысл. Это еще одна речевая способность, к изучению которой дети подготовлены заранее; еще один аспект, где разговоры с родителями и воспитателями имеют значение для развития. Возможно, вы до сих пор не обращали внимания на развитие навыков указывания пальцем или следования за взглядом другого человека, но мы надеемся, что теперь станете это делать. Младенцы – существа поистине удивительные.

Преимущества детского лепета.

Младенцы прекрасно умеют общаться, и, как все мы знаем, в их репертуаре имеются не только простые жесты, такие как указывание пальцем. С первых месяцев жизни мы слышим воркование, крики и смех (как приятно знать, что самый пик детского плача наступает около 2 месяцев, а потом начинает понемногу утихать!). Смеяться малыши начинают примерно в это же время – так природа примиряет нас с пронзительными скорбными младенческими воплями. И в течение всех первых месяцев жизни мы слышим воркование, которое состоит из серии гортанных гласных звуков («а-а-а», «э-э-э» и так далее). Интересно, что американские родители реагируют на каждый из этих звуков, не говоря уж о каждом движении тела, так, как если бы все они были частью «разговора». Мы даже убедили себя, вопреки всем свидетельствам, что эти звуки – сознательные действия, и что каждый звук означает какую-то перемену в телесном состоянии наших отпрысков (например, голод или мокрую пеленку).

Около 7 месяцев младенцы достигают следующей важной вехи – они начинают лепетать. Первые согласные звуки в дополнение к гласным (ба, га, ма) появляются, когда дети смыкают губы и одновременно пытаются произнести звук. Родители замечают, что это уже гораздо больше напоминает «человеческий» язык. Теперь речь детей похожа на звуки, которые издает сын Барни Рабла из «Флинтстоунов», Бам-Бам, и порой они ведут долгие «разговоры», которые понятны только им одним (например, «ба-га-га га ба-ба?»). А к концу первого года жизни удельный вес такого детского лепета снижается. Хотя лепет сам по себе бессмыслен, он – важный шаг к овладению речевым аппаратом (гортанью) и громкостью звука. Именно поэтому малыши часто самозабвенно кричат и шепчут; они выясняют, как работает их речевой аппарат.

Итак, мы видим, что ребенок создает довольно сложные стратегии, чтобы дать знать о своих потребностях. Джордан, мальчик, упомянутый в начале этой главы, сумел «объяснить» маме, что ему нужна именно губка, несмотря на то, что не знал, как она называется, равно как и другие предметы, которые ему предлагала мама. Очевидно, что он бы ничего не добился, если бы у него не было родителей или воспитателей, которые стараются с пониманием относиться к попыткам коммуникации с его стороны.

Да, мы тоже играем значительную роль в развитии речи, с уважением относясь к «сообщениям» наших детей – так, как если бы они были понятными и прозрачными (каковыми они не являются).

Наше путешествие пока довело нас только до того момента, когда рождается первое слово. С этой знаменательной вехой обычно ассоциируется начало развития речи. А все те удивительные штуки, которые младенцы проделывают до произнесения первого слова, как правило, взрослыми игнорируются или не упоминаются. Однако в этом обзоре мы продемонстрировали лишь некоторые возможные опыты, которые показывают, какую титаническую работу проделывают дети, анализируя язык, прежде чем это первое слово произнести.

Речевой оркестр.

Один из способов представить себе достижения младенцев на первом году жизни – сравнить развитие речи с управлением симфоническим оркестром. Речь состоит из множества элементов, которые сложным образом взаимодействуют друг с другом, производя на свет единое звучание. Точно так же, как существуют отдельные группы в оркестре (струнные, медные духовые, деревянные духовые и ударные), существуют и индивидуальные компоненты языка, такие как звуки, значения, слова и грамматика, а также правила, регулирующие использование языка в культурно приемлемом контексте. Значит, говоря об овладении речью, мы в действительности говорим о развитии множества элементов языковой системы, которые должны развиваться и работать совместно, чтобы образовать «целое» человеческой речи. Держа эту аналогию в уме, мы можем понять, что большая часть познания языка на первом году жизни сосредоточена на звуках инструментов, входящих в оркестр.

Младенцы на самом деле не понимают, что означают открытые ими слова – по крайней мере, не понимают до последней четверти первого года жизни. Вплоть до этого времени они сосредоточены на звуковых паттернах родной речи. Они, например, трудятся, стараясь уяснить, какие звуковые последовательности приемлемы в родном языке. По-настоящему поразительно то, что ко многим великим достижениям, совершаемым детьми на первом году жизни, они приходят совершенно самостоятельно. Мы, как правило, не замечаем, над чем они работают, поэтому маловероятно, что мы смогли бы догадаться, чему их следует учить.

Второй год жизни: работа над группой значений речевого оркестра.

Большинство родителей обнаруживает, что их дети начали говорить, когда те произносят первые слова в возрасте примерно 13 месяцев. Между различимыми в речи младенца звуками и первыми словами нет четкой границы. Просто в какой-то счастливый день малыш вдруг впервые говорит «мама» или «папа». Естественно, родители верят в то, что это первые слова их малыша. Но так ли это? Вполне может быть… а может быть, это пока просто лепет. Заметьте, слово, которым ребенок называет мать, звучит как «мама» в большинстве мировых языков. Почему?

Произнесите сами слова «мама», «папа» и «баба». Как произносятся все эти слова? Да, именно так – передней частью рта, с помощью губ. А теперь попробуйте слова «кака» или «няня». Вы заметите, что почти универсальное распространение слова «мама» имеет свое логическое обоснование. Звуки, производимые с помощью передней части рта, легко произносятся, и ребенок отчетливо видит, как их произносят другие. Люди, умеющие читать по губам, подтверждают, что гораздо легче понять, чту говорит человек, если его губы движутся, чем если звуки формируются в задней части рта и гортани.

А теперь вернемся к нашей истории. Откуда нам знать, действительно ли «мама», «папа» или «дядя» – это уже настоящие слова? Исследователи, как правило, придерживаются трех критериев, которым должна отвечать речь ребенка, прежде чем они будут готовы признать, что ребенок действительно использует слово как слово – даже если оно формально произносится правильно. Во-первых, чтобы быть квалифицированным как настоящее, слово должно иметь одно и то же значение при каждом употреблении. Так что если слово «папа» сегодня относится к папе, а завтра – к собачке, значит, ребенок еще не выяснил, что оно означает. С другой стороны, если слово «папа» используется и для милого папочки, и для других мужчин (что может немало смутить маму), а также для вещей, которые папе принадлежат, то ребенок уже подошел ближе к решению проблемы! Во-вторых, чтобы слово было настоящим, ребенок должен использовать его с намерением общаться. Если он произносит слово «папа» снова и снова наедине с собой, но не произносит его, когда папа рядом, нам пока не следует вписывать это слово в детский словарик. Наконец, «настоящие» слова позволяют ребенку одинаково называть и самого папу, и его фотографии.

Слово становится пластичным – употребляется в самых разных контекстах. Способность применять слово в разнообразных случаях – это еще одно свидетельство того, что ребенок использует его как настоящее слово.

Детский язык знаков как трамплин для изучения речи?

Некоторые предлагают в качестве трамплина для развития речи «детские знаки» – особые положения руки (такие, например, как поглаживание по голове, обозначающее слово «шапка»), которые напоминают знаки, используемые в языке жестов. Поскольку знаки разглядеть легче, чем движение языка и губ, предполагается, что дети станут изучать язык быстрее, если мы будем сопровождать обращенные к ним слова жестами. Это недавно утвердившееся мнение довольно интересно, и в нем есть зерно истины.

Судя по результатам исследования, проведенного профессорами Линдой Акредоло и Сюзан Гудвин из Калифорнийского университета в Дэвисе, изучение знаков дается детям чуть-чуть легче, чем изучение слов. Используя в общении с ребенком знаки, вы находите новые способы коммуникации. Обогащение коммуникации только поможет развитию речи. Итак, следует ли объясняться с ребенком знаками? В любом случае это не повредит и может открыть забавные и непринужденные способы знакомства с новыми словами.

Длиннее предложения – объемнее значения: грамматическая группа речевого оркестра.

Используют ли дети язык жестов или произносят слова – говорят они об одном и том же. Первыми словами обычно являются названия частей тела или имена собственные (например, клички домашних животных), и заучиваются они с трудом, по одному. К 18 месяцам большинство детей используют около 50 слов, в основном названия предметов и имена людей в своем окружении (такие слова как «собака», «папа», «ухо», «яблоко», «сок», «бутылочка»). После того как словарь ребенка достигает критической массы из 50 слов, происходит некий процесс, который можно назвать «назывательным взрывом». Новые слова идут сплошной лавиной. Это время, когда наши любознательные дети начинают спрашивать о названиях вещей: «А что это?» Некоторые исследователи полагают, что в этом возрасте, обычно – от 18 до 20 месяцев, малыши могут выучивать до 9 новых слов в день. Только представьте – 63 новых слова в неделю! На этом этапе ребенку достаточно услышать новое слово один раз, чтобы начать использовать его самостоятельно в приемлемом контексте. Это, конечно, замечательно, – но также означает, что вам нужно следить за языком. Однажды один журналист спросил нас: «Почему дети начинают ругаться?» Ответ у нас был наготове: «Что слышат – то и говорят!».

«Водораздел 50 слов» важен еще и по другой причине: после того как дети осваивают эту критическую массу слов, они впервые в жизни начинают объединять их, создавая предложения из двух слов. До «водораздела» они были способны произносить только одно слово за раз – иногда довольно быстро и в некой последовательности, например: «Собака. Дом». Каждое слово произносится как отдельное и отличимое от других. И вдруг в возрасте примерно 18 месяцев дети начинают расширять выражаемые ими значения и работать над грамматической группой речевого оркестра. Теперь они могут произносить сочетания типа «собака – дом» в одном плавном высказывании, чтобы донести до нас мысль о том, что собака только что вошла в дом. Но обратите внимание на то, чего в этом предложении не хватает. Не хватает глагола «вошла» и предлога «в», ребенок их не использует. Это исчерпывающе характеризует первые словосочетания, которые произносят дети. Англоговорящие малыши опускают в своей речи короткие слова, предлоги, артикли и грамматические маркеры, такие как изменяемые окончания. Их речь ученые называют телеграфной, потому что она напоминает звучание старомодной телеграммы: «Приезжаю субботу. Собой шесть чемоданов. Встречайте вокзале. Закажите машину. Тетя Марта».

На всех языках мира первые слова детей выражают примерно одно и то же в одной и той же манере. Дети просят чего-нибудь, говоря: «Еще молока»; они отказываются от чего-то, говоря: «Не надо бутылочку!» Они обращают внимание на предметы и явления, например: «Смотри, котенок!»; или комментируют исчезновение чего-то, например «Молоко все!». Используя эти ограниченные предложения и опуская множество их элементов, дети тем не менее выражают в своих коротких высказываниях законченные значения. И задумайтесь еще на минутку о том, что перед глазами у них нет примеров людей, которые говорили бы в таком стиле. Никто из окружающих их взрослых не говорит «телеграфной речью». Тогда почему же это делают дети? Напоминаем: дети – охотники за паттернами. Они пока не обладают возможностью использовать целые предложения, но ими движет потребность в коммуникации. Они анализируют речь, которую слышат, выделяя в ней сильно акцентированные, значимые главные слова, и эффективно используют их – и, как правило, в правильном порядке. Никто не учит малышей делать это; они просто используют свои аналитические навыки и продвигаются вперед.

Третий и четвертый годы жизни: более сложные предложения.

Как только дети начинают разговаривать словосочетаниями, их предложения все больше и больше удлиняются. Они работают над грамматической группой речевого оркестра: как надо складывать вместе предложения, чтобы выразить мои мысли? Начиная с предложений из одного слова – например «Мяч!», когда они хотят получить свой мячик, который закатился под диван, – дети переходят к предложению из двух слов: «Хочу мячик!», затем к более сложному: «Джейсон хочет мячик!», а потом к еще более сложному: «Джейсон хочет мячик под диваном» – и так до победного конца, до выражения из двух предложений: «Я хочу свой мячик. Он под диваном!».

Заметьте, что многие грамматические «украшения», которые в начале ребенком опускались, постепенно вновь включаются в его вербальные «телеграммы». Этот прогресс приращения весьма показателен. Однако будучи все еще ограничены количеством слов, которые дети умеют произносить (в буквальном смысле), они могут говорить «не есть!» или «нет обедать!», вместо того чтобы объяснить нам, что они «не хотят сейчас обедать». Интересно, что иногда их мысли движутся быстрее, чем речевой аппарат. Им ведь так много нужно нам рассказать! Но поскольку сделать речь гладкой и плавной не получается, порой это приводит к заиканию. Однако это не настоящее заикание, и здесь не о чем беспокоиться и не на чем заострять внимание. Настоящие заики неоднократно заикаются внутри предложения, а не только в самом его начале. Часто настоящие заики принадлежат к мужскому полу и имеют генетическую предрасположенность к заиканию (к примеру, в семье заикается папа или дядя Питер).

К этому моменту дети становятся искушены в использовании языка. Но, возможно, вы замечали в их речи и кое-какие странности. Наше внимание обратила на них весьма наблюдательная и ответственная мать трехлетней Элисон – Джейн. Элисон вдруг сказала ей: «Мишка плакает». Джейн обеспокоилась, потому что она точно знает:

Элисон умеет говорить слово «плачет». Может быть, у нее возникла речевая проблема? Может быть, что-то не так?

Если ответить на этот вопрос коротко, то нет. Не только не случилось ничего плохого, но совсем наоборот: Элисон демонстрирует свои блестящие лингвистические способности. Если вы хотите поставить в 3-е лицо глагол «думать», вы говорите «думает». Если хотите образовать 3-е лицо от глагола «делать», говорите «делает». Если от глагола «плавать», то произносите «плавает». Элисон показывает нам, что она выучила это правило. Никто ее специально ему не обучал; никто не садился за стол с Элисон и не говорил ей: «Послушай, когда мы хотим образовать 3-е лицо от глагола, мы прибавляем к нему такое-то окончание». Обнаружив для себя это правило, Элисон, возможно, подсознательно приходит к выводу: «Наверное, я раньше говорила неправильно. Теперь я буду применять общее правило». Со временем такие «ошибки» выправятся сами собой. Нет смысла беспокоиться. Это процесс, который многие годы приводит исследователей в восхищение.

Тот факт, что Элисон самостоятельно выяснила, как образуется 3-е лицо большинства глаголов, причем без всяких формальных наставлений со стороны родителей, идет вразрез с распространенными представлениями о том, как происходит обучение речи. Нам кажется невероятным, что наши неумелые, время от времени путающиеся в словах дети обладают такими интеллектуальными способностями. Но ведь никто из родителей не говорит «плакает». Тогда откуда же берется это слово, если обучение речи происходит путем чистой имитации? То, что дети самостоятельно выдвигают подобные идеи, помогает нам опровергнуть самый раздутый миф, который сложился у нас по поводу обучения речи. Родители, которые уверены, что они полностью ответственны за обеспечение своих детей уроками языка, должны знать, что дети подхватывают ту речь, которую слышат, и бегут с нею к финишу без всякой посторонней помощи. Дело не в том, что они не должны слушать чужую речь. Должны! Но родители вовсе не обязаны быть персональными тренерами своих детей 24 часа в сутки и 7 дней в неделю. Большую часть языка дети осваивают самостоятельно.

Четвертый год жизни: дети работают над прагматической группой речевого оркестра.

Овладев звуковой системой языка, усвоив значение многих слов и выяснив, как строить предложения, дети в возрасте 3–4 лет обращают свое внимание на то, как язык используется в ситуациях общения. Это называется прагматикой: речь идет о понимании, что, когда и как надо говорить, в зависимости от того, с кем разговариваешь. Подготовка к использованию языка так, как это принято в обществе, в Америке начинается рано. Детей, которые еще не умеют толком говорить, призывают выговаривать «пожалуйста» и «спасибо», когда приносят их на руках в гости к знакомым во время первого в их жизни Хеллоуина. А как только с языка ребенка слетают первые слова, фраза «еще молока!» тут же вызывает в ответ со стороны родителей уговоры «использовать волшебное слово – пожалуйста». Знать, что говорить и когда говорить, – это так же важно, как уметь строить предложения. Никому из нас не хочется воспитать ребенка, который вечно ляпает что-нибудь невпопад. Но даже в этом отношении нам не нужно особенно напрягаться. Дети, охотники за паттернами, наблюдают за нами, чтобы выяснить, как правильно пользоваться языком. Вы поймете, что это происходит, когда ваш ребенок использует устоявшуюся в цивилизованном общении фразу в тот момент, когда вы меньше всего этого ожидаете. Когда четырехлетняя Аманда выпаливает гостям, которые собираются уходить домой: «Было так приятно вас повидать!», это заставляет вас слегка поежиться, потому что вы понимаете, где она этого нахваталась!

Все мы в те или иные моменты даем уроки прагматики своим детям. Социальные навыки, которые мы пытаемся им привить, окажутся полезными при разговоре с учителем в школе. Наши разговорчивые малыши видят в нас образцы вежливого обращения и умения рассказывать истории. И поскольку в каждой культуре это делается немного по-своему, мы, поощряя детей поступать так-то или так-то, одновременно учим их правилам, в соответствии с которыми происходит в нашей культуре социальное общение. Например, у среднего класса англоязычного общества принято смотреть при разговоре друг другу в глаза, а не на ноги – свои или чужие. Потому вы можете поймать себя на том, что наставляете ребенка: «Пожалуйста, смотри на миссис Робинсон, когда разговариваешь с ней». Но если вы по происхождению мексиканец и живете в Техасе, вы будете говорить ребенку прямо противоположные вещи: «Пожалуйста, не смотри на миссис Робинсон, когда разговариваешь с ней». Почему? Потому что в этой культуре считается невежливостью и даже знаком открытого неуважения – смотреть прямо в глаза старшим. У каждой культуры есть собственные правила ведения беседы.

Еще одним важным аспектом изучения правил пользования языком является умение понимать, что люди на самом деле хотят сказать. Представьте, что бы с нами было, если бы мы интерпретировали каждое произносимое людьми слово буквально!

Этого человека не интересовало, в курсе ли вы, в каком положении находятся стрелки на часах. Он хотел, чтобы вы подсказали ему, который час. Он запрашивал эту информацию окольным путем, даже не упоминая о той услуге, о которой собирался вас просить, поскольку в нашей культуре считается более вежливым ставить вопрос именно таким образом.

Разумеется, знание смысла слов и грамматических структур, которые скрепляют предложения, – это только часть истории речевого развития. В возрасте 4 и 5 лет дети работают над тем, чтобы впрячь знание языка в телегу коммуникации. Им нужно уметь выражать свои желания и потребности даже тогда, когда они разговаривают с людьми, которых не очень хорошо знают, например с новыми учителями или нянями. А еще им нужно разобраться с завуалированными и утонченными значениями в нашей «светской болтовне». Четырехлетние дети славятся тем, что интерпретируют все буквально.

Мамина подруга Саманта разговаривает с четырехлетней Джейн по телефону.

Джейн ответила на вопрос буквально. Но этот буквальный вопрос был только поверхностным слоем сказанного. А на самом деле в нем была заключена вежливая просьба Саманты, обращенная к Джейн, позвать маму к телефону. Джейн пока еще не понимает, что на заданный по телефону вопрос обязательно нужно отвечать вслух, даже если мы бежим исполнять переданную нам просьбу. Представьте себе, как странно было бы столкнуться со взрослым, который просто кладет телефонную трубку и уходит искать человека, с которым мы хотели поговорить, не сказав нам ни слова! Мы сочли бы это грубостью.

В этом возрасте дети узнают не только о буквальных и переносных значениях слов, но и об устных рассказах, и о том, как они устроены. Ученые проводили обширные исследования, изучая развитие мастерства рассказчика, и обзор этих исследований мы будем делать в следующей главе, в которой обсуждается чтение. А пока просто запомните, что дети в этом возрасте очень любят устные рассказы и всякие истории. Им нравится слушать о том, как вы были маленькими, разглядывать фотоальбомы путешествий, в которых побывала семья, и даже просто слушать на ночь сказки, которые вы либо выдумываете сами, либо читаете из книг. Исследователи обнаружили, что искусство рассказывания историй практически утрачено в наших семьях, несмотря на то, что оно обеспечивает хорошую почву для дальнейшего развития навыков грамотности. Рассказывая историю, мы задаем контекст, вводим в него персонажей, отправляем их в путешествие, в котором они столкнутся с неким конфликтом, и предлагаем развязку. Наши дети пока еще не знают названий всех этих компонентов, но их внутренние аналитики выяснят о строении рассказа все, если мы станем пересказывать им сказки и придумывать для них новые истории.

Болтушки и молчуны: не все дети одинаковы.

До сих пор мы рисовали себе картинку среднестатистического ребенка, но ни у кого из нас такого «усредненного» ребенка нет. У нас есть конкретные Джо и Саманта, Марта и Питер. Несмотря на широкие различия в развитии речи, все они совершенно нормальны. Джо начал говорить только в 17 месяцев, потому что в младенчестве часто переносил ушные инфекции. К тому же у него было двое старших братьев, и они буквально не давали ему и слова вставить. Представление о том, что дети, рождающиеся позже, разговаривать тоже начинают немного позже, в чем-то верно, хотя и не совсем. Они не получают такого количества нашего внимания и, вероятно, такого количества данных для обработки, как первенцы. Однако можно найти некоторое утешение в том факте, что к возрасту 3–4 лет вы ни за что не отличите в группе детей тех, которые произнесли свое первое слово раньше, от тех, кто сделал это позже.

А есть еще Саманта. В свои 16 месяцев она довольно прилично говорит, но не выказывает склонности называть все предметы подряд, как это делает ее старший брат Мэтт. Он сводит с ума всю семью, заучивая названия каждого предмета, который попадается ему на глаза, – дома, в музее, на дороге. А Саманте нравится встречаться с людьми и здороваться. Она говорит «привет» и «пока» каждому встреченному человеку, и хотя словарный запас у нее невелик, она также знает и некоторые этикетные формулы, такие как «пожалуйста» и «спасибо».

Марта – это нечто из ряда вон выходящее. В свои два года она – прирожденный оратор и разговаривает целыми параграфами. А еще есть Питер, у которого речь развивается очень медленно. Как признается Джессика, мама 18-месячного Питера: «Мне становится неуютно всякий раз, когда мы идем играть вместе с другими детьми. 16-месячная Элисон и 17-месячный Джейк так и выпаливают слово за словом. А Питер произносит всего два!» Филлис, опытная мама еще одного ребенка из той же группы, отмечает поразительные различия между двумя своими старшими детьми. «Я веду дневник для каждой из дочек. В 18 месяцев Сюзи знала 61 слово, а Арлен – только 5». Медленный прогресс третьего отпрыска уже не так сильно беспокоит Филлис, поскольку она знает, что Арлен впоследствии освоила язык так же хорошо, как и Сюзи.

Если развитие речи у детей движется такими разными темпами, откуда нам знать, когда нужно начинать беспокоиться? Ключевым указателем являются несколько выраженных признаков. Если ребенок вообще не произносит ни одного слова к 24 месяцам и не складывает 2 слова в предложение к 2,5 годам, стоит проверить, нет ли у него какой-нибудь скрытой проблемы. А еще, если ребенок не смотрит вам в глаза, когда вы разговариваете, и кажется несколько отстраненным – возможно, есть повод для беспокойства. Если проблема действительно существует, то чем раньше произойдет вмешательство, тем лучше. Первый шаг – проверить слух ребенка и поговорить со своим педиатром.

Роль родителей как речевых партнеров.

Теперь вы понимаете бóльшую часть истории развития речи так, как видят ее исследователи. В процессе освоения языка многие качества детей оказываются на виду, но многое происходит и «за кадром». А какова роль родителей и учителей в этом процессе? Если дети так много знают, то что же остается на нашу долю? Мы уже пояснили, почему вы не обязаны обучать их языку. Но нам действительно необходимо быть их речевыми партнерами и поддерживать беседу. Чем больше возможностей мы используем для разговора с детьми, тем больше данных они получают для анализа, и тем лучше закладывается фундамент настоящей речи. Эти утверждения подкрепляет огромное количество научных данных.

Поддерживайте разговор.

Такие ученые как профессор Эрика Хофф из Флоридского Атлантического университета в Дейви проводят множество часов, наблюдая за соотношением между тем, как родители разговаривают со своими детьми за игрой и во время еды – и последующей искушенностью детей в пользовании речью. У родителей, которые активнее побуждают детей к разговору, задают больше вопросов и поддерживают разговор, который начинают сами малыши, дети лучше и совершеннее овладевают языком. Как это происходит? Сравните двух матерей – Мэри и Джейми – очень похожих между собой в отношении полученного образования и дохода. У каждой из них есть трехлетний ребенок. Вот как они разговаривают за ужином.

Мэри выполнила просьбу ребенка, но не воспользовалась возможностью развить беседу.

Когда ребенок выражает к чему-то интерес, разговор может двигаться от этой отправной точки в целом ряде направлений. Джейми сознает это и пользуется возможностью обучения, становясь партнером своего ребенка. Она подчеркивает знание ребенка о числах («один или два»), предоставляет ему ограниченный выбор, чтобы тот имел возможность принять решение («один, пожалуйста») и изложить свою просьбу так, что это способствует совершенствованию речевых навыков. Она даже знакомит ребенка с новым названием сорта хлеба.

Когда родители опираются на интерес ребенка и используют его как основу для разговора, они стимулируют развитие речи. Значительный объем собранных данных говорит нам, что это приносит ценные плоды. На самом деле исследования показывают, что даже дети, достигшие всего 18 месяцев, обладают более широким словарным запасом, чем их сверстники, если их родители разговаривают с ними о предметах и действиях, которые детей интересуют. Это те же дети, у которых выявляется более обширный словарь в начальной школе, которые демонстрируют более высокие уровни владения чтением и математическими навыками в детском саду и в первом классе.

Но не думайте, что мы рекомендуем доводить эту ситуацию до абсурда. Нет никакой необходимости будить ребенка посреди ночи, чтобы завести с ним светскую беседу о смерти и налогах! И столь же не обязательно реагировать на любые зародыши потенциального разговора, которые всплывают в речи ваших детей. Просто помните, что большое количество важной информации – о языке и прочих вещах – передается тогда, когда вы ведете со своим ребенком настоящую беседу, опираясь на то, что он говорит и думает.

Размер имеет значение! Больше разговаривайте с детьми.

Одно из впечатляющих исследований роли родителей в освоении речи было проведено профессорами Бетти Харт и Тоддом Рисли, старшими научными сотрудниками Института Шифельбуша по изучению продолжительности жизни при Канзасском университете в Лоуренсе. Они говорят о партнерстве в беседе как о своего рода социальном танце, в котором участвуют родители и дети, пока малыши учатся языку. В своем чудесном исследовании, которое охватило 42 семьи и продолжалось 3 года, они продемонстрировали огромную важность нашего вклада в освоение детьми языка.

Исследование фокусировалось не только на количестве устной речи, но и на типе языка, который родители используют в общении со своими детьми. Одни родители разговаривают с детьми, используя в основном «неодобрительные реплики», в то время как другие применяют больше «одобрительных реплик». Неодобрительная реплика – это негативное утверждение, такое как «нет!», или «не делай этого», или «прекрати!» Такие родители чаще обрывают разговор, чем вовлекают детей в беседы. Одобрительная реплика может включать похвалу – как, например, в сочетании «отличная работа!»; поощрение: «Давай-ка попробуем еще раз»; а также комплимент: «Ты просто замечательно с этим справился!» Давайте рассмотрим пример разговора матери с дочкой по имени Инге, которой 23 месяца.

Инге говорит: «Мяч!», и ее мать повторяет: «Мяч». Когда Инге перекидывает мяч через телевизор, повторяя слова, которые слышит в рекламе, ее мать говорит: «Перестань! Зачем ты это делаешь?» Инге залезает на диван с мячом в руках, наклоняется вперед и падает. Мать говорит: «Ну вот, ты сделала себе больно – и что теперь?» Инге снова залезает на диван, встает и перекидывает ногу через спинку дивана. Мать делает ей замечание: «Эй, кончай лазить через мой диван!».

Хотя всем нам нужно заботиться о том, чтобы наши дети не навредили себе и окружающей обстановке, существуют способы сделать ребенку выговор, одновременно поддерживая разговор: «Давай не будем бросаться мячиком в доме, ладно? Хочешь пойти на улицу поиграть?», или: «Давай я найду тебе другое место, где ты сможешь поиграть с мячом, хорошо?».

Когда исследователи подсчитали разницу в чистом количестве одобрительных и неодобрительных реплик в адрес детей, результат их просто шокировал. Среднестатистический ребенок из семьи профессионалов среднего класса слышал примерно 32 одобрительных и 5 неодобрительных замечаний в час, то есть соотношение 6 к 1. Дети в семьях рабочего класса слышали примерно 12 одобрительных и 7 неодобрительных замечаний – соотношение 2 к 1. И резкий контраст: соотношение было обратным для детей из семей, живущих на пособие по безработице. Они получали по 5 одобрительных и 11 неодобрительных замечаний в час, с соотношением 1 к 2! Результаты воздействия этих различий и то, какой информационный посыл получают дети, осваивающие речь, имеют огромное значение. Детей среднего класса вознаграждают за разговоры, а дети безработных остаются без награды. Их учат повиноваться командам. Детей среднего класса и рабочего класса поощряют и хвалят, в то время как дети безработных постоянно слышат реплики, которые никак не могут способствовать развитию их самооценки.

Харт и Рисли полагают, что метафора социального танца лучше всего подходит для описания взаимодействия между родителем и ребенком, которое происходит в процессе овладения речью. Они пишут: «Помимо поощрительной тренировки и обеспечения языковым опытом, разговор вносит свой вклад во взаимоотношения между родителем и ребенком… Родителям важно заботиться о количестве „танцев“… Первые три года опыта закладывают траекторию развития словарного запаса… Это оказывает положительное влияние на способность детей поддерживать разговор в более позднем возрасте. В течение этих первых трех лет дети почти полностью зависят от взрослых как от „партнеров по танцу“. Двухлетние дети со своими рудиментарными навыками меньше нуждаются в экспертах-лингвистах, чем в готовых к взаимодействию „танцевальных партнерах“. В действительности детям от взрослых нужно их время, а не хитроумные трюки».

Иными словами, ключ к тому, как дети научатся разговаривать, и будет ли у них хороший словарный запас, – это разговоры с ними. Разговорное общение вносит свой вклад не только в развитие речи, но и в расширяющиеся знания ребенка о мире и в его готовность вступать в диалог с другими людьми. Только что описанные нами различия в воспитании оказывали колоссальное воздействие не только на размер словаря детей, но и на выявленный позднее коэффициент их умственного развития. Значит, главной задачей родителей и воспитателей является исполнение «коммуникационных танцев».

Начать этот танец несложно, в нем нет никаких замысловатых па, которых стоит опасаться. Просто позвольте ребенку вести в этом танце и пляшите вокруг того, что ему интересно. Даже за обеденным столом происходят важные события, которые полезны для овладения речью. Всем известное, старое как мир предложение «расскажи мамочке, чем мы сегодня занимались», выдвинутое папой, и та помощь, которую папа оказывает ребенку, заполняя паузы в его рассказе, – это чудесный танец. Дети, которые присутствуют при продолжительных разговорах за едой и таким образом наблюдают танец других членов семьи, особенно в том, что касается описаний событий прошлого и подробных объяснений, осваивают более широкий словарь, чем дети, которые не вовлекаются в коммуникационный танец за столом.

Обеспечьте стимулирующую речевую обстановку.

Как видите, то, что мы говорим и делаем со своими детьми как с партнерами по разговору, критически важно для их последующего речевого развития. Исследования роли речевой стимуляции в обстановке детских дошкольных учреждений предполагают, что те же рецепты, которые обеспечивают успех в домашнем воспитании, оптимальны и для обучения речи в иных контекстах. Национальный институт детского здоровья и развития человека, например, недавно провел обширное исследование, охватившее 1300 детей в 10 различных городах США. Писательница Кэти Хирш-Пасек является членом исследовательской команды, которая вела этих детей от рождения, всесторонне изучая, как разнообразные условия жизни развивают или тормозят их последующее развитие. Поскольку язык является центральным элементом развития, необходимо было изучить роль речевой стимуляции в развитии более поздних навыков готовности к школе. Это исследование показало, что когда учителя и воспитатели больше говорят с детьми и задают больше вопросов, они создают более стимулирующую речевую обстановку для своих подопечных. И каков же результат? Дети, которых постоянно вовлекают в разговоры, знают к трем годам больше букв, цветов и форм, чем дети, к которым обращаются не так часто. Этот результат созвучен многим другим, приведенным в специальной литературе. Доказано, что речевая стимуляция является одной из лучших гарантий будущего объемного словаря, развитых навыков чтения и математических навыков.

Исследования речевого вмешательства обнаружили тот же самый результат. В данном случае исследователи буквально «вторгались» в обедненную среду, чтобы помочь детям поднять уровень развития речи. Им удалось добиться выдающихся результатов благодаря усиленной речевой стимуляции и введению регулярного чтения вслух.

Вывод, сделанный на основе этих исследований, не оставляет никаких сомнений в том, что количественное увеличение речевой стимуляции в детских дошкольных учреждениях является ключевым элементом для последующих успехов в учебе. Когда столь многие из наших 4–5-летних детей посещают такие учреждения, обеспечение в них стимулирующей речевой обстановки становится категорической необходимостью. Наша цель – добиться, чтобы работники детских садов отличались такой же отзывчивостью и уделяли такое же внимание развитию речи, какие характерны для хорошо информированных родителей. Учителя и воспитатели должны как можно больше говорить с детьми – рассказывать и слушать, задавать вопросы и читать книги.

УСВОЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО.

Главная задача этой главы – снять напряжение. Родители не обязаны быть преподавателями языка для своих детей, но должны быть их партнерами. Мы даем детям возможность слушать речь и становиться маленькими статистиками, подсчитывающими, «насколько часто» и «при каких обстоятельствах» проявляются разнообразные аспекты языка. Это дает им возможность открывать для себя правила. Мы также приглашаем их к участию в разговоре, позволяя им делиться с нами своими прозрениями и пересказывать новости. Порой их вкладом в разговор будет только бурчание или детский лепет. Порой – целая история. Мы должны освобождать для них пространство и замедлять темп своей жизни настолько, чтобы услышать то, что они хотят сказать.

Разговаривайте о том, что ваш ребенок наблюдает и делает. Когда нам удается завладеть вниманием своей аудитории, она впитывает каждое наше слово. Но порой мы грубо нарушаем этот принцип, не умея осознать, что такая аудитория у нас действительно появилась. Иными словами, мы не используем эти обучающие моменты с пользой. Вот наблюдение, которое одной из нас случилось сделать в знаменитом музее «Пожалуйста, трогайте!» в Филадельфии, где все экспонаты можно трогать руками.

Многие из нас узнают себя в этой зарисовке. Как так, мы только что выложили кучу денег за посещение музея, а наш ребенок знать ничего не хочет, кроме одного этого слона?! Но ведь мы могли бы завести разговор о слоне, поговорить с ребенком на равных, а затем двинуться дальше. Для кого затеян этот поход в музей? Неужели ребенку действительно так уж необходимо не пропустить ни одного экспоната? Мы должны помнить, что ритм жизни наших детей медленнее, чем наш собственный. Им требуется больше времени, чтобы впитать информацию, которую мы обрабатываем очень быстро. Для них все на этом свете внове. Всякий раз, как наши дети оказываются чем-то полностью поглощены, мы должны рассматривать эти моменты как возможности для обучения и ориентироваться на фокус их внимания.

Опирайтесь на то, что говорит ваш ребенок. Ученые называют это распространением предложений, и похоже, что этот прием имеет огромное значение для наших детей. Вероятно, это происходит потому, что мы исподволь показываем им, что существуют и другие, более сложные способы изложить то, что они только что сказали. Этот способ также добавляет диалогу информативности, и полученную в его ходе информацию дети могут использовать в следующий раз. Вот пример того, как один папа (даже не подозревая об этом) распространил предложение, произнесенное Джоэлем (2,5 года), чтобы поддержать беседу.

Смысл в том, что такой разговор с родителем помогает ребенку услышать разнообразные способы передачи собственных мыслей и исподволь учит его новым словам и дает новую информацию.

Поддерживайте разговор, а не обрывайте его. Найдите способы вовлечь ребенка в разговор так, чтобы он не прерывался. Социальный танец требует, чтобы мы задавали вопросы и добивались ответов. Нам нужно не только опираться на ответы ребенка, но всячески поддерживать его разговор с нами. Задавайте конкретные вопросы, а не общие. Когда вы спрашиваете: «Что сегодня было в садике?», то можете получить в ответ: «Ничего!» Зато когда спрашиваете: «Чем вы сегодня занимались, когда сидели в кружок на ковре?» или «А Дженни сегодня была в школе?», вы открываете возможности для совместного танца.

Не бойтесь использовать детскую манеру речи. Родителям часто кажется, что они должны вести «умные» разговоры с детьми. Они опасаются, что если станут по-детски лепетать, когда их ребенку около годика, то и потом ребенок будет разговаривать точно так же. Но исследования показывают, что в детском лепете нет ничего плохого (даже если вы будете чувствовать себя чуть глуповато). Преувеличенно певучая интонация и высокая тональность детской речи, сопровождаемой преувеличенной мимикой, – это как раз то, что нужно, чтобы поддержать интерес ребенка к совместному танцу. И не бойтесь, что ваш отпрыск уже поступит в колледж, а вы все будете продолжать лепетать! Родители бессознательно переходят от детской манеры речи к обычной к тому времени, как ребенку исполняется примерно 3 года и он начинает говорить самостоятельно.

Исследования показывают, что детская манера разговора может даже благотворно влиять на детей. Высокая тональность речи, похоже, действует как сигнал о том, что данная речь обращена именно к ребенку. Поэтому неудивительно, что малыши предпочитают слушать детский лепет, а не взрослую речь. К тому же такая манера транслирует ребенку эмоции, так что она в высшей степени коммуникативна. А поскольку детский лепет активно подчеркивает свойства языка, это помогает ребенку выяснять, как устроен язык. Профессор Энн Ферналд, психолог из Стэнфордского университета в Пало-Альто, штат Калифорния, блестяще продемонстрировала это в опытах с шестимесячными детьми. Если сказать что-нибудь приятное, но резким тоном, ребенок расстроится. Но говорить вещи не особенно приятные, зато использовать манеру детского лепета, малыш отвечает улыбкой и довольными звуками. Так что не бойтесь: нет никаких доказательств тому, что детский лепет замедляет развитие речи. Наоборот, все свидетельствует о том, что он усиливает внимание ребенка к языку и к его свойствам. Ограничьте просмотр телепрограмм. Когда речь идет об игрушках и телевизоре, нам тоже необходимо довериться своим инстинктам. Наука говорит нам, что детям нужен активный, адаптивный партнер по разговору, а не пассивные или пусть даже интерактивные игрушки. Телевизор и компьютерные игры – отнюдь не оптимальные устройства для обучения речи. Например, телевизионные программы не распространяют сказанное маленьким зрителем и не задают вопросов. Однако они действительно способны привлечь внимание ребенка, а затем прокомментировать то, что он видит. Изучение связи между просмотром телепрограмм и развитием речи все еще находится в начальной стадии. Однако последние исследования показывают, что образовательное телевидение действительно расширяет детский словарь. Такие программы как «Улица Сезам», «Барни» и «Телепузики» ребенку не повредят. Наилучшая линия поведения (хотя и не всегда осуществимая) – смотреть телевизор вместе с ребенком, чтобы позже можно было обсудить то, что он видел. И, разумеется, время просмотров следует ограничить: не более 30 минут в день для детей младше 1,5 лет, не более часа для старших. Доверьтесь своим инстинктам и знайте, что немного высококачественных телепрограмм не причинят ребенку вреда.

Оцените речевую обстановку в детском учреждении, которое посещает ваш ребенок. Молчание – вовсе не золото, когда речь идет о детском учреждении. Дети должны быть вовлечены в разговор. Потратьте немного своего времени, чтобы понаблюдать за обстановкой, в которой воспитываются ваши сын или дочь, обращая особое внимание на следующие пять показателей здоровой речевой обстановки:

Если вы хотите, чтобы ребенок учил второй язык, вводите его в реальной речевой ситуации. В нашем все более тесном мире знать два или несколько языков – это преимущество. Но не увлекайтесь игрушками, которые называют различные предметы по-французски или по-испански. Когда ищете детское учреждение, школу или даже гувернантку с проживанием, у вас есть прекрасная возможность по-настоящему познакомить своего ребенка с новым языком. Попробуйте! Вас удивит то, чему вы станете свидетелями. Исследования показывают, что дети, изучающие два языка, лучше всего с ними справляются, когда языки не смешиваются, – то есть папа говорит на одном языке, а мама – на другом или один язык находится в употреблении в садике, а другой – дома. При наличии этих оптимальных условий вы обнаружите, что маленькие гении выучивают два языка и используют их, начиная примерно с 2–2,5 лет. Так все же один язык или два? Если вы хотите действительно сделать ребенку большой подарок, вводите новый язык пораньше, когда малыш уже созрел для обучения.

Главное – наслаждаться этой речевой игрой. Разговаривайте с детьми и станьте их речевыми партнерами с самого начала. Нет необходимости постоянно поправлять речь ребенка; он самостоятельно исправит свои ошибки, если дать ему достаточно времени и языковой практики. В конце концов ваши дети проявляют великолепные способности к изучению языков, выпестованные тысячами лет эволюции. Все, что им нужно, чтобы стать превосходными собеседниками, – это диалог с вами.

Глава 5. Грамотность: читаем между строк.

Давайте рассмотрим следующие примеры двух различных подходов к знакомству малышей с книгами – назовем их «Сказкой о двух читателях». Как вы думаете, в какой из семей лучше готовят своего ребенка к тому, чтобы он научился читать?

Что вы слышали: как научиться читать.

Несмотря на различия своих подходов, оба типа родителей верят, что необходимо научить детей читать до того, как они пойдут в школу. Они слышали об этом в телевизионных программах и читали в журналах для родителей. Они видят, какое теперь большое значение придается чтению в детском саду, и ощущают это давление всякий раз, как заходят в магазин игрушек. К концу этой главы вы сможете вполне обоснованно предсказать, кто будет успешнее справляться с чтением в школе – Рейчел или Нат. Мать Рейчел полна решимости заставить своего ребенка выучить названия букв и даже начать читать еще до того, как она пойдет в детский сад. Родители Ната до сих пор сопротивлялись навязываемой им необходимости формального обучения, но им не удается избавиться от тревоги: они сомневаются в том, что достаточно делают для своего ребенка. Родители в обеих семьях боятся, что если они не станут как следует заниматься с детьми, те отстанут от других. В конце концов чтение – это настолько фундаментальный навык для успешной учебы, что всем им кажется, что до школы с ним тянуть нельзя. И пусть даже ребенок до школы не начнет читать самостоятельно, его по крайней мере стоит заставить вызубрить названия букв.

Но так ли это? Критично ли знание названий букв для чтения в школе? Действительно ли зазубривать содержимое развивающих карточек важнее, чем почитать вслух ребенку? Должен процесс чтения быть непрерывным «тихим часом», чтобы ребенок сконцентрировался и слушал (как это происходит с Рейчел), или шумным обсуждением, прерываемым бесконечным количеством диалогов (как в случае Ната)? Что могут сделать родители, чтобы привить детям любовь к чтению? И как вообще дети начинают читать?

На все эти вопросы существует один утешительный ответ: самое важное, что вы можете сделать для своего ребенка, – это превратить чтение в удовольствие, а не работу. По мере того как вы начнете понимать, из каких «строительных блоков» действительно строится чтение – из словарного запаса, мастерства рассказчика, фонологического осознания[7] и расшифровки письменного кода, – вы увидите, как дети постепенно открывают для себя важные аспекты грамотности, достигая определенных вех в своем путешествии по стране чтения. Эти вехи включают в себя в том числе умение проводить различие между картинками в книге и реальными предметами, отличить буквы от орнамента и рисунков, произнести вслух написанные слова. Хотя каждая из этих вех имеет критическое значение для развития грамотности ребенка, преодоление ни одной из них не стоит торопить, пытаясь заставить детей освоить чтение до того, как они будут готовы и способны это сделать. Такие попытки в лучшем случае являются пустой тратой времени, а в худшем – серьезным препятствием в освоении ребенком наиболее важных аспектов грамотности: любви к чтению и умению творчески рассказывать истории.

На следующих страницах мы расскажем вам, как родители в обычных любящих, поддерживающих семьях обеспечивают детям те виды деятельности и навыки, которые известны как предшественники обучения чтению. Мы также укажем, какие ваши действия, которые вы могли случайно проглядеть, способны помочь вашему ребенку аккумулировать эти обязательные навыки. Чего вы в этой главе не найдете – так это призывов срочно бежать в магазин и покупать развивающие карточки, говорящих роботов, читающие и пишущие игрушки и компьютерные программы. Вместо этого мы объясним, почему среда, насыщенная «старомодным» чтением и рассказыванием историй, способствует развитию грамотности таким образом, который соответствует естественно развивающимся способностям и сознательности вашего ребенка. К концу главы вы придете к пониманию того, почему Комиссия по чтению при Национальной академии образования объявила, что чтение детям вслух – это «единственное и важнейшее занятие», обеспечивающее успех обучения чтению. И хотя всеобщая национальная тенденция упирать на фонетический метод обучения чтению в дошкольных учреждениях заразительна, мы покажем вам, как поддерживать баланс и создавать обстановку, которая стимулирует развитие речи и грамотности, при этом не слишком обременяя ваш кошелек.

Мы объясним, почему дети, которые умеют читать в 2–3 года, чаще всего не становятся гениями (на самом деле ряд исследований указывает на то, что дети, которых научили запоминать печатные слова, могут обгонять других в первом классе, но к 3–4-му классу многие другие ребята нагоняют их или даже перегоняют). Более того, мы продемонстрируем, почему то время, которое вы тратите на зубрежку и упражнения, можно с гораздо большей пользой потратить, сидя рядышком на диване и читая вслух, а также обсуждая то, что ребенок видит на печатной странице. В конце концов, ведь чтение – это осмысление «закорючек», изображенных на странице. И занятия, связанные с подготовкой к чтению, должны быть веселыми и приятными, чтобы ребенок усвоил, что «книги – наши друзья».

Что действительно важно для обучения чтению.

Как же мы пришли к тому, что многие родители свято убеждены в том, что они должны формально учить детей чтению еще до того, как те пойдут в школу? Профессор Холлис Скарборо из Рутгерского университета в Нью-Джерси, эксперт по чтению и связанным с ним проблемам, проливает свет на этот вопрос, когда пишет: «Всего 20 лет назад считалось, что обучение чтению не должно начинаться до начала формального обучения в школе. Соответственно проблемы, возникающие в связи с чтением, в основном считались чисто образовательными, не имевшими никаких корней в более раннем возрасте. Теперь же совершенно ясно, что умение читать – это процесс, который начинается в раннем дошкольном периоде, так что дети, поступающие в школу, обладают широко различающимися уровнями знаний и умений, относящихся к грамотности»[8].

Другие эксперты в этой сфере, такие как Сюзан Ньюман, доктор философии, бывший ассистент-секретарь по начальному и среднему образованию, и Дэвид Дикинсон, доктор философии, старший научный сотрудник Центра развития образования в Ньютоне, штат Массачусетс, добавляют, что «… перспективы зарождающейся грамотности, понимание того, что развитие грамотности начинается задолго до начала формального обучения детей, теперь в основном воспринимается как данность. Сегодня общее мнение таково… что дети выполняют критически важную когнитивную работу по развитию грамотности от рождения и далее до 6 лет».

Неудивительно, что мы с ума сходим! Нам ведь говорят – основываясь на результатах исследований, – что развитие подготовительных навыков для чтения начинается еще в младенчестве. Но что именно это означает, и что мы можем сделать, чтобы помочь своим детям развить эти навыки?

Ответ можно найти при тщательном изучении концепции «развивающейся грамотности». Этот термин вышел на сцену в образовательной литературе примерно 20 лет назад. Сущность его состоит в убеждении – поддерживаемом солидными исследованиями, – что умение читать не появляется внезапно, когда ребенок идет в школу: множество впечатлений, связанных с чтением, готовят ребенка к тому, чтобы он стал настоящим читателем. Даже само это словосочетание передает ощущение чего-то, что возникает постепенно, а не вдруг. Возросшее внимание к «предпосылкам» для чтения в школе – это благо, поскольку оно только помогает нам обеспечить своим детям необходимые виды опыта. А сделать это – непростая задача. По некоторым оценкам, 88 % детей, у которых возникают в 1-м классе проблемы с чтением, с большой вероятностью имеют те же проблемы и в 4-м классе. Но прежде чем поддаваться панике, учтите, что проблемы с чтением бывают только у 20 % детей. К сожалению, эти дети, как правило, происходят в основном из бедных семей, в которых доступ к книгам для них ограничен. Одна из причин проблем таких детей состоит в том, что родители либо вообще не читают им, либо читают недостаточно часто.

По сведениям Национальных опросов по домашнему образованию, проведенных в 1993 году, 78 % опрошенных родителей заявили, что читали своим дошкольникам 3 или более раз за неделю, предшествующую опросу. Это означает, что 22 % детей слышали чтение вслух не так часто. Была также обнаружена связь между уровнем образования матери и частотой «сеансов» домашнего чтения. Если у матерей за плечами была по крайней мере средняя школа, то вероятность того, что они будут читать своим детям, возрастала примерно на 20 % по сравнению с матерями, которые не завершили свое среднее образование. Как ни парадоксально, более низкий уровень образованности сочетался с большей склонностью к заучиванию названий букв, слов или чисел. Матери, получившие лучшее образование, не так настойчиво добивались зазубривания и чаще читали детям, чем матери с низким уровнем образованности.

В ходе других исследований ученые пытались сузить пропасть между богатыми и бедными, чтобы выяснить, может ли интенсивная языковая подготовка и развитие грамотности у детей бедняков помочь им научиться читать. Их открытия показали, что готовым рецептом для дальнейших успехов в обучении чтению является пример учителей и воспитателей, которые показывают детям, как использовать речь, чтобы выразить себя и быть понятым, плюс чтение вслух и обсуждение с детьми содержания книг. Например, проект «Азбука» в Северной Каролине проводил исследование детей и подростков в возрасте от 5 до 21 года. Некоторые из них получали интенсивную подготовку в развитии речи и навыков чтения, другие – нет. Обнаружили ли исследователи какие-то различия между такими группами? Да! Дети, принимавшие участие в развивающих программах, не только лучше справлялись с чтением, когда поступали в школу; они также продолжали демонстрировать преимущества по отношению к своим сверстникам в течение всего обучения, вплоть до старших классов. Эти дети не бросали школу, не закончив обучения, и даже вступали в брак позже, чем их друзья, которые не участвовали в развивающих программах. У кого-то еще остались сомнения по поводу долгосрочных преимуществ таких программ? Однако если исключить крайности, подобные этим, большинство детей получают необходимый опыт развития грамотности каждый день, как дома, так и в дошкольных учреждениях.

Строительные блоки чтения.

Прежде чем дети начнут читать, им необходимо развить четыре базовые способности. Главной из них является хорошее владение языком. Если вы когда-нибудь пытались читать на иностранном языке, то сразу же поймете важность знания языка для умения читать. Во многих традиционных еврейских школьных программах, где обучение ведется на иврите, детей учат «произносить вслух» буквы, которые напечатаны на странице. Многие считают, что таким образом они читают на иврите. Но действительно ли это чтение? Нет, на самом деле дети просто увязывают звучание буквы с самой буквой и достаточно часто не имеют представления о том, что означает данное слово или фраза. Чтобы идти от изображения к значению – а ведь это и есть цель истинного чтения, – необходимо вначале как следует овладеть языком. Это включает наличие хорошего словарного запаса, возможность рассказать историю и понять, как звуки складываются в слова («фонологическое осознание»). Но даже этого еще недостаточно. Чтобы научиться читать, детям также необходимо знать «письменный код» – буквы, из которых складываются слова, и слова, которые складываются в предложения и связные истории.

Словарный запас.

Чтение лишь дополняет языковую систему, которая у детей уже имеется. Это означает, что американскому малышу легче читать по-английски, чем по-румынски. Это также означает, что ребенок, который в совершенстве владеет речью, будет иметь преимущества, когда дело дойдет до чтения. Почему? Потому что, «переводя» печатное слово, читатель формирует связные идеи, которые выходят далеко за пределы страниц данной книги.

Дети, имеющие более широкий словарный запас, как правило, извлекают наибольшую пользу из раннего чтения. На самом деле объем словарного запаса – это самый верный предсказатель последующего развития способностей в области чтения и грамотности. А лучший способ расширения словарного запаса – это говорить, говорить, и еще раз говорить. Однако родителям нет никакой необходимости сознательно вводить сложные слова, когда они разговаривают с детьми. Это происходит автоматически в процессе общения. Исследования обнаружили, что, даже не сознавая того, родители соотносят свою манеру речи с уровнем развития ребенка. Причем, похоже, они практически всегда действуют с небольшим опережением. Так что если, например, ребенок разговаривает преимущественно предложениями, состоящими из трех слов, родители склонны добавлять к своим предложениям одно-два слова, но не говорить целыми параграфами, как в разговорах с другим взрослым.

Мастерство рассказчика.

Умение выпаливать отдельные слова, встречающиеся в печатном тексте, – это еще не чтение. Это может сделать и робот. Обширный словарный запас важен, но это еще не все. Второй критически важный навык для умения читать – это мастерство рассказчика. Оказывается, умение рассказывать истории – это один из мостиков, которые помогают детям перейти от устной речи к чтению.

Ряд исследователей занимались рассмотрением отношений между мастерством рассказчика и чтением. Во-первых, мы знаем, что язык, который мы используем в историях (известный как повествовательный дискурс), – это навык, который развивается у детей с течением времени. В своей чудесной книге «Истории, которые рассказывают дети» профессор Сюзан Энгель из Уильямс-колледжа в городе Уильямстаун, штат Массачусетс, одаривает нас полузабытым искусством рассказывания историй и показывает, как этот навык развивается у детей. Она приводит, например, одну историю, рассказанную двухлетним ребенком своей матери: «Мы играли в „кошелек или жизнь“. Мне дали конфету, большой красный „чупа-чупс“, и я потерял шапку».

В качестве контраста она приводит следующую историю, рассказанную пятилетним ребенком, – историю гораздо более развитую и подробную.

Некоторые исследователи сосредоточивались на том, какие именно изменения происходят в так называемой нарративной, или сюжетной грамматике. Например, по мере того как дети становятся старше, они добавляют больше элементов в структуру рассказа. История двухлетнего ребенка, приведенная выше, имеет завязку и концовку, но ей недостает тех деталей, которые присутствуют в истории пятилетнего ребенка. Хорошая история включает в себя вступление, которое обрисовывает обстановку и некоторых персонажей, постановку некоторой проблемы, цель, сценарий, благодаря которому действующие лица осмысленно движутся к цели, а также концовку, в которой персонажи достигают цели. К 9 годам, т. е. примерно к 3-му классу, в рассказах детей присутствуют все эти компоненты. В возрасте 2 лет, когда дети только начинают рассказывать истории, нам приходится интерпретировать их рассказы, чтобы уяснить, что именно наши дети пытаются нам сказать.

По мере взросления ребенка становится более изощренной не только структура его рассказов, но и язык. Истории двухлетнего ребенка часто сосредоточены на местоимении «я», в то время как детям постарше легко рассказывать истории о других людях или о вымышленных персонажах. Старшие дошкольники, начиная с возраста 4–5 лет, также используют соединительные элементы языка, например одиночные союзы «и», «но» и даже связки, например «если… то».

Какое все это имеет отношение к чтению? Ряд исследований обнаруживает, что умение рассказывать истории непосредственно связано со способностью научиться читать. Когда вы рассказываете хорошую историю, вы снабжаете слушателя всеми структурными и речевыми компонентами, которые нужны ему, чтобы интерпретировать сказанное вами. Слушатель должен быть способен следить за вашей историей и «улавливать» ее. Это очень сильно отличается от языка, который мы часто применяем в разговоре с друзьями или с детьми. Разговаривая с людьми, которых мы хорошо знаем и с которыми делим часть своего опыта и информации, мы можем оставить «за кадром» все детали, которые заняты в описании сцены действия и обеспечивают структуру истории. Мы можем просто говорить, зная, что нас поймут.

К счастью, детям от природы свойственно получать удовольствие от рассказывания историй, и мы можем многое сделать, чтобы развить их способности. Профессор Энгель предлагает ряд практических стратегий. Прежде всего она напоминает нам, что необходимо внимательно слушать. Дети часто говорят важные вещи, и к ним следует относиться как к таковым. А мы часто слушаем вполуха или вообще пропускаем мимо ушей личные истории и важные события, которыми дети пытаются с нами поделиться. Профессор также предлагает нам реагировать по существу. Задавайте вопросы и слушайте ответы с целью понять ребенка, а не поправить. И наконец, сотрудничайте: самые лучшие истории получаются, когда мы работаем вместе с детьми, распространяя сказанное ими. Поступая таким образом, вы моделируете стиль, который поможет вашим детям овладеть языком, который мы используем, когда рассказываем истории.

Фонологическое осознание, или «Ты имеешь в виду, что слова сделаны из звуков?».

Мы уже установили два аспекта языка, которые образуют основу для развития грамотности, а потом и чтения: это словарный запас и мастерство рассказчика. Третий компонент называется фонологическим осознанием. Мы пользуемся фонологическим осознанием, когда можем выделить звук «б» в слове «болт» или звук «л» в слове «полено». На самом деле для маленьких детей это очень сложная задача.

Слова языка состоят из звуков – звуков еще меньших, чем слоги, которые называются фонемами. И эти самые фонемы являются звуками, которые соединяют произношение с буквами алфавита (дополнительная трудность – то, что звуков в языке больше, чем букв). Дети проводят много времени, пытаясь играть с речью и изолировать эти фонемы. Но они не очень-то в этом преуспевают, пока им не исполнится по крайней мере 4–5 лет. Ребенок может начать с того, что ему понравятся рифмы, в которых варьируются начальные фонемы, например «кот – рот – вот». Позже он проявляет интерес к забавной звуковой «путанице»: «ватрушка – во-рту-шка», «скрипичный ключ – клипичный скрюч». В этих примерах дети пытаются разобрать язык на составные части, стараясь понять, как он устроен.

Но как вообще ребенок приходит к пониманию того факта, что слово «кот» составлено из 3 различных звуков? Задумайтесь об этом на минутку. Устная речь для нас совершенно прозрачна; мы не обращаем внимания на звуки, которые ее составляют. Разговаривая с человеком, мы фокусируемся на значении того, что он говорит. Единственный момент, когда мы замечаем звуки языка, – это когда разговариваем с человеком с иностранным акцентом (или с ребенком): тогда нам уже приходится выяснить, каким образом этот человек использует звуки, чтобы понять его (например, японцы, не имеющие звука «л», произносят его как «р»!). Если устная речь для нас настолько прозрачна, тогда как же дети «вычисляют», что слова состоят из отдельных элементов? Освоение речи – это только начало. Когда ребенок начинает говорить, ему приходится объединять отдельные звуки, или фонемы, которые составляют слово, чтобы произнести их. Но ребенок не сознает, что делает, когда произносит слово. Чтение же требует, чтобы ребенок начал осознавать тот факт, что печатное или письменное слово составлено из звуковых элементов (фонем). Это требует более глубокого уровня осознания языка – то есть фонологического осознания.

Поскольку фонологическое осознание – это предпосылка умения читать, выяснить, когда именно дети развивают в себе это осознание, – значит заполучить важный ключ к пониманию того, как мы можем ими руководить. Но откуда нам знать, развилось ли уже у ребенка фонологическое осознание? Некоторые исследователи предлагают маленьким детям манипулировать со словом или анализировать его звуки. Например, ребенка можно попросить: «Скажи „топ“. А теперь снова произнеси это слово, только без звука „т“». Или: «Скажи „ключ“. А теперь произнеси это слово снова, но убери звук „ч“, а вместо него вставь звук „в“. Что получится?» Однако один из самых блестящих подходов был разработан ныне покойной Изабель Либерман из лаборатории Хаскинса в НьюХейвене, штат Коннектикут, которая изучала фонологическое осознание в 1970-х годах.

В ходе экспериментов доктора Либерман четырехлетним детям вручали палочку, а потом просили стукнуть ею по столу столько раз, сколько звуков они услышат в заданном слове. Затем каждому ребенку читали вслух (по одному) 42 односложных слова, каждое из которых состояло из 1–3 фонем. Далее доктор Либерман тестировала другую группу четырехлетних детей, прося каждого выполнить то же задание, только уже со слогами. На этот раз детям зачитывался список из 42 слов, состоявших из 1–3 слогов. Например, доктор Либерман могла попросить ребенка: «Сколько частей ты слышишь в слове „ракета“?». Показателем умения справляться с такими задачами для Либерман была серия из 6 правильных ответов подряд.

Каковы же были результаты? Четырехлетние дети, проходившие тест на фонемы, не ответили правильно ни на один вопрос. Зато примерно половина четырехлетних справилась с задачей на слоги. Тот факт, что дети гораздо лучше справлялись с задачей на слоги, нежели на фонемы, ведет к двум выводам. Во-первых, это означает, что дошкольники умеют играть в эту игру, когда единица анализа (слог) достаточно велика, чтобы они могли ее заметить. Во-вторых, это показывает, что дошкольники недостаточно чувствительны к индивидуальным звукам (фонемам), из которых состоят слова.

Как же справлялись с этими заданиями дети, посещавшие детский сад? В слогах преуспела почти половина из них; в фонемах – только 17 %. Вероятно, вы подумали: «Но поскольку обучение чтению начинается в 1-м классе, нам следует ожидать, что все первоклассники должны справиться с тестом на фонемы и слоги». И действительно, почти все первоклашки справились с тестом на слоги.

Однако, что удивительно, лишь 70 % из них смогли пройти тест на фонемы! Даже начало обучения чтению пока еще не заставило 30 % детей осознать тот факт, что слова состоят из отдельных звуков.

Доктор Либерман дождалась следующей осени, чтобы проверить, связано ли выполнение детьми задачи на фонемы с тем, насколько хорошо они справляются с чтением. Она обнаружила, что дети, входившие в число трети лучших в классе по чтению, поголовно справились с тестом на фонемы. А из тех детей, кто провалил тест на фонемы, половина принадлежала к наиболее слабой в навыках чтения части класса. Ни один из них не входил в треть лучших. Это мощный индикатор того, как фонологическое осознание важно для успехов в чтении.

На сегодняшний день очень многие другие исследования подтвердили эти открытия. Теперь уже ясно, что недостаток фонологического осознания – одна из ведущих причин проблем с чтением. Мы также знаем, что дети, обладающие таким осознанием, лучше читают. Хотя мы и не можем точно определить, когда это осознание начинает брезжить в разуме детей, мы знаем, опираясь на множество научных данных, как помочь детям обрести фонологическое осознание. В основном – путем детской игры! Эту концепцию невозможно объяснить дошкольнику так, чтобы ваши слова имели для него смысл, но вы, безусловно, можете играть в игры, которые ее иллюстрируют.

Короче говоря, чтение опирается на язык. Прочное языковое основание, заключающееся в обширном словарном запасе, мастерстве рассказчика и фонологическом осознании, является фундаментом развивающейся грамотности. Но, конечно, чтение – это не только язык; это еще и знания о самом печатном тексте.

Внимание: чтение!

Следующая часть нашей истории переходит от того, что дети знают в языке, к тому, что они знают о письменном коде. Почему мы называем запись речи кодом? Как устная речь составлена из звуков, которые сами по себе бессмысленны, так и письменная речь состоит из «закорючек» на странице, которые сами по себе бессмысленны. Только когда ребенок взламывает этот код и обнаруживает, что «закорючки» имеют определенное значение, он может научиться читать. Как же дети взламывают код письменной речи? Откуда они узнают, что в ней зашифрованы значения?

Прежде чем мы взглянем на обучение чтению с точки зрения вашего ребенка, нам необходимо задаться вопросом: что требуется для того, чтобы научиться читать? Представьте, что вы берете в руки книгу, написанную на языке, с которым вы незнакомы, например по-гречески или по-китайски. Что вам потребуется для того, чтобы научиться читать эти непонятные значки?

Прежде всего вам понадобится умение отделять буквы друг от друга. Если вы не можете отделить один знак от следующего, как тогда вы прочтете слова? Далее необходимо узнать, какому звуку соответствует каждая буква или группа букв. Ведь чтение – это, в сущности, перевод печатного текста в устную речь, даже если этот перевод происходит молча и только «в голове». Стоит нам как следует усвоить этот навык – и мы почти перестаем сознавать, что мысленно озвучиваем слова. Еще вам нужно знать, как объединять буквы и обозначаемые ими звуки в слова, сливая их вместе. Хотя нам, взрослым, это дается без усилий при условии, что текст написан на нашем родном языке, – не так-то легко будет это сделать, к примеру, с греческим текстом; а ведь именно этому приходится учиться нашим детям.

У этой головоломки есть еще один фрагмент. Еще до того как вы начнете идентифицировать буквы или значки, необходимо знать, в каком направлении движется незнакомый текст. Может быть, так же, как в английском, – слева направо. А может быть, его следует читать сверху вниз (как китайские иероглифы) или справа налево (как иврит). Сливать воедино буквы и звуки, если вы этого не знаете, невозможно. И наконец, необходимо знать, в каком направлении переворачивать страницы книги. Англичане читают книгу с начала к концу, верно? Так вот, то, что для нас – начало, для других языковых групп – конец! На иврите читатель начинает с того места, которое по-нашему является концом книги. Удивительно – и как мы только сумели сложить вместе все фрагменты этой головоломки таким образом, что к концу первого класса школы могли читать маленькие книжки совершенно самостоятельно?! И как мы вообще отыскиваем значения всех этих кажущихся бессмысленными закорючек?

Путешествие в страну чтения.

Давайте пройдем тем же маршрутом, которым путешествуют дети, когда им приходит время искать брод через эту великую реку. По мере усвоения научных данных и понимания того, что составляет это понятие – «чтение», вы, хочется верить, сможете сбросить напряжение и признать, что большую часть действий, необходимых для задания импульса развивающейся грамотности, вы уже совершаете. Так что отложите в сторону свою кредитку, достаньте библиотечный абонемент, ноги в руки – и присоединяйтесь к нам на пути открытий, ведущем к чудесам печатного мира.

Когда малыши начинают понимать, что представляют собой книжки с картинками?

У вас только что появился восхитительный малыш, и хотя вы пока еще малость не в себе от радости, наверное, вам уже случалось обратить внимание (в перерывах между кормлениями), что некоторые из ваших знакомых, заглянув на огонек, дарят вашему семейству детские книжки. И вы задаетесь вопросом: а когда же ребенок будет готов принять эти подарки? С рождения и до 6 месяцев ваш малыш будет интересоваться книгами ровно в той же мере, что и любыми другими ярко раскрашенными предметами, которые его окружают. К концу первого полугодия у вас даже будет порой возникать ощущение, что он прислушивается, когда вы читаете ему какую-нибудь простенькую книжицу. Но гораздо чаще малыш предпочтет пробовать книги «на зуб», исследуя их, как и все остальные предметы, ртом. Один из вопросов, который у вас появится, – видят ли малыши книги так же, как мы? К примеру, понимают ли они, что картинки в книжках – это не то же самое, что реальные предметы?

Профессор Джуди Делош, ныне работающая в Виргинском университете, и ее коллеги из Иллинойского университета изучали реакции двух групп малышей – 9-месячных и 19-месячных – давая им книги с картинками. 9-месячные детки трогали, тыкали пальчиками и гладили картинки, как будто они были настоящими предметами. Многие очень настойчиво пытались схватить картинку, словно стараясь вытащить ее со страницы. Профессор Делош пришла к выводу, что «попытки физически ухватить картинку помогают ребенку начать мысленно схватывать истинную природу предметов». Иными словами, именно неудачные попытки вытащить изображение со страницы учат детей тому, что картинки – это не настоящие предметы, а только их изображение.

Однако к 19 месяцам дети уже не пытаются схватить картинку, они больше указывают на нее пальчиком. Цель указывания пальцем – выделить предмет, обратить на него внимание. Указывание пальцем – это не то же самое, что попытка выхватить картинку из книжки; оно обнаруживает более зрелое понимание двумерной природы картинки.

Но не думайте, что к 19 месяцам дети уже понимают все, что им необходимо знать о картинках. Для того чтобы действительно разобраться в природе изображений, ребенку понадобится несколько лет. Например, дошкольникам еще не вполне ясно, что картинки не обладают свойствами настоящих предметов. Если задать дошкольнику вопрос, будет ли холодной на ощупь фотография мороженого, если к ней прикоснуться, дошкольник ответит утвердительно. Ребенку также потребуется не один год, чтобы осознать условные обозначения, которые мы используем, чтобы обозначить на картинках движение, – например, мелкие штрихи вокруг суставов бегущего человечка.

Немного позже (на втором году жизни) некоторым детям (тем, кто в состоянии довольно долго просидеть неподвижно) нравится слушать, как им читают книги. Они даже начинают узнавать знакомые предметы или людей на страницах книг и пытаются переворачивать страницы. С другой стороны, они могут также пытаться выдирать страницы из книг (это вечный источник семейных скандалов). Именно поэтому книжки из плотной ткани и картона минимизируют эту проблему и уменьшают количество возможных ссор.

К этому времени малыши уже умеют сидеть самостоятельно и в течение некоторого времени «читать» книгу. У них может появиться любимая книжка, которую они просят прочесть снова… и снова… и снова.

В этом возрасте, когда вы даете малышу книжку, он, как правило, уже знает, где у нее верх и низ и как она открывается. Вообще-то это умение – часть теста на подготовку к чтению, который разработала профессор Мэри Клэй из Университета Оукленда в Новой Зеландии. Он называется «Представление о печатном тексте». Этот тест состоит в том, чтобы дать ребенку книгу и выяснить, что он о ней знает (наряду с прочими представлениями).

Понимает ли ребенок, что слова читаются слева направо? Знает ли он, в какую сторону надо переворачивать страницы? Сознает ли ребенок, что история получается из слов, а не из картинок? Общие баллы, полученные детьми за ответы на подобного рода вопросы, соотносятся с их успехами в чтении – помимо и сверх их знаний о печатном тексте.

Почему это так? Вероятно, потому, что успешное выполнение этого теста указывает, что детям много читали, и они хорошо знакомы с книгами.

И вообще, что такое слова? И, если уж на то пошло, что такое буквы?

Теперь, когда ваш ребенок читает книги вместе с вами, он наверняка обращает внимание и на картинки, и на слова, напечатанные на странице. Вы, вероятно, заметили, что много разговариваете о картинках, когда читаете ему. А примерно в 2 года детей явно начинает интересовать и текст. Маленькие американцы уже в 2,5 года распознают названия брендов. Как нам бывает приятно (хотя и не всегда!) видеть, что наши малыши научились узнавать слова «Макдоналдс» и «Бургер Кинг»! Однако как способность «прочесть» слова на развивающих карточках не означает, что малыш действительно умеет читать, так и способность узнать знакомое название бренда тоже не говорит о том, что ребенок читает вывески – на самом деле он просто в состоянии отличить текст (буквы и слова) от картинок, образов или символов. Когда же дети начинают понимать, что является текстом, а что не является? Мы прошли долгий путь вместе с профессором Линдой Лавин из Кортлендского государственного университета в Нью-Йорке в попытке ответить на этот вопрос.

Для своего эксперимента профессор Лавин создала карточки, на каждой из которых были изображения одного из 4 типов: картинки; буквы или слова английского языка (написанные от руки или напечатанные); текст на другом языке, например на иврите или китайском; а также не несущие смысловой нагрузки абстрактные узоры. Затем она провела индивидуальное тестирование детей от 3 до 6 лет, которые до эксперимента не обучались чтению. Каждого ребенка просили положить карточки с текстом в игрушечный почтовый ящик, а все остальные – в другой контейнер. Когда ребенок заканчивал выполнение задания, профессор Лавин просила его назвать, что изображено на каждой карточке. Таким образом она обнаруживала, могут ли трехлетние дети (а также дети постарше) отличить текст от других изображений на бумаге. И что же она обнаружила?

К 3 годам дети могли отличить настоящий текст (как на английском, так и на иврите) в 86 % случаев. К 4 годам этот результат улучшался до 90 %, а к 5 – до 96 %. Когда она просила детей назвать, что конкретно изображено на карточке, ни один из них не мог прочесть слова, а многие даже не могли назвать 3 основные буквы, использовавшиеся в наборе. Однако все дети сумели правильно назвать карточки с картинками, и ни один из них не назвал картинку «текстом».

Как дети это делают? Откуда они знают, например, что текст на иврите – это действительно текст? Должно быть, они умеют отличать тот набор качеств, который характерен для букв английского языка, и экстраполируют свое знание на иврит. Это просто поразительно, учитывая, что никто не говорил детям: «А теперь обрати внимание, что буквы состоят из прямых и изогнутых линий и порой создают связки (слова)»! Дети выяснили это самостоятельно. Как они это сделали? А вы подумайте о нашем обществе и о вездесущности в нем печатного текста. Бытовой текст, как его называют, присутствует повсюду – от коробок с овсяными хлопьями до уличных знаков и упаковок товаров в супермаркете. Дети, которые постоянно видят перед собой текст в больших количествах, похоже, анализируют паттерны, которые его составляют, – и делают это самостоятельно, без всякого конкретного обучения со стороны.

Из кросскультурной работы, проделанной профессором Лавин, мы знаем, что обстановка, в которой находятся дети, жизненно важна для наступления того момента, когда они начнут отличать текст от других видов изображений. Профессор Лавин поехала в Мексику, где провела изобретенное тестирование с помощью карточек сначала в глухой деревне, а потом и в крупном индустриальном городе в штате Юкатан. Что интересно, по результатам маленькие мексиканцы отставали от американцев, особенно те из них, которые росли в сельской местности, где не так-то часто встретишь уличные знаки и вывески или продукты питания в заводских упаковках.

Эти открытия говорят нам о двух важных для развивающейся грамотности моментах. Во-первых, дети самостоятельно усваивают множество сведений об «устройстве» письменного текста. Дети к концу второго года жизни, постоянно видящие вокруг себя печатный текст, уже могут отличить картинки от букв без всякой помощи извне. Дети по природе своей склонны искать и находить паттерны; они не дожидаются, пока им растолкуют разницу между буквами и картинками или узорами. Они самостоятельно открывают для себя те черты, которые свойственны буквам, и переносят это знание на другие текстовые системы. Во-вторых, мы узнали, насколько критически важна среда, в которой растет ребенок. Да, конечно, дети – охотники за паттернами, но ведь им в конце концов необходима точка приложения своих поисковых навыков. Если в окружающей обстановке текста много, ребенок опознает отличительные признаки текста значительно раньше, чем если его нет вообще или слишком мало. Если детям читают вслух, если они постоянно видят перед собой печатные материалы, они многое узнают о книгах, буквах и тексте еще до того, как пойдут в школу. Это и есть развивающаяся грамотность.

Важно ли знание названий букв для умения читать?

Масса споров возникает вокруг вопроса о том, следует ли заставлять детей заучивать названия букв. Ведь ребенку, наверное, недостаточно уметь проводить различие между буквами и картинками? Может быть, ему необходимо знать, как мы называем ту или иную букву? Иными словами, вопрос стоит так: важно ли уметь назвать букву А буквой А, чтобы научиться читать? Президент Джордж Буш считает именно так, и знание названий букв стало ключевым компонентом его инициатив в области раннего обучения. Вот цитата из речи, произнесенной им в Пенсильванском государственном университете:

Коль скоро буквально сотни исследований ясно и недвусмысленно показывают, что знание названий букв и обозначаемых ими звуков связано с успехами в обучении чтению, – в чем же кроется подвох? Некоторых деятелей образования беспокоит, что на дошкольников будет оказываться нездоровое давление. Наихудший сценарий – это если программы будут требовать простого зазубривания названий букв и обозначаемых ими звуков, а не сосредоточиваться на богатой и разнообразной деятельности по развитию грамотности. 3-4-летние дети не должны писать в рабочих тетрадях и заниматься зубрежкой. Их следует вовлекать в настоящее развитие грамотности, занимаясь с ними чтением, письмом, речью и слушанием. Педагоги боятся, что все это оттеснят на второй план зубрежка и практические упражнения с буквами. Их тревога все усиливается в нынешней атмосфере, делающей упор на тесты и стандарты. Как сказала профессор Кэтрин Сноу, ведущий исследователь грамотности в Гарвардском университете, «чтение – это определенно не только знание букв. В конце концов, букв всего-то около трех десятков. А чтение – это нечто гораздо большее».

Полезно также задуматься о том, что это на самом деле означает – когда ребенок может назвать буквы алфавита. Главным образом это немного помогает ему читать. Почему? Потому что названия некоторых букв звучат так же, как и звуки, обозначаемые ими в словах. Например, буква «а» звучит одинаково во всех словах, где она есть. Однако названия других букв никак не напоминают обозначаемые ими звуки – например, «твердый знак» или «и краткое». Или возьмем звучание букв «т» и «с» в словах «литься» или «бьется». Так почему же нам кажется, что знание названий букв так прочно связано с успехами в чтении?

Имеет значение не знание названий букв как таковое, ведь даже дети с проблемами в чтении часто могут их назвать. Просто если дошкольники знают названия букв, это обнаруживает еще один факт из их опыта: это дети, которым много читали, на долю которых выпало большое количество занятий, связанных с развитием грамотности.

Заучивание названий букв для них было естественным спутником множества занятий по подготовке к чтению. Потому-то и неясно, влияет ли на качество чтения знание названий букв само по себе, без участия всех описанных нами замечательных речевых и неформально развивающих грамотность упражнений. Заучивание названий букв происходит в контексте занятий, связанных с развитием грамотности; оно не должно быть целью само по себе.

Каков наш совет? Продолжайте читать и обеспечивать детям литературный опыт, побуждающий их искать доступ к информации о буквах и словах. Возможно, когда вы выясните, как много они уже знают, это вас приятно удивит.

Какие звуки обозначают буквы? Звуко-буквенные соответствия.

Знание названий букв – это только половина дела, но понимание того, какой звук обозначает данная буква, еще важнее. И, как мы уже говорили, понять это бывает не так-то просто, поскольку далеко не все звуки совпадают с названиями букв. Более того, порой одна буква обозначает разные звуки (например, гласные «е», «о» в безударных слогах или согласные «б», «в», «г» в слабой позиции и т. д.).

Дети должны связывать буквы, которые они видят, с фонемами – звуками, которые составляют слова. Это непростая задача, поскольку букв в языке значительно меньше, чем обозначаемых ими звуков. Более того, знание названий букв не помогает сливать или объединять отдельные звуки в слово при чтении. В конце концов, даже если вы трижды подряд довольно быстро произнесете «эм-а-эм-а», слово «мама» у вас все равно не получится. Вы будете произносить некий четырехсложный вариант этого слова. Установление связей между буквами и обозначаемыми ими звуками называется нахождением звуко-буквенных соответствий. Этот шаг – ключевой ингредиент успешного чтения. Ребенок, который может связать между собой букву и звук, взламывает код и может перевести написанный текст в речь, которой он уже овладел. С этого момента ребенок может извлекать из текста его истинное значение.

Ты имеешь в виду, эти буквы что-то значат?

Когда ребенок спрашивает вас: «Как это читается, мама?» – он подходит к чтению и книгам с совершенно новой точки зрения. Этот вопрос сигнализирует о большом шаге вперед. Теперь ваш ребенок усвоил идею о том, что странные закорючки на странице ведут к неким значениям! Он и прежде знал, что картинки в книжке забавны и информативны, но теперь начинает догадываться, что теми же качествами отличается и печатный текст. Текст может рассказывать истории так, как этого часто не могут сделать даже картинки!

Подумайте о том, что узнают ваши дети о чтении. Они узнают, что текст в книге соответствует словам, которые произносят взрослые. А также – что текст несет в себе большую часть истории, чем картинки. Эти значительные открытия вносят свой вклад в развивающуюся грамотность.

Что это ты делаешь с бумагой – просто забавно двигаешь рукой?

Развивающаяся грамотность включает в себя не только чтение, но и письмо. Когда у детей появляется желание писать, как нам следует относиться к их достойным восхищения (хотя порой и смешным) письменным опытам? Одно из подготовительных занятий, которые дети по-настоящему любят, – чертить каракули на листе бумаги. Но если вы – скептик, то можете задаться вопросом: делают ли это дети потому, что им хочется увидеть оставляемые ими на бумаге следы, – или просто упражняют кисть и руку?

Мировая знаменитость, ныне покойный доктор психологии Джеймс Гибсон из Корнельского университета решил найти ответ на этот вопрос, изучая детей в возрасте от 15 до 38 месяцев. Представьте себе 16-месячную кудрявую Алисон, которая пришла в лабораторию доктора Гибсона со своей матерью Донной. Ассистент выдает Алисон планшет с бумагой и два пишущих устройства, одно из которых оставляет следы на бумаге, другое – нет. Устройства выдаются по очереди. Ассистент просто сидит рядом с секундомером, отмечая, как долго Алисон будет водить по бумаге каждым из устройств, и регистрируя все, что она скажет или сделает. Донна говорит ассистенту, что ее дочка до сих пор ни разу не брала в руки карандаш и что предложение участвовать в эксперименте ее удивило. Пока они болтают, Алисон получает первое из устройств – то, которое не оставляет следов. Она не пытается писать им на бумаге, просто рассматривает. Когда отведенное на эту часть опыта время заканчивается, ассистент забирает первое устройство и выдает взамен другое, которое пишет по-настоящему. Алисон поначалу просто размахивает им, а потом случайно задевает листок, на котором остается отметина. Девочка тут же замечает это и начинает активно водить карандашом по бумаге. Донна изумленно смеется. Ассистент говорит, что Алисон совершила «фундаментальный акт графической деятельности». Другие дети тоже проводили гораздо больше времени, рисуя карандашом, который оставлял отметины на бумаге. Они хотят видеть результаты своих действий!

Процесс «писания» доставляет детям такое удовольствие потому, что с его помощью они добиваются изменений в окружающем мире. Они берут девственно чистый листок бумаги и покрывают его красками и узорами – причем именно так, как им хочется. Это здорово повышает чувство собственной значимости ребенка, который привык то и дело слышать слово «нет». Он сам задает себе программу и выполняет ее по собственному желанию (конечно, пока чрезмерное воодушевление не заставит его использовать в качестве холста стены родного дома!). Он также разбирается (пусть и медленно), какую степень нажима ему нужно применять (помните работы первоклашек, которые они приносят домой с дырками на страницах? Это оттого, что дети слишком сильно налегают на ручку), как именно нужно ставить пальцы и руку, как добиваться появления прямых, а как – изогнутых линий. Очевидно, что все эти знания понадобятся детям в школе.

Написание слов и букв означает настоящий прогресс!

Со временем дети начинают пытаться изображать буквы. Они также усваивают представление о том, что из букв выстраиваются линейные предложения, и порой выводят последовательности небольших узоров, называя их буквами. Часто плоды собственных трудов вызывают у них бурную радость, поскольку они чувствуют, что приближаются к идеалу взрослого человека. Если ваш дошкольник, даже когда начинает писать по-настоящему, выводит буквы зеркально, или не в том порядке, или даже вставляет в слова картинки – не напрягайтесь. Со временем он выяснит, как устроен настоящий текст. И это можно использовать как возможность для обучения, рассказывая ему, чем отличается Е от 3. Возможно, с первых 17 раз ребенок этого и не запомнит – но со временем урок усвоится. Дети будут просить вашей поддержки и помощи. Делитесь ими радостно и щедро, всегда подчеркивая, какие дети молодцы, что так стараются.

Почему у детей возникают трудности с ориентацией букв, почему они путают Е с 3 даже после того, как пошли в школу? Потому что буквы – это единственная концепция, в которой ориентация имеет значение.

Задумайтесь об этом. Вы – это вы, и неважно, с какой стороны на вас смотреть, – слева, справа или даже сверху вниз.

То же относится и ко всем предметам в мире. На самом-то деле мы учимся игнорировать пространственную ориентацию, поскольку в противном случае не смогли бы узнать предмет, будь он повернут к нам другим боком. А потом приходит черед букв – и вдруг пространственная ориентация обретает значимость, и от того, в какую сторону повернута буква, меняется ее значение! Дети не сразу это понимают.

Поскольку такие ошибки свойственны большинству детей, не пугайтесь, что у вашего ребенка проявилась дислексия. Работая над теми буквами, в которых ориентация имеет значение, дети делают множество ошибок в чтении и назывании букв.

Когда к концу дошкольного периода жизни дети начинают писать по-настоящему, они часто изобретают собственные написания слов по их произношению. Какие варианты написания они создают – порой просто диву даешься (МАЛАКО или ПИРИХОТ – еще не самые причудливые)! Как к этому относиться? Вспомните анекдот о наполовину полном или наполовину пустом стакане. Да, их варианты написания неверны, но подумайте о том, что они нам говорят. Они демонстрируют, что дети используют алфавитный принцип и пытаются записывать слова звуками, которые обозначают буквы. Такие дети – не просто попугаи, которые зазубривают последовательность букв. Они используют возможности своего мозга.

Это помогает нам осознать масштабный прогресс, совершаемый детьми в понимании того, как устроены и работают слова. Подумайте о том, что им нужно сделать, чтобы выдать такое, собственного изобретения написание: они должны рассечь слово на звуки – а именно этого мы от них и хотим.

Им, например, приходится усиленно думать, прежде чем написать слово «код», заканчивать ли его буквой «д» или «т», и какая буква обозначает этот звук в данном случае. Это прекрасное упражнение как для правописания, так и для обретения фонологического осознания. Не поправляйте ребенка, просто наслаждайтесь процессом.

Если ребенок не будет против, перепишите то, что написал он, в правильном варианте большими разборчивыми буквами под его собственной версией. Но не заостряйте на этом внимание – только одобряйте старания ребенка.

Роль родителя в развитии грамотности.

Помните Рейчел и Ната из «Сказки о двух читателях», с которой начиналась эта глава? Основываясь на всех исследованиях, которые вошли в наш обзор, мы могли бы предсказать, что Нату будет проще научиться читать, чем Рейчел. Это не означает, что у Рейчел непременно возникнут проблемы. Просто она будет не настолько хорошо знакома с принципами устройства книг, структурой повествования и станет проявлять меньшую восприимчивость к компонентам, из которых состоят слова (т. е. фонемам). Возможно также, что ее словарный запас будет не так широк, как у Ната, который черпает его из диалогического чтения. Все это важно для процесса обучения чтению. Не работая с развивающими карточками, Нат в действительности участвует в гораздо более разнообразных занятиях, связанных с развитием грамотности, чем Рейчел.

Что означает наше предсказание? Оно не имеет никакого отношения к интеллекту ребенка. Скорее, различия заключаются в обстановке, в которой растут дети. Родители Ната стараются сделать так, чтобы книги доставляли ему удовольствие, позволяя использовать чтение вслух как возможность побольше узнать о своем мире. Мать Рейчел больше нацелена на механику чтения, подчеркивая значение названий букв. И тот, и другой ребенок обеспечены опытом развития грамотности, но в случае Ната связанные с ним события не только происходят чаще, но и приносят ему больше пользы, позволяя понять механизмы и функции книг и чтения.

Мы надеемся, что обзор исследований, приведенный в этой главе, даст вам возможность больше походить на родителей Ната, а не Рейчел, меньше уделять внимания механике и больше – обеспечению широты спектра и количественным характеристикам опыта, который ведет к развитию грамотности. Вы можете черпать свою уверенность в том, что чтение начинается не в первом классе. Напротив, все занятия по развитию грамотности, которые вы осуществляете дома со своим ребенком, и те, в которых он участвует в детском учреждении, помогают подготовить почву для будущего умения читать. Замечательное недавнее исследование, проведенное профессорами Моник Сенешаль и Джо-Анной Лефевр из Университета Карлтона в Оттаве (Канада), позволяет предположить, что конкретные виды опыта, которым мы обеспечиваем детей дома в тот период, пока они еще ходят в детский сад, может предсказать их результаты в области чтения в третьем классе. Совместное домашнее чтение, например, развивает речевые навыки, непосредственно связанные с фонологическим осознанием детей и их уровнем чтения в школе.

Действительно, хотя умение читать – это удивительное и блестящее достижение, вы еще до того, как ваш ребенок пойдет в школу, обеспечиваете его множеством необходимых инструментов, которыми он будет пользоваться, когда начнется формальное обучение чтению в классе. Мы выделили слова «в классе» потому, что именно там и должно происходить настоящее обучение чтению.

Дома же нам надо стремиться к балансу. Мы должны быть и партнерами по чтению, и наставниками наших детей. Мы должны сознавать, что чтение вслух, рисование, выведение на листе первых каракулей и постоянные диалоги – именно то, что необходимо нашим детям, чтобы научиться читать. Ваша задача – вовлечь ребенка в деятельность, способствующую развитию грамотности, чтобы подготовить его к последующему формальному обучению. Ваша забота – сделать чтение приятным и увлекательным занятием.

УСВОЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО.

Сделайте чтение неотъемлемой частью жизни – своей и вашего ребенка. Если вы делитесь с детьми своим энтузиазмом по поводу чтения, если они видят вас погруженными в книги или газеты, вы косвенным образом сообщаете им о важности чтения и о той радости, которую оно приносит. Для ребенка возможность услышать прочитанную вслух историю должна быть наградой, особенным и замечательным событием. Эмоциональная и физическая близость, которая сопровождает чтение книг детям, – это удовольствие для вас обоих, пусть даже вам порой трудно бороться с дремотой! И примиритесь с тем, что вас просят читать одну и ту же книжку в тридцатый раз. Даже не думайте пропускать страницы! Ребенок непременно поймает вас на этой хитрости. И помните, почему ему так хочется, чтобы вы снова и снова читали одну ту же книгу: ребенку приятно, когда что-то в его непредсказуемом мире – пусть это только текст книги – находится под контролем. Это же так здорово – знать, что будет дальше и иметь возможность самостоятельно заполнять паузы и пробелы! И, коль уж речь зашла о контроле, вообразите, каково это, когда можно зайти в библиотеку и самостоятельно выбрать себе книги. Это просто восхитительно!

Создайте среду, богатую материалами, развивающими грамотность. Текст присутствует повсюду, не только в традиционных детских книжках. Попробуйте окружить ребенка печатным текстом, используя творческий подход, например повесьте «алфавитные» магниты на холодильник. Можете быть уверены: ребенок попросит вас сложить из них его имя, а вы можете подыграть ему, попросив подобрать для вас буквы. Можно также выбрать на кухонной полке упаковку продукта с крупно выведенным названием и попросить ребенка выложить его название из букв на холодильнике. Помимо этого обеспечьте наличие большого количества писчей бумаги разных цветов и письменных принадлежностей на низкой полке, откуда малыш сможет их легко доставать. Кубики с буквами и цифрами – тоже отличный инструмент: из них можно строить башни, выкладывать слова, отыскивать на них все буквы, состоящие только из прямых или только из изогнутых линий… да мало ли что еще! Годится любая игра, поскольку все они способствуют знакомству ребенка с буквами и обозначаемыми ими звуками. Неплохим дополнением станет и маленький стенд, на котором вы вывешиваете детские поделки; так что, когда ребенок начнет писать – пусть даже его первые опыты будут не слишком похожи на письмо, – можно устроить выставку его достижений (и обставить это мероприятие как можно эффектнее).

Используйте алфавитные наклейки, чтобы помочь ребенку выучить буквы. А еще детям очень нравятся наклейки (их наклеивают на стены или в специальные альбомы). Можно написать на листке имя ребенка и попросить его воспроизвести написанное с помощью наклеек с буквами алфавита. А дальше настанет черед имен мамы, папы, всех родственников и соседей… Делая это, ребенок должен проанализировать буквы имени, чтобы выбрать подходящие наклейки. Учитывая то, что мы говорили о трудностях с пространственной ориентацией букв, эти игры типа «делай как я» обеспечивают ребенка практическими упражнениями по различению букв. Копирование букв имени с использованием наклеек – это, конечно же, не что иное как игра. Однако обратите внимание, насколько важны детские игры для развивающейся грамотности.

Заводите разговоры. Помните, что речь – это непременная часть богатой среды для развития грамотности. Занимайте ребенка разговорами и обязательно рассказывайте ему истории. Если дети не слышат историй, они не будут их рассказывать. Как только начинается чтение, речевые навыки детей оказываются существенно связаны с пониманием ими написанного. Это неудивительно: у детей, с которыми часто разговаривают и которым задают вопросы, требующие развернутых ответов, тренируются навыки понимания речи. И более обширный словарный запас ребенка говорит о том, что ему приходилось эффективно запоминать множество слов.

А еще можно вместе придумывать сказки. Начните сами: «Когда-то давным-давно жил-был на свете пес. Он родился в джунглях…» – и пусть ребенок продолжит повествование. В эту игру можно играть в машине и с участием нескольких игроков. Со временем ребенок будет брать на себя все большую ответственность за придание рассказу «плоти и крови». И чем фантастичнее будет получаться сказка – тем лучше! Детям также нравится заполнять пробелы в рассказах об их собственных приключениях: «А помнишь тот день, когда мы пошли на пруд и ты увидел…».

Играйте в игры со словами. Помимо образовательного значения словесных игр, в них еще и просто весело играть. Одна из таких игр – называть слова, начинающиеся с одного и того же звука. Мама или папа начинают, например, называть слова, начинающиеся со звука «б» – «бутылка», «бабушка», «булка», «брюки»… Затем ребенок продолжает список. Делайте это по очереди, пока не кончатся простые слова, а потом поразите ребенка каким-нибудь многосложным словом! Еще одна игра состоит в том, чтобы брать составные слова из двух более коротких слов, убирать одно из них и спрашивать ребенка, какое слово осталось. Так, родитель может сказать: «Что останется от слова „самолет“, если убрать „само“?» Ответ, разумеется, «лет». Также массу удовольствия и малышам, и взрослым доставляет чтение детских стихов с игрой звуков. Игра – это главный способ обучения детей. Вы можете помочь своему ребенку стать настоящим художником слова – в противоположность простому «речевому пользователю». И это повышает вероятность того, что дети будут исподволь обращать внимание на составные части слов – слоги и фонемы.

Занимайтесь диалогическим чтением. Комиссия по чтению Национальной академии образования США объявила, что чтение детям вслух – это «уникальная и наиважнейшая деятельность», обеспечивающая успех в обучении чтению. Но, оказывается, определенные виды чтения вслух гораздо эффективнее других развивают словарный запас и грамотность. Просто читать ребенку – недостаточно. Гораздо более эффективный подход – просить ребенка придумывать альтернативные концовки, связывать то, что изображено и написано на страницах книг, с его собственным опытом и разговаривать о встретившихся буквах и звуках. Такой тип чтения называется диалогическим.

Вы не знаете, с чего лучше начать? Исследователи, которые пустили этот термин в обиход, предлагают три основные стратегии. Во-первых, поощряйте ребенка к принятию на себя активной роли во время чтения. Активное обучение эффективнее, чем просто слушание. Пока ребенок очень мал, пусть указывает на конкретные картинки или называет то, что на них изображено. Когда он уже неплохо освоит речь, можно просить его угадать, как будет дальше развиваться сюжет, или поговорить о том, что чувствуют персонажи книги. Можно также задать ребенку вопрос, что случилось бы в сказке, если бы ее сюжет повернул в другую сторону (игра «придумай другую концовку»). Все это дает ребенку возможность думать, говорить, быть активным участником чтения книги.

Во-вторых, обеспечьте ребенка обратной связью. Она, безусловно, может принимать форму похвалы, например: «Отлично, Ирвин! Это действительно динозавр!». Но обратная связь – это еще и распространение сказанного ребенком. Ирвин, указав на картинку, сказал: «Динозавр!» Обратите внимание, как ответная реплика матери подхватывает реплику ребенка и повторяет ее, вставляя пропущенный элемент («это»). Распространение слов ребенка одновременно служит по крайней мере двум целям. Оно транслирует сообщение: «Я тебя слышу и уважаю твой вклад в наш диалог», а также дает ребенку возможность услышать то, что он сказал, в правильном варианте. Это называется моделированием и является мощным обучающим инструментом.

Наконец, продолжайте «повышать ставки» во время чтения книг. Когда ваш ребенок уже знает название предмета на картинке, спрашивайте, каково назначение этого предмета. Когда ребенок знает название всего предмета целиком, указывайте названия его частей. Вы всегда должны искать способы идти дальше (пусть маленькими шажками), чем ваш ребенок может шагнуть в одиночку. Благодаря такой поддержке ребенок будет развивать свои способности прямо на ваших глазах.

Превратите чтение в удовольствие! Если вы действительно хотите, чтобы уроки чтения не пропали даром, просто получайте от него удовольствие. Это самая важная наша рекомендация. Позаботьтесь о том, чтобы чтение книг доставляло ребенку истинную радость. Разговаривайте о прочитанных страницах и по очереди описывайте, что изображено на картинках. Такая смена ролей ужасно нравится дошкольникам. Можете совершать притворные ошибки. Дети любят поправлять взрослых: ведь их самих постоянно поправляют. А еще – следуйте за интересами ребенка. Если он хочет продолжительного разговора о каких-то событиях книги или о картинке, не обрывайте его. Используйте это как возможность втянуть ребенка в разговор.

Глава 6. Что такое интеллект?

Как здорово было бы жить в придуманном городке Озеро Вобегон в штате Миннесота, созданном фантазией Гаррисона Кейлора, ведущего популярной программы Национального общественного радио A Prairie Ноте Companion! В этом городе «все женщины сильны, все мужчины красивы, а все дети в своем развитии выше среднего».

Кейлор тыкает пальцем в самое больное место американцев – представление о том, что посредственности (особенно в области интеллекта) необходимо избегать любой ценой. Все мы хотим, чтобы наши дети были «выше среднего»! Это желание стало приобретать настолько экстремальные формы, что не так давно одна мать подделала результаты IQ-теста своего сына – и это привело к катастрофическим результатам. Как и большинство из нас, Элизабет Чапмэн хотела обеспечить своему ребенку все возможные шансы на успех в жизни. Увидев возможность сфальсифицировать результаты теста сына, она воспользовалась ею. Она превратила среднестатистического ребенка в гения, утверждая, что его IQ равен 298 баллам – это самый высокий результат IQ в истории! Когда этот обман раскрылся, журналисты писали о нем во всех изданиях. А сын Чапмэн, совершивший несколько попыток самоубийства, был помещен в психиатрическую лечебницу.

История Чапмэн – это крайность. Однако она отражает чудовищное давление, которое испытывают родители, пытающиеся найти способ гарантировать своему ребенку место в нашем нестабильном мире. Теперь считается, что, когда ребенок «нормальный», это недостаточно хорошо. Компании – производители продуктов питания выбрасывают на рынки детские смеси, чьи формулы дополнены жирными кислотами, которые якобы должны повышать уровень интеллекта. Одна из рекламных кампаний даже построена на утверждении о том, что ребенок, которого кормят этой смесью, гарантированно обретет «интеллект ученого»! А статья из «Нью-Йорк тайме» рассказывает читателям, что некоторые родители платят до 3 тысяч долларов, нанимая консультантов, которые помогут им пропихнуть своих детей в одну из немногочисленных частных школ Нью-Йорка, которые получили громкое прозвище детской Лиги Плюща. Более того, осенью 2002 года Джек Грабмэн, могущественный финансовый аналитик из Нью-Йорка, затеял грандиозную аферу с ценными бумагами с единственной целью – устроить своих детей в «правильный» детский сад!

Это озабоченность уровнем IQ и попытками гарантировать успехи ребенка в будущем просочилась в некогда беззаботный мир дошкольника, от которого нынче требуют прохождения IQ-теста, чтобы его допустили к обучению в некоторых детских садах. Дело дошло до того, что президент Джордж Буш категорически заявил, что мы должны тестировать всех четырехлетних детей, участвующих в программе Head Start, чтобы гарантировать, что их адекватно «учат».

И что же происходит с детьми, которые посещают дошкольные учреждения, ориентированные на достижения? Зачастую то время, которое они обычно посвящали творческим играм и самостоятельным открытиям, оказывается заполнено структурированными уроками и рабочими тетрадями. Многие охотно соглашаются приравнять обучение к тяжкому труду и жесткой регламентации, опасаясь, что их дети не смогут «соответствовать» будущим испытаниям, которые сулит им образование, – уже в детском саду!

В этой главе мы покажем вам, почему уровень IQ ребенка не играет заметной роли в определении его будущих успехов. Более того, когда вы узнаете, из чего состоит IQ-тест, вы вполне можете усомниться, действительно ли он адекватен для «измерения интеллекта», не говоря уже о его прогностических возможностях относительно шансов на успешную жизнь.

Общепринятое определение интеллекта гласит, что это – способность учиться, справляться с новыми ситуациями и трудностями или мыслить абстрактно. Проблема заключается в том, что как раз эти качества IQ-тест не отражает.

Перенесение фокуса внимания на уровень IQ детей также привело к представлению о том, что дети родителей среднего класса нуждаются в репетиторах и специальных программах обучения в дошкольном возрасте, чтобы максимизировать их уровень интеллекта. Однако, как вы увидите, прочитав эту главу, строгая академическая обстановка не является лучшей средой для обучения ребенка. Успешнее всего ребенок учится своими, детскими способами – через игру, социальное взаимодействие, исследование и радость, получаемую от своего окружения.

Побочные следствия сосредоточенности на IQ.

Сегодня родителей просто обязывают делать все возможное для повышения уровня интеллекта детей. Однако наше исследование показывает, что дети, в головы которых вбито больше фактов, не обязательно обгоняют своих сверстников в интеллектуальном отношении.

Кэти Хирш-Пасек работала с профессорами Мэрилу Хайсон из Университета Делавэра и Лесли Рескорла из колледжа Брин Мор, чтобы определить, действительно ли детские дошкольные учреждения с более строгой программой обучения выпускают более умных, счастливых и творческих детей. В этом исследовании участвовали 120 дошкольников. Часть их посещала более академически ориентированные заведения, а другая часть – более социально ориентированные. А затем мы выясняли, действительно ли дети, которые в четыре года знали больше букв и чисел, оказывались умнее, общительнее и креативнее в возрасте 5–6 лет. Каков же был ответ? Да, в пятилетнем возрасте эти дети действительно больше знали о буквах и числах, чем их сверстники. Однако лонгитюдное исследование, проведенное докторами Лесли Рескорла и Бетси Ричмонд, частным психотерапевтом из Ардмора, штат Пенсильвания, обнаружило, что дети в этих группах стали практически неотличимы от других, когда начали формальное обучение в школе. «Академически-ориентированные» дети не отличались более развитым интеллектом, чем их сверстники (проводились тесты на интеллект и творческий подход), зато проявляли меньше креативности и энтузиазма в учебе.

Успешным человека делают далеко не только результаты, показанные им в каком-то одном типе тестов. Психологи даже сумели определить, в каких областях люди с более высоким IQ «плавают» в задачах, с которыми хорошо справляются обладатели скромного IQ. Такие факторы как самосознание, самодисциплина, эмпатия и понимание по отношению к другим людям – все это части сложного комплекса, по которому можно судить об истинном уме и успешности.

Так как же IQ-тесты связаны с тем образом, который мы представляем себе, говоря об интеллектуально развитом человеке? И, что еще важнее, можем ли мы что-то сделать, чтобы облегчить интеллектуальное развитие своим детям? Хотите получить ответы – читайте дальше.

Кстати, а что это вообще такое – IQ?

В 1904 году французское правительство попросило психолога Альфреда Бине разработать тест, с помощью которого можно было бы определить, какие дети не способны учиться в обычной средней школе. Таких детей предполагалось направлять в специальные школы, программа которых оказалась бы им по силам. А все остальное, как говорится, история. Бине и его ученик Теофиль Симон разработали тест для индивидуального применения, который действительно прогнозировал степень успешности обучения ребенка в школе. Вот как проводится типичный IQ-тест для детей:

Восьмилетний Алекс сидит за столом напротив миссис Симпсон. Когда Алекс достаточно осваивается с обстановкой, миссис Симпсон начинает задавать ему вопросы в непринужденной, дружелюбной манере.

– Камень твердый. А подушка… какая подушка, Алекс?

– Мягкая.

– Хорошо, – неизменно одобрительно отвечает педагог-исследователь. – Сколько миллиметров в сантиметре, Алекс?

– Девять, – уверенно отвечает мальчик.

– Хорошо, – не моргнув глазом, отзывается миссис Симпсон, никак не показывая, что ответ неверен. Затем она показывает Алексу 4 картинки с изображением процесса наливания сока из кувшина в стакан. Уровни сока в стакане на всех картинках разные.

– Разложи картинки в правильном порядке, чтобы получился комикс, – просит она. Затем задает следующий вопрос: – Расскажи мне, а что такое ковер?

Это наиболее типичные вербальные задания. Другие задания требуют составить узор из кубиков или повторить по памяти ряд чисел, данных в случайном порядке.

Что такое коэффициент интеллекта?

Когда Бине создавал свой первый тест на измерение интеллекта, он выдвинул концепцию ментального возраста, потому что понимал, что уровень способностей детей бывает очень разным в зависимости от их возраста. Все мы знаем, что имеется в виду под словами «хронологический возраст». Но ментальный возраст связан с числом заданий в тесте на интеллект, которые ребенок выполняет правильно. Например, большинство семилетних детей в состоянии запомнить 7 цифр, данных в случайном порядке. А 8 цифр они уже запомнить не могут. Таким образом, данное тестовое задание проводит различие между детьми разных ментальных возрастов.

Коэффициент интеллекта человека равен его ментальному возрасту, разделенному на хронологический возраст и умноженному на 100. Если ментальный возраст соответствует хронологическому, тогда коэффициент интеллекта человека равен 100.

Начисление баллов IQ основано на сравнении с другими людьми. Чтобы сравнить набранные баллы, мы создаем график для определенного числа людей, каждый из которых получает определенное число баллов. И обнаруживаем, что этот график представляет собой так называемую нормальную кривую (кривую Гаусса) – он напоминает верблюжий горб. Этот график показывает, что большинство результатов скапливается вокруг центра кривой, формируя вершину «верблюжьего горба». Все люди, чьи результаты находятся в центре, набрали около 100 баллов по IQ. Большая часть результатов – 68 % – попадает в пределы между 84 и 116 баллами. Гариссон Кейлор был прав не только насчет Озера Вобегон, но и насчет всех остальных. У большинства людей действительно роскошный IQ! Семеро из 10 детей имеют похожие, нормальные результаты IQ. Только 1,5 % детей имеют результат выше 117 баллов, а еще 1,5 – результаты ниже 83.

Даже некоторые из людей, считающихся умственно отсталыми, набирающих в таких тестах менее 70 баллов, могут успешно жениться и выходить замуж, вести активную общественную жизнь и работать. Сам по себе IQ-тест не в состоянии предсказать, как именно человек адаптируется к своей окружающей среде. Не может он предсказать и того, кто добьется выдающихся успехов, а кто – нет.

Что это означает – быть одаренным?

Гении, бросая вызов стандартным IQ-тестам, живут собственной жизнью. Мать Эйнштейна не пользовалась развивающими карточками, как не делали этого и родители других одаренных детей. Как вы увидите из следующего примера, толку от карточек при воспитании гениев примерно столько же, сколько от козла молока.

Румынка Александра Нечита, когда ей было всего лишь 2 года, так увлекалась своими раскрасками, что родители стали беспокоиться, как бы девочка полностью не ушла в себя. Они перестали покупать ей раскраски, надеясь, что она станет прыгать через скакалку и играть со своими куклами и подружками. Теперь ее родители, давая интервью, говорят, что отобрать у нее раскраски – это было все равно что лишить ее кислорода. Она просто начала рисовать и раскрашивать собственные рисунки на листах распечаток, которые ее мать приносила с работы. Едва пойдя в школу, девочка начала всерьез заниматься живописью и хваталась за кисть, едва успев прийти с уроков домой. Теперь Александре 18 лет, она живет в Лос-Анджелесе. За одну неделю она может закончить несколько больших полотен величиной до 1,5 х 2 м. Ее картины, выдержанные в стиле современной живописи, продаются по цене до 80 тысяч долларов за штуку.

Да, у Александры есть настоящий дар. И люди одаренные не менее счастливы, чем любой другой человек, если верить всем исследованиям, которые проводились по этому вопросу. Какова связь между одаренностью и IQ? Как правило, если ваш IQ превышает 120 баллов и при этом у вас есть выдающийся талант в какой-то области, вас считают человеком одаренным. Одаренные дети часто бывают не по годам развиты: они начинают осваивать конкретную область деятельности раньше, чем их сверстники, и их обучение в этой области проходит с меньшими усилиями. Они также склонны учиться качественно иным способом, чем другие люди, и нуждаются в меньшей помощи взрослых. Если уж на то пошло, они даже часто оказывают сопротивление выраженному диктату взрослых, совершая открытия самостоятельно и решая задачи необычными, уникальными способами. А самое главное – они испытывают настоящую страсть к овладению той сферой деятельности, которая их интересует, и обладают выдающейся способностью к сосредоточению. Таких детей родителям не приходится заставлять. Они сами себя мотивируют.

Как пользоваться IQ.

Итак, мы кое-что выяснили о том, из чего складываются IQ-тесты, но какое реальное применение они себе находят (кроме возможности похвастаться результатами)? IQ-тесты, очевидно, связаны с тем типом обучения, который принят в нашей школе. Например, ваш третьеклассник Билли получает двойки и тройки. Учительница уверена, что ему трудно учиться. А вы всегда считали его довольно умным мальчиком и теперь недоумеваете, что же с ним не так. Вы проходите тест на IQ, и Билли показывает результат в 135 баллов, то есть выше среднего! И тут вам приходит в голову, что классы в его школе переполнены, а за последний год у него сменилось 3 разных учителя. Возможно, проблема связана со школой, учиться в которой ему недостаточно интересно или приятно. А может быть, скандальный бракоразводный процесс, через который вы только что прошли со своим супругом, повлиял на Билли больше, чем это проявляется внешне, и до вас доходит, что он, возможно, нуждается в неотложной эмоциональной помощи.

Чтобы проанализировать, как ребенок будет справляться со школьной программой, лучше IQ-тестов ничего не придумаешь (ну, разумеется, ведь для этого они и были разработаны!). Психологи сказали бы, что существует строгая «корреляция» между IQ и успехами в школе; количество баллов, набранных в IQ-тесте, будет связано с отметками, которые ребенок станет получать. Но IQ-тест не является совершенным прогностическим инструментом. У некоторых детей имеется высокий уровень мотивации, в то время как другие получают слишком мало стимуляции и поддержки. Имеют значение и другие факторы, такие как домашняя обстановка. Дети с нормальным IQ могут как плохо учиться в школе, так и становиться в будущем нобелевскими лауреатами. И в самом деле, Джеймс Уотсон, который был удостоен Нобелевской премии в 1962 году за вклад в открытие молекулярной структуры ДНК, обладал нормальным IQ (входил в те 68 %, к которым принадлежит большинство из нас), и его учителя вовсе не считали его выдающимся учеником. «Зато я всегда задавал много вопросов», – шутливо объясняет он.

Еще одно предостережение насчет IQ: он определяет потенциальные успехи в учебе – которые, в свою очередь, определяются по стандартам среднестатистического школьного класса. Иными словами, IQ-тест основан на знании реалий, которые имеют значение в культуре среднего класса. Если вы живете на изолированном острове, в какой-нибудь рыбацкой деревушке в южных морях, то по результатам стандартного IQ-теста вас могут зачислить в «умственно отсталые». А вы при этом можете быть блестяще интеллектуально развитым человеком – вождем своего племени, способным построить лодку, которая не потонет, умеющим ориентироваться в сложном комплексном знании о звездах, приливах и ритме движения волн, которое позволяет отправляться в далекие путешествия по океану. Сходным образом, если вы недавно иммигрировали или принадлежите к национальному меньшинству, некоторые представления той среды, в которой «варится» местный средний класс, могут быть вам попросту незнакомы. Например, когда-то в IQ-тестах был такой вопрос: «Если какой-нибудь ребенок тебя ударит, что ты сделаешь?» Считалось, что правильный ответ – «Уйду от него». Но если вы выросли в бедняцком квартале, правильный ответ для вашей культуры – «Ударю в ответ». Хотя создатели IQ-тестов и пытаются отфильтровать такого рода предвзятые суждения, вероятно, полностью избавиться от них невозможно.

У младенцев и детсадовцев тоже есть IQ.

IQ-тестирование можно проводить и с младенцами. Мотивация для такого рода работы весьма высока – и не без причины. Рассмотрим пример Салли, у матери которой были очень трудные роды. Не нанес ли Салли непоправимый вред тот период родов, когда ее мозг не получал достаточного количества кислорода? Как мы можем это узнать? Если Салли во время стандартного теста на развитие ведет себя так же, как и другие дети, мы можем быть уверены, что с ней все в порядке. Поэтому интеллектуальные тесты для младенцев выполняют функцию отслеживания, позволяющую понять, нормально ли развивается ребенок. Если Салли получила травму во время родов, очень полезно узнать об этом вовремя, чтобы она смогла получить дополнительную помощь до того, как пойдет в школу. Но каким образом можно тестировать такого маленького ребенка?

Салли может пройти тест по шкале развития ребенка Бейли (она названа так в честь Нэнси Бейли, автора этого теста). Данный тест был разработан для детей в возрасте от 1 месяца до 3,5 лет, но используется в основном с детьми от 1 года. В тест входят задачи, выясняющие, насколько быстро Салли поворачивается в сторону нового звука, хватает предметы, строит башенку из кубиков или называет изображения на картинках. Набранные очки составляют КР, или коэффициент развития. Неудивительно, что результаты последующих IQ-тестов Салли могут отличаться от ее КР, поскольку тест Бейли измеряет иные показатели, чем IQ-тест. КР Салли не в состоянии предсказать, будет ли она лучшей выпускницей своего курса в Гарварде. Тест на КР в основном направлен на выявление тех детей, которым требуется специальная помощь.

Существует и тест иного рода для младенцев и младших дошкольников, который может быть более непосредственно связан с последующими результатами стандартных IQ-тестов. Этот тест выясняет, насколько быстро ребенок перерабатывает или запоминает информацию. Более быстрая обработка информации обозначает более высокий IQ. Почему это так? Потому что быстрое мышление включает в себя некоторые базовые когнитивные процессы, например внимание, память и реакцию на новое, которые лежат в основе интеллектуального поведения людей всех возрастов.

Как мы можем измерить, каким образом дети впитывают и перерабатывают информацию? Профессор Джозеф Фаган из Университета Кейс Вестерн Резерв в Кливленде, штат Огайо, разработал остроумный тест, в ходе которого замеряется отрезок времени, в течение которого малыш смотрит на картинку или лицо, прежде чем отвернуться. Далее ребенку показывают картинки с двумя лицами – причем одно лицо ребенок уже видел, а второе ему внове. Исследователь проверяет, станет ли ребенок смотреть на новое лицо дольше, чем на первое.

Менее долгий взгляд на первое лицо – это показатель скорости ментальных процессов. То есть менее продолжительный взгляд предполагает, что ребенок сумел быстро запомнить черты данного лица. Эта интерпретация еще больше подкрепляется, если ребенок также с большей охотой рассматривает новое лицо, а не прежнее, которое он уже видел. Это означает, что новый опыт для ребенка интереснее, поскольку он действительно помнит, что первое лицо ему знакомо.

Когда малышей тестируют таким образом, результаты в среднем весьма похожи на результаты IQ-тестов, которые проводятся на несколько лет позже. Хотя в использовании таких методов для вычисления «малышового IQ» есть свои «но», стоит заметить, что малыши, в отношении которых есть основания предполагать, что они плохо справятся с тестом, обычно действительно плохо с ним справляются. Например, слабые результаты в этом тесте показывают дети, демонстрирующие серьезное отставание в умственном развитии, а также те, чьи матери во время беременности злоупотребляли алкоголем.

Что следует делать родителям, чтобы повысить уровень интеллекта детей?

Вся эта информация об IQ – о чем она говорит родителям, чьи дети, как и большинство из нас, входят в спектр среднестатистической нормы? Следует ли родителям пытаться развивать IQ своих детей? Насколько большой вклад может внести среда в развитие того качества, что коренится в генах?

Похоже, среда действительно может влиять на IQ, варьируя его в пределах 15–20 пунктов. Всего-то 20 пунктов – и вы можете «протолкнуть» своего среднестатистического ребенка через верхнюю границу нормы, в разряд одаренных, верно? Какие же аспекты среды за это ответственны – вот в чем вопрос? Следует ли вам покупать электронные устройства и развивающие карточки? Нанимать репетиторов? Составлять расписание уроков? Не спешите! Свидетельства в пользу такого усиления действия среды достаточно слабы. Они в основном получены в результате исследований усыновленных близнецов, один из которых воспитывался в бедной среде, а другой – в обстановке среднего класса.

Мы думаем, что лучше поставить вопрос так: что необходимо детям, чтобы в полной мере развить свой естественный интеллект? И еще так: как мы можем помочь своим детям достичь полного развития своего интеллектуального потенциала – не в IQ-тестах, но в более широком смысле, в жизни?

Одной из ключевых черт интеллекта является способность к овладению языком. Язык – это основное средство изучения нашей жизненной среды, с его помощью мы задаем вопросы и получаем ответы. Так что неудивительно, что среди всех разделов современного IQ-теста тот, который связан со словарным запасом, наиболее точно определяет конечные результаты. Размер словарного запаса человека – очень широкий компонент измерений IQ-теста. И главное, что помогает расширить словарь, – это обычные, повседневные разговоры с детьми. Они учатся, разговаривая с нами. А еще они учатся, когда мы читаем им литературу, обеспечивающую их информацией о мире за пределами дома, в котором они живут.

Помимо разговоров с детьми есть и другие виды деятельности, которыми вы можете заниматься дома; они являются ключевыми факторами, облегчающими интеллектуальный рост. Психологи разработали тест, который называется НОМЕ (тест параметров семейной среды), для детей первых 3 лет жизни. Высокие результаты НОМЕ предсказывают хорошие достижения в области IQ в эти ранние годы развития ребенка; низкие результаты НОМЕ предсказывают снижение результатов IQ-тестов на 15–20 пунктов. НОМЕ – это своего рода справочная таблица для сбора информации о качестве домашней жизни ребенка через наблюдение за его родителями и собеседования с ними. Вопросы этого теста выявляют, насколько окружающая среда богата поощрением, участием и любовью со стороны родителей. Часто ли родители разговаривают со своими детьми? Насколько полно родители их принимают? Именно эти компоненты среды имеют значение, а вовсе не прямое сообщение информации для «развития IQ», которая рекламируется магазинами товаров для детей.

Давайте, например, понаблюдаем за Кэтлин, мамой-одиночкой, которая целыми днями пропадает на работе в магазине распродаж. Она чрезвычайно озабочена жизнью и поведением своего малыша Шона. Мама оказывает на Шона постоянное давление, ограничивая его «ребячество», будучи свято убеждена, что сдержанность поведения – свидетельство взрослости. «Хватит бегать! А ну-ка, сядь! – восклицает она. – Ты уже достаточно наигрался с мячом. Собери эти кубики!» – и так далее. Когда родители постоянно вторгаются таким образом в жизнь детей, малыши становятся более рассеянными и переходят к менее зрелым формам игры, а уровень их интеллектуального развития снижается. На самом деле росту интеллекта ребенка способствует признание ценности его «ребяческого» способа получать удовольствие от мира и помощь в его детских делах – в игре в мяч, чтении сказок, разучивании песен, постройке замков из песка.

Насколько гибкими являются результаты IQ?

В 1965 году в качестве одного из направлений «войны с нищетой» федеральное правительство запустило программу Head Start. Эта программа опиралась на теорию о том, что образование – это главный фактор, помогающий людям выбраться из нищеты, и что дети из бедных семей, поступая в школу, оказываются в худшем положении, чем их более обеспеченные сверстники. Дети, которые живут в среде среднего класса, где близкие разговаривают с ними, читают вслух и обеспечивают им широкий спектр обучающего опыта, с большой вероятностью показывают результаты IQ-тестов, вписывающиеся в нормальный спектр. С другой стороны, мы знаем, что бедность тормозит развитие IQ, и дети из бедных семей показывают худшие результаты в интеллектуальных тестах, чем их сверстники из среднего класса. Один из источников, из которых мы узнали, что обстановка может негативно влиять на результаты IQ-тестов, – это исследование афроамериканских детей, воспитывавшихся в чрезвычайно неблагоприятной среде в южных штатах. При этом старшие братья и сестры имели более низкий IQ, чем младшие. Это открытие объясняется тем, что чем дольше дети живут в нищете и ходят в низкосортные школы, тем негативнее это сказывается на их IQ.

Что именно в обстановке бедности так вредит развитию детей? Домашняя жизнь в бедных семьях, как правило, не упорядочена, и поскольку родители в основном имеют низкий уровень образования, они не обеспечивают своих детей обучающим опытом в той мере, которая необходима, чтобы подготовить ребенка к успешной учебе в школе. К счастью, программы Head Start, которые вовлекают в дошкольную подготовительную деятельность как родителей, так и детей, добились значительных успехов. Дети, участвовавшие в этих программах, набирают больше баллов в IQ-тестах и лучше учатся (по крайней мере, в первых 2–3 классах начальной школы), чем дети с таким же происхождением, но не занимавшиеся по программе Head Start. Хотя их достижения в области IQ нельзя назвать долговечными (вероятно, потому что дети продолжали жить в бедной среде), школьники, имевшие за плечами опыт этой программы, все же оставались впереди и в обстановке реальной учебы. Они реже переводились в специализированные учебные классы и оставались на второй год. К тому же большее число таких детей закончили среднюю школу.

За пределами IQ.

К этому моменту вы уже получили некоторое представление о том, насколько велика в действительности ограниченность IQ-тестов. Именно потому некоторые психологи начали говорить скорее о «множественности интеллекта», включая в это понятие аспекты, которых IQ-тест вообще не касается. Например, профессор Говард Гарднер из Гарвардского университета полагает, что в действительности существует 8 независимых врожденных сторон интеллекта, которые люди развивают в течение жизни. В их число входят лингвистический (языковой), логико-математический, музыкальный, пространственный, телесно-кинестетический, естествоиспытательский, межличностный (интерперсональный) и внутриличностный (интраперсональный) интеллект. И, как мы уже говорили в первой главе, другой теоретик – Дэниел Гоулман – заявляет, что истинный интеллект включает в себя «интеллект эмоциональный» – самосознание, самодисциплину, эмпатию и т. д. Профессор Роберт Штернберг из Йельского университета говорит: «Как было бы просто, если бы весь человеческий интеллект можно было свести к одному показателю». Он выступает за концепцию интеллекта, которая включает аналитический, творческий и практический аспекты. Все они вносят свой вклад в создание «успешного интеллекта» – или способности добиться успехов в жизни. Пока вы не начали беспокоиться, гадая, как все эти типы интеллекта проявляются у вашего ребенка, пришла пора рассказать вам побольше о том, как дети учатся.

О Пиаже, походе в «Макдоналдс» и о том, как дети учатся.

Чтобы вы почувствовали, как происходит процесс обучения вашего ребенка, мы расскажем небольшую историю. Как-то прошлым летом мы любовались через окно, выходящее в сад, видом на небольшое озерцо, чей берег порос ивняком. Начинались сумерки, и небо было затянуто оранжевой дымкой. И вдруг сквозь эту дымку проявился довольно крупный предмет размером примерно с карусель, имевший форму летающей тарелки, парящей над озером. Нам показалось, что он металлический. Сами себе не веря, мы заморгали, а потом стали тереть глаза. Эта штука начала двигаться по спирали, поднимаясь в воздух, а затем исчезла.

Давайте рассмотрим событие, которое мы описали. Что вы об этом думаете? Нет-нет, мы не принимали никаких наркотиков. Была ли это какая-то оптическая иллюзия? Мы так не думаем. Вы можете спросить: это было НЛО? Вряд ли. Но вы очень стараетесь понять, что это было. Мы описали вам нечто такое, что не вписывается в ваше представление о реальности. И вы стали искать разумное объяснение, под конец уткнувшись в обобщающую категорию «НЛО» – неопознанных летающих объектов. Ваш мозг интенсивно трудился, чтобы объяснить необъяснимое, чтобы понять реальность так, как она была вам представлена. Но она никак не желала совпадать с тем, что вы знаете о мире. Вам пришлось поработать, чтобы объяснить ее себе.

Именно это и происходит с детьми с самого начала жизни. Наш мир им внове, и они изо всех сил стараются его интерпретировать. Дети активно учатся, постоянно стремясь понять свою окружающую среду и освоить ее. Вам не нужно заставлять их хотеть учиться. Малыши тащат все доступные предметы в рот – и вовсе не из-за того, что они приятны на вкус, но потому, что таков способ младенцев выяснять, из чего сделаны вещи. Малыши постоянно роняют на пол свои ложки и вилки – и вовсе не для того, чтобы обеспечить вас ежедневной физкультурой, но чтобы проверить: а ложка всегда падает? И всегда с той же скоростью? А могу я сделать так, чтобы она падала быстрее? Они открывают для себя свойства гравитации и скорости движения.

Жан Пиаже, великий швейцарский ученый, идеи которого оказали столь значительное влияние на психологию развития, учил нас тому, что ошибки, которые совершают дети, дают нам гораздо больше информации о них, чем их правильные ответы в IQ-тестах. В конце концов, когда дети делают все правильно, они часто просто повторяют то, что слышали раньше от взрослых. Но когда они раскрывают вам ход своей мысли относительно какой-то задачи, вы узнаете, действительно ли они ее понимают. Пиаже определял интеллект как определенный род адаптации к окружающей обстановке. Чтобы узнать, как мыслят маленькие дети, он вел наблюдение за своими собственными тремя отпрысками, равно как и за сотнями других детей. Его открытия просто поразительны. Дети сами являются двигателями собственного развития. Это означает, как мы уже говорили в главе 2, что повседневные, приземленные переживания – достаточное «топливо» для детей, движущая сила осознания мира. Они не станут пассивно ждать, пока их начнут принуждать к занятиям интеллектуальной деятельностью; не станут они и консервативно избегать нового опыта. Напротив, дети сами активно создают для себя стимулы, наблюдая и деятельно экспериментируя в ходе игры и событий повседневной жизни. В результате родители могут расслабиться и сбросить с плеч бремя ответственности за когнитивное развитие детей, которое они на себя взвалили.

Дети сами являются двигателями собственного развития.

Нам трудно в это поверить, но дети учатся даже в ходе самой простой повседневной деятельности. Возьмем для примера поход на обед в ресторан фастфуда. Да о чем вообще ребенок может там узнать? Ну, может быть, о здоровом питании – не так уж и много, зато много о том мире, в котором он живет. Представьте, как четырехлетняя Мэри заходит в «Макдоналдс» со своей мамой Сарой. Мэри точно знает, что делать. Она бежит в конец очереди, чтобы сделать свой заказ, и знает, о чем именно можно попросить маму. Это означает, что Мэри уже «намотала на ус», как работают закусочные быстрого питания. В таких местах люди не садятся за столик, ожидая, пока их обслужат, и нельзя заказать любую еду, какую захочется. Это знание о том, как функционируют заведения фастфуда, оказывается полезным, когда ходишь не только в «Макдоналдс», но и в другие похожие рестораны.

И дело не только в том, что человек знает сценарий работы фастфуда. Ребенок узнает, как принято есть различные блюда в данной культуре (например, вы знаете, что подбирать картошку фри пальцами, а не вилкой – это нормально); как нужно пользоваться насосом, чтобы добавить себе порцию кетчупа к картошке; куда можно сесть и как вращаются сиденья. Мы могли бы долго рассказывать о тех уроках, которые усваивает ребенок, пока вы делаете заказ, или пока он наблюдает за проходящими мимо интересными людьми… К чему мы ведем? Дети постоянно учатся, причем учатся таким вещам, о которых мы даже не думаем. Повторяющиеся, раздражающие своим однообразием действия, которые часто совершают младенцы и маленькие дети, – это их способ усваивать информацию о мире, манипулируя параметрами ситуации – просто ради удовольствия, просто чтобы понять, что и как происходит.

Итак, Пиаже выяснил, что младенцы и маленькие дети запрограммированы самой природой, чтобы учиться своим уникальным способом, который соответствует развитию их мозга и тела. Будете показывать двухлетнему ребенку карточки с цифрами – и он научится повторять, как попугай, то, что вы говорите. Позвольте ему поиграть с конфетами M amp;M's – и он живо заинтересуется вопросами количества. Прочтите ему сказку про кролика Питера – и он не забудет ни единой ее подробности. Обучение в контексте – это ключ к интеллектуальному обучению.

От погремушки к физике: развитие обучения.

Гениальность Пиаже проявилась в том, что он подобрал ключ к замку процесса обучения в контексте. Хоть и немногие из нас являются столь же искусными наблюдателями, мы тоже можем научиться видеть мир наших детей совершенно иным и гораздо более плодотворным способом. Возьмем пример трехмесячной Алисы. Если вы внимательно понаблюдаете за ней, то заметите, что она экспериментирует с собственным телом, как маленький ученый. Сначала по чистой случайности она запихивает палец руки в рот, но еще не понимает, как проделать это снова. Малышка размахивает ручками и после множества попыток успешно добивается желаемого. Постепенно она начинает понимать, как делать это по собственной воле.

Пиаже называл такие процессы циркулярными реакциями сенсорно-моторного этапа младенчества. Этот период называется сенсорно-моторным, поскольку задействует все 5 органов чувств и тело. Циркулярные реакции – это попытки повторить события, которые ребенку нравятся. Они служат интеллекту строительными блоками, начинаясь с центрирования на собственном теле малыша и постепенно расширяясь до создания событий в окружающем мире. Как только малыши осознают, как заставить собственное тело проделать то, что они хотят, они начинают замечать интересные события в своем непосредственном окружении. В период между 4-м и 10-м месяцами малыши начинают проявлять «вторичные циркулярные реакции». Это повторные действия, включающие воссоздание событий, которые они наблюдают вне собственных тел, например попытки раскачать свою колыбельку ударами ноги.

Следующий этап в жизни малышей буквально сводит родителей с ума. «Третичные циркулярные реакции», наблюдаемые примерно от 10 до 18 месяцев, – таково научное название действий, которые малыши совершают снова и снова, всякий раз с очень небольшими отличиями. Это период, когда родители, которые не понимают, что побуждает ребенка манипулировать своей окружающей средой, могут падать духом и раздражаться, например когда ребенок 14 раз подряд выбрасывает из своей тарелки кукурузные хлопья. Но именно в этом и заключается сущность третичных циркулярных реакций – в создании новых вариаций событий. И вновь ребенок действует как маленький ученый, экспериментально варьируя процесс разбрасывания: бросая предмет с силой, бросая его легко, роняя его через левое плечо, а потом через правое, – и все это ради того, чтобы посмотреть, что произойдет. Как мы уже говорили в главе 4, малыши – прирожденные охотники за паттернами. Они обладают мотивацией к тому, чтобы обнаруживать некоторые последовательности событий самостоятельно («Ой, а предметы, оказывается, падают вниз, а не вверх!»), создавая паттерны собственными повторными действиями и их последующей оценкой.

Почему так происходит? Понимание причины и следствия.

К концу второго года жизни малыши уже усваивают ряд сведений об устройстве этого мира. Эти сведения усваиваются через игру, без всякого тренинга и обучения. Дети также вычисляют, как причины связаны со следствиями, и узнают, что у событий непременно должны быть причины, чтобы они могли произойти. Как уютно жить в мире, где ничто не происходит случайно, само по себе! Поверьте, вы бы тоже плакали, если бы не могли понять, что заставляет события случаться!

Частью понимания мироустройства и причин событий является знание о том, что люди отличаются от предметов. Людей тоже можно заставить что-то сделать, но совсем не так, как мы заставляем действовать предметы. Дети выясняют, что к людям необходимо обращаться в процессе общения, чтобы заставить их сделать то, что им хочется, а предметами надо просто манипулировать. Задатки способности проводить различие между живыми созданиями и предметами, которые наполняют мир ребенка, проявляются очень рано. Уже к 3-месячному возрасту малыши замечают разницу в способе движения предметов (машин, грузовиков) и живых существ (людей, животных).

Роберте Голинкофф удалось хитростью заставить малышей продемонстрировать, что к возрасту 16 месяцев они уже по-разному оценивают возможности живых существ и предметов. Живые существа могут самостоятельно выйти из состояния покоя, а предметы – не могут. Иными словами, если человек, постояв какое-то время в углу, пройдет через комнату, вас это не удивит. Однако если бы кресло начало самостоятельно, без участия двигающего его человека, кататься по комнате, вас бы это поразило. А теперь представьте себе, что вы живете в мире, где не знаете наверняка, какие объекты движутся самостоятельно, а какие на это не способны. Пока малыши не выяснят для себя все эти вопросы, для них очень много непонятного и непредсказуемого в их окружении.

Давайте заглянем в детскую лабораторию и посмотрим, каким образом можно хитростью заставить малышей показать нам, что они думают о живых и неживых предметах. Кристен – застенчивая девочка 17 месяцев от роду. Ее папа, Фрэнк, приносит дочку в лабораторию, и она быстро осваивается в новой обстановке, поскольку в комнате полно игрушек и дружелюбных людей. На полу за переносным экраном сидит ученый, которого Кристен не видит. У него в руках – прозрачная прочная пластиковая леска, привязанная к задним ножкам обычного стула, который расположен примерно в полутора метрах перед деревянным экраном. Объяснив Фрэнку, чем они собираются заниматься, экспериментатор кладет новую игрушку на стул и привлекает к ней внимание Кристен.

Когда Кристен подходит к стулу, чтобы взять игрушку, стул начинает отползать назад, повинуясь движениям экспериментатора, спрятанного за экраном. Кристен останавливается как вкопанная. Она смотрит на стул, потом на папу – и со всех ног бежит прямо к нему, вцепляясь в его ногу так, как будто от этого зависит ее жизнь. Таким образом Кристен «говорит» нам, что в ее мире стулья не двигаются сами собой. Реакция Кристен совершенно прозрачна. В 16 месяцев многие малыши дают нам понять своими действиями, что такие события происходить не должны. К 24 месяцам малыши в этом уже совершенно убеждены и порой даже пытаются разобраться, в чем дело, подталкивая стул! Это еще один пример того, насколько многое дети узнают о мире самостоятельно.

Двигаемся дальше: что малыши знают об изменениях в своем мире?

Одно из самых интересных наблюдений, сделанных Пиаже, касалось скачка в развитии, происходящего между 5 и 7 годами, то есть между так называемым предоперационным периодом развития и стадией конкретных операций. Возможно, вы изучали эту теорию в колледже. Однако за последние 20–30 лет многие детали этой теории подвергались сомнению или были опровергнуты (как оказалось, дошкольники еще умнее, чем полагал Пиаже). Тем не менее он поделился с нами некоторыми наблюдениями, которые очень интересно воспроизвести. Среди них и утверждение о том, что дошкольникам трудно учитывать два изменяющихся параметра одновременно. Пиаже называл такую способность консервацией[9]. Воспользуемся примером 4-летнего Пьера. В одном из экспериментов Пиаже ставил перед мальчиком два одинаковых стакана высотой 20 см, до середины наполненных соком. Далее происходил примерно такой разговор:

Нам, взрослым, этот ответ кажется странным. В конце концов, Пьер ведь наблюдал, как Пиаже переливал сок. Он ничего не добавил и ничего не отнял. Почему же мальчик говорит, что теперь у него больше сока?

Если у вас не один ребенок, вы могли заметить, что дети вечно ссорятся из-за того, что им налили не поровну, если вы используете разные стаканы. Так происходит потому, что дети обращают внимание на внешний вид предметов. Они не понимают, что изменение в одном измерении (высоте) уравновешивается изменением в другом измерении (площади поверхности). Дети не могут принять в расчет оба этих фактора и сбалансировать их.

Это заметно и в других областях поведения. Малыши порой расстраиваются, когда их матери делают себе новую прическу, а папы отпускают бороду, надолго уехав в отпуск или командировку. Ну как же, это ведь больше не мама и не папа!

Можно ли научить принципу консервации – идее о том, что хотя вещество выглядит по-другому, его остается то же количество, если ничего не отнимать и ничего не прибавлять? Исследовательская литература предлагает разнообразные способы показать ребенку, что имеет значение именно количество, а не внешний вид вещества. (Мы уже объясняли это в главе 3 в связи с экспериментом с «волшебными» мышками, которые проводила профессор Рохель Гельман, давая детям понять, что число – это важное измерение.) Но надо ли вам учить ребенка принципу сохранения количества? Мы так не думаем. Со временем он сам дойдет до этой концепции. Это один из тех процессов обучения, который позволит вам заметить ограничения мышления своего ребенка. Мы делимся с вами открытиями по поводу консервации не для того, чтобы вы тут же побежали учить ребенка уму-разуму; мы завели разговор о них потому, что это – окно, через которое можно увидеть парадоксальные ограничения детей. Нас удивляет, что ребенок терпит неудачи с подобными заданиями, но эти неудачи указывают на то, что механическое натаскивание детей на правильный ответ и близко не соответствует детскому способу мышления.

Умозаключения: еще один аспект расцветающего интеллекта.

Жюли пришла в нашу университетскую лабораторию с историей, которая ее поразила и ярко продемонстрировала интеллект ее ребенка. Она водила свою дочь Микаилу (2 года и 5 месяцев) на занятия в спортзал с тех пор, когда та была еще совсем крошкой. По окончании занятия каждому ребенку выдавали похожую на татуировку смывающуюся наклейку на руку с изображением клоуна Джимбо. Однажды после занятий, когда Жюли зашла с Микаилой в магазин, они стояли в очереди рядом с мужчиной, чье тело было целиком покрыто татуировкой. Громким и пронзительным голоском, который разносился на добрый десяток метров вокруг, Микаила радостно воскликнула: «Ой, мамочка, смотри, этот дядя весь в наклейках Джимбо!» Микаила вывела умозаключение! Основываясь на своем опыте, она пришла к выводу, что татуировки на теле мужчины – это наклейки. Поскольку она никогда раньше не видела этого человека и вообще не видела людей с татуировками, она сделала обобщение, то есть распространила свое знание на новый конкретный случай. Это – пример индуктивного умозаключения.

Маленькие дети не просто наблюдают за миром, хотя и из этого процесса они извлекают огромное количество информации. Они также используют то, что узнают, для формирования категорий и выведения индуктивных умозаключений о новых ситуациях, с которыми сталкиваются. Это одна из важнейших функций формирования представлений. Задумайтесь о том факте, что у вас есть представление о «животном». Если я скажу вам, что снук – это животное, но больше ничего о нем не расскажу и не покажу вам его изображений, вы в любом случае будете многое знать о снуке:

Вся эта информация поступает «в нагрузку», поскольку вы уже знаете кое-что о животных. Поскольку мы способны лишь на ограниченное количество наблюдений о мире, индуктивные умозаключения являются обобщениями (такими как вышеприведенный список), которые позволяют нам формировать представления. В каком же возрасте малыши могут делать такие умозаключения по поводу категорий в окружающем мире? Когда дети, например, начинают понимать, что животные, автомобили и домашняя утварь – это различные типы объектов с различными способностями? И как мы можем это узнать, учитывая, что малыши не умеют разговаривать? Жан Мэндлер из Калифорнийского университета в Сан-Диего и Ларейн Макдонау из Бруклин-колледжа в Нью-Йорке предложили остроумный способ заглянуть в знания малышей об объективных категориях.

Они предлагали детям для игры миниатюрные фигурки предметов (машинки, самолеты, львов и коров), чтобы выяснить, способны ли дети делать умозаключения относительно того, какого рода действия приемлемы с этими предметами. Например, если один из исследователей понарошку заводил машинку ключом, станет ли малыш имитировать его действие, пытаясь завести ключом самолетик или фигурки животных? А если исследователь понарошку поит льва, попытается ли малыш напоить самолетик или корову? Ученые обнаружили, что малыши уже в 9 месяцев могут делать правильные умозаключения, применяя ключ только к механизмам и пытаясь напоить только животных. Кстати, им не приходилось прежде видеть аналогичные действия других людей: когда вы в последний раз видели, как кто-нибудь открывал ключом дверь самолета или поил водой корову?! Но малыши чрезвычайно умны, они очень многое узнают о мире прямо у нас на глазах – и делают это без всяких навороченных игрушек или специальных занятий. Природа предусмотрительно позаботилась о том, чтобы дети были способны усваивать горы информации о своем мире без всякой специальной помощи. Развитие интеллекта в младенчестве – это просто часть жизнедеятельности, столь же естественная, как еда или сон.

Ты мне немножко поможешь? Поддержка развития вашего малыша.

Как и Пиаже, Лев Выготский, блестящий ученый, занимавшийся теорией развития, полагал, что дети крайне активно выстраивают свое понимание мира. Выготского интересовала та роль, которую играет в когнитивном развитии ребенка социальное окружение. Родители, учителя, братья и сестры, даже другие дети – все они помогают малышу собирать информацию о мире. Выготский ввел в обиход термин, который сегодня очень популярен: зона ближайшего развития, или, сокращенно, ЗБР. Он считал, что существует спектр или зона задач, с которыми ребенок пока не в состоянии справиться самостоятельно, но может их выполнить с помощью более умелого партнера. И, конечно, именно здесь в игру вступают родители и воспитатели. Давайте рассмотрим следующий сценарий.

3-Летний Мэтью сидит на коврике в кухне, складывая головоломку-пазл. Мальчик все сильнее расстраивается: ему никак не удается подобрать деревянные детальки так, чтобы они с легкостью сочетались друг с другом. Обычно он очень ловко складывает головоломки, но сегодня даже отказался от дневного сна и теперь куксится. Его мать, занятая приготовлением ужина, наблюдает за ним краем глаза, и, когда ей кажется, что он уже приложил достаточно самостоятельных усилий, она садится на коврик вместе с ним. Не говоря ни слова, мать переворачивает образец картинки так, чтобы он соответствовал выкладываемой мальчиком головоломке. Как просто! Он ставит недостающий кусочек на место, и она восклицает: «Ух ты, Мэтью, как у тебя здорово получается складывать головоломки!» Этот эпизод повторяется семь или восемь раз, пока головоломка не оказывается полностью сложенной. Мэтью страшно доволен собой и переходит к другим занятиям, как и его мать.

ЗБР можно также назвать зоной опережающего развития, которая чуть-чуть выходит за рамки самостоятельной компетенции ребенка. Концепция ЗБР подчеркивает разницу между тем, на что мы способны самостоятельно, и тем, что получится сделать с чьей-то помощью. Что Мэтью может сделать в одиночку – это одно дело. А вот то, на что он способен с небольшой помощью со стороны мамы, – это дело другое. Как поется в старой песне «Битлз», «я справлюсь с помощью друзей» (With a Little Help from my Friends). Если бы Выготский решил выбрать себе песню-девиз, он наверняка выбрал бы эту. Он считал, что именно так работает когнитивное развитие: дети развивают «передний край» своей компетенции во взаимодействии с другими людьми. Мы можем помочь им сделать этот дополнительный шажок, продвинуться чуть дальше по сравнению с тем, где они находятся сегодня. Как нам это сделать? Другой всемирно признанный психолог дал этому процессу название – «скаффолдинг» (возведение лесов). Профессор Джером Брюнер из Нью-Йоркского университета говорил, что концепция «возведения лесов» призывает родителей быть участниками, а не пассивными зрителями развития их детей.

Важно отметить, что ЗБР лучше всего работает, когда именно ребенок, а не взрослый, определяет «работу» как необходимую. Родитель или воспитатель должен следовать за ребенком, позволяя ему определять, какую конкретную цель он будет преследовать. Родителей часто поражает, как долго дети могут оставаться сосредоточенными. И такое продолжительное внимание проявляется именно тогда, когда ребенок сам стремится что-то сделать, а не просто следует указаниям взрослых.

Об интеллекте и достижениях – и о том, как опасно их путать.

Мы предположили, что ключевые качества интеллекта – это то, как человек учится, как он усваивает знания и перерабатывает то, что происходит вокруг него. Однако сегодня все больше и больше внимания уделяется тому, что ребенок знает, а не тому, как он это познает. 80-летняя тетушка Бейб выражает это предельно ясно. Всякий раз, как она видится со своим 4-летним внуком Джошем, чтобы поиграть с ним в карты, она требует, чтобы он рассказал ей алфавит. Она также вслух восхищается его способностью назвать количество очков каждой карты. Для нее умение внучатого племянника «выступить с номером» – показатель его блестящего интеллекта. Мы постоянно достаем наших детей просьбами: «Спой бабушке ту песенку, которую вы выучили в школе». «Дедушка, Тедди научился писать свое имя. Хочешь посмотреть, как он это делает?» Если ребенок сам хочет устроить представление, в этом нет ничего плохого. Нам просто нужно понимать, что демонстрация знаний ребенка вовсе не является показателем его интеллекта. Это – показатель его достижений.

Путаница между интеллектом в широком понимании этого слова и достижениями – явление весьма распространенное и может вести к некоторым серьезным последствиям. Уметь выполнить какую-то ограниченную задачу – не то же самое, что уметь разумно пользоваться своим знанием. Например, многих приводит в восторг то, что в Соединенных Штатах вопрос дошкольного обучения наконец вышел на передний край. Как на государственном, так и на национальном уровне детей признали как наш главный естественный ресурс, и деятели образования и политики стали заботиться о том, чтобы у нас были качественные образовательные программы и школы, в которых детей будут по-настоящему учить. Нельзя отказать в добрых намерениях программам президента Буша (Good Start, Grow Smart u No Child Left Behind). Эти образовательные инициативы нацелены на то, чтобы дети из беднейших слоев общества получали достаточное количество информации, пока они еще малы, чтобы они могли успешно соревноваться с другими в учебе и в обществе. Эти инициативы помогут нашим дошкольным учреждениям преподать детям именно то, что им нужно знать, и гарантируют, что в результате дошкольники будут развиваться интеллектуально и социально.

С целью повысить ответственность образования на национальном уровне обязательным требованием программы Head Start является тестирование каждого участвующего в ней ребенка дважды в год и мониторинг его развития в 13 областях, в том числе освоение словарного запаса; представление о печатном слове; осознание звуков в рифмах и словах; представления о числах. Вроде бы это неплохая идея, но многие эксперты боятся, что такое тестирование достижений заставит учителей натаскивать детей на сдачу теста и отвлечет их внимание от программ, которые способствуют развитию интеллекта и решению задач. Конечно, дети должны знать названия букв. Но такое знание как самоцель – не такое уж большое достижение. Мэри-Энн, воспитатель 4-летних детей из Портленда, штат Мэн, выражает свое беспокойство: «Мне придется тратить большую часть дня, заставляя детей заучивать буквы и цифры, вместо того чтобы читать им книжки и заниматься рисованием».

Ученые, изучающие сферы грамотности, языка и речи, математики и социальных навыков, согласны с ней. Кэти Хирш-Пасек недавно участвовала в конференции в Университете Темпла в Филадельфии, на которой подробно обсуждались эти вопросы. Присутствовавшие на встрече ученые проявили замечательное единодушие. Они пришли к выводу, что нынешний подход к развитию ребенка культурно предвзят и слишком сосредоточен на результате (читайте – на «достижениях»), а не на самом процессе обучения. Маленькие дети должны научиться двум вещам: учиться и думать. Если мы проверяем только знание букв, вместо того чтобы выяснять, как ребенок умеет пользоваться этим знанием, толку от такого тестирования мало. Если мы тестируем только количественный объем словарного запаса, а не умение ребенка связать эти слова в сюжетные линии повествования, мы не можем сказать, подготовили ли мы его к чтению. Если нас интересует только знание названий цифр, обозначающих числа, то мы не знаем о том, есть ли у ребенка представления о понятиях «больше» или «меньше», сознает ли он, что вычитание и сложение связаны между собой. Если мы будем искать только внешние признаки достижений, то никогда не узнаем, способствуют ли наши действия развитию детского интеллекта. А тестируя только речевые и математические навыки, мы не принимаем во внимание уровень социальных навыков, которые так важны для развития ребенка.

В рекомендациях правительству ученые, присутствовавшие на встрече в Филадельфии, приветствовали стремление контролировать процесс обучения и развития детей в течение всего года дошкольной подготовки. Такая информация чрезвычайно важна, чтобы понять, как нам разрабатывать свои дошкольные программы. Но, предостерегали они, чтобы иметь точный барометр прогресса, нам необходимо вести поиски в правильном направлении. Один из наиболее глубоко укоренившихся мифов среди родителей, разработчиков политики и профессионалов в области воспитания – это что заучивание фактической информации эквивалентно интеллекту; что достижения и интеллект синонимичны. Этот вывод может вести к опасным последствиям для методологии обучения детей.

УСВОЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО.

Как мы уже убедились, в течение первых нескольких лет жизни дети стремятся узнать как можно больше о своем мире. Малыши чрезвычайно умны! Процесс, с помощью которого они обретают интеллект, не может не восхищать, и рассказанные нами истории демонстрируют лишь малую толику того, что малыши самостоятельно узнают о мире. Но наличие у них блестящих способностей не означает, что родители не играют никакой роли в их когнитивном развитии. Вот что вы можете сделать, чтобы закрепить уроки этой главы.

Работайте в пределах зоны ближайшего развития ребенка. Помните, что ребенок лучше всего усваивает новые навыки, когда его побуждают ступить чуть дальше его сегодняшних умений. Вероятнее всего, вы уже интуитивно нащупали некоторые из описанных ниже шагов в работе со своим ребенком, но их описание поможет вам оценить, насколько важна ваша роль.

– Следуйте за интересами ребенка. Не пытайтесь заставить его выполнить назначенное вами задание; вместо этого выясните, что хочет делать сам ребенок. Позвольте ему самостоятельно поставить задачу, над которой ему интересно работать, будь то складывание пирамидки или решение головоломки.

– Уменьшите количество этапов, через которые вашему ребенку нужно пройти, чтобы достичь установленной им для себя цели. Например, если ребенок хочет складывать геометрические фигуры разной формы в коробку с прорезями (это довольно известная игрушка), но не может одновременно удерживать коробку неподвижно и складывать в нее фигурки, подержите для него коробку. Если ребенку нужно для чего-то открыть дверь, но у него не хватает сил, откройте ее сами, чтобы позволить ребенку сделать следующий шаг.

– Когда ребенок испытывает разочарование, поощрите его не опускать руки. Заставлять не нужно; просто попытайтесь мотивировать его положительными репликами, например: «Мы можем сделать это вместе!» или «Давай я тебе помогу». Разочарование часто бывает признаком того, что ребенок не может понять, что делать дальше. Если необходимо, вернитесь к предыдущему шагу: разбейте задание на небольшие этапы.

– Показывайте. Снижение мотивации часто свидетельствует, что настало время показать ребенку, как выполняется данная задача. В процессе демонстрации продолжайте поощрять ребенка такими репликами: «Видишь? Мячик попал в коробку! А теперь ты так сделай!» Демонстрация очень полезна, поскольку все мы учимся, подражая другим.

– Обсуждайте разницу между тем, что сделал ребенок, и тем, что необходимо сделать. Описывая действия ребенка, вы помогаете ему понять, почему план А не сработал, но план Б обязательно сработает. Например: «Ничего не получается, если прикладывать силу, зато все может получиться, если постараться сделать это мягко». Привлекая внимание к таким различиям, вы учите ребенка тому, что к цели можно двигаться альтернативными способами.

– Проводите параллели с тем, что ребенок уже умеет делать. Преподаватели, умеющие эффективно работать с людьми любых возрастов, помогают учащемуся связать то, что он изучает, с тем, что он уже знает. Здесь помогают такие реплики: «Эта игрушка похожа на ту, с которой ты играл дома у Андреа. Помнишь? Она устроена почти так же!» Это помогает ребенку применить знание, которым он уже обладает, к новой задаче, поставленной им для себя.

Подчеркивайте старания, а не достижения. Помните, что больше всех ошибается тот, кто ничего не делает. Если мы настроены критично и смотрим только на факты, то тем самым отбиваем у детей всякую охоту пытаться что-то делать. Главное, мы должны дать им понять, что не быть совершенством – это нормально, что мы тоже совершаем ошибки, что мы любим их за их старания. Слишком откровенное натаскивание на результат в раннем возрасте учит их мыслить ограниченно. А это – путь прямо противоположный формированию интеллектуальной личности. Нам следует учить детей мыслить творчески, сознавая, что любые рамки – всего лишь условность.

Вы слышали известный афоризм Эдисона о том, что гений – это 1 % вдохновения и 99 % труда в поте лица? Старые афоризмы часто оказываются правы. Одним из главных различий между людьми, которые чего-то достигают, и людьми, которые не добиваются ничего, является мотивация. Профессор Кэрол Двек из Колумбийского университета посвятила труд всей своей жизни попыткам понять, что мотивирует детей к обучению. Когда ее недавно спросили, является ли IQ надежной мерой истинных способностей и потенциала детей, она ответила: «IQ-тесты могут измерять текущие навыки, но ничто не способно измерить человеческий потенциал… Исследования творческих гениев показывают, что многие из них в детстве казались вполне обычными детьми. Однако в какой-то момент они становились одержимы определенным делом и занимались им, энергично и истово, в течение долгого времени… Многие их достижения невозможно было бы предсказать по результатам IQ-тестов».

Так как же нам воспитать детей, которые любят учиться? Дети и начинают с любви к учению, что совершенно ясно показал Пиаже. Они подобны губкам. Чтобы сохранить это качество – не дать источнику их любознательности иссякнуть, – мы должны поощрять их, а не критиковать. Нам нужно хвалить стратегии, которые они используют для разрешения проблем, а не их интеллект. Этот подход исподволь говорит детям, что если они правильно возьмутся за дело, то смогут добиться успеха практически во всем. Таким образом мы избавляем детей от страха разочаровать нас («Если я попробую что-то новое, и у меня ничего не получится, мама больше не будет считать меня умным» – так они думают в противном случае) и даем им возможность проявлять настойчивость в трудных обстоятельствах. В результате мы воспитываем ребенка, ориентированного на достижение мастерства, ребенка, который не сдается, столкнувшись с трудной задачей, но принимает и приветствует эту трудность. Как это сделать? Вам помогут следующие советы.

Не настаивайте на том, что существует лишь один правильный способ решения задачи. Если ребенок выдвигает новое решение – прекрасно! Упорное стремление к правильности ответов может заставить детей думать, что ум – это некая независимая от них сущность. Напротив, акцент на творческой интеллектуальной игре вселит в ребенка веру в то, что интеллект можно наращивать, решая проблемы по мере их поступления.

Показывайте детям, что вы тоже совершаете ошибки, и позвольте им поправлять вас! Это не только снимает с детей требование быть совершенными, но также показывает им, что учение – это процесс длиною в жизнь.

Сосредоточьтесь на развитии творческой личности ребенка и независимого мышления – истинных навыках XXI столетия. Когда ваш ребенок играет с событиями и вещами и учится по-новому связывать между собой факты, он осваивает навыки, которые высоко ценятся на рабочем месте XXI века. У нас есть компьютеры, которые классифицируют информацию, производят вычисления быстрее, чем это возможно для человека, и выполняют сложные математические функции в доли секунды; но ни один компьютер не может воспроизвести творческий подход, который человеческий мозг использует в решении задач. Поэтому мы, как родители и педагоги XXI века, должны смотреть на интеллект шире. Наши взгляды должны быть сосредоточены на поддержке талантов наших детей; позволять им быть творческими, независимыми мыслителями; питать их любознательность. Если наше представление об интеллекте сводится к результатам тестов и поглощению тонн информации, мы утрачиваем ту живость, которая и создает истинный человеческий интеллект.

Глава 7. Кто я такой? Развитие чувства собственной личности.

В 1928 году знаменитый психолог Джон Бродус Уотсон сделал из ряда вон выходящее заявление. Он писал: «Дайте мне дюжину здоровых, нормально сложенных и развитых младенцев и предоставьте мне собственный особый мир, в котором я смогу их воспитать, – и я гарантирую, что смогу взять любого из них и подготовить из него любого специалиста, какого захочу, – врача, юриста, художника, управляющего торговой компанией и даже попрошайку или вора, вне зависимости от его таланта, наклонностей, особенностей, способностей, призвания и расового происхождения».

Уотсон, основатель школы бихевиоризма в психологии, искренне верил в способность обстоятельств формировать характер, особенно если руководствоваться его научными принципами воспитания. Однако психологи в области развития раскопали некоторые данные о силе наследственности, которые заставили бы Уотсона задуматься. Разумеется, обстановка имеет значение; никто не станет этого отрицать. Но уникальные для каждого ребенка факторы, закодированные в его ДНК, тоже играют свою роль в том, кем станет ребенок и каким образом будет оценивать собственную личность.

Природа и воспитание: как у нас развивается чувство собственной личности?

Многие родители искренне разделяют веру Уотсона в свои воспитательные возможности. В смысле до тех пор, пока у них не рождается второй ребенок. Когда же оказывается, что второй ребенок с самого начала жизни разительно отличается от первого, родители начинают более реалистично оценивать свой вклад в формирование чувства «я» у своих детей.

Как же дети приходят к осознанию себя? Задумайтесь о том, сколько всего мы о себе знаем. Например, я знаю, что я – женщина, мне известны мой возраст и расовая принадлежность. Я знаю, как выгляжу, и узнаю себя на фотографиях. Я знаю, что люблю брокколи и терпеть не могу цветную капусту. Я знаю, что я очень вспыльчива, зато отходчива. Я знаю, что я скорее общительна, чем сдержанна. Я знаю, что больше склонна быть лидером, чем ведомым. Математика дается мне с трудом, зато у меня все в порядке с языком.

К тому моменту, как мы становимся взрослыми, у нас создается удивительно подробная картина того, что мы собой представляем, причем позитивные и негативные качества в ней примерно сбалансированы. Но у детей такой готовой картины нет. Они строят свое чувство «я» понемногу, маленькими шажками. И обратите внимание на глагол «строят». Мы подразумеваем строительство, начинающееся с самого фундамента. Речь идет о процессе самоформирования, который не может совершиться в мгновение ока. Глагол «строить» также позволяет нам представить себе, что обстановка должна играть в этом процессе свою роль – и так оно и есть.

Во многих отношениях дети формируют представление о себе без помощи родителей. И дело не в том, что родители здесь совсем ни при чем – их значение огромно. Но дети не ждут, пока родители и воспитатели расскажут им о них самих. Как вы узнаете из этой главы, дети получают массу сведений о себе самостоятельно.

Одна из опасностей попыток сделать из ребенка гения в раннем детстве заключается в том, что родители берут на себя роль скульпторов характера и самосознания своих детей. Принятие этого мифа обрушивает на плечи родителей колоссальное бремя, поскольку логически ведет к выводу о том, что они должны стремиться быть идеальными родителями. Ведь в этом случае любые недостатки, которые проявляются у ребенка, становятся их собственными воспитательными промахами. Джонни не любит шпинат? Должно быть, дело в том, что я неправильно его готовила, когда он был совсем маленьким. Салли не хочет решать головоломки? Должно быть, я была слишком негативно настроена, когда мы в последний раз вместе складывали головоломку. Если вы в это верите, тогда вина за любое интеллектуальное препятствие, которое ребенок не сумел преодолеть, за любую неудачную попытку поступить в дошкольное учреждение ложится на вашу совесть тяжким грузом.

Существует еще один, более конкретный, связанный с первым, миф для родителей, озабоченных интеллектуальным развитием своих детей. Многие родители считают, что если они станут хвалить детей за их интеллект, то дети уверуют в свои интеллектуальные способности и будут хорошо учиться в школе. Это не такая уж безумная идея. Если мы говорим ребенку, что он красив, он, вероятно, тоже станет считать себя красивым. А если ему говорят, какой он умник, разве он не уверует в конце концов в силу своего интеллекта? Разве такие похвалы не должны привести к тому, что он будет эффективнее справляться с учебными задачами?

Увы, ответ на это один – нет и еще раз нет! Как мы увидим, похвалы, расточаемые интеллекту, срабатывают парадоксальным образом: они ведут к тому, что дети становятся консерваторами, которые боятся сделать лишний шаг, если он сопровождается хотя бы минимальным риском провала. Похвалы интеллекту делают ребенка пленником образа самого себя, который он стремится сохранить любой ценой.

Искаженное чувство «я» у дошкольников.

Как же у детей развивается чувство «я»? И насколько быстро появляется у них это знание? Представление 3-месячного младенца о себе будет сильно отличаться от его представления в 3 года, потом в 8 лет, и так далее. Профессор Денверского университета Сюзан Хартер является признанным специалистом в исследовании формирования чувства «я» у детей. В результате собеседований с детьми самых разных возрастов она составила обобщенный образ собственной личности, возникающий у 3-4-летних малышей.

Фух! Можете представить себе маленького ребенка, который носится вокруг своего собеседника, с энтузиазмом выпаливая все эти сведения – да еще с такой уверенностью! Он способен сделать что угодно, говорит он нам: и поднять стул, и сосчитать до 10, и пересказать весь алфавит (в своей авторской версии)! Это так типично для дошкольников: у них преувеличенное чувство «я» (ну, может быть, и не только у дошкольников… Некоторые голливудские звезды и мировые диктаторы вполне разделяют эту точку зрения!).

Почему же дошкольники воображают, что они всемогущи, когда верно как раз обратное? Во-первых, они сосредоточиваются только на одном аспекте ситуации, а не на нескольких. Например, когда сыну Кэти, Бенджи, было 5 лет, его до глубины души очаровало «мужественное» поведение мальчишек-подростков, которые подбивали друг друга спрыгнуть с очень высокой вышки в бассейне, куда Бенджи пришел вместе с родителями. Никто и не заметил, как Бенджи забрался по лестнице на вышку – и прыгнул в воду как раз в тот момент, когда его мама обернулась. Это был такой период его жизни, когда он восхищался чисто мужским поведением и даже не подумал сравнить свои – весьма скромные – габариты с ростом мальчиков постарше. Единственное, на чем были сосредоточены его желания, – поступать так, как поступают «настоящие мужчины».

С этим однофокусным мышлением связан тот факт, что дети-дошкольники, как правило, винят в своих неудачах что угодно и кого угодно, кроме себя самих. Например, однажды Кэти увидела, как ее сын Майки сильно ударил другого ребенка. Она отругала сына, а он ответил: «Я этого не делал – это сделала моя рука». Если он пытался поймать мяч во время игры в бейсбол и промахивался, он говорил питчеру: «Ты плохо его бросил!» Одно исследование показало, что даже когда дошкольники несколько раз терпят неудачу с одной и той же задачей, они свято верят, что со следующей попытки у них все получится! Эта переоценка собственных возможностей – в некотором роде счастливый дар, поскольку позволяет им не сдаваться. С другой стороны, это может приводить к опасным ситуациям, потому что дошкольники готовы пробовать свои силы практически в чем угодно. Только в ходе дальнейшего развития дети начинают понимать природу и масштабы собственных способностей. Только становясь более развитыми, дети, выясняя, что они собой представляют, начинают принимать во внимание множественные факторы.

Еще одна причина чрезмерной самоуверенности дошкольников кроется в их неспособности проводить так называемое социальное сравнение. У нас, взрослых, это получается виртуозно. В разуме многих из нас сидит такой маленький человечек, который судит все, что мы делаем, в сравнении с тем, что делают другие. Более того, у некоторых этот маленький судья становится сущим великаном и пригибает их к земле, подавляя способность рисковать, которая необходима для того, чтобы пробовать новое. Но у дошкольников такого судьи пока еще нет. Они не говорят себе: «Она лучше играет в боулинг, чем я», потому что не сравнивают себя с другими и не принимают такие различия во внимание. Они-то считают себя потрясающими! И важно для них только это.

Уравновешивание чувства «я».

К 8-летнему возрасту дети обретают гораздо более сложное представление о себе, чем когда они были дошкольниками. Их автопортреты становятся более уравновешенными и абстрактными. Теперь они становятся способны учитывать тот факт, что в чем-то неидеальны, и по их высказываниям можно сказать, что у них появился свой маленький судья: они признают, что их сверстники в некоторых занятиях проявляют себя лучше – или хуже, – чем они сами. Мы видим это по тому, как дети мгновенно ориентируются в школьной обстановке. Они понимают, что класс А лучше, чем класс Б, даже если об этом никто не упоминает в открытую. А еще они знают, какая группа хуже всего плавает в бассейне.

Дети постарше уже умеют уравновешивать негативные оценки собственных качеств с позитивными. Признавая, что что-то у них получается не слишком хорошо, они решают, что это в любом случае не очень для них важно («Подумаешь, я не умею танцевать! Зато я лучше всех играю в футбол!»). Такие умозаключения выполняют важную функцию, позволяя детям думать о себе хорошо в целом, несмотря на осознание того, что им не хватает совершенства. К 8 годам они переходят от определения себя через внешние характеристики к осознанию своих психологических и социальных качеств. Так что типичная 8-летняя девочка может сказать о себе примерно следующее:

Чувствуете, какая разница между автопортретом дошкольника и 8-летнего ребенка?

История развития личности – увлекательнейший процесс, проходящий через непрерывные изменения в течение первых 5 лет жизни. Двигаясь все расширяющимися концентрическими кругами, взгляд ребенка на себя переходит от чувства физического «я» к «я» социальному и эмоциональному, и далее – к некоторому пониманию своего интеллектуального «я».

Физическое «я»: мое тело.

Первое чувство, которое развивается у младенцев, – это чувство собственного тела. Например, даже новорожденный порой дотрагивается до своего лица – случайно или нарочно, это неважно. А важен для наших целей тот факт, что крошечный младенец может почувствовать, как рука прикасается к щеке и как щека прикасается к руке. Психологи называют это двойным прикосновением, и наличие двойного прикосновения говорит младенцу о том, что тело, к которому он прикасается, – его собственное. Но знают ли малыши, где кончаются их тела и начинаются чужие? Чтобы выяснить это, профессора Филипп Роша и Сюзан Эспо выдвинули блестящую идею: проверить, могут ли новорожденные отличить прикосновение к щеке собственной руки от прикосновения чьей-то чужой. Прикосновение к щеке приводит в действие механизм, который есть у всех младенцев от рождения, – поисковый рефлекс. Ребенок демонстрирует этот рефлекс, поворачивая головку в ту сторону, с которой вы погладили его по щеке. Природа мудро продумала устройство младенцев, поскольку они поворачиваются только в ту сторону, с которой почувствовали прикосновение. Погладьте младенца по правой щеке – и он повернется вправо; погладьте по левой – и он повернется влево.

И это прекрасный рефлекс, потому что поворот головы на ощущение поглаживания означает, что, скорее всего, младенец отыщет материнский сосок – точно так, как и запланировала природа!

Исследователи тестировали новорожденных в течение 24 часов после рождения. Они наблюдали, что происходит в двух случаях: когда экспериментатор гладит ребенка по щеке и когда ребенок спонтанно сам касается собственной щеки. Если младенец может отличить себя от кого-то другого, то он не должен демонстрировать поисковый рефлекс, касаясь своей щеки. В конце концов, он же не может обеспечить себя молоком! Но если он понимает разницу между собственной рукой и чужой, то должен продемонстрировать этот рефлекс и повернуться в ту сторону, с которой ощутил прикосновение. Так вот, младенцы демонстрировали поисковый рефлекс в три раза чаще в ответ на прикосновение экспериментатора, чем на свои собственные. Малыши каким-то образом ухитряются проводить различие между собственным телом и телом другого человека уже в первые сутки жизни!

Как отличить меня от тебя.

Если у младенцев есть ощущение устройства их собственного тела, его отличия от других тел, то когда же они начинают осознавать самих себя? В исследовании, проведенном профессором Лорейн Барик во Флоридском международном университете в Майами, наблюдение велось за 3-месячными детьми, чтобы выяснить, как долго они будут неотрывно следить за видеозаписью себя самих или видеозаписью другого ребенка того же возраста и пола. Что интересно, профессор Барик обнаружила, что малыши смотрят видеозапись с ребенком, которого никогда не видели, дольше, чем свою собственную.

Означает ли это, что 3-месячный малыш узнает самого себя? Не совсем. Это может просто означать, что собственные черты кажутся ему знакомыми, и поэтому он находит другого малыша гораздо более интересным. Мы не можем с точностью сказать по результатам этого исследования, что 3-месячный малыш сознает, что ребенок, кажущийся ему похожим, – это он сам. Но это исследование действительно говорит о том, что малыш узнает какие-то черты себя самого – пусть и не все. В противном случае зачем бы ему тратить столько времени на просмотр записи с другим малышом?

Я знаю, как я выгляжу!

На пути развития чувства «я» существует множество значимых вех, и одно исследование позволяет нам увидеть, как постепенно возникает это чувство.

Профессор Майкл Льюис из Медицинской школы Роберта Вуда Джонсона и профессор Жанна Брукс-Ганн из Педагогического колледжа Колумбийского университета в Нью-Йорке провели очень остроумный эксперимент, чтобы понять, когда именно дети приходят к осознанию собственной физической внешности, своего физического «я».

В ходе этого исследования они просили матерей незаметно приклеить маленький красный кружок на нос ребенку. А затем наблюдали, будут ли дети дольше рассматривать свое отражение в зеркале и попытаются ли стереть красное пятнышко, когда увидят его. Это было бы прямым указанием на то, что они узнают собственное изображение. В общем и целом исследование показало, что дети младше 15 месяцев не узнают себя в зеркале. Зато к 21 месяцу почти все дети себя узнавали.

Какую роль играют родители в развитии у ребенка восприятия собственного «я»? Не слишком большую. Малыши в основном узнают эту информацию самостоятельно, без помощи специальных занятий или образовательных игрушек. Самый обычный, повседневный опыт, соединенный с тем, что ребенок привносит в этот мир, обеспечивает ему необходимые возможности для развития примитивного, но долговечного самопонимания.

Кто я – девочка или мальчик?

Ощущение физического «я» – это не только знание о том, что «твое тело отличается от моего». Это ощущение также включает рассмотрение себя через призму таких категорий как пол, раса и этническая принадлежность. Под какую категорию я подпадаю? Откуда я знаю, что я – женщина и что я останусь женщиной, даже если буду носить мужскую одежду или спрячу волосы под шапку? Просто поразительно, насколько рано возникает знание о собственном поле – и все же, как ни парадоксально, это знание очень легко подвергнуть сомнению! Но главные признаки пола для нас, взрослых, – гениталии или ДНК – для маленьких детей далеко не столь важны. Для них главное – как люди выглядят (длинные ли у них волосы? Носят ли они брюки?). Именно внешность определяет, будут ли дети видеть в другом мальчика или девочку.

К этому времени вы, вероятно, уже начали понимать, что в колыбели проявляются многие знания – даже знание о поле! Давайте взглянем, что происходит, когда рождается ребенок. Первый вопрос: «Мальчик или девочка?» И, начиная с этого момента и далее, жизнь ребенка бесповоротно изменяется. К ребенку будут относиться по-разному, основываясь на том, считают его девочкой или мальчиком. Откуда мы это взяли? Все оттуда же: остроумные методы лабораторных исследований позволяют нам узнавать поразительные вещи о себе самих.

Так когда же малыши впервые понимают, кто они – мальчики или девочки? Систематически наблюдая сотни детей за игрой, исследователи обнаружили, что между 12 и 18 месяцами дети начинают предпочитать игрушки, которые считаются подходящими для их пола. Девочки выбирают для игры кукол и всякие розовые штучки. Мальчики выбирают грузовики и оружие. И это, в общем, неудивительно, учитывая, что, по данным исследований, в комнатах мальчиков и девочек содержатся совершенно непохожие предметы. Дети получают весьма недвусмысленный тендерный посыл еще до того, как впервые знакомятся с рекламой или достигают того возраста, в котором они уже в состоянии требовать для себя определенные игрушки. Покупателями являются родители, и они оформляют комнаты своих детей множеством специфичных с точки зрения пола предметов.

Если дети начинают предпочитать те игрушки, которые считаются приемлемыми для их пола, к концу 1-го года жизни, то когда же они начинают причислять к определенному полу себя и других? Похоже, они уже умеют это делать между 2 и 3 годами, и сначала определяются с самими собой, а потом уже с остальными. Это не должно вызывать удивления: дети постоянно слышат, как их называют либо мальчиками, либо девочками. Чтобы определить пол других детей, малыши должны понять, каким критерием надо пользоваться (длиной волос? цветом глаз?). Учитывая последние модные тенденции, никакой ясности в этих критериях не наблюдается!

Даже если к 2 годам дети точно знают, кто они – мальчики или девочки, – действительно ли они понимают (пусть даже научившись говорить): а) каким образом определяется пол и б) что он, как правило, уже не изменяется? Каким бы простым ни было это понимание, ответ на эти вопросы отрицательный. Почему? Потому что дети часто ограничиваются тем, что видят, и используют иные показатели, чем мы, взрослые.

Вы когда-нибудь обращали внимание на то, как организовано пространство в магазинах игрушек? Пройдитесь по любому такому магазину в своем районе – и наверняка увидите секцию, переливающуюся розовыми, лиловыми и белыми тонами, обычно расположенную слева от входа. Все знают, что эти игрушки – не для мальчиков! Такой цветной код говорит вам, что в этой секции вы найдете куколок, игрушечные кухонные плиты, косметические наборы, настольные игры, обучающие искусству шопинга, и Барби, Барби, Барби… Маленького Билли вы в эту секцию и калачом не заманите! Он наверняка направится к более темным цветам, где куклы для мальчишек называются анимированными игрушками и, следует добавить, представлен более широкий выбор – от наборов «маленького ученого» до спортивной экипировки и видеоигр. И если вы отнюдь не воинственный человек, который не хочет, чтобы его мальчик играл с огнестрельным оружием, танками и вооруженными лазерами супергероями, надеясь, что так из него получится более миролюбивый взрослый, лучше забудьте об этом.

Успеха вам не добиться. В этом возрасте ребенок в состоянии соорудить «пушку» даже из тюльпана. Почему? Потому что его когнитивное развитие дошло до того этапа, когда он заинтересован в распределении мира по категориям – особенно мира людей. И поскольку центральной из этих категорий является его собственный пол, он старательно изучает правила, в свете которых поведение рассматривается как социально приемлемое для мужской или женской части человечества.

Нам может казаться, что наши дошкольники полностью разобрались в тендерных ролях, но в действительности им еще предстоит проделать долгий путь. Профессор Сандра Бем, известный психолог, специалист по развитию из Корнельского университета, рассказывает, как ее маленький сын Джереми однажды решил пойти в садик, надев заколку для волос. Другой мальчик принялся упорно утверждать, что Джереми – девочка, потому что «только девочки носят заколки». Хотя Джереми возражал, что он – мальчик, потому что у него есть пенис, другой мальчик продолжал называть его девочкой. В отчаянии Джереми стянул с себя штанишки, чтобы продемонстрировать свою сексуальную идентичность. Второго мальчика это ничуть не впечатлило: «Подумаешь, пенис есть у всех; а заколки носят только девочки!» – с гордостью заявил он.

Как показывает этот пример, маленькие дети, у которых тендерные схемы пребывают пока еще в процессе развития, как правило, имеют очень ограниченный взгляд на то, что считать мужественным, а что – женственным. И если мальчика вдруг потянет к Барби или к розовому косметическому набору, можете быть уверены – приятели не замедлят его вразумить. В действительности дети будут тверже придерживаться своего мнения о половых различиях именно в средний период детства, чем в любое другое время. А поскольку малыши не в состоянии интегрировать фрагменты информации, которые противоречат друг другу, они, как правило, отрицают, что мама может быть одновременно и строительным рабочим, и мамой. Похоже, им просто необходимо поначалу усвоить более строгий взгляд на то, что общество считает приемлемым, прежде чем они сумеют расширить свои категории, сделав их более реалистичными. Но если они видят, что и мама, и папа наравне заботятся о малышах и пекут печенье, им несколько труднее придерживаться негибких, стереотипных тендерных категорий. Как только дети выяснят, что именно делает мальчика мальчиком, а девочку девочкой, им уже не нужно будет придерживаться таких жестких тендерных стандартов, особенно если родители уже подали им пример.

Какова моя расовая принадлежность? Еще один аспект категориального «я».

Поскольку дети слышат так много разговоров о поле, наверное, неудивительно, что свой пол они определяют раньше, чем расовую принадлежность. Психолог Филлис Кац, директор Института исследований социальных проблем в Боулдере, штат Колорадо, посвятила труд всей своей жизни попыткам понять, как дети узнают о поле и расе. Она выяснила, что к достижению 3-летнего возраста 77 % американских детей европейского происхождения, прошедшие тестирование, могли назвать свою расу, но лишь 32 % афроамериканцев смогли сделать то же самое. И это не потому, что афроамериканские дети хуже справляются с формированием категорий; ведь гендерные категории они формируют в том же возрасте, что и дети европеоидов. Просто до 4 или 5 лет далеко не все дети вполне уверены, к какой расовой (или этнической) группе они принадлежат. Что интересно, когда их спрашивают, к какой расе (или к какому полу) они хотели бы принадлежать, чернокожие чаще склонны отвечать, что они бы предпочли быть белыми, чем белые дети предпочитают быть чернокожими. Аналогичная ситуация возникает с полом: девочки с большей охотой выбрали бы для себя противоположный пол, чем мальчики. Вероятно, учитывая силовой дифференциал нашего общества и тот факт, что члены групп меньшинств и женщины оцениваются как «второй сорт», удивляться этому не стоит.

Знание о поле и расе проходит три стадии. Сначала дети осознают различия, т. е. тот факт, что отдельные категории существуют. Это происходит в младенчестве, когда малыши могут показать нам своими зрительными реакциями, что у них есть категориальное представление о мужских и женских лицах, что они могут отличать друг от друга изображения детей по их расовой принадлежности. За осознанием различий следует вторая фаза – идентификация, которая происходит между 2 и 3 годами. На этой стадии дети могут определить свой собственный пол и распределить себя в группу детей того же пола. Но помните, что эта идентификация – не то же самое, что константность, то есть осознание постоянства тендерных и расовых классификаций. Похоже, расовая константность развивается позже, чем тендерная, и даже еще позже – у детей афроамериканских и азиатских меньшинств, которым бывает трудно понять статус своего меньшинства. Эта последовательность связана с когнитивным развитием детей. Понимание в этих вопросах невозможно ускорить, и не существует никаких готовых подготовительных программ, которые могли бы его подстегнуть.

Социальное и эмоциональное «я»: у меня есть чувства.

Физическое «я» – это только одно измерение нашего представления о себе. У нас также есть социально-эмоциональное «я». В последние 20 лет ученые обнаружили, насколько жизненно важны наши первые взаимоотношения для нормального развития. Новорожденный ребенок просто не может регулировать свое эмоциональное состояние. Он может отворачиваться от неприятного стимула, двигать губами и причмокивать, когда его чувства становятся слишком интенсивными, но его легко запутать. Именно поэтому невозможно «испортить» или избаловать младенцев: они абсолютно зависят от успокаивающего вмешательства взрослых, помогающих им регулировать свои эмоциональные реакции. Вы нужны им, чтобы брать их на руки, укачивать, ласково разговаривать, чтобы они смогли выстроить здоровое чувство своего эмоционального «я».

Между 2 и 4 месяцами кора головного мозга младенца постепенно повышает его терпимость к раздражителям. Взрослые могут начать развивать эту способность, играя с детьми в простые игры «лицом к лицу», хотя все же необходимо тщательно следить за тем, чтобы эти игры соответствовали уровню развития ребенка, иначе они его только дезориентируют. В следующей главе мы будем описывать важность этих повседневных взаимоотношений как прототипов последующих, более взрослых отношений в жизни ребенка. Однако сначала давайте исследуем, как эти ранние взаимоотношения косвенно обучают ребенка, создавая у него представления о пластичности его мира и о том, насколько эффективно он может этот мир изменять.

Хотя мы не говорим, что родители должны реагировать на любое выражение недовольства со стороны ребенка (речь идет не только о криках), все же остается вопрос: насколько быстро и насколько часто родителям следует реагировать на такие проявления? Насколько родители должны стараться облегчить дискомфорт ребенка? И не влияет ли большая (или меньшая) отзывчивость родителей на мнение ребенка о том, насколько хорошо (или плохо) он взаимодействует с окружающим миром? У этого вопроса, как и у большинства вопросов, имеются две стороны.

Пускай выплачется?

Вы, несомненно, замечали, что в первый год жизни малыши очень часто плачут. Наш легендарный бихевиорист Джон Уотсон говорил родителям, что они сами создадут у детей предрасположенность становиться плаксами (а в будущем – вечными нытиками-неудачниками, а не преуспевающими руководителями компаний), если будут брать их на руки каждый раз, стоит ребенку захныкать. Основываясь на его теории, родителям советовали давать малышам «выплакаться», чтобы те не избаловались. Противоположную позицию в этом споре занимали Фрейд и Эриксон. Они привели бы аргумент о том, что отзывчивость по отношению к детям помогает им усвоить, что они достаточно сильны, и дает возможность учиться заявлять свои требования другими способами.

К счастью, позднее исследователи решили проверить обе эти теории, наблюдая за поведением матерей и их младенцев в реальной жизни. И у кого же дети плакали чаще: у тех матерей, которые позволяли им «выплакаться», или у тех, которые брали малышей на руки? Профессора Сильвия Белл и Мэри Эйнсворт из Университета Джонса Хопкинса в Балтиморе обнаружили, что дети, на чей плач реагировали чаще, к концу 9-го месяца жизни плакали меньше, чем те, на крики которых реагировали реже. Похоже, когда родители реагируют на крики ребенка, они дают ему понять, что о нем позаботятся, и таким образом воспитывают в нем веру в отзывчивость окружающих.

А что же заменяет плач тем детям, чьим потребностям последовательно идут навстречу? Ребенок «гулит», указывает пальчиком, мычит и вступает в зрительный контакт с матерью или кем-то из взрослых. Безусловно, такие способы коммуникативных сигналов – это шаг вперед по сравнению с плачем. Следовательно, реагирование на дискомфорт ребенка способствует развитию его способностей к коммуникации.

Корни индивидуальности: еще один промах Уотсона.

Вероятно, вы прекрасно понимаете, что дети отнюдь не таковы, какими их считал Уотсон. Они вовсе не кусочки пластилина, которым можно придать форму с помощью научных методов, превратив во что угодно по желанию взрослых, невзирая на их «таланты, наклонности, особенности, способности, призвания и расовое происхождение». Каждый ребенок приходит в этот мир как совершенно уникальное существо, например как Грейси и Энни…

То отличие, которое подметила Нэнси в своих девочках, психологи называют темпераментом. Темперамент – это термин, охватывающий человеческие различия, существующие уже от рождения, проявляющиеся в таких вещах, как эмоциональные реакции, уровень активности, продолжительность внимания, настойчивость и способность регулировать свои эмоции. В 1950-х годах психиатры Александр Томас и Стелла Чесс приступили к исследованию этого феномена, чтобы понять, насколько последовательно сохраняется темперамент в течение жизни. Они исследовали 141 ребенка, начав с младенчества и закончив взрослой жизнью.

Исследователи определили три основных типа детского темперамента: «легкий ребенок», который с легкостью приспосабливается к привычному распорядку, отличается общей жизнерадостностью и с готовностью адаптируется к новому опыту (40 % выборки); «трудный ребенок», которому повседневный порядок дается нелегко, который медленно принимает новый опыт и склонен реагировать негативно и резко на новые вещи и явления (10 % выборки); и «ребенок, которого трудно расшевелить», который демонстрирует невыраженные, сглаженные реакции на перемены в обстановке, склонен к негативу в настроениях и медленно приспосабливается к новому опыту (15 %). Остальные дети не подпадали ни под одну конкретную категорию и поэтому характеризовались как «средние дети».

Томас и Чесс обнаружили, что эти типы темперамента изменяются, когда дети взаимодействуют с различными типами родителей. Они также выяснили, что определенные типы темперамента помогают детям преодолевать эмоциональные трудности, в то время как другие делают их уязвимыми. Например, «трудные дети» лучше всего функционируют с очень чувствительными родителями, которые понимают, когда следует надавить, а когда – отпустить. А для «легких детей» родительские реакции не имели такого определяющего значения, поскольку эти дети легко справляются с трудностями.

Нам предстоит еще многое узнать об изначальной индивидуальности детей или о том темпераменте, которые они разовьют впоследствии. Всем нам известно, что счастливые и довольные малыши позволяют нам чувствовать себя лучшими родителями, поэтому мы охотнее с ними взаимодействуем. А «трудные дети» отталкивают взрослых и сильно осложняют взаимодействие, даже если растут в семьях тех же родителей. Итак, темпераменты наших детей до некоторой степени определяют тот тип воспитания, который они получат.

Наше социальное «я» также включает внутреннее ощущение «правильного и неправильного», «справедливого и несправедливого». Как следует нам действовать, чтобы демонстрировать уважение к другим людям? Как мы учимся быть справедливыми и честными? Эти вопросы формируют основу наших нравственных «я».

Возникновение нравственности.

Тема нравственности глубоко интересовала многих ведущих теоретиков психологии, включая Зигмунда Фрейда, Берреса Скиннера и Жана Пиаже. Важной частью наших представлений о самих себе является ощущение, что мы способны поступать правильно и выносить суждения относительно справедливости и честности. Но дети и в этом отличаются от взрослых. Когда малыши протестуют – «Это несправедливо!» – сталкиваясь с реальными или воображаемыми несправедливостями, родители часто им отвечают (и нередко действительно так думают!): «Ну, жизнь не всегда бывает справедлива».

Когда маленькие дети совершают проступки, делают ли они это из-за неразвитой нравственности, по злобе или из невежества? А если дети не прислушиваются к нашим наставлениям, если у них, похоже, нет никакого стыда, означает ли это, что из них непременно получатся преступники?

Представьте, например, что 22-месячная Элис пытается сунуть палец в электрическую розетку. Вы подбегаете к ней и кричите: «Нет, нельзя!» Она упрямо делает это снова. Вы хватаете ее на руки, уносите в противоположную часть комнаты и снова повторяете: «Нельзя!» Она ждет, пока вы отвернетесь, а потом возвращается к розетке, пока вы ищете заглушку в кухне. Значит ли это, что Элис – непослушный ребенок, из которого вырастет сущее наказание для родителей? Значит ли это, что вам не удалось внушить ей понятие о правильных и неправильных поступках?

Вероятно, здесь существует более простое объяснение, связанное с развитием у Элис чувства «я». Возможно, Элис не реагирует на наказания потому, что пока еще не ощущает себя как независимое существо, которое можно оценивать. А если она не способна видеть себя человеком, которого могут оценивать она сама или другие люди, то с чего бы ей сопротивляться искушению напроказничать снова, как только вы повернетесь спиной? Саморегуляция невозможна, если Элис не сознает, что ее поведение может оцениваться по какому-то стандарту. Вероятно, по этой причине она и не ощущает ни стыда, ни угрызений совести, которые ощущал бы на ее месте ребенок постарше, совершив какой-то дурной поступок. Исследователи сообщают, что маленькие дети часто показывают родителям результаты своих проступков, не выражая никаких конкретных эмоций: «Видишь? Я сломал телевизор». Почему же это ребенка не расстраивает? Наверное, потому, что он не сознает, что сделал что-то плохое.

Чтобы проверить эту теорию, профессор Дебора Стипек и ее коллеги из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе раздали матерям 123 детей в возрасте между 14 и 40 месяцами вопросник из 22 пунктов, чтобы они заполнили его дома. Матерей просили наблюдать за поведением их детей и оценивать его в соответствии с этими пунктами, прежде чем ответить «да» или «нет» на каждый вопрос. Например, в одном пункте был вопрос о том, может ли ребенок узнать себя в зеркале (это – индикатор самосознания). Другой вопрос был таким: «Пользуется ли ваш ребенок общими оценочными терминами, говоря о себе, например: „Я – хорошая девочка“?» Цель такого рода вопросов – определить, способны ли дети подвергать себя оценке. И наконец, матерям задавали вопрос, демонстрируют ли их дети какую-либо эмоциональную реакцию, когда совершают проступок. Что же обнаружили профессор Стипек и ее коллеги?

Когда ребенок возраста Элис совершает проступок, а потом снова повторяет те же действия, после того как его отругали, это происходит не потому, что он – «плохой». Он просто пока не подвергает себя самооценке и поэтому не испытывает никаких угрызений совести, совершая проступки. Прежде чем ощутить угрызения совести, необходимо сознавать, что вас могут оценивать и что существуют некие стандарты оценки! В упомянутом исследовании прослеживалась надежная последовательность. Прежде всего ответы матерей указывали, что дети умеют узнавать себя в зеркале или на фотографиях, или обратить внимание на что-то в своей внешности в довольно раннем возрасте. Около 80 % матерей 14–18-месячных детей говорили, что их дети могут это делать (и это согласуется с результатами опыта с красным кружком, который мы описывали выше). Затем, когда дети осознают себя как отдельные сущности, они обретают способность к самооценке и самоописанию. На это способны около 50 % детей в возрасте от 19 до 24 месяцев, около 80 % 25–29-месячных и почти все (91 %) 30–40-месячные. Да, так много времени уходит на то, чтобы выработать способность говорить о себе объективно и оценивать свои качества!

И в последнюю очередь дети начинали демонстрировать эмоциональные реакции, совершив проступок, и пытались удерживаться от поступков, которые, по их мнению, были «неправильными», но это происходило очень не скоро. Лишь 51 % детей в возрасте от 25 до 29 месяцев демонстрировали огорчение или стыд, совершая проступок, или пытались удержаться от его совершения. Даже между 30 и 40 месяцами процент детей, которые пытались оценивать свое поведение, увеличивался ненамного. Лишь 59 % детей постарше проявляли эмоциональные реакции, когда вели себя «плохо».

Нравственному поведению неоткуда взяться, пока дети не сознают себя как социальные существа, чье поведение может оцениваться в сравнении с каким-то стандартом. Как же могут они думать о том, что нужно вести себя нравственно, если не испытывают ничего особенного, совершая проступок? И что способствует достижению такого уровня развития? Опять же, чтобы понять это, обратимся к образу мыслей детей и к тому, как с ними обращаются. Вероятно, когда дети научатся помнить о неких стандартах и сравнивать их с реальностью, они могут начать оценивать самих себя. Ребенок, например, думает: «Липкие руки – это плохо. Это неприятно, мама так сказала в прошлый раз, когда у меня были липкие руки. Теперь они снова липкие. Это плохо». Способность удерживать в памяти стандарты и оценивать ситуацию в терминах этих стандартов демонстрирует растущую когнитивную гибкость. Этому помогает и растущий словарный запас. Теперь ребенок постепенно узнает описательные термины, такие как «хороший» и «плохой», «липкий» и «чистый».

Регулирование эмоционального «я».

В конечном счете социальное «я» является результатом нашей способности регулировать свои эмоции, получать то, что мы хотим, не выходя из себя и не переступая границ. Эмоциональная саморегуляция соотносится со стратегиями, которые мы используем, чтобы приспособить свое эмоциональное состояние к комфортному уровню напряжения, добиваясь своих целей. В ранние месяцы жизни младенцы обладают лишь ограниченной способностью регулировать свои эмоциональные состояния.

По мере развития коры головного мозга терпимость малыша к стимуляции возрастает. Между 2 и 4 месяцами воспитатели начинают развивать эту способность, инициируя игры «лицом к лицу» и привлекая внимание малыша к различным предметам. Родители стремятся доставить малышу удовольствие, чутко приспосабливая темп собственного поведения так, чтобы ребенок не терялся и не расстраивался, тем самым способствуя развитию терпимости к раздражителям. К 4 месяцам малыши уже могут помочь себе самостоятельно отрегулировать эмоции, отворачиваясь от неприятных стимулов, а к концу первого года жизни – и уползти от них прочь. Помогая малышу справляться с эмоциональными состояниями, родители и воспитатели вносят свой вклад в стиль эмоциональной саморегуляции ребенка. К 2 годам дети уже умеют пользоваться для этой регуляции речью. У них развивается особый набор терминов, описывающих чувства, такие как «радоваться», «любить», «противный», «глупый». Слушая сказку о чудовищах, Сюзи хнычет: «Мамочка, страшно!» Моника откладывает книжку в сторону и успокаивающе обнимает дочку. Сюзи не смогла сама справиться с собственной эмоцией, но, сообщив о своих чувствах матери, получила то утешение, в котором нуждалась.

«Я хочу то, что я хочу, – и немедленно!» Как научиться контролировать свои эмоции.

Тим с мамой пришли в продуктовый магазин. Он устроил сидячую забастовку на полу, дополненную слезами и завываниями – это его способ вести переговоры о покупке любимых конфет. Знакомо звучит, не так ли? И что же, неужели Тим будет так же себя вести и в 32 года?! Должны ли маленькие дети уметь брать под контроль свое разочарование и расстроенные чувства и действительно ли истерики – признак того, что с ребенком что-то не так? Развитие эмоциональной регуляции не всегда идет гладко. Более того, из-за различий темперамента не все дети одинаково реагируют на одни и те же «лучшие» воспитательные средства.

Но представьте себе, что было бы, если бы вы разражались слезами всякий раз, как что-то складывалось бы не по-вашему? Или если бы вы выходили из себя и били человека, который не дает вам получить то, чего вы хотите. Смогли бы вы тогда получить работу и сохранить ее? Смогли бы вы удержать возле себя друзей? Грозило бы вам это тюремным заключением? И все же нам требуются долгие годы и длительное интеллектуальное развитие, чтобы обрести способность вычислить наилучший способ контроля и обуздания собственных эмоций. Эмоциональная регуляция включает в себя способность справляться с позитивными, равно как и с негативными чувствами. (Что интересно, у взрослых сердечный приступ может быть спровоцирован как плохими новостями, так и хорошими!).

Все мы научились успокаиваться после радостных или печальных переживаний потому, что наши родители и воспитатели помогали нам регулировать свои эмоции, когда мы были детьми. Давайте рассмотрим такие игры с нарастающим напряжением как «я тебя поймаю» и «пикабу». Хотя внешне они могут казаться просто забавным способом проводить время, на самом деле они учат детей регулировать свои эмоции. Дэниел Стерн из Медицинского центра Корнельского университета в Нью-Йорке представляет нам замечательный анализ игры «пикабу» и способа, которым родители помогают регулировать эмоциональное состояние ребенка.

Как указывает доктор Стерн, эта типичная игра ребенка с родителем развивается по нарастающей через несколько циклов. Ирвин ни за что не смог бы создать такую игру самостоятельно; для этого нужны двое. Это переживание наполнено радостным ожиданием, напряжением, предвкушением и, возможно, «приправлено» долей страха. Отец, чуткий к эмоциональному состоянию Ирвина, после нескольких циклов игры прекращает ее, решив, что с Ирвина хватит. Именно это мы и делаем для наших детей: мы создаем у них состояние взволнованности, а затем благодаря ему регулируем их эмоции. И редко встречаются такие родители (но они существуют, и их поведение граничит с грубостью), которые в подобных играх заходят слишком далеко и доводят собственного ребенка до слез.

Мы также с самого начала жизни помогаем малышам регулировать и негативные эмоции. Когда дети плачут, мы берем их на руки. Но по ночам мы можем решить, что ребенок должен сам найти способ успокоиться, потому что в нашей культуре, где большинство малышей спят отдельно от родителей, им необходимо научиться засыпать снова, не ощущая рядом с собой тепла родительского тела.

Эмоциональной регуляции невозможно научиться ни на специальных курсах, ни по видеопрограммам – только в реальной жизни. Только реальная жизнь может выявить глубину и спектр эмоций, которые могут привести малыша к истерике. Случалось ли вам, будучи ребенком, плакать так долго и так сильно, что невозможно было перевести дыхание? Помните, как было неприятно до такой степени утратить над собой контроль? И хотя специалисты советуют нам «игнорировать истерики», каждый из нас должен хорошо знать и учитывать особенности собственного ребенка.

Как сказала нам Мэри, мать Сары (2,5 года): «Сара не может самостоятельно „прийти в чувство“, когда я не обращаю на нее внимания и игнорирую ее истерику. Я обнаружила, что для меня наилучший выход – отвлечь ее. Если я позволю ей по-настоящему закатить истерику, потом потребуется целый час держать ее на руках и утешать». Это потому, что Сара пока еще не освоила эмоциональную регуляцию в такой степени, чтобы помочь себе удержаться от плача и взять себя в руки. К тому же вести себя со всеми детьми одинаково просто невозможно! У каждого ребенка свой, уникальный темперамент. Некоторые малыши более реактивны, чем другие, и чувствуют события глубже. Другие быстро оправляются от разочарований и продолжают заниматься своими делами как ни в чем не бывало. К тому же большую роль играет возраст ребенка и, еще конкретнее, степень развития у него способности к эмоциональной регуляции. То есть то, что могло вызвать истерику в 18 месяцев, в 20 месяцев может уже не играть для ребенка никакой роли.

Как только ребенок найдет способ взять себя в руки (отвлечься; найти альтернативу тому, что он хочет; успокоить себя с помощью любимой мягкой игрушки), он обретает чувство власти над эмоциональным дистрессом. Но такого рода эмоциональная регуляция требует, чтобы родители и воспитатели разговаривали с детьми и помогали им понять, что существуют альтернативы истерике. И еще до того, как ребенок сумеет извлечь пользу из таких «обсуждений», родители должны обеспечить ему внешнюю поддержку, чтобы помочь регулировать свои эмоции – как, например, родитель отвлекает ребенка, находящегося на грани эмоционального срыва. Постепенно родители передают бразды этого контроля ребенку, обучая его конструктивно справляться с негативными чувствами, которые у него появились: «Ты ужасно сердишься на меня, не так ли? Как ты думаешь, что бы мы могли сделать, чтобы тебя порадовать?».

Наука говорит нам, что, как только малыши научатся пользоваться речью (в возрасте 2–5 лет), родители начинают много разговаривать с ними об их положительных и отрицательных эмоциях. Но поскольку негативные эмоции неприятны и ведут к дистрессу, их необходимо регулировать тщательнее, нежели позитивные, и исследователи обнаружили, что разговоры об отрицательных и положительных эмоциях сильно отличаются друг от друга. Родитель говорит: «Ой, посмотри, как радуется кролик!» – прямо в процессе игры; но спрашивает: «Почему ты вчера ночью плакал в постельке?» Родители больше склонны разговаривать о негативных событиях, которые происходили с детьми в прошлом. К тому же при разговоре о негативных эмоциях они часто задают открытые вопросы, требующие развернутых ответов («Как ты думаешь, почему люди плачут?»), и привлекают больше внимания к негативным эмоциям, которые испытывают другие люди («Ты понимаешь, почему папа вчера так на тебя сердился?»).

Какие функции могут выполнять все эти разговоры? Оказывается, дети, которые чаще обсуждают такого рода вещи с родителями, впоследствии лучше понимают свои собственные эмоции и эмоции других людей. А знание – это сила: понимание эмоций, собственных и чужих, помогает человеку лучше вести себя в ситуациях, которые могли бы привести к возникновению негативных эмоций. Умение регулировать свои эмоции пригодится во взрослой жизни. Исследования показывают, что «помощь людям в умении лучше справляться с негативными чувствами – гневом, тревожностью, депрессией, пессимизмом и одиночеством, – это форма профилактики болезней», как указывает Дэниел Гоулман, один из основателей Консорциума по социальному и эмоциональному обучению при Йельском университетском Центре изучения ребенка и автор книги «Эмоциональный интеллект».

Отчет за 2002 год престижного Общества исследований развития детей приходит к ясному выводу, основанному на множественных исследованиях: «… Первые несколько лет школьного обучения опираются на твердый фундамент эмоциональных и социальных навыков детей». И, пишут исследователи далее, «дети, у которых имеются трудности с концентрацией внимания, следованием указаниям, умением ладить с другими и контролировать собственные негативные эмоции типа гнева и дистресса, хуже учатся в школе». Специалисты по изучению детей получили некоторые данные о том, как приобретаются подобные навыки. За степень умения детей справляться со своими негативными эмоциями ответственны и их темпераменты, и взаимодействие с родителями и воспитателями. Чтобы справляться с эмоциями, дети должны освоить два навыка: способность распознать эмоцию, когда они ее ощущают или замечают, и способность определить ее (например, «я сержусь», «он радуется»). Это знание появляется в результате того, что родители и воспитатели разговаривают с детьми о чувствах и обучают их реагировать на те эмоции, с которыми они сталкиваются.

Возникновение интеллектуального «я»: неужели похвала действительно может быть опасна?

Эрика и Рейчел сидят на своих маленьких стульчиках за столом в детском саду. Они решают головоломки, разработанные специально для детей их возраста. Задачи им попались довольно трудные. Эрика подбирает один кусочек за другим, старательно складывая картинку с изображением животных в джунглях. А Рейчел, напротив, просто вертит кусочки головоломки в руках. Она озирается, разглядывая комнату, затем бросает взгляд на наполовину законченную картинку Эрики, потом переводит его на собственную головоломку, в которой на местах лежат всего несколько фрагментов. Бросает свое занятие и идет к кукольному уголку, где принимается выговаривать Барби:

– Мамочка ужасно сердита на тебя. Ты глупая. Никакого тебе телевизора, пока не соберешь головоломку.

Как сказали бы психологи, Рейчел не хватает настойчивости. Профессор Кэрол Двек и ее коллеги выявили определенные воспитательные практики, которые вносят свой вклад в нехватку настойчивости у детей, а также отметили, как настойчивость, этот аспект возникающего чувства «я», может повлиять на будущие успехи ребенка. Помните ту пословицу, которую вам твердила мама, когда вы принимались ныть из-за неудач в баскетболе или правописании, – «Терпенье и труд все перетрут»? Если это было обычной «песней» ваших родителей, вероятно, у вас сформировалось достаточно сильное чувство своего интеллектуального «я». Эта мантра о повторяющихся попытках советует человеку не приписывать свои промахи и неудачи чему-то сущностному и неизменному в самом себе. То есть не следует непременно винить в неудачах свою глупость или леность. Нужно оценивать себя – и это правильно – по количеству усилий, которые вы вкладываете в достижение своих целей. Но если ваши родители подчеркивали и хвалили ваши способности и интеллект, возможно, вы по своему характеру стали ближе к Рейчел, которая пасует перед трудными задачами.

Как у ребенка развивается здоровый взгляд на свое интеллектуальное «я»? Психологи, которые занимаются этим вопросом, иногда называют это развитием самооценки. По словам профессоров Джорджа Беара и Кэти Минк, ведущих экспертов в этой области, движение за самооценку в образовании достигло нижней точки спада. Те связи, которые существовали, по мнению исследователей, между самооценкой и академическими успехами, были подвергнуты серьезным сомнениям и ныне получили статус мифов. Один из самых стойких – и самых пагубных – из этих мифов состоит в том, что программы, которые делают упор на самооценку, улучшают академические успехи детей. Исследования показывают, что для стимулирования достижений детей мало расточать похвалы их интеллекту. Однако 85 % родителей маленьких детей, прошедшие опрос, считали, что им следует хвалить интеллект своих детей, чтобы дать им понять, какие они умные. Но вы, наверное, недоумеваете, какой же вред может быть в том, чтобы сказать ребенку, какой он умник? Даже если вы не ждете, что подобные слова помогут ему стать по-настоящему умным, что плохого в том, чтобы повышать самооценку ребенка таким способом?

Исследование профессора Двек дает нам ответ на этот вопрос. Она предостерегает нас, прося быть осторожными с похвалами в адрес интеллекта детей, которыми мы щедро осыпаем их за успехи в учебе. Она пишет:

Подумайте, как бы вы чувствовали себя, если бы вас начали хвалить за выполнение задачи, которую вы считаете сущим пустяком. Вы можете прийти к выводу, что человек, который вас хвалит, в глубине души считает вас полным тупицей, а это задание – выходящим за пределы ваших возможностей. Возможно, девочку Рейчел из рассказанной выше истории много хвалили, причем хвалили за ее интеллект, а не за старания. И потом, столкнувшись с настоящей проблемой, она отступает, боясь, что если не сможет ее разрешить, то будет выглядеть тупицей. И в экспериментах, и в реальной жизни дети, которых хвалят за их интеллект и называют умниками за выполненные задачи, приходят к выводу, что интеллект – это своего рода украшение, а не инструмент, которым они владеют для того, чтобы помогать себе разрешать проблемы. Эрика же, напротив, не сдается, столкнувшись с трудной задачей. Ее поведение можно охарактеризовать как адаптивное. Учащиеся с адаптивной моделью поведения не беспокоятся о том, как бы им сохранить лицо, как бы выглядеть поумнее, потому что в общении с ними никто не акцентировал особую важность интеллекта. Поэтому дети, подобные Эрике, не станут, считая свою первую неудачу свидетельством того, что интеллект их подвел, бросать начатое дело. Им первая неудача говорит лишь о том, что нужно приложить больше усилий и применить какие-то новые стратегии. Понятно, почему такой стиль поведения называется адаптивным.

Похвала усилиям заставляет детей упорствовать в выполнении задачи; похвала интеллекту заставляет их сдаваться! Профессор Двек и ее коллеги обнаружили, что даже детсадовцы реагируют по-разному, когда их хвалят за то, что они «умные» или «старательные». Когда их хвалят за ум, они действуют так, как действовала Рейчел, опуская руки при первой неудаче и оказываясь неспособными реагировать конструктивно.

Уже в возрасте 4 лет некоторые дети легко сдаются, столкнувшись с трудностями. Эти дети, как вы могли догадаться по поведению Рейчел в кукольном уголке, обычно растут в семье родителей, которые бранят их за мелкие ошибки. У Эрики же, скорее всего, родители приспосабливают свои ожидания к способностям дочери, хвалят ее за старания и позволяют ей выбирать себе многие задачи самостоятельно, вместо того чтобы навязывать их. Ее родители, вероятно, относятся к «авторитетному» типу: это люди теплые и отзывчивые, имеющие твердые, но приемлемые ожидания в отношении ребенка. Родители Рейчел, напротив, вполне могут оказаться людьми «авторитарными», склонными к принуждению, транслирующими ей представление о том, что она не в состоянии самостоятельно справиться с жизнью. Родители третьего типа – родители-«попустители» – расточают ребенку похвалы за все, что бы он ни делал, создавая у него чувство завышенной самооценки, что рано или поздно приведет к появлению личности, которая никогда и ни в чем не бывает виновата. К какому типу родителей вы относите себя? Относится ли ваш партнер к тому же типу?

Так что же мы имеем в виду – не надо хвалить ребенка вообще? Вовсе нет! Но обучение следует рассматривать как процесс, а не как подтверждение его способностей. Профессор Двек рекомендует нам не говорить учащимся, что они умны, поскольку это делает их зависимыми – сажает на крючок похвалы, а неудача при этом расценивается как признак слабости! Побудить ребенка быть настойчивым можно, только хваля его стратегию, его настойчивость, его умение концентрироваться и доводить дело до конца. А если ребенок легко добивается успеха, нам следует извиниться перед ним за то, что мы даем ему слишком простые задачи, вместо того чтобы создавать у него ложное представление о том, что мы стремимся к совершенству в пустяках. Повышение самооценки путем похвал, расточаемых интеллекту, оказывается одним из величайших существующих мифов!

Пересмотр мифов.

Несмотря на знаменитое утверждение Джона Уотсона, дети вносят огромный вклад в строительство собственного «я». Природа создала наших детей уникальными, чтобы мы уже в первые месяцы их жизни могли заметить определенные склонности и тенденции их личностей. Малыши – это не куски пластилина. Однако Уотсон был прав, считая, что воспитатели играют важную роль в формировании чувства «я» у детей. И самый важный аспект нашего влияния – это взаимодействие с детьми. Заботясь о них, разговаривая с ними, играя с ними, мы помогаем им усваивать фундаментальные знания об их физическом, социально-эмоциональном и интеллектуальном «я». Они узнают о своей расовой и тендерной идентичности, учатся справляться с эмоциями и осознают свою способность выносить верные нравственные суждения.

Иными словами, считать себя всемогущими творцами чувства «я» ребенка – значит верить в миф. Такой же миф, как и то, что если мы постоянно будем им говорить, насколько они умны, они обретут большую уверенность в себе. Детей необходимо хвалить за их усилия, а не за их интеллект. Как мы только что продемонстрировали, дети развивают представление о себе медленно, с течением времени. И это развитие происходит на многих планах, от физического «я» через социально-эмоциональное «я» к интеллектуальному «я». Мы как родители и воспитатели можем поддерживать и питать этот процесс. Следующий раздел предлагает некоторые стратегии, помогающие этому процессу развиваться.

УСВОЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО.

Если мы признаем, что действительно играем некую роль в развитии у ребенка чувства «я», тогда нам следует пользоваться этой силой мудро.

Обращайте внимание на то, как вы говорите о детях в их присутствии. Многие родители думают, что маленькие дети не осознают, кто они такие, и не понимают, когда говорят о них. Это правда, что у 18-месячного ребенка словарный запас состоит всего лишь из 50 слов и расширяется до 200 слов к 2 годам. Но психологи обнаружили, что дети понимают гораздо больше, чем могут воспроизвести. Мы, авторы этой книги, проводили исследование на понимание речи маленькими детьми, и это просто удивительно, сколько всего они знают и понимают! Малыши в 17 месяцев, которые практически ничего не говорят, понимают предложения из 5–6 слов, например такие: «Куда пошли Винни Пух и Пятачок?» То, что ваш малыш еще не говорит, не означает, что он не понимает многое из того, что говорите вы. Если малыши слышат, что мы говорим о них в уничижительном тоне, это может неблагоприятно воздействовать на их представление о себе.

Есть старая шутка о двух психиатрах, которые встречаются на улице. Оба говорят друг другу «Привет!» и улыбаются при встрече. Затем каждый идет дальше и думает: «Интересно, что он имел в виду?» Если взрослые – даже те из нас, кто далек от психиатрии, – беспокоятся из-за того, что не могут понять, что имеют в виду другие, и гадают о смысле чужих слов, вообразите только, что должны чувствовать маленькие дети! Зная гораздо меньше слов, чем мы, и не умея отличать серьезный разговор от иронии, они черпают большую часть сведений о себе из того, что мы говорим им самим и о них. «О, отличная работа!», «Какая ты красивая девочка!» Все эти замечания – вода на мельницу определения личности. По этой причине, а также потому, что дети понимают намного больше, чем в состоянии сказать, важно осторожно относиться к тому, что вы говорите детям и о детях в их присутствии.

Относитесь к ребенку как к личности. Этому совету особенно трудно следовать, когда в семье уже есть не один ребенок, поскольку у вас определились ожидания и сложились шаблоны. Штука в том, чтобы позволить ребенку быть таким, каков он есть, принимая во внимание, что он может смотреть на мир иначе, чем вы. Одной из самых больших педагогических трудностей является воспитание ребенка, чей темперамент сильно отличается от вашего. Если вы в детстве были стеснительны, а ваш ребенок – общителен, для вас этот опыт может быть очень приятным и интересным, но все же непривычным. Если общительны были вы, а ваш ребенок – стеснителен, и его трудно расшевелить, это может причинять вам еще большие неудобства. Постарайтесь не заставлять детей делать то, что им неприятно или вызывает дискомфорт; лучше просто поощряйте их. Если вы продемонстрируете детям, как здорово и интересно заниматься тем, в чем они еще не слишком сильны, в следующий раз они вполне могут сами проявить инициативу.

Давайте детям понять, что нет ничего невозможного. Если, по данным исследований, дети самостоятельно выясняют, на что способны мальчики и девочки (а также мужчины и женщины), то помощь в знакомстве детей со спектром занятий, которые действительно доступны сегодня мужчинам и женщинам, будет во многом способствовать расширению их мышления. Только не удивляйтесь, если поначалу ваш ребенок будет категорически отрицать, что папа может исполнять обязанности медсестры! Однако чем чаще дети будут видеть, как женщины занимаются «мужской» работой, а мужчины – «женской», тем активнее они станут подстраивать свои представления к реальности. Вне зависимости от того, какое занятие изберет ваш ребенок, когда вырастет, ему полезно понимать, что выбор не ограничен его полом. Указывайте на нетипичные и перекрестные роли взрослых ребенку, то и дело привлекая к ним его внимание: «Видишь, вон тот грузовик ведет женщина!» или «А ты знаешь, что доктор Джуди – твой врач-педиатр – еще и мама?».

Разговаривайте с детьми о чувствах. Отчасти личность, которой становится человек, является результатом того, как с ним обращаются и разговаривают. Если я смогу объяснить тебе, как интерпретировать события в мире, помогу понять, почему Виктор расстроился, когда ты сломал его игрушку, то ты станешь лучшим человеком. Чувства – это то, что происходит внутри нас. Когда родители разговаривают с детьми о чувствах, они помогают этим чувствам выйти наружу, на свет, где их можно исследовать, оценить и понять. В магазинах не найти игрушечных наборов, которые помогут ребенку стать добрее, отзывчивее, потому что такого рода знание приходит только в результате взаимодействия со значительными для него людьми. Мы должны быть готовы прийти на помощь ребенку, когда он нуждается в нас, помочь ему интерпретировать его чувства и поступки, равно как и поступки и эмоции других. Стремление трансформировать когнитивное функционирование наших детей так, чтобы они поступили в лучшие университеты и стали лидерами в своих профессиях, превратится в напрасно потраченные усилия, если мы не будем ежедневно и активно участвовать в их воспитании. Что толку от того, что ребенок станет несчастным «успешным» существом, всем недовольным, неспособным регулировать свои эмоции, неспособным понять, почему люди поступают так, как они поступают? Беседы об эмоциях имеют далеко идущие последствия для адаптации и успеха в жизни.

Сознавайте, что эмоциональный интеллект соотносится с успехом в жизни. Эмоциональное «я» имеет значение – и очень большое. Книга Дэниела Гоулмана «Эмоциональный интеллект» посвящена как раз этому и хорошо справляется со своей задачей. Не имеет значения, насколько вы умны и насколько хорошо сдаете экзамены. Если вы не можете сообразить, как ладить с людьми, как читать их сигналы и принимать во внимание их чувства, вы можете потерпеть поражение в жизни – или, по крайне мере, не сумеете достичь заметных высот. В своей книге доктор Гоулман приводит разговор с психологом Говардом Гарднером из Гарвардского университета, который также подчеркивал важность эмоционального интеллекта для успешности жизненного пути. Профессор Гарднер говорил о «интраперсональном интеллекте», о нашем знании себя самих, наших чувств и о том, как мы пользуемся этим знанием, регулируя свое поведение. А «интерперсональный интеллект» – это знание других людей: наша способность проникнуть в их настроение, желания, мотивацию. И то, и другое жизненно важно для успеха. Профессор Гарднер кратко выразил эту мысль такими словами: «Многие люди с IQ в 160 баллов работают на людей с IQ в 100 баллов, если первые обладают низким интраперсональным интеллектом, а вторые – высоким. А в повседневной жизни никакой интеллект не бывает важнее, чем интеллект интерперсональный. Если вы им не обладаете, вы будете принимать плохие решения относительно того, с кем вступать в брак, на какую работу устраиваться и так далее».

Иными словами, жизненный успех охватывает гораздо больший спектр понятий, чем высокий IQ или впечатляющие результаты экзаменов. И все же в напряженной обстановке, которую многие взрослые создают для своих детей, акцент на развитии интеллектуальной стороны личности затмил другой важный компонент – развитие ее эмоциональной стороны. Поскольку наш мир населен людьми, поскольку прежде всего все мы хотим, чтобы наши дети были счастливы, возможно, пришло время признать, что наука может подсказать нам, как надо поступать, чтобы вырастить счастливых, хорошо приспособленных к жизни детей. И, возможно, баланс должен сместиться в сторону озабоченности качеством чувства собственной личности, которое дети выстраивают с нашей помощью.

Глава 8. Познай другого. Как у детей развивается социальный интеллект.

Аманда – страховой агент. Джефф – биржевой маклер. Они оба в восторге от того, что стали родителями. Однако их беспокоит то, что они не смогут уделять достаточно «полезного времени» своей 4-летней дочери Кортни. Они скупают все книжки и образовательные игрушки подряд, стараются внести в расписание как можно больше полезного досуга по вечерам и в выходные. Результаты этого их очень радуют. Кортни уже выучила все буквы алфавита и теперь может читать коротенькие книжки. Она играет на маленькой скрипочке по методике Сузуки и даже может складывать и вычитать небольшие числа. Аманда и Джефф очень гордятся дочкой, но теперь у них появилась новая головная боль. Что ждет Кортни в начальной школе, после того как она получила такой хороший старт дома? Не будет ли ей скучно в окружении других детей, не столь продвинутых в музыке и чтении? Понравится ли ей в классе? Ведь у нее уже возникали проблемы в детском саду, где ее донимали некоторые малыши. Джефф и Аманда тогда сочли, что хулиганские выходки – это проявления своего рода зависти к Кортни, намного опередившей других детей. Они боятся, что то же самое будет происходить и в начальной школе. Как им защитить Кортни, одновременно заботясь о ее образовательных успехах в стимулирующем окружении?

Социальные навыки.

Беспокойство Джеффа и Аманды имеет те же корни, что и у большинства из нас, – сосредоточенность на интеллектуальном росте ребенка и недостаточное внимание к его социальному развитию. На самом деле мы, родители, часто думаем, что в подпитке нуждается именно интеллект ребенка, а его социальное развитие само о себе позаботится. Нам кажется, что учить наших детей социальным навыкам не обязательно. Поскольку социальное и эмоциональное развитие не так регламентировано, как академическое обучение, мы воспринимаем его как менее важное. В конце концов ведь от социальных навыков все равно никуда не денешься, не так ли?

Оправданны ли такие допущения? Мы думаем, что нет. Если вы на минутку задумаетесь о том, что требуется человеку для достижения социальных договоренностей, то начнете сознавать, что любые действия в условиях общества могут стать настоящим минным полем. Необходимо уметь регулировать собственные эмоции (например, истерикой вряд ли можно добиться своих целей). Необходима способность понимать эмоции и социальные сигналы других людей (к примеру, если вы пришли в гости, не стоит засиживаться настолько, чтобы хозяевам пришлось переодеваться в пижамы, тем самым давая вам понять, что пора бы и честь знать!). Необходима способность ясно выражать свои мысли в общении с другими людьми и мягко подводить их к тому, чтобы они исполняли ваши желания (ведь вы уже выяснили, что прямые «приказы» вызывают у окружающих реакцию отторжения). А еще необходимо научиться ладить с людьми, которые вам не нравятся (например, невозможно ходить на работу и при этом избегать встреч с ненавистным начальником). Ну и как тут гарантировать ребенку успешное функционирование?!

В нашей культуре широко распространено мнение о том, что счастье и наличие друзей никак не связаны с успеваемостью в школе. Мы склонны считать «ботаников» детишками умными, просто необщительными. Молодежные сериалы полны таких персонажей, у которых ума палата, зато в социальном общении они постоянно садятся в лужу. Однако, как ни удивительно, научные исследования демонстрируют полную противоположность той картинке, которую рисуют нам средства массовой информации. Наибольшей популярностью в среде сверстников пользуются как раз те дети, которые лучше учатся в школе. В своей снискавшей общее уважение книге «Саморегуляция в раннем детстве: природа и воспитание» профессор Марта Бронсон из Бостонского университета приводит данные целого ряда исследований, которые показывают, что навыки общения со сверстниками и принятие со стороны общества напрямую связаны с высоким уровнем функционирования как в школе, так и во взрослой жизни. Хотите – верьте, хотите – нет, но умение дошколят заводить себе друзей и любовь к ним со стороны других детей является хорошим индикатором того, насколько активно они будут участвовать в занятиях класса и даже насколько независимо они смогут работать в более строгих условиях официальной школы. Это означает, что из более общительных детей получаются и более самостоятельные учащиеся. Поскольку в детском саду складываются и новые дружеские отношения, такие дети также лучше интегрируются в учебную обстановку, повышая свою академическую компетенцию.

Исследования говорят нам, что социальным навыкам действительно нужно учиться. Социальный интеллект не дается просто так. Он зарабатывается «трудом», то есть процессом значимых взаимодействий с другими людьми. Кем и чем дети станут, когда вырастут, – это в значительной степени является результатом нашего взаимодействия с ними дома, в детском саду и в школе.

Учитывая всепроникающий характер мании по поводу IQ детей, неудивительно, что главной ее жертвой становится социальный интеллект.

В настоящее время развивается целая новая сфера психологии и образования, чья цель – преподавание социальных навыков детям. Причем речь идет не о тех детях, у которых проявляются серьезные поведенческие проблемы, но о детях самых обычных – таких, которым пойдет на пользу освоение базовых социальных стратегий, упущенных в процессе воспитания их вечно поспешающими родителями.

Дети обучаются социальным навыкам, наблюдая, как их родители обращаются с ними и с другими людьми. А потом они испытывают изученное на своих сверстниках. Детский сад и начальная школа – настоящий полигон такой практики со всеми ее удовольствиями и опасностями. Кроме того, именно в детских учреждениях преподаватели и родители обеспечивают детям социальный скаффолдинг, позволяющий малышам развивать свои таланты в области общения.

Концентрические круги социального обучения.

Мы учимся социальному общению, формируя все расширяющиеся социальные связи, которые можно сравнить с последовательностью концентрических кругов. В пределах первого круга малыши начинают отличать людей от других предметов. Во втором круге, охватывающем первый, малыши осознают, а затем и разделяют эмоции других людей. Наконец, в следующем круге дети начинают понимать, что другие люди по-другому мыслят и имеют взгляды, отличающиеся от их взглядов. В этой главе мы проследим процесс социального обучения с самого младенчества и продемонстрируем, как повседневные «приземленные» взаимодействия, происходящие в реальной жизни, преподают нашим детям уроки, формирующие из них либо членов общества, либо угрозу для него.

Другие люди как физические существа.

На самом базовом уровне малыши должны быть способны отличить в своем мире людей от других предметов. К счастью, эволюция позаботилась о том, чтобы снабдить живые существа некоторыми чертами, которые делают их крайне привлекательными для младенцев. Например, малышам нравится физическая симметрия, и это заметно по тому, что они предпочитают смотреть на человеческие лица. В ходе лабораторных опытов исследователи показывали младенцам две размещенные рядом картинки: на одной было изображено лицо, чьи черты сильно искажены, а вторая демонстрировала лицо с правильными чертами. Исследователи выяснили, что малышам больше нравится разглядывать лицо с нормальными пропорциями. Даже крошечные дети, недавно появившиеся на свет, с легкостью отличали искаженные черты от неискаженных и проводили больше времени, рассматривая изображения, на которых два глаза были симметрично расположены относительно носа, на уровне 1/3 лица вниз от линии волос.

Если бы вы были творцом Вселенной и вознамерились «сотворить» ребенка, вы бы захотели сделать так, чтобы его привлекали лица и черты существ (родителей), которые будут о нем заботиться. Именно так и поступила природа.

В чисто физическом плане человеческие существа обладают всеми необходимыми чертами, привлекательными для малышей. Учитывая, насколько беспомощны человеческие младенцы по сравнению с остальными новорожденными животного мира, это просто замечательно, что малыши тянутся к взрослым и находят их несколько более привлекательными, чем, например, диваны или облака.

Однако, создавая ребенка, вы захотели бы не только привить ему тягу к взрослым. Вам нужно было бы подготовить его к социальному взаимодействию с другими человеческими существами, населяющими его маленький мирок. Первое звено такой связи с другими физическими существами было исследовано учеными и получило название «имитация». Профессор Эндрю Мелцофф из Вашингтонского университета – эксперт в изучении этой способности детей. Он потряс научный мир, когда обнаружил, что даже новорожденные всего 2 дней от роду могут имитировать выражение лица! Это воистину изумительно, учитывая, какая ментальная гимнастика требуется для таких действий.

Что же такого замечательного в способности младенца устанавливать подобного рода «контакт» с другим человеком? Почему открытие о том, что младенцы могут имитировать выражение лица, стало столь ошеломительной новостью? Давайте исследуем этот феномен чуть более пристально. Когда вы показываете ребенку язык, он видит ваше лицо и странный выступ, искажающий его симметрию. Конечно, когда вы высовываете и втягиваете язык, выглядит это довольно глупо. Но когда ребенок имитирует этот жест, ему приходится «перевести» то, что он видит, в некую программу моторики, чтобы его язык тоже смог высовываться и втягиваться обратно в рот.

Дети, безусловно, являются активными членами социального общения с родителями и воспитателями. Сущность этих простых взаимодействий, лишенных истинного содержания, заключается в том, что дети обретают чувство общего переживания. Такая взаимность в социальном взаимодействии помогает создать ощущение «ты и я» – ощущение того, что существуют способы общения с другими людьми.

Эти социальные взаимодействия – важнейший способ узнавать что-то о других людях. И мы с вами делаем многое, чтобы включить детей в социальный контекст. Понаблюдайте за любым родителем и его ребенком – и увидите, что взрослые совершают массу приспособительных действий, разговаривая с малышами. Во-первых, мы имитируем то, что делают малыши. Если бы мы поступали так в общении с другими взрослыми, это сочли бы грубостью. Во-вторых, мы преувеличенно гримасничаем – и если бы мы гримасничали в разговоре с другими взрослыми, это также сочли бы странностью. Мы очень широко открываем глаза и рот. Мы невероятно высоко задираем брови, мы буквально излучаем приятное волнение, ослепительно улыбаясь. В действительности же все эти преувеличения – часть обучающей программы: мы чувствуем, что все это необходимо детям, чтобы возбудить их интерес и склонить к взаимодействию с нами.

Другие как эмоциональные существа.

Случалось ли вам когда-нибудь бывать в помещении, где полно младенцев, например в вестибюле перед кабинетом педиатра? Когда один из них начинает плакать, его поддерживает целый хор сирен – буквально все дети одновременно начинают вопить. Такая эмоциональная заразительность – первый признак того, что младенцы способны к эмпатии: они могут осознавать чувства других и ощущать чужие эмоции. При отсутствии такого сочувствия мы были бы бесчеловечными социопатами, делающими все, что в голову взбредет, ни на секунду не задумываясь, как это повлияет на других. Эмпатия побуждает нас принимать во внимание других людей, даже когда нам это не выгодно. И проявляется она уже в колыбели.

Шерри, директор детских яслей из Коннектикута, пристально наблюдала за 22-месячными детишками, которые возвращались в помещение после ранней утренней прогулки по заснеженному дворику. Первый из них устал, капризничал и начал плакать. Следующий вошедший за ним ребенок тоже был утомлен (ведь зимняя одежка такая тяжелая!), но слезы первого малыша обеспокоили его больше, чем собственная усталость. Он доковылял до своей кроватки, взял свое одеяльце и отдал его приятелю. «Именно поэтому работа в яслях или детском садике доставляет такое удовольствие, – заметила Шерри. – Даже 2-летние дети восприимчивы к чувствам других! Они пока еще не так много говорят, но, безусловно, понимают, когда другому ребенку плохо, и часто стараются поднять ему настроение».

Лабораторные исследования подтверждают то, на что Шерри обратила внимание у себя в яслях. Когда исследователи попросили матерей 2-летних детишек притвориться опечаленными, их малыши принимались совершать удивительные поступки. Они приносили мамам свои одеяльца, пытались отвлечь их, обнимали, чтобы утешить. Как у нас устанавливается эмоциональная связь с другими людьми? Как мы учимся регулировать свои эмоции, чтобы никого не бить и не крушить все вокруг, когда мы расстроены? В сфере психологии развития привязанность и эмоциональная регуляция – две широко исследуемые области.

Привязанность: первые взаимоотношения – это фундамент.

Дать ребенку хороший старт в мире социума нетрудно, для этого не требуется никаких специальных занятий или видеопрограмм. Главное – взаимодействие: как можно больше взаимодействия. Однако важно, чтобы это взаимодействие было чутким: оно должно ориентироваться на сигналы со стороны ребенка. Так что когда тетушка Гертруда говорит, что нет никакой необходимости так перевозбуждать малыша, что вы слишком много играете и разговариваете с ним, и что из-за этого он никак не может заснуть, она вполне может оказаться права. Исследования ясно показывают, что дети с удовольствием участвуют в социальном взаимодействии, когда оно соответствует их социальным потребностям. Дети умеют давать нам знать, хотят они взаимодействовать или нет. Малыш, который смотрит на вас и гулит, говорит вам: «Поиграй со мной, поговори со мной». Ребенок, который отворачивается от вас, говорит: «Я устал; оставь меня в покое». Эти адаптивные социальные взаимодействия образуют фундамент для речевого взаимодействия и последующих социальных отношений. Всему свое время. Когда мы восприимчивы к потребностям своих детей и чутки к их невербальным просьбам, мы подаем им пример правильного взаимодействия.

Мать любящая или мать кормящая?

Детям нравится взаимодействовать с нами, и у них быстро развивается привязанность к тем, кто о них заботится. Матушка-природа подготовила малышей к тому, чтобы они испытывали любовь к людям, занимающим особое место в их жизни. Психологи так и называют эти отношения – отношения привязанности. Ко второй половине первого года жизни младенцы испытывают привязанность к знакомым людям – не только к матерям, – которые удовлетворяют их потребности в физическом уходе и внимании.

Зигмунд Фрейд был одним из первых психологов, которые заявили, что эмоциональная привязанность младенца к матери – это фундамент всех последующих привязанностей и взаимоотношений. Но он считал, что эта любовь – результат того, что мать утоляет голод ребенка.

Бихевиористская теория Скиннера также постулировала, что кормление является сущностью отношений привязанности – хотя и по несколько иным причинам. Скиннер полагал, что ребенок ассоциирует ослабление мотива голода с матерью, которая кормила младенца и ослабляла его стресс.

Однако в 1940-х годах психологи обнаружили, что центральной составляющей эмоционального благополучия младенцев является не столько кормление, сколько последовательное участие в их жизни воспитателей и родителей. Вопрос о том, что малышам нужно больше – материнская любовь или материнская грудь, – был впрямую исследован в ходе опытов с обезьянами в рамках ставшего ныне классическим исследования, проведенного в 1950-х годах молодым профессором из Висконсинского университета Гарри Харлоу.

Как обезьянки выбирают себе мам.

Профессор Харлоу предложил тест, который должен был проверить теории Фрейда и Скиннера и выяснить, что играет главную роль для детей: кормление или забота, утешение и комфорт. Профессор Харлоу и его коллеги растили маленьких обезьянок в присутствии двух типов суррогатных «матерей». Во-первых, представьте себе сетчатый проволочный цилиндр, установленный на подставке под углом в 45 градусов. В «груди» этого цилиндра можно было закрепить бутылочку с молоком, так что наружу выглядывала только соска. Другая «мать» имела ту же форму и размер, но внутри у нее не было бутылочки. Эта «мать», в отличие от первой, была покрыта мягкой пушистой тканью, к которой было приятно прикасаться. У обеих «матерей» были пластиковые улыбающиеся мордочки. К всеобщему удивлению, маленькие обезьянки сделали совершенно недвусмысленный выбор. Когда обе «матери» находились рядом, малыши тянулись к той из них, которая была покрыта пушистой тканью, а на вторую не обращали внимания. Проголодавшись, они карабкались на манекен с бутылочкой, торопливо утоляли голод и вновь возвращались к первой «маме». Близость и физический комфорт – это составляющие, необходимые младенцам, чтобы ощущать себя в безопасности.

Вывод ясен: вовсе не утоление голода привязывает ребенка к матери. В ранних взаимоотношениях гораздо большую роль играет последовательная эмоциональная подпитка и телесная близость.

Как развивается привязанность?

Открытия, сделанные при помощи обезьян, оказали огромное влияние на психоаналитика доктора Джона Баулби, который стал «отцом» теории привязанности. В своих книгах Баулби заложил фундамент для нового видения такого рода отношений и обрисовал схему этапов, через которые проходят отношения привязанности. По словам доктора Баулби, отношения привязанности зарождаются в течение первых 6 месяцев жизни ребенка с помощью ряда врожденных сигналов, используемых малышом, чтобы привлечь внимание взрослого, который о нем заботится. Ребенок плачет, заглядывает вам в глаза, улыбается и даже хватает вас за пальцы. Ребенок исследует вас, изучая возможности взаимодействия, и мостит путь для своей привязанности к вам.

В течение следующих нескольких месяцев ребенок начинает по-настоящему показывать, кого он считает друзьями, – он охотнее улыбается и гулит в присутствии мамы и папы, чем в присутствии дядюшки Оскара, которого видит редко, поскольку тот живет на Мадагаскаре.

Как только взаимоотношения установлены и становятся предсказуемыми, малыш даже порой позволяет своим любимым воспитателям ненадолго отлучиться, будучи уверен, что они обязательно вернутся. По выражению доктора Баулби, далее следует процесс построения детьми «внутренних рабочих моделей» объектов привязанности. В первых своих работах доктор Баулби предположил, что главным объектом привязанности должна быть мать. Но огромное количество ныне проводимых исследований доказывают, что дети привязываются не к одному человеку, но к целой «сети» людей. Когда мамы нет рядом, малыш с удовольствием играет с папой, а когда отсутствуют оба, он вполне хорошо себя чувствует в присутствии заботливого, чувствительного и отзывчивого воспитателя или няни. Похоже, младенцы устанавливают эмоциональные взаимоотношения с целым рядом людей – точно так же, как и мы, – и, подобно нам, одних людей они предпочитают другим.

Дальнейшие исследования также дали нам ясно понять, что природа ранних отношений привязанности может иметь огромное значение для эмоциональной и академической приспособляемости детей. Профессор Висконсинского университета Алан Сроуф и его коллеги провели ряд исследований, которые указывают, что дети, у которых в младенчестве складывались хорошие эмоциональные взаимоотношения, лучше приспосабливаются к ситуации в целом ряде областей деятельности в будущем. Например, они обнаружили, что 2-летние дети, у которых сложились надежные отношения привязанности в младенчестве, участвуют в более сложных и продвинутых «режиссерских» играх, а также старательнее и настойчивее работают с новыми задачами.

В возрасте 4 лет такие дети демонстрировали большую способность к эмпатии и имели более высокую самооценку, чем дети, чьи отношения привязанности в младенчестве были проблемными. Но похоже, что связь между надежностью ранних привязанностей и хорошей приспособляемостью впоследствии остается в силе только в том случае, если дети продолжают оставаться в обстановке, наполненной любовью и поддержкой. Иными словами, хорошие отношения привязанности в младенчестве задают человеку отличный старт, но не могут провести его через всю жизнь.

Чтобы условия развития ребенка были благоприятными, к нему необходимо всегда относиться отзывчиво и внимательно. А обстоятельства между тем меняются: родители разводятся, теряют рабочие места, родственники умирают, а мамы устраиваются на работу с полным рабочим днем. Все эти стрессовые факторы влияют на взаимоотношения родителя и ребенка. Поскольку под воздействием этих стрессовых факторов природа привязанности может меняться, вопрос ее стабильности является предметом горячего обсуждения. Вероятно, привязанность более стабильна, если вы живете в семье с меньшим количеством стрессовых факторов, и менее надежна, если в вашей жизни больше перемен и риска. К счастью, верно и обратное: дети, у которых были менее надежные отношения привязанности в младенчестве, отнюдь не обречены на прозябание в будущем. То есть, хотя такая нежелательная ситуация может создать детям сложности в дальнейшей жизни, она не высечена в граните, и ребенок вполне способен развить более надежные отношения с другими людьми, по мере того как они появляются в его мире.

Работающие матери и детские учреждения.

Исследования привязанности начали разворачиваться как раз в те времена, когда количество работающих матерей в США резко возросло. Когда работать стали и мать, и отец, родителям пришлось столкнуться с центральным вопросом воспитания: будут ли наши малыши по-прежнему любить нас и испытывать к нам привязанность, если станут проводить весь день с другими взрослыми? И даже если их привязанность к нам – их родителям – никуда не денется, не пострадает ли от этого ее качество? Существует ли какой-то количественный временной предел, до которого пребывание ребенка в детском учреждении допустимо и после которого возникает риск разрушения его первичных отношений привязанности? К началу XXI века в 66 % семей, имеющих детей младше 6 лет, оба родителя работали. Детские учреждения – это не только семейная проблема; это проблема национальная.

Все 1980–90-е годы эти вопросы обсуждались и исследовались в научной литературе. И на рубеже столетий были получены некоторые ответы на них. Первый ответ согласуется с современными течениями в исследованиях привязанности. Ученые знают, что младенцы привязываются не к одному человеку, что они развивают эмоциональные взаимоотношения со множеством людей одновременно. Поэтому нас не должно удивлять, что дети, посещающие детские учреждения, причем находящиеся в них подолгу, сохраняют привязанность к своим родителям. Лонгитюдное исследование, в котором принимает участие одна из нас (Кэти), – исследование дошкольных учреждений и развития юного поколения, проводимое Национальным институтом детского здоровья и развития человека, обнаружило, что даже когда дети проводят в детском учреждении более 30 часов в неделю, семья все же вносит больший вклад в социальное и когнитивное благополучие ребенка, чем детское учреждение. Родители действительно имеют значение, и дети привязаны к ним даже в том случае, если подолгу их не видят.

Но ведь наверняка должен быть какой-то подвох, думаете вы. Может быть, у этих детей привязанности не так надежны? Опять же ответ – нет. 67 % детей, посещающих детские учреждения, находятся в надежных отношениях привязанности – тот же процент, что и у детей, воспитывающихся дома. Кроме того, дети, посещающие детские дошкольные учреждения – по крайней мере такие, где им обеспечен должный уход, – демонстрируют нормальный уровень академической и социальной «успеваемости». Однако этот последний момент вызывает споры. Некоторые эксперты утверждают, что у детсадовцев чаще встречаются эмоциональные проблемы, они совершают больше проступков или ведут себя агрессивнее, чем «домашние» дети. Сделаем небольшое отступление, чтобы познакомиться с их открытиями.

В апреле 2000 года заголовки газет пестрели сообщениями о том, что по результатам исследований детсадовцы лучше готовы к школе, но среди них больше хулиганов. Однако более пристальное исследование полученных данных говорит о том, что детсадовцы вовсе не обречены стать в будущем грозой класса или обязательно будут вести себя агрессивно. Однако когда речь заходит о таких явлениях поведения, как поддразнивание друг друга и драки, они – в первых рядах. Но в действительности ничего необычного в этом нет. Когда ребенок находится в группе детей и хочет получить ту игрушку, на которую положил глаз, он должен быть уверен в себе и целеустремлен, иначе станет безответным неудачником. Другой вопрос – кто получится из такого ребенка: наглый хулиган или будущий генеральный директор процветающей компании? Однако этот вопрос лишний раз подчеркивает тему этой главы: детям необходимо выяснить, как вести себя в социальных ситуациях, и родители, воспитатели и учителя должны больше узнать о том, как они могут способствовать этому процессу.

И что же говорит нам о работающих родителях научная литература, посвященная привязанности? Она говорит, что у родителей есть широкий выбор вариантов заботы о своих детях. Если кто-то из родителей предпочтет оставаться с ребенком дома, то при условии чуткости и отзывчивости с его стороны детям будут обеспечены надежные отношения привязанности. Если же они предпочтут отдать ребенка в детское учреждение, то сотрудники такого учреждения должны быть чуткими и отзывчивыми к самым маленьким, а детям постарше, помимо этого, обеспечивать чистоту, безопасность и стимулирующую обстановку. Если вы позаботитесь о качественной обстановке как дома, так и в избранном вами детском учреждении, то у вашего ребенка будут развиваться многочисленные эмоциональные связи – с вами и его воспитателями. А связь с родителями будет самой крепкой и прочной из них.

Как мы руководствуемся эмоциями в своем поведении.

Привязанность – это формирование эмоциональной связи. И наши первые привязанности можно назвать примерной схемой того, как будут складываться наши отношения с другими людьми, как они будут функционировать, и какого рода взаимоотношения мы будем выбирать для себя, становясь старше. Даже совсем маленький человечек использует объект привязанности как важный источник информации о том, как ему надлежит чувствовать себя в этом мире. Это называется социальной референцией. Уже в 9 месяцев мы интерпретируем значение эмоциональных выражений своих родителей и воспитателей.

Социальная референция – это способность, свидетельствующая о значительной продвинутости детей. Задумайтесь на минутку, что она означает. Ее действие можно описать так: «Я знаю, что ты видишь этот предмет (знание о том, что другие люди обладают способностью видеть). И я знаю, что твоя оценка этого предмета отличается от моей (знание о том, что один человек обособлен от другого и делает независимые выводы и оценки). Мне очень важно знать твою оценку этого предмета, чтобы я, столкнувшись с этим новым предметом, мог вести себя соответственно (бежать? исследовать?…)». Как видите, это очень важный навык выживания.

Эмоциональная регуляция: к какому родительскому типу я принадлежу?

Мы не только обеспечиваем детям эмоциональную интерпретацию событий, но также помогаем им регулировать их эмоции, когда они реагируют на эти события. Так дети учатся общаться с другими и с окружающим миром. Прекрасный пример того, какими разными способами мы помогаем детям научиться регулировать их эмоции, приведен в исследовании, проводившемся в Университете Темпла в Филадельфии профессорами Амандой Моррис и Дженнифер Силк, когда они заканчивали аспирантуру. Давайте рассмотрим следующий сценарий.

Алисон – кудрявая 4-летняя девочка, чьи родители пригласили исследователей к себе домой. Моррис и Силк рассказывают о себе и объясняют суть эксперимента.

Затем они обещают Алисон, что в конце их визита она получит приз. Алисон пребывает в радостном возбуждении. Девочке дают возможность взглянуть на 10 потенциальных «призов» и просят распределить их по степени ценности – от самого лучшего приза до самого худшего. В число призов входят такие предметы, как игрушечный грузовик, кукла, разбитые солнечные очки и пара носков. Алисон говорят, что по условиям эксперимента она получит тот приз, который сочтет лучшим.

Выполнив задание, она чуть не подпрыгивает от нетерпения, зная, что пришло время получить приз. Но… какая незадача! Исследователи «вспоминают», что они ошиблись и должны вручить Алисон тот приз, который она посчитала наихудшим, – пару коричневых носков. Эй, да это же несправедливо! Это ужасная ошибка!

А теперь мы переходим к истинной цели исследования. Каким образом родители помогают ребенку справиться с разочарованием и что это говорит нам о том, как дети учатся регулировать свои эмоции? Представьте, что Алисон – ваш ребенок. Какой тип воспитательных действий вы изберете в данной ситуации? (1) Переключите ли внимание ребенка с разочаровавшего его приза на красивую обертку, в которую он упакован? (2) Утешите ли вы ребенка словами или взяв его на руки? (3) Трансформируете ли вы ситуацию, надев носки на руки и изображая персонажей кукольного театра – или предлагая подарить носки другому ребенку, которому они понравятся? (4) Поощрите ли вы ребенка трансформировать ситуацию самостоятельно, например поговорить с исследователями и сказать им, что они дали ему «неправильный» приз?

Оказывается, стратегии, которые мы используем в общении со своими детьми, могут привести к возникновению у них совершенно различных эмоциональных реакций. Переключение внимания и когнитивная трансформация связаны с более низкими уровнями грусти и гнева. Дети, использующие эти стратегии, во всем учатся замечать лучшие стороны. Особенно это верно, если они воспринимают своих родителей как людей теплых и отзывчивых. Что удивительно, ребенок, которого поощряют изменить ситуацию, переговорив с экспериментатором, сильнее сердится и печалится, чем дети в первых трех ситуациях. Почему? Ведь логично предположить, что такой подход учит ребенка умению постоять за себя. Однако исследователи считают, что если вы не сможете контролировать свой гнев и просто сорветесь, ни о каком позитивном регулировании эмоций речи уже не идет. Жаловаться – нормально, срываться – нет. Самый важный для нас момент в этом эксперименте – вывод о том, что мы, родители и воспитатели, играем существенную роль. Мы помогаем детям регулировать эмоции, прорабатывая их вместе с ними и служа им примером.

Другие как интеллектуальные существа.

Наш мир строится вокруг намерений – наших и других людей. Ты наступил мне на ногу! Что это было – случайность, намеренный поступок? Ты хотел отомстить мне за что-то, что я сделал? Малыши начинают узнавать о намерениях других довольно рано, и это – начало процесса понимания того, что и у других людей тоже есть разум.

Делиться или не делиться?

По мере развития малыши начинают понимать, что чувствуют и думают другие люди. Но если им действительно не все равно, что думают другие, тогда почему же они не умеют делиться? В конце концов, поделиться ведь нетрудно… или все-таки трудно? Умение делиться включает в себя принятие взглядов другого человека, что с точки зрения развития является довольно сложной задачей.

Недавний опрос «От 0 до 3» исследовательской группы из Гарвардского университета показывает, что 51 % родителей считают, что их 15-месячные дети должны уметь делиться игрушками. Но вряд ли можно придумать что-то, более далекое от истины. Даже 2-летние дети к этому еще не готовы. Почему?

Подумайте о том, что входит в понятие «уметь делиться». Это отнюдь не простое дело для ребенка, который только-только начинает познавать других людей. Да что там, даже взрослым это нелегко дается! Представьте, что вы пришли на работу и пишете великолепной новой ручкой, которая вам очень дорога. И тут к вам подходит коллега и говорит: «Ух ты! Отлично пишет. Можно, я ею попользуюсь?» А заодно представьте, что вы в этот момент выполняете некую задачу среднего уровня важности и срочности. Что вы сделаете – оттолкнете коллегу? Повернетесь к нему спиной и закроете ручку своим телом, чтобы он не смог ее выхватить? Нет, вы этого не сделаете, но вот ваш ребенок – вплоть до 6 лет – может отреагировать именно таким образом, потому что его способность регулировать свои побуждения ограничена. А вы великодушно говорите: «Конечно, держи, можешь попробовать» – и отдаете ручку коллеге. Почему вы так делаете?

Давайте исследуем, что должно происходить у вас в голове, чтобы вы стали способны на такой поступок, – поделиться. Вас мотивируют несколько причин. Во-первых, вы хотите сохранить хорошие отношения со своими коллегами. Во-вторых, вы думаете, что с этим человеком не стоит враждовать: в конце концов, возможно, вам понадобится его помощь в будущем. А в-третьих, вас беспокоит то, что вы можете показаться коллеге мелочным и эгоистичным, если откажете. Малыши просто не способны на столь сложные размышления. Такой ход мысли включает прозрение в будущее. Для этого нужно задумываться о том, как на тебя смотрят другие, а еще нужно уметь контролировать свои импульсы. Но послушайте, ведь малыш едва способен контролировать слюну, текущую изо рта, не то что побуждение схватить предмет, который его привлекает! Так что, родители и воспитатели, наберитесь терпения. Преподанные вами уроки важны. Просто пройдет некоторое время, прежде чем дети смогут действительно применить эти уроки на практике и посмотреть на мир с точки зрения других людей.

Вопрос точки зрения.

Умение встать на точку зрения другого – важнейшее требование для умения делиться. Оно важно и для выражения эмпатии, а не только для того, чтобы стать славным человеком. Но вопрос о том, когда маленькие дети действительно смогут демонстрировать эмпатию, – вопрос совсем непростой.

Замечательное исследование профессоров Бетти Репачоли и Элисон Гопник из Калифорнийского университета в Беркли показывает, что к 18 месяцам малыши уже кое-что смыслят в ваших желаниях и в том, как эти желания могут отличаться от их собственных. Детей приносили в лабораторию, в которой всегда был запас брокколи и крекеров. Вопрос исследования был таким: смогут ли малыши принять во внимание предпочтения исследователей, оценив пищу с их точки зрения?

Детям, участвовавшим в экспериментах, было по 14 и 18 месяцев. В присутствии малышей из одной группы исследователь вел себя так, как будто ему очень нравится вкус брокколи, а крекеры вызывают отвращение. С другой группой исследователь вел себя совсем по-другому: крекеры – вкуснятина, а брокколи – гадость! Потом малышей просили поделиться едой с исследователем. Донна вела себя типично для 14-месячных детишек, с удовольствием хрустела крекером сама и предлагала исследователю только крекеры – тот тип пищи, который она предпочитала. Напротив, 18-месячный Стивен угощал исследователя именно той едой, которой тот выказал предпочтение, вне зависимости от того, что больше нравилось самому мальчику. Это очень важно. Малыши постарше осознавали желания других людей и делились тем, что, по их мнению, хотелось получить другому человеку. Итак, это – вопрос точки зрения.

Хотя малыши вполне могут улавливать желания других людей, это далеко не означает, что они действительно понимают, что у других людей имеются убеждения и воззрения, отличающиеся от их собственных. Обратите внимание: когда у нас есть друзья, мы не только стараемся распознать их намерения и желания – мы пытаемся взглянуть на мир с их точки зрения. На самом деле само понимание того, что может существовать не одна точка зрения на вопрос, – это серьезное достижение в развитии. Исследователи называют это достижение развитием теории разума.

Осознание наличия разума у других людей.

Абстрактное понятие о других разумах – понятие трудное, но дети должны его со временем усвоить, чтобы научиться делиться, говорить правду и понимать, что они не всегда бывают правы (все мы знакомы с некоторыми людьми – обычно это оказываются бывшие супруги, – которые так и не достигли этой вехи в развитии). Ученые, работающие в этой области, создали специальный тест, чтобы выяснить, когда у детей появляется представление о наличии разума у других людей. Он называется задачей на ложные убеждения, и дети начинают успешно решать ее примерно в 4 года. Давайте рассмотрим эту задачу, чтобы понять взгляд ребенка на наличие разума у других.

Мы встречаемся с 3-летней Дженис и ее матерью. Экспериментатор показывает девочке коробку, оклеенную со всех сторон изображениями конфет M amp;M's, в том числе и новейшего вида – фиолетового цвета. Малышке нравятся эти конфеты, и иногда ей удается убедить маму купить их, так что ей уже приходилось прежде видеть подобные коробки.

В этом-то и кроется подвох. Даст ли Дженис правильный ответ – мол, ее мама решит, что в коробке по-прежнему шоколадки? В конце концов, ведь мама-то не видела подмены. Или Дженис решит, что мама должна ответить «карандаши»? Если Дженис даст второй ответ, значит, она пока еще не понимает различия между своим разумом и разумом мамы. Что же говорит Дженис? Ответ… внимание, барабанную дробь, пожалуйста!.. Дженис приходит к выводу, что ее мама скажет: «Карандаши».

Этот эксперимент ставился снова и снова, с разными предметами и разными детьми (ведь некоторые малыши свято уверены, что их мамы знают все на свете!). Главное же открытие состоит в том, что вне зависимости от конкретных подробностей эксперимента 3-летние дети, как правило, не могут пройти этот тест, а 4-летние – уже могут. Четырехлетки осваивают теорию разума, которая ускользает от трехлеток.

Невозможность принять во внимание точку зрения других в этом задании также означает, что за проступками наших детей никогда не стоит мотив мести или желание «насолить». Чтобы сделать что-то со злости (в чем весьма преуспевают некоторые взрослые), необходим следующий мыслительный процесс: «Я злюсь на маму, потому что она не дала мне сделать то-то и то-то. Поэтому, если я все равно это сделаю, мама будет очень рассержена, и я отомщу ей за тот запрет». Но если ребенок не в состоянии представить себе мысли мамы, как он может все это вычислить? Как он может принять мамину точку зрения и понять, что она почувствует раздражение? Для малыша это невозможно. Поэтому маленькие дети никогда ничего не делают из мести.

К сожалению, далеко не все родители понимают ограниченность своих детей в этом возрасте. Исследование «От 0 до 3» предлагало родителям следующий сценарий: предположим, годовалый ребенок начинает включать и выключать телевизор, когда взрослые его смотрят. Велика ли вероятность, что ребенок так поступает потому, что сердится и пытается досадить родителям? Целых 39 % из опрошенных родителей считали, что 12-месячное дитя способно совершать поступки, диктуемые гневом и злостью!

Почему так важны социальные представления родителей об их детях? Потому что те объяснения, которые мы связываем с поведением наших детей, определяют наши реакции на их поступки. Иными словами, если я думаю, что ты действуешь из желания досадить мне, я могу на тебя рассердиться. Я могу даже ударить тебя. С другой стороны, если я думаю, что тебе просто интересно побаловаться с кнопкой на пульте телевизора и очень трудно устоять перед таким искушением (даже если я несколько раз подряд скажу: «Не надо так делать»), то я просто выведу тебя из ситуации или постараюсь отвлечь. Чтобы помочь детям научиться взаимодействовать с другими в рамках приемлемого поведения, родителям необходимо быть чуткими к естественной ограниченности способностей своих детей. Такая же проблема связана с «враньем» 2–3-летних детей.

Как справиться с детской ложью.

Если мы принимаем как факт, что дети не могут встать на точку зрения другого человека до достижения ими возраста 4 лет, тогда нам не стоит и наказывать детей за мелкую ложь. Давайте рассмотрим пример маленькой Александры, которая робко смотрит на мать, а затем переводит взгляд на осколки фарфоровой чашки, валяющиеся на полу. «Это ветер налетел и сбросил ее на пол», – утверждает Александра.

Ложь ли это? Безусловно, это попытка манипулировать мыслями другого человека, изменить его мнение, внушить ему ложные убеждения, вероятно, чтобы защитить себя («Я хочу, чтобы ты думала, что это ветер сдул чашку со стола, а не я»). Но дети, которые не в состоянии проникнуть в содержание разума другого человека, в действительности не лгут – по крайней мере, мы не можем назвать это ложью. Они описывают ситуацию такой, какой желают ее видеть. Это не то же самое, что пытаться скрыть от вас правду. Александра даже не понимает, что требуется для того, чтобы внушить другому человеку ложные убеждения. Как писали наши коллеги профессор Элисон Гопник из Калифорнийского университета в Беркли, профессор Эндрю Мелцофф и Патрисия Кюль из Университета Вашингтона, «2-3-летние дети – такие отъявленные лжецы, что едва ли их вообще можно называть лжецами. 3-летний ребенок будет стоять на другой стороне улицы и кричать вам, что он не сам ее перешел!».

Однако порой, если вы будете внимательны и вам повезет, вы можете уловить признаки того, что ваш ребенок раздумывает о существовании других разумов. Сын Роберты, Джорди, когда ему было почти 3 года, однажды чудесным летним вечером поглядел на небо и спросил: «А им там, на Луне, мы тоже кажемся Луной?» Роберта была поражена. Ведь Джорди задумался о точке зрения обитателей Луны!

Как совместить их – физических, эмоциональных и интеллектуальных «других»?

Информация, изложенная на предшествующих страницах, говорит нам, что наука прошла долгий путь к пониманию того, как маленькие дети думают о людях, присутствующих в их мире. Детям требуется немало времени, чтобы узнать о разнообразных компонентах, составляющих человеческие существа: их физических аспектах, эмоциональных качествах и неосязаемых интеллектуальных способностях. Мы, уже став взрослыми, тратим массу усилий, пытаясь разобраться – и не всегда удачно, – что чувствуют и думают другие люди (взять хотя бы количество разводов!). Если бы все мы одинаково успешно решали эту задачу, Дейл Карнеги остался бы без работы. Хотя корни этого знания уходят в раннее детство, для полного выяснения всех его тонкостей требуются время, опыт и взаимодействие с родителями, воспитателями и другими детьми. Если мы как родители и воспитатели поймем, насколько длительный процесс развития сопряжен с приобретением этого знания, мы сможем лучше понять некоторые из не слишком желательных поступков наших детей, например неумение делиться или склонность врать по мелочам. Это знание помогает нам принять новую точку зрения на то, как наши дети обращаются с другими, почему они поступают так, как поступают, и каким образом они формируют свои дружеские связи – эту тему мы будем обсуждать в главе 9.

Анализируя способ мышления детей и то, как они узнают информацию о других людях, мы, хочется верить, сумели развеять миф о том, что социальное развитие происходит само по себе, и нам совершенно не обязательно о нем думать. Заботливые взрослые обеспечивают детей бесценной дорожной картой, помогающей им ориентироваться в минных полях своей эмоциональной и социальной жизни. А ведь это процесс, которым мы с вами заняты всю нашу жизнь. Чрезмерное внимание к развитию мозга может привести к недостатку внимания к развитию души, а ведь это необходимо, чтобы вырастить счастливых, уверенных в себе детей, которые смогут справиться с разочарованиями и препятствиями, неизбежно возникающими в жизни.

УСВОЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО.

Как мы можем помочь нашим детям расцвести социально и эмоционально? Вот некоторые конкретные советы.

Ищите возможности для обсуждения чувств других людей. Объясняя, как люди могут себя чувствовать, если совершить определенный поступок, вы учите ребенка вставать на точку зрения другого человека. «Если ты ударишь Ирвина по голове этим грузовиком, он очень обидится и заплачет. Ты хочешь, чтобы это случилось?».

Для создания чуткого человека необходимо как следует поработать! Зачастую кажется, что намного легче просто положить конец вызывающему и опасному поведению малыша, не объясняя, какие последствия может вызвать его поступок и почему, и как другие люди будут себя чувствовать в результате такого поступка.

Конечно, не исключено, что завтра в продаже появится видеофильм, который якобы обучит вашего ребенка взаимодействовать с другими людьми. Но это будет каплей в море по сравнению с возможностями, предоставляемыми постоянными человеческими взаимоотношениями, в ходе которых одновременно учатся и разум, и душа. А составляет это море взаимодействие, переживаемое детьми и взрослыми, – результат их основополагающей социальной потребности.

Следите за языком. Один из способов указать на точку зрения других людей – это спросить ребенка о чувствах персонажей тех сказок и историй, которые вы читаете вместе. Задавайте такие вопросы: «Как ты думаешь, что чувствует этот человек? Как бы ты чувствовал себя на его месте? Как ты думаешь, что могли бы сделать друзья этого героя, чтобы улучшить его настроение?».

Многие из современных социально-эмоциональных программ, нацеленных на создание у детей образа «хорошего человека», используют игры, в которых дети могут принимать различные точки зрения. Одним из таких примеров является программа разрешения межличностных когнитивных проблем для учащихся начальной школы, разработанная профессором Мирной Шур из Университета Дрексела в Филадельфии. После того как взрослый демонстрирует детям фотографии, картинки или на словах описывает какую-либо ситуацию, например драку в школе или момент разочарования, детям задают вопросы: «Как вы думаете, что ощущал герой этой истории? Как бы вы чувствовали себя на его месте? Как бы на вас реагировали другие?» Профессор Марк Гринберг из Пенсильванского государственного университета разработал еще одну программу того же типа, которая помогает детям разговаривать о своих чувствах, – она называется.

«Развитие альтернативных стратегий мышления». Эти программы максимально эффективны в снижении количества агрессивных поступков и обучают детей понимать ход мысли других людей. Теперь они широко применяются в школьных учебных планах.

Объясняйте ребенку, что чувства людей имеют свои причины. Профессор Джуди Данн и ее коллеги из Пенсильванского государственного университета изучали разговоры 33-месячных детей с их матерями о чувствах и о том, что вызывает чувства. Например, мать говорит: «Ты разбил мой стакан (причина), и это меня расстроило (следствие)». Именно такие разговоры профессор Данн и ее коллеги искали в диалогах родителей и детей.

Они обнаружили, что в возрасте 40 месяцев дети очень по-разному оценивали эмоции и разум других людей. Результаты этого исследования говорят нам, что разговоры об эмоциях и о том, что их вызывает, влияет на развитие у детей теории разума. Выслушивание объяснений поведения других людей выполняет по меньшей мере две функции. Во-первых, оно может помочь сдержать естественный гнев, который возникает, когда кто-то поступает ребенку наперекор, так что ребенок начинает реагировать более конструктивно. А во-вторых, это помогает самостоятельно искать подобные объяснения в будущих неприятных ситуациях. А эти изменения, в свою очередь, будут влиять на успешность взаимодействия детей со сверстниками и учителями.

Пресекайте агрессивное поведение в самом начале. Крайний пример ребенка, который совершенно не задумывается о благополучии других, – это ребенок-хулиган. Если ваш ребенок часто становится мишенью хулиганов, это может быть признаком того, что у него снижена социальная компетенция, как следствие – меньше друзей, и окружающие видят его уязвимость. Оказывается, дети с более развитой социальной компетенцией и имеющие больше друзей с меньшей вероятностью становятся объектами агрессии.

Исследователи выяснили, что и хулиганы, и их жертвы обычно имеют определенные типичные характеристики. Например, большинство жертв укрепляют самомнение хулиганов, подчиняясь их требованиям, плача, огрызаясь в ответ или оказываясь способными постоять за себя. Обычно у жертв бывают чересчур дотошные родители, склонные к контролю и чрезмерной опеке. Такое поведение родителей провоцирует тревожность, низкую самооценку и зависимость, которые, объединившись в одном ребенке, буквально излучают ощущение уязвимости. Хулиганы часто играют на зависимости и уязвимости своих жертв; они знают, что такой ребенок не ответит ударом на удар. Это вызывает у хулигана чувство власти и собственного могущества. Разумеется, у хулиганов есть своя социальная ущербность. Обычно они растут в семьях, где отношения не отличаются особой теплотой и привязанностью. В таких семьях не принято делиться своими чувствами. Иногда родители хулиганов бывают слишком склонны к наказаниям и жестким дисциплинарным правилам. И наконец, мысль о причинении боли и страданий вызывает у хулиганов меньший дискомфорт, чем у среднестатистических детей.

Что же мы можем сделать для хулиганов и их жертв? Хорошей стартовой площадкой для оказания помощи являются детские сады и другие дошкольные учреждения, где социализация детей интегрирована в учебный план. Дети, склонные к тревожности и уходу в себя, если у них складываются хотя бы одни хорошие дружеские отношения, получают от них колоссальную пользу. И даже когда у них возникают конфликты со сверстниками (да, ведь конфликты неизбежны), они получают ценные уроки относительно того, как правильно интерпретировать социальные сигналы. Но, помимо воспитания социальных навыков в детском саду, также важно оценивать отношения, которые складываются у вас с ребенком, особенно если вы подозреваете, что он – хулиган. Помните: хулиганы обычно растут в семьях, где не хватает любви друг к другу или не принято делиться чувствами. Не жалейте времени на то, чтобы расспросить ребенка, как он себя чувствует, и по-настоящему выслушать его ответ. Когда он выражает гнев или ярость, поработайте вместе с ним, чтобы помочь ему отрегулировать свои негативные эмоции и найти мирные способы «выпустить пар». Наконец, когда ребенок говорит о проблемах, которые возникают у него со сверстниками, постарайтесь вместе с ним отыскать разумные способы разрешения этих проблем.

И последнее: дети, которые не являются ни хулиганами, ни их жертвами, могут сыграть огромную роль в формировании поведения других детей. Научите своего ребенка вступаться за жертв хулиганов. «Не надо с ним так поступать; это нехорошо!» «Драка – не лучший способ разрешения проблем. Давайте пойдем к учителю и поговорим о том, что случилось».

Создайте пространство для общения. Порой детям просто необходимо «потусоваться» с другими детьми или побыть наедине с самими собой. Может казаться, что они в эти моменты «ничего не делают», но на самом деле свободное время, проведенное в уединении или с другими детьми, многому их учит. Детям необходимо уметь быть спонтанными – иногда бывает нужно просто подурачиться! Создание совместной игровой обстановки для детей помогает им диверсифицировать свой социальный мир и развить дополнительные социальные инструменты, которые помогут им справляться с широким разнообразием социальных трудностей. А социальное взаимодействие дает вам возможности для обсуждения эмоциональных ситуаций и точек зрения других людей. Такими возможностями невозможно воспользоваться на бегу, в машине по дороге с одного занятия на другое – только в ходе реального социального взаимодействия, которое вы можете наблюдать лично, комментировать и при удобном случае тренировать.

Если ваш ребенок посещает дошкольное учреждение, позаботьтесь о том, чтобы выстроить прочные отношения с его воспитателями. Вам нужно, чтобы эмоции вашего ребенка воспринимали всерьез и тогда, когда вас нет рядом, чтобы эмоциональный тренинг продолжался всегда, когда бы ни возник конфликт. Если вы будете ежедневно разговаривать с воспитателем своего ребенка о том, как у него дела, и задавать вопросы о том, как ваш ребенок ладит со своими сверстниками и разрешает возникающие споры, у вас будет лучшее представление о том, как в данном учреждении происходит эмоциональный тренинг и обучение. Пусть у вас войдет в привычку выстраивать прочные узы с людьми, с которыми ваш ребенок проводит много времени. Для ребенка имеет значение, насколько последовательные сигналы он получает от родителей – но точно так же важно, чтобы были последовательны и те сигналы, которые он получает от своих воспитателей.

Хотя мы многое можем сделать, чтобы способствовать социальному развитию, вот еще некоторые общие предложения, которые помогут вашим детям настроиться на собственные чувства.

Старайтесь не игнорировать и не принижать чувства ребенка. Хотя вам зачастую хочется, чтобы эмоциональные спады просто прошли сами собой, их следует понимать как важные возможности для того, чтобы обучить детей умению избегать или разрешать подобные ситуации, одновременно принимая во внимание чувства других людей. Используйте такие моменты, чтобы научить ребенка трансформировать ситуацию, при этом позволяя ему переживать свои чувства, обиды и разочарования. Изменчивые и гибкие варианты решений очень пригодятся, когда ребенку придется иметь дело с неизбежными жизненными разочарованиями.

Попытайтесь увидеть мир глазами своего ребенка. Сделав это, вы осознаете, что причины, вызывающие у наших детей боль и разочарование, часто отличаются от тех, которые вызывают боль и разочарование у нас, взрослых. Относитесь к ребенку так, как вам хотелось бы, чтобы относились к вам, когда вы выражаете свои эмоции. Как бы вы себя чувствовали, доверив какую-то свою тайну подруге, если бы она высмеяла вас в ответ? Непременно дайте ребенку понять, что выражать негативные эмоции, например печаль или страх, – это нормально. А также постарайтесь продемонстрировать позитивные способы, позволяющие вам справиться с собственным гневом и негативными чувствами. Помните: ваши дети наблюдают за вами, усваивая информацию о том, как нужно регулировать свои эмоции.

И еще раз о главной мысли этой главы: разговаривайте с детьми и поощряйте их к разговору с вами. Чем больше вы будете стараться понять, что они чувствуют, и помогать им понять, что и как произошло, тем больше адаптивных социальных навыков разовьет ваш ребенок. А социальные навыки, как мы уже доказали, необходимы для успешного функционирования как в школе, так и в жизни.

Глава 9. Игра: плавильная печь обучения.

Марианна Майерс, супервайзер в огромном магазине офисных принадлежностей, хрустит тостом и изучает большой календарь, прикрепленный магнитами к холодильнику. Ее муж Деннис, ландшафтный дизайнер, торопливыми глотками допивает апельсиновый сок и устремляется к двери.

– Знаю-знаю! Я обедаю сегодня попозже, забираю ее в 3 часа и отвожу в детский клуб. Все нормально. Я уже все рассчитал, – говорит Деннис.

– А потом?… – выжидательно говорит Марианна. У нее прямо руки чешутся составить для мужа список дел, потому что на прошлой неделе он привез Элисон после клуба домой, вместо того чтобы отвезти ее на вечеринку в честь дня рождения Джинни Раймер. И от этого домашнего вечера не было никакого толку. Элисон просто играла со своими мягкими игрушками. И, несмотря на ее неоднократные просьбы, Деннис так и не присоединился к ее игре, считая, что она прекрасно справляется сама. Вместо этого он попытался доделать взятую на дом работу.

– А потом… – Дэннис мешкает, надеясь, что сегодня он все запомнил правильно. – А потом – к миссис Мейджорс.

– Нет, дорогой, – говорит Марианна как можно мягче. – Нам пришлось перенести на сегодня занятия скрипкой, потому что завтра мы идем в зоопарк. Я понимаю, что трудно запомнить все так, как надо. Знаешь, вчера, честно говоря, я отвезла ее на занятия рисованием, потому что была совершенно уверена, что наступил четверг!

– Да-да, конечно. Ладно, я понял, – вздыхает Деннис и направляется к своему грузовичку. Бывают дни, когда уход за деревьями и кустарниками кажется ему отдыхом по сравнению с заботой о детях. И как только люди управляются со всей этой сложной организацией!

Пока родители скрупулезно заполняли каждую свободную секунду, которая выдавалась в ее структурированном «развивающем» расписании, 4-летняя Элисон разговаривает с мягкими игрушками в столовой. Она сидит на полу перед телевизором, периодически поглядывая на героя передачи – динозавра Барни, который дает маленьким зрителям урок о том, как надо быть хорошим. Она полностью поглощена игрой со своими зверятами, построив из кубиков замок – декорацию для сценария. Девочка берет в руки плюшевого котенка.

– Так… ты будешь пьинцессой… – затем медведь, который изображает великана, делает с ее помощью огромные шаги по направлению к «принцессе», круша все на своем пути. Однако «принцесса» не тушуется перед лицом гигантского медведя и, несмотря на свой маленький рост, велит ему голосом Элисон: – Уходи! Уходи пьочь из моего замка! – «Принцесса» грозно наступает на медведя, тыкая его лапкой в живот, а медведь испуганно пятится от нее. Заставляя медведя отступать, Элисон случайно сбивает на пол всю конструкцию из кубиков, и те с грохотом рассыпаются по полу. Элисон подпрыгивает от неожиданности, и перепуганная мама восклицает:

– Элисон! Чем это ты там занимаешься?!

Интересный вопрос! Элисон занимается игрой… но что именно это означает?

В чем смысл игры?

Марианна и Деннис, как и многие современные родители, поддались ложному убеждению в том, что свободная игра – это нестоящее занятие или даже пустая трата времени: они полагают, что дети ничему не учатся, когда «просто» играют. Но в действительности игра обладает колоссальными обучающими возможностями, пусть и замаскированными. Очевидных доказательств этому – масса. Игра способствует развитию, причем в целом ряде областей – например в решении задач и творческом мышлении. Она также помогает повышать устойчивость внимания и поддерживает социальное развитие. Но почему игра обладает всеми этими – и многими другими – преимуществами? Присоединяйтесь к нам в исследовании чудесных свойств игры.

4-Летний Феликс и 5-летняя Минерва принимали участие в эксперименте, ныне ставшем широко известным. Перед ними ставили прозрачный ящик, закрывающийся на защелку, так, чтобы дотянуться до него дети не могли. А в этом ящике лежало «сокровище» – кусочек цветного мела или красивый шарик, который дети предварительно оценили как привлекательную игрушку. Задание было простым, но на первый взгляд невыполнимым: достать игрушку из ящика, не вставая с места и даже не наклоняясь вперед. Как же дети могли вытащить мел из ящика? На самом деле решение существовало: для этого нужно было скрепить между собой два длинных стержня, из которых получалась «удочка» достаточной длины, чтобы можно было дотянуться до ящика и подтащить его к себе.

Феликс и Минерва были в группе детей, которым предложили поиграть в свободную игру с такими стержнями. Еще до того как была поставлена задача вынуть предмет из ящика, и даже до выбора самого этого предмета детям выдали для игры пучок небольших стержней разных размеров, не сообщив никаких конкретных инструкций. Игра продолжалась 10 минут. Как это свойственно детям, они принялись рассматривать стержни, потом стали играть с ними, воображая их солдатиками «понарошку». Они даже обнаружили, что некоторые из этих стержней можно вставить друг в друга, создавая более длинные стержни. В тот момент, когда их интерес к игре стал угасать, Феликсу и Минерве было предложено выбрать «сокровище», а потом вытащить его из ящика.

Думаете, Феликс и Минерва просто сидели на своих местах, ожидая, пока исследователи подскажут им решение? Думаете, они просто стучали стержнями друг о друга или ковыряли ими ковер? Ну, честно говоря, так и было, но недолго. Они некоторое время молчали, глядя на драгоценный кусочек мела, который был так близко – и одновременно так далеко. Потом стали напоминать друг другу правила игры.

И они тут же принялись за дело, выясняя, какие стержни можно соединить вместе, а потом стали искать самые длинные среди них. Они взялись за эту задачу с жаром и были настроены весьма серьезно. Наконец два маленьких детектива нашли два самых длинных стержня, скрепили их, дотянулись до ящика и подтащили его к себе. Они решили задачу. Браво!

Другим парам детей стержней для игры заранее не давали, зато сразу сообщали решение задачи. Дети молча наблюдали, как исследователь показывал им решение, соединяя два стержня вместе. Затем он выходил из комнаты, оставляя их наедине с задачей и теми же стержнями, которыми пользовались Феликс и Минерва. Ученые проверяли, смогут ли дети решить задачу при таких условиях. Некоторые дети решали ее мгновенно – ведь они же видели, как это проделал экспериментатор. Но у других все равно ничего не получалось. И, потерпев неудачу с первой попытки, они немедленно сдавались! Наконец, третьей группе детей не дали ни возможности поиграть, ни решения задачи. Неудивительно, что почти никто из них не смог справиться с заданием.

О чем говорит нам этот эксперимент и другие, ему подобные? Самостоятельное исследование через игру – это «замаскированный» под забаву обучающий опыт, который «учит» решению задач. Конечно, некоторые дети, которым показал решение взрослый, сразу же повторили его правильно. Но если у них ничего не получалось, они сдавались. Мыслили они примерно так: «Эта женщина знает, как это делать, а я не знаю». Однако Феликс и Минерва, которые успели поиграть со стержнями до того, как им дали задание, трудились над решением очень настойчиво и рьяно. Ученые обнаружили, что игра напрямую связана с большей креативностью, воображением, даже с более высоким уровнем IQ и умением читать. Основываясь на доказательствах, полученных в ходе исследований, ученые вывели новое равенство: ИГРА = ОБУЧЕНИЮ.

Когда родители присоединяются к веселью.

Исследования доказали еще один интересный факт, связанный с игрой: уровень игры детей повышается, когда с ними играют взрослые. Растет и ее разнообразие. Но «присоединяться» – не значит «контролировать». Контроль заставляет детей следовать программе родителей и не так способствует их когнитивному развитию, как если родители в игре выступают в роли «ведомых».

Представьте себе Кару, кареглазую девочку 22 месяцев от роду. Она и ее мать Максина были приглашены к профессору Барбаре Физ в лабораторию Сиракузского университета, чтобы принять участие в исследовании на тему игры. Экспериментаторы делают видеозапись происходящего, чтобы позже выделить в ней поступки, в изучении которых они заинтересованы. Сначала они просят Максину заполнить опросник об игровых привычках Кары, одновременно наблюдая, как Кара самостоятельно играет с предложенными игрушками. Затем они просят Максину присесть на пол рядом с Карой и поиграть с ней так, как они обычно играют дома. После этого исследователи просят Максину показать Каре какие-нибудь игровые действия, например понарошку почистить кукле зубы. И наконец, наблюдают, как Максина и Кара играют вместе без указаний со стороны.

Этот эксперимент профессора Физ стал продолжением ряда других исследований, которые показали, что дети чаще воспринимают игровые предметы не как реальные игрушки, каковыми они являются, но как символы других предметов, если играют вместе со взрослыми (в данном случае – с матерью). Когда ребенок использует кубик в качестве автомобиля и двигает его по полу, издавая звуки «бррум, бррум, бррум», мы видим: малыш сознает, что один предмет может служить символической заменой другого предмета из реального мира. Почему это так важно? Одним из ключевых компонентов развития является формирование способности манипулировать символами и мыслить абстрактно. В конце концов, что такое язык, как не манипуляция символами? Комбинации звуков и слов никоим образом не напоминают те предметы и понятия, которые они обозначают. И детям необходимо научиться мысленно выходить за предметную область, которая воспринимается непосредственно, чтобы творчески соединять новые идеи и манипулировать ими. Такое отношение к предметам – начало развития способности использовать предметы символически, обозначая ими то, чем они в действительности не являются. Эта способность тесно связана с развитием речи у детей.

Профессор Физ оценивала сложность игры Кары по следующим параметрам: были ли ее игровые действия просто исследовательскими (прикосновение, разглядывание), функциональными (манипулирование игрушечной машинкой так, как она должна двигаться) или символическими (питье понарошку из пустой чашки, наполнение ее воображаемой жидкостью, создание воображаемого сценария ужина). Когда Кара играла одна, ее действия выглядели наиболее примитивными. Когда к ней присоединилась мать, уровень игры повысился; а когда Максина показала дочери, как совершать режиссерские игровые действия (чистить кукле зубы), уровень игры Кары достиг максимальной сложности. Участие Максины в игре Кары помогло девочке перейти на следующий уровень, сопряженный с более богатым и абстрактным мышлением.

Что интересно, если матери просто задавали детям много вопросов, наблюдали за ними или пытались руководить игрой, вместо того чтобы присоединиться к ней, дети в результате демонстрировали менее символическую, более предметную, исследовательскую игру. Когда же управление игрой доверяют детям – как в случае Кары и Максины, – результатом является более «искушенная» игра. Так что в следующий раз, когда вам покажется, что ребенок и сам прекрасно справляется, играя в одиночку, вспомните, что ваше присутствие в игре – важно. Мы не хотим сказать, что ребенку не следует позволять играть в одиночестве. Вовсе нет! Но если вы играете с ребенком, вы ему не мешаете; в действительности вы помогаете ребенку учиться манипулировать символами и думать более абстрактно, даже не сознавая этого.

Основные сведения об игре.

Игра – это концепция, с трудом поддающаяся определению. Как говорит в своей книге «Блеск игры» Джанет Мойлс, «попытки усвоить концепции игры можно уподобить попытке схватить мыльный пузырь: всякий раз, как вам кажется, что за что-то можно зацепиться, эфемерная природа игры ускользает от определения». Что делает годовалый ребенок, который колотит по кастрюлям в кухне? Играет. Что делает полуторагодовалый ребенок, который громко произносит вслух все выученные им слова, прежде чем уснуть в своей кроватке? Играет. 4-летний малыш, который впервые в жизни выходит на футбольное поле, тоже играет – как и 5-летний ребенок, занятый причудливой режиссерской игрой на пару со своим приятелем. Что же общего между всеми этими видами игры? Когда был проведен опрос 500 учителей, которых попросили определить, что такое игра, разных ответов получилось столько же, сколько было участников опроса! Не правда ли, забавно, что самые привычные понятия порой труднее всего поддаются определению.

По мнению выдающихся исследователей, таких как профессор Кэтрин Гарви из Мэнского университета и профессор Кеннет Рубин из Университета Мэриленда, игра характеризуется пятью ключевыми элементами.

Во-первых, игра должна быть приятной и радостной. Это вовсе не значит, что в процессе игры участники должны валяться по полу от хохота. Но игра не может не быть веселой.

Во-вторых, у игры не должно быть никаких внешних целей. Никто же не принимается за игру с такой мыслью: «Ага, я сейчас буду играть, чтобы получить первичные навыки подготовки к чтению!» Игрой занимаются ради самой игры. Игра не имеет конкретной функции; она не утилитарна.

В-третьих, игра является делом спонтанным и добровольным, избранным играющими по собственному желанию. Нельзя поставить перед человеком задачу: а теперь ты должен играть! В одном из исследований, когда воспитатель детского сада велела своим подопечным поиграть, они восприняли это как работу. Однако в других случаях дети называли точно такую же деятельность игрой! Если вы заставите ребенка играть в хоккей, потому что это ему «полезно», он не квалифицирует это как игру. А если ребенок еще и испытывает стресс в результате такой деятельности, то ни о какой игре и речи не идет.

В-четвертых, игра подразумевает активное участие со стороны играющего. Чтобы играть, надо этого хотеть. Если играющий пассивен и не особенно заинтересован в том, что происходит, это не игра.

В-пятых, игра содержит определенный компонент фантазийности. В значительной доле игр, в которые играют маленькие дети, присутствует компонент не-буквальности, элемент «отложенной» реальности. Ребенок, который притворяется, что наливает жидкость в чашку, а потом «пьет» из нее, занят игрой.

Ирония состоит в том, что действия многих современных родителей противоречат одной или нескольким из этих обязательных составляющих игры. Если отталкиваться от ее критериев, часть занятий, которые мы придумываем для своих детей, не являются игрой. Например, когда дотошные родители и обожающие тесты учителя считают, что они обязаны сами выбирать игры для детей, вместо того чтобы позволить детям делать этот выбор самостоятельно, они грубо нарушают некоторые из законов настоящей игры. Игровая деятельность должна отражать желания ребенка. Мы можем предоставлять ему ограниченный выбор игр. Таким образом, мы чуть облегчаем ему задачу, и в этом состоит наша истинная роль.

Одно из наиболее вопиющих нарушений этих «правил» игры в нашем торопливом обществе касается второго критерия: игра не должна иметь никаких внешних целей. Многие ли из нас действительно позволяют детям заниматься игрой, которая не имеет никакой практической цели? Даже у игрушек, которые мы для них выбираем, есть скрытая программа: заставить детей учиться. Задумайтесь об этой тенденции: в статье от 1995 года в Wall Street Journal говорилось, что «все, что отдает школьным классом и учебой, убивает даже самую лучшую игрушку». Однако к 2002 году, всего 7 лет спустя, уровни продаж развивающих игрушек выросли до небес. Вот только один пример (а их много): компания под названием Leap Frog производит игрушки, помогающие научиться читать и выполнять математические действия. В свой первый год после выхода на рынок (1995) она заработала всего 3 000 000 долларов, но в 2002 году ее продажи составили более чем 500 000 000 долларов! Это феноменальный рост. Совершенно очевидно, что родители и бабушки с дедушками просто заваливают своих детей и внуков развивающими игрушками. Хотим ли мы сказать, что все эти игрушки плохи? Вовсе нет! Хороши те игрушки, которые приносят детям радость. Но помните, что они в любом случае задают детям программу. Не ребенок решает, каким будет его следующий шаг; это определяет игрушка.

То же можно сказать и о занятиях, которые мы навязываем своим детям. Для чего мы записываем их в кружки: надеемся, что они будут хорошо проводить там время и играть с другими детьми или руководствуемся подспудным желанием развить таким образом некий дремлющий в ребенке талант? Когда наши 5-летние малыши приходят в бейсбольную лигу для самых маленьких, действительно ли мы хотим, чтобы они просто получали удовольствие? Думаем ли мы при этом о пользе освоения новых навыков, например умения ловить мяч перчаткой, которые еще больше усилят радость, которую доставляет детям игра? Или мы надеемся на их спортивные победы? Как сказал один отец, начавший готовить своего 4-летнего сына к спортивной карьере: «Признаюсь, порой я вел себя непростительно и недостаточно учитывал чувства своих детей». Примеров ссор и вражды между родителями на почве участия их детей в спортивных играх не счесть. Такие примеры поднимают интересный вопрос: действительно ли мы позволяем своим детям просто играть, составляя для них расписание организованных занятий?

Недавно одной из нас репортер задал следующий вопрос: «Но ведь заниматься в кружках и секциях, в которые родители записывают своих детей, – это же так весело! Зачем вообще нужна свободная игра того рода, о которой вы говорите?» И каков же был ответ? Именно благодаря свободной игре дети учатся не только развлекаться в ходе деятельности, придуманной для них взрослыми, но и развлекать себя самостоятельно. Они учатся пользоваться своим воображением и инициативой. Как пишет Сюзан Бредекамп, член Национальной ассоциации образования для маленьких детей, «дети чувствуют себя успешными тогда, когда они заняты задачами, которые ставят для себя самостоятельно». Это неприемлемо с точки зрения развития, когда педагоги используют только «строго структурированные, направляемые учителем уроки… определяющие, что и когда дети будут делать, причем детям отводится роль пассивных слушателей, или они должны подолгу выполнять письменные задания». Признайтесь, у вас по спине не бегут мурашки от такой формулировки? У нас бегут. Однако ряды родителей, стремящихся как можно больше усложнить жизнь своим дошкольникам, все ширятся. Нам даже случалось посещать детские сады, которые в числе своих услуг предлагают «информатику» и «обучение математике». Да, дети в таких садах без дела не сидят, но вот в чем вопрос: чем им приходится для этого пожертвовать?

«Образовательные» дошкольные учреждения, в которых предпочтение отдается обучению, а не игре, стали популярны потому, что родители хотят гарантировать своим детям хорошую путевку в жизнь. Да, жизнь с нами не миндальничает; в этом никто не сомневается. Но это неправда, что наилучший способ обучения – когда большой и умный взрослый руководит каждым действием ребенка. И такая же неправда – то, что дети, посещающие образовательно-ориентированные дошкольные учреждения, поступают в школы с лучшими навыками и лучшим отношением к учебе. Годы исследований показали, что дети должны сами направлять свою игровую деятельность. Когда у детей есть возможность играть, они демонстрируют повышение уровня творческого мышления и способности к решению задач.

Теперь мы подошли к другой центральной функции игры: она дает детям ощущение власти. А для человечков, которым изо дня в день и каждую минуту указывают, что они должны делать, ощущение власти не только приятно, но и поучительно. В свободной игре дети могут потренироваться в принятии на себя главной роли, при этом будучи защищенными от любых реальных жизненных последствий. Именно благодаря свободной игре ребенок становится «начальником» в реальном или воображаемом мире, самостоятельно ориентируясь в представляющихся ему возможностях выбора. Именно в ходе игры ребенок может изобрести что-то новое или разрешить стоящую перед игрушечными динозаврами задачу, которая часто заводит в тупик реальных людей. Организуя для детей какую-либо деятельность, мы не должны ошибочно принимать ее за игру. Именно игра, простая и недвусмысленная игра предоставляет детям большинство важнейших интеллектуальных и социальных преимуществ. Профессор из Йеля, известный исследователь Дороти Сингер говорит: «Благодаря режиссерским играм дети могут становиться кем угодно и двигаться в каком угодно направлении. Участвуя в ролевых играх, они учатся справляться с чувствами, придавая большому, ошеломляющему их миру маленькие, посильные для них масштабы; они учатся быть социально развитыми, когда делятся игрушками, поочередно принимают участие в игре и сотрудничают друг с другом. Играя, дети узнают новые слова, учатся решать задачи и быть гибкими. А самое главное – они просто получают удовольствие».

Чем может навредить недостаток игры.

Является ли недостаток игр проблемой для детей? Некоторые эксперты считают, что «игровая депривация» может привести к развитию депрессии и враждебности у детей.

Да если вас заставить работать без перерывов, вы тоже впадете в депрессию! И еще, подумайте, с каким объемом информации детям приходится иметь дело, когда они пытаются понять свой мир. Хотя выдаются такие дни, когда вам кажется, что все вышло из-под вашего контроля, на самом деле контроль осуществляете именно вы. И наоборот, ваши дети практически не контролируют происходящее. Детям нужны периоды передышки, чтобы усвоить то, что они уже узнали, чтобы овладеть новыми навыками, чтобы переработать пугающие их эмоциональные переживания – и просто повеселиться! Данные о том, что влечет за собой недостаток игры, приходят к нам из исследований, проводимых с участием животных, потому что это неэтично – проводить такого рода эксперименты с детьми. Что же случается с животными, если лишить их игры?

Мы также знаем из работы профессора Энтони Пеллегрини из Миннесотского университета, что включение в расписание школьного дня игровых переменок максимизирует внимание школьников при решении задач, требующих сосредоточенного мышления. А теперь задумайтесь о том, что в школах последовательно уничтожаются всякие возможности для игр. Как говорит профессор Пеллегрини, такая политика неверна и может нанести детям непоправимый вред.

Почему в XXI веке значение игры еще более возрастает.

За годы исследований мы пришли к выводу о том, что игра для раннего детства – то же, что горючее для мотора. Это «топливо» любой интеллектуальной деятельности, в которой принимают участие наши дети. Большинство исследователей согласны, что игра обеспечивает прочный фундамент для интеллектуального роста, творческого мышления и решения задач. Она также служит проводником развития – как эмоционального, так и важнейших социальных навыков. В XXI веке люди, умеющие творчески решать задачи, независимые мыслители, обладатели острого социального чутья неизбежно будут обгонять тех, кто научился просто эффективно получать правильные ответы. В наше время доступны огромные объемы энциклопедической информации – стоит только руку протянуть. Если вы умеете читать, имеете компьютер, знаете, как использовать поисковые сервисы типа Google, вы можете найти ответы практически на любой возникающий у вас вопрос. Хотя новые тенденции в образовании, направленные на высокий уровень функционирования в режиме тестов, подразумевают, что важны именно правильные ответы, по-настоящему творческие люди – те, которые совершают наиболее важные открытия – идут дальше поиска ответов на уже поставленные вопросы. Как же эти личности задают новые вопросы и ищут ответы на них? Через игру. Игра развивает разнообразные и всеобъемлющие интеллектуальные навыки; игра – это процесс, в котором решение задач происходит «вживую». Но, с другой стороны, игра для нашего времени – это не просто концепция. Эйнштейн знал цену игре, особенно когда говорил:

Устойчивый миф нашего ориентированного на достижения общества – миф о том, что детская игра есть пустая трата времени – связан с модной среди родителей тенденцией развивать интеллект своих детей. Поэтому мы перегружаем расписание жизни детей и отказываемся от ценностей, которые, как мы знаем в глубине души, для них важны. Интеллект получает колоссальное развитие в ходе игры, однако представление о том, что повышать интеллект ребенка должна именно и только работа, стало нашим новым кредо.

Этот опрос показал, что родители и исследователи во многом согласны друг с другом. Сколько печальной иронии в этих цифрах, если смотреть на них через призму все большего сокращения времени, которое мы отводим детям на игру! Оказывается, мы знаем, что надо делать, но просто не можем себя заставить делать это! Мы боимся, что если доверимся своим инстинктам, то наши дети попросту не смогут усвоить некоторые критически важные навыки. Френсис, мама 3-летней Ребекки, выразила это лучше всех: «Когда Ребекка просто играет, она теряет те драгоценные часы, в которые могла бы учиться. Я не хочу, чтобы мой ребенок отстал от других. Как я буду себя чувствовать, если мою дочку обгонят все остальные дети? И что будет чувствовать сама Ребекка, если я позволю ей отстать?».

Однако мы надеемся, что вы уже начинаете понимать: игра, свободная и управляемая, открывает дорогу к гораздо более удовлетворительной жизни – не только для детей, но и для их родителей. Игра – это ключ к воспитанию счастливых и интеллектуально развитых детей.

Прежде чем мы будем рассматривать, что игра значит в детской жизни и насколько она важна, нам необходимо ненадолго заглянуть в гости к детям разных возрастов, занятым игрой. Зачем? Дело в том, что в разном возрасте игра бывает разной. Как мы, взрослые, больше не плещемся в ванной с лодочками и уточками, так и наши маленькие дети не способны наслаждаться «Монополией» или словесными играми, которые интересуют нас. В один, два или четыре года игру составляют разные компоненты. Игра, будучи отражением мышления ребенка, тоже развивается в сторону нарастающей сложности.

Как дети играют?

Младенцы начинают играть уже в возрасте от 3 до 6 месяцев – как только обретают способность хватать предметы. Малыши этого возраста рады использовать как игрушку практически любой предмет, будь то скомканный лист бумаги, ботинок или даже монета!

Давайте понаблюдаем за Кэрол, 9-месячной девочкой с блондинисто-рыжими волосами, которая сидит на полу, играя с маленьким розовым пластиковым молотком. Она некоторое время пристально его разглядывает, как будто стараясь запомнить его облик, и пальчиками одной руки исследует все его выпуклости и впадины. Затем снова рассматривает и сует в рот, чтобы «попробовать на зуб». Вытаскивает изо рта, корчит недовольную рожицу (должно быть, молоток попался невкусный), а потом начинает трясти его – наверное, надеясь, что он начнет шуметь (может быть, это погремушка?). Затем случайно ударяет им о цилиндрическую металлическую корзину, в которой лежат остальные игрушки. Бах!.. Ого, как интересно! Она снова изо всей силы бьет молотком и в восторге слушает звук, который при этом удается извлечь. Потом, снова и снова, уже с конкретной целью, бьет по корзине молотком, но держит его не так, как мы обычно держим молоток, а боком, плашмя, и каждый раз подпрыгивает от восторга, что ей удалось самостоятельно добиться такого шума!

Для детей между 6 и 9 месяцами такого рода усиленное исследование предметов только начинается. Психолог Холли Рафф из Колледжа Альберта Эйнштейна в Нью-Йорке обнаружила, что дети в этом возрасте начинают по-разному держать предметы, в зависимости от их предназначения и свойств. Чем старше они становятся, тем меньше в их игровых действиях доля засовывания предметов в рот и разглядывания их вне зависимости от назначения. Пока Кэрол была младше, она просто перекладывала предмет из руки в руку, не вращала его и не изучала с разных сторон. Кэрол только начинает создавать мысленные связи между объектами – хотя сейчас это происходит случайно, как тогда, когда она нечаянно ударила молотком по корзине, размахивая рукой. Швейцарский психолог Жан Пиаже, один из отцов-основателей теории развития ребенка, предполагал, что в младенческом возрасте дети занимаются самой чистой формой игры. Они находят предметам, которые их интересуют, место в своем мире. Чаще всего они одномоментно играют только с одним предметом и используют его самым простым способом, не находя ему другого применения, чем то, которое задумано изготовителем.

А теперь давайте взглянем на Кэрол в возрасте 23 месяцев – всего лишь 14 месяцев спустя. Кэрол сидит на полу в кухне, окруженная игрушками, которые она достала из корзины, уже знакомой нам по первому эпизоду. Она выбирает игрушечный телефон и некоторое время тщательно изучает пальчиками кнопки, стараясь нажать их, чтобы услышать звон. Нажав несколько кнопок, подносит трубку к уху (да, надо сказать, она все-таки пару раз ее предварительно облизнула) и вновь нажимает кнопки. Потом ей становится скучно, и она видит тот самый молоток, который так порадовал ее в первом эпизоде. Поставив телефон на пол, она берет молоток – теперь уже держит его правильно, «как большая» – и достаточно сильно ударяет по кнопкам. Это действие выглядит преднамеренным и подразумевает некоторое планирование ситуации – как будто девочка подумала: «Этот молоток может нажать больше кнопок, чем один мой пальчик!» После нескольких попыток (она пока не больно-то хорошо целится) ее усилия вознаграждаются звоном сразу нескольких кнопок. Рядом с девочкой на полу лежит кукла – тряпичный младенец с пластиковым личиком, одетый в пижамку. Во время игры Кэрол время от времени берет куклу на руки и укладывает ее обратно, накрывая собственным одеяльцем. Это одеяльце – предмет, который психологи назвали бы «переходным объектом» Кэрол, и он не раз помогал ей в трудные моменты жизни.

Если сравнивать с возрастом 9 месяцев, в игре Кэрол многое изменилось. Профессор Фергюс Хьюгс, эксперт по детским играм из Висконсинского университета в Грин-Бэй, выделяет три направления изменений в игре детей 2-го года жизни.

Первое из этих существенных изменений заметно в том, что Кэрол теперь играет одновременно с молотком и телефоном. Одним из главных признаков продвинутой игры является снижение случаев использования только одного предмета и увеличение случаев использования двух, трех или нескольких одновременно. Теперь Кэрол создает связи между предметами, то есть действует как не в пример более «искушенный пользователь».

Помните, как Кэрол применяла молоток, когда ей было 9 месяцев? Она не держала его за ручку и не била по корзине бойком. Вместо этого она била по корзине плашмя. А в 23 месяца Кэрол пользуется молотком как настоящий профессионал.

Второй момент, который изменяется в игре детей постарше, – это использование предметов приемлемым способом. И Кэрол, похоже, уже понимает, как работает телефон, пусть и облизывает его, прежде чем набрать номер, чего взрослые обычно не делают (но к моменту поступления в колледж она точно это усвоит!). Так что опыт наблюдения за работой с предметами в этом мире – либо в руках других людей, либо в собственных – позволяет ей использовать предметы так, как они и должны использоваться.

Когда Кэрол подбирает с пола куклу и укачивает ее, как если бы она была живым младенцем, а затем накрывает одеяльцем («кукла замерзла»), она демонстрирует нам, что начала пользоваться своим воображением. Отныне она может функционировать не только в рамках «здесь и сейчас». Она может сделать вид, что предметы – живые; что они «настоящие». Эта третья перемена в игре больше всего поражает воображение и вызывает интерес исследователей.

Безусловно, она завладела и вниманием профессора Пиаже. Он понял, что когда дети заняты игрой «понарошку», они демонстрируют нам, что достигли определенной вехи в развитии. Теперь они способны мыслить символически – принимать один предмет за другой. Использование символов – главная характеристика человеческого мышления, которая отличает нас от других живых существ. Символы – это та материя, из которой состоит язык, чтение, решение задач и другие типы мышления высшего порядка. Человеческие существа всего мира, воспитывались ли они в хижинах или дворцах, мыслят символами.

В нашем последнем эпизоде Кэрол уже 3,5 года. Ее вкусы в отношении игрушек изменились, и мы больше не видим вокруг нее тех предметов, что прежде. Теперь она окружена книжками-раскрасками и книжками с картинками, а перед ней на полу стоит игрушечная ферма с миниатюрными животными. Но маленький пластиковый молоток по-прежнему лежит рядом, а еще на полу валяется сломанный сотовый телефон. Мы потихоньку заглядываем к Кэрол, когда она лежит на животике, передвигая животных по ферме, и потихоньку разговаривает сама с собой. Подводя миниатюрную корову к хлеву, она говорит: «Ладно, коровка, а теперь ты вернешься в хлев и будешь спать, потому что на улице становится темно. Чтобы заснуть, тебе нужна куколка, так что нам придется ее поискать». Пока девочка оглядывается в поисках куклы для коровки, ей не попадается ничего интересного. Но вместо куклы она замечает сотовый телефон. Девочка говорит: «О, вот тебе и куколка. Ее зовут Лулу». Кэрол «заводит» корову в стойло, укладывает ее на бок и рядом с ней кладет телефон. «Спокойной ночи!» – говорит она, «укрывая» корову и сотовый телефон старым розовым пластиковым молотком.

Режиссерские игры, подобные этой, занимают все больше и больше места в жизни ребенка, когда ему исполняется 4 года, и дети становятся настоящими мастерами в режиссуре своих игровых сценариев. А по мере того как Кэрол будет становиться старше, ее игровые сценарии – особенно когда она играет с родителем или сверстниками – будут становиться еще сложнее, и в их основе будут лежать целые истории, как и в книжках с картинками. Неважно, станет ваш ребенок в будущем режиссером или нет; создание таких сцен, где неодушевленные предметы наделяются функциями, совершенно отличными от тех, для которых они предназначены производителями, является очень большим шагом вперед. Сотовый телефон стал игрушечной куклой, а молоток – одеяльцем. Это – серьезный прогресс. Почему? Потому что Кэрол больше не привязана к свойствам предметов в такой степени, как раньше. Она может относиться к ним так, как если бы они были чем-то иным. Именно это и происходит в процессе генерирования идей, в продумывании задач. Мы мыслим так, как если бы можно было создать другие условия и изменить обстоятельства, а затем рождаем новую идею или новое решение. Так что режиссерская игра – это практика, освобождающая детей от ограничений предметной области, находящейся непосредственно перед их глазами. Режиссерская игра позволяет детям придумывать решения, выходящие за жесткие рамки поставленной задачи. Она дает детям возможность исследовать альтернативные миры.

Обратите внимание на то, что происходило в этих трех эпизодах игры Кэрол. Она перешла от одинакового обращения со всеми предметами (засовывания их в рот) к различным подходам и исследованию их качеств. Затем она подходила к каждому предмету индивидуально и реалистично, в соответствии с тем, как с ним обращаются в реальном мире (правильно держала молоток и била им так, как это принято делать). Наконец, Кэрол стала относиться к предметам как к символам или к вещам, заменяющим другие вещи (например, когда Кэрол использовала телефон вместо куклы).

Теперь, когда мы нарисовали общую картину перемен, которую вы можете увидеть с течением времени в игре своих детей, если будете наблюдать достаточно пристально, необходимо задать вопрос: что все эти перемены означают? Мы уже говорили о важности игры и о тех преимуществах, которыми обладает игра с точки зрения развития ребенка. Но нам необходимо копнуть намного глубже, поговорить о различных типах игры (все приведенные нами примеры касались игры с предметами в одиночку), о ее эмоциональных положительных факторах, о том, что родители и воспитатели вносят в игру ребенка. Именно этим мы и займемся дальше.

Благотворна ли игра с предметами для интеллектуального развития?

Одиночная исследовательская и режиссерская игра с предметами, которую мы только что описали в нескольких примерах, обеспечивает детям первичное понимание того, как устроен мир. Для них это возможность проводить свои собственные маленькие эксперименты и выяснять, что предметы могут делать и чего не могут. Эти сведения дети должны узнать «из первых рук», самостоятельно; просто наблюдая, как другие манипулируют предметами, научиться можно очень немногому.

Дети исследуют мир предметов и веществ. Они – маленькие ученые, выясняющие свойства физической материи. Еще будучи младенцами, они способны проводить простые эксперименты: «Что случится, если я выпущу из рук погремушку? Гляди-ка! Она падает на пол. Оп-па! Она снова упала! Она что, каждый раз будет падать? Давайте-ка посмотрим…» Когда 2-летний ребенок колотит по кастрюле, он узнает о связи между той силой, которую он прикладывает, и громкостью звука. Это «малышовая физика». В течение первых двух лет жизни дети, сталкиваясь с новыми предметами, как бы задаются вопросом: «А что я смогу с этим сделать?» Младенцы и малыши узнают, на что способны различные предметы, как они устроены, и что им нужно сделать для того, чтобы заставить предметы «работать».

Когда они складывают кубики и выкладывают дороги для своих игрушечных машинок, они узнают, например, что длина одного большого блока конструктора равна длине 8 маленьких. А это уже математика! Профессор Раналд Джаррел, эксперт из Аризонского университета, занимающийся развитием математического мышления у маленьких детей, рассказывает нам, чем важна игра для понимания математических концепций:

Можно ли получить такого рода знание из развивающих карточек или компьютерных игр, в которых детям предлагается сравнивать наборы предметов и решать простые примеры на вычитание и сложение? Нет. Для этого необходимо рутинное, повседневное исследование, манипулирование, сортирование, разделение и объединение множеств, которые дети проделывают, играя с предметами. Уже к концу первого года жизни малыши демонстрируют доказательства того, что они делают выводы о новых предметах, основываясь на знании о похожих предметах, с которыми встречались в играх. В одном исследовании, которое проводили профессора Дара Болдуин из Орегонского университета, Элен Маркман и Рика Мелартин из Стэнфордского университета, дети в возрасте от 9 до 16 месяцев получали для игры рожок, напоминающий автомобильный клаксон, который издавал звук, если сжать круглую грушу-мембрану. После того как дети некоторое время играли с этой игрушкой, рожок у них забирали. Затем им давали другие рожки, иного цвета и размера, но той же формы. Вопрос стоял так: можно ли будет сказать по поведению ребенка, что он ожидает от нового рожка способности издавать звук? Если да, это указывало бы, что дети делают «индуктивные выводы», полагая, что внешне похожие предметы должны выполнять одни и те же функции.

Малыши сразу же начинали жать на мембраны, демонстрируя тем самым, что они сделали вывод о свойствах новых предметов, основываясь на свойствах прежних. А если некоторые рожки не желали издавать звук, потому что были нарочно сломаны экспериментаторами, малыши еще активнее старались заставить их загудеть! Малыши делали выводы относительно свойств объектов, не воспринимаемых зрением, а именно – их способности издавать звук. Детская забава? Да. И она жизненно важна для познания мира!

Исследования неизменно обнаруживают, что доступность игрового материала важна для интеллектуального развития. И это совершенно не означает, что необходимо покупать новейшие «развивающие» игрушки. В течение первых двух лет жизни детям нравятся игрушки, которые надо складывать, в ходе игры они кладут вещи в отверстия, толкают и тянут их; также это могут быть игрушки музыкальные и требующие координации «глаз – рука». Малыши, у которых есть широкий выбор предметов для игр, демонстрируют ускоренный интеллектуальный рост позднее, в возрасте 3–4 лет. В лонгитюдном исследовании 130 детей профессор Роберт Брэдли из Арканзасского университета обнаружил, что доступность игрового материала – один из наиболее верных залогов развития интеллекта даже после того, как дети пойдут в школу. К тому же воздействие наличия игрушек на когнитивное развитие не зависит от качества взаимодействия родителя и ребенка. Это не означает, что родители не имеют значения; мы вскоре покажем вам, что очень даже имеют. Это означает, что существует отдельный, измеримый, независимый эффект, который оказывает на интеллектуальное развитие наличие широкого выбора игрушек.

Игра с предметами очень сильно влияет на интеллектуальное развитие дошкольников, и доказательств этому неисчислимое множество. Возьмем, к примеру, кубики. Как мы уже показали выше, дети, которые играют с обычными кубиками, формируют представления о математических эквивалентах. Они сталкиваются с задачами, которые ставят перед собой сами (и это главное), например: «Сколько кубиков другого размера потребуется, чтобы построить вторую башню точно такой же высоты, как и первая?» Кубики помогают развитию и других представлений. Когда дети спонтанно сортируют их по категориям – по размеру, форме или цвету, – они овладевают логической классификацией, как называл этот процесс Пиаже. Детям необходимо понять, что красные и зеленые (или любые другие) кубики вместе создают одно целое – кубики вообще. В то время как нам это кажется совершенно очевидным, детям требуется время, чтобы осмыслить взаимоотношения между частями и целым. Даже складывание кубиков обратно в коробку (например, во время уборки) учит детей понимать их свойства, задумываться об их идентичности или различиях.

Еще одно средство игры, с которым дошкольники любят возиться, – это пластилин. Давайте понаблюдаем за Аароном. Аарон поглощен игрой с большим куском пластилина. Он многократно ударяет им о стол, разминая, затем отрывает большой кусок, разламывает его на несколько маленьких кусочков и скатывает их в шарики. Вскоре ему надоедает их катать, и он расплющивает шарики в лепешечки, которые распределяет поровну между тремя детьми, сидящими вместе с ним за столиком. Потом он собирает лепешечки и вытягивает их, превращая в подобия хот-догов. Затем снова скатывает в шарики. Потом берет часть шариков, разламывает каждый пополам и скатывает из половинок шарики поменьше.

И так далее. Мы могли бы продолжить описание этой игры, потому что Аарон играл еще долго. Почему же эта последовательность игровых действий, которая кажется нам, взрослым, такой скучной и обыденной, так привлекает Аарона? Аарон работает над фундаментальным пониманием количества и материи. Мы сами, будучи детьми, имели возможность выработать у себя в процессе игры то же самое понимание – понимание, которое теперь принимаем как само собой разумеющееся. О, мы так много знаем о своем мире и о происходящих в нем переменах! А вот наши дети-дошкольники пока этого не знают.

А мы ведь даже не упомянули о том, как такого рода игра усиливает интеллектуальную любознательность и стремление к совершенству. Дети в этой игре – главные; дети руководят всем, ставя себе собственные задачи, контролируя собственное обучение.

Типы игры: конвергентная и дивергентная игра.

Интеллектуальная игра имеет множество форм. Некоторые типы игры действительно развивают способность ребенка к решению задач. Психологи делят игровые задачи на конвергентные и дивергентные. Конвергентные задачи подобны той, которую мы описали в начале этой главы: как достать игрушку из ящика, соединив вместе два стержня. Для конвергентной задачи существует лишь одно возможное решение. Способность к решению конвергентных задач связана с успешной успеваемостью в стандартном школьном классе и в решении интеллектуальных тестов, которые подразумевают лишь один правильный ответ. Дивергентные задачи имеют множество решений – как в игре с кубиками, из которых можно построить множество различных структур. Решение дивергентных задач требует более творческого мышления, потому что для них существует больше одного правильного решения. В ходе некоторых исследований ученые выясняли, каким образом игровой материал влияет на способность дошкольников к решению дивергентных задач – таких задач, которые требуют нестандартного мышления. Давайте понаблюдаем за Амалой и Майклом, которые участвуют в одном из этих исследований.

Амала – чудесная девочка 3,5 лет, которая по развитию сильно опережает свой возраст. Майкл – подтянутый, спортивный мальчик, который с энтузиазмом берется за любую задачу. Амале и ее группе выдают набор конвергентных материалов для игры – конструкторов-головоломок, которые можно правильно сложить лишь одним способом. Пока первая группа играет, группе Майкла дается задание с дивергентными игровыми материалами – кубиками, игра с которыми может привести к различным результатам. И Амала, и Майкл с удовольствием играют в своих группах со сверстниками и игрушками. Испытания начинаются тогда, когда группам Амалы и Майкла ставится дивергентная задача, которую нужно решить. Например, обеим группам нужно выстроить деревню из 45 фрагментов выданного им игрового материала. Исследователи пристально наблюдают за каждой группой, чтобы понять, что делают дети, сосчитать количество структур, которые они выстроят, и число уникальных названий, которое они используют для этих структур. Группа Майкла, которая играла с дивергентным игровым материалом, предлагает большее количество вариантов структур и больше уникальных названий для них. Эти дети с жаром взялись за задачу и не сдавались, столкнувшись с препятствиями. Группа Майкла использует метод проб и ошибок. Группа Амалы вела себя совершенно по-другому. Играя с конвергентными игрушками, которые имеют лишь одно правильное решение, девочки зашли в тупик и снова и снова создавали одни и те же конструкции, будучи не в состоянии решить дивергентную задачу. Сдались они тоже быстрее, чем группа Майкла. Было такое впечатление, что они накрепко усвоили, что любая задача имеет одно-единственное решение, в то время как группа Майкла считала, что одну и ту же задачу можно решить разными способами. В группе Майкла процветал творческий подход.

Что же представляют собой все эти дорогие развивающие игрушки, которые сегодня можно купить в наших магазинах? Большинство из них конвергентны по природе; обычно они подразумевают один-единственный правильный ответ на задачу, поскольку их главная цель – тренировка навыков. Однако исследование, которые мы только что описали, показывает, что группа Майкла проявила не только более творческий подход к решению задачи, но и большую настойчивость и живой энтузиазм. Именно такое отношение к решению задач мы и хотим воспитывать в наших детях, а вовсе не стремление искать один-единственный правильный ответ. Однозначных задач у них будет полно и в школе. Мы хотим, чтобы наши дети умели правильно решать задачи с одним возможным ответом; но вместе с тем мы хотим, чтобы они умели мыслить нестандартно. Откуда же берется нестандартность, творческий подход? Из игры – из доброй старой безнадзорной, неструктурированной, свободной и открытой игры.

В последнее время некоторые ученые мужи заговорили о том, что для детей якобы нормально ощущать скуку. Всем родителям порой приходится слышать, как ребенок ноет: «Мне скучно! Мне нечего делать». Дети, которые привыкли к тому, что взрослые расписывают все их свободное время по минутам, утрачивают ресурсы, которые необходимы им, чтобы развлекать себя самостоятельно. А ведь это – показатель здорового развития психики. Умение жить своим умом и придумывать себе развлечения без всяких обязательных занятий, совместных игр или телевизора – это отличная привычка. Детям необходимо развить способность стимулировать себя самостоятельно. Это тоже часть игры; но похоже, что некоторые из наших детей забыли, как это делается!

Думая об игре и ее результатах, принимайте во внимание новое равенство: ИГРА = ОБУЧЕНИЮ. До этого момента мы обсуждали только, как способствует интеллектуальному развитию игра с предметами. Мы еще даже не начали разговаривать о том виде игр, которые делают детство поистине волшебным временем – о режиссерской и ролевой игре и о том, как они поддерживают интеллектуальное развитие. А ведь элемент фантазийности, присутствующий в режиссерской игре, этот небуквальный компонент, который подразумевает выход за пределы реальности, тоже вносит огромный вклад в интеллектуальное развитие ребенка. Например, исследования показали, что чем больше развита фантазийная игра, тем лучше дети справляются с решением дивергентных задач. Хотя мы не можем сказать, что режиссерская игра заставляет детей мыслить более креативно, в других исследованиях прослеживается и эта связь. Откуда же она берется? Изучение режиссерской игры помогает нам понять, каким образом виртуальная подмена чашки камнем может стать катализатором интеллектуального развития.

Короли и королевы: режиссерская игра и развитие речи.

Исследователям удалось задокументировать последовательность игровых действий, через которую проходят, похоже, все дети. Профессор Лорейн Маккьюн из Рутгерского университета много лет изучает режиссерскую игру, поскольку верит, вслед за Пиаже, что способность использовать предметы как символы других предметов – это важное достижение, связанное с речевыми способностями детей. Это не такая уж безумная идея. Если слово «туфля» является символом туфли, и использование кубика, представляющего туфлю, тоже является символом, то тогда вполне может существовать связь между способностями ребенка иметь дело с символами в обеих этих сферах. Чтобы изучить этот захватывающий вопрос, профессор Маккьюн наблюдала 102 детей в возрасте от 8 месяцев до 2 лет, стараясь понять, как они играют с предметами и что происходит в это время с их речью. Она действительно обнаружила связь между тем, как дети обращаются с предметами, и их уровнем развития речи. Давайте понаблюдаем, как Дэвид проходит через пять уровней символической игры, которые наблюдала профессор Маккьюн.

У 9-месячного Дэвида иссиня-черные волосы и огромные карие глаза. Он – довольный жизнью малыш, который на четвереньках спешит приветствовать профессора Маккьюн, когда она приходит к нему домой со своей видеоаппаратурой. Профессор Маккьюн достает набор заранее отобранных игрушек и кладет их на пол между мамой Дэвида и самим Дэвидом. Затем садится в уголок и потихоньку снимает, как Дэвид радостно играет с ними. Через несколько минут Дэвид берет чашку, подносит ее к губам, а потом ставит на пол. Он не делает вид, что пьет или глотает. Профессор Маккьюн считает, что это раннее проявление режиссерской игры – просто случайность. Дэвид лишь демонстрирует, что ему известно, для чего нужны чашки. К тому же Дэвид пока ничего не говорит. В схеме профессора Маккьюн этот этап называется первым уровнем.

Однако очень скоро, когда Дэвиду исполняется 13 месяцев, он берет чашку и устраивает пышное представление, достойное Пола Ньюмана. Он облизывает губы, подносит чашку ко рту, преувеличенно запрокидывает голову и делает вид, что пьет залпом. Это значительный прогресс по сравнению с тем, что он делал с чашкой в 9 месяцев, когда просто показывал, что знает, для чего она нужна. Теперь он явно играет «понарошку». Не является простым совпадением и то, что Дэвид и другие дети его возраста, которые играют в подобные режиссерские игры, уже имеют некоторый словарный запас. Но обратите внимание, что центром игры и ее героем является сам Дэвид; пока он еще не вовлекает в свою режиссерскую игру другие персонажи. Это – второй уровень, «саморежиссирование». На третьем уровне, когда Дэвид становится еще на 2 месяца старше, он делает следующий шаг и использует как объект режиссерской игры предметы. Теперь он предлагает попить своей кукле и подносит чашку к ее губам. На практике дети, которые уже достигли второго и третьего уровней, находятся на одном уровне развития речи: они используют одиночные слова.

К 19 месяцам режиссерская игра Дэвида переходит на новый уровень развития. Теперь он демонстрирует использование комбинаций игровых действий. Дэвид предлагает понарошку попить и кукле, и своему плюшевому динозавру. Через несколько минут Дэвид делает вид, что наливает сок в чашку из другой пустой чашки, а затем поит куклу. Эта комбинация – шаг вперед, поскольку она отражает более сложные ментальные процессы в мозгу Дэвида. Роль пьющего играют новые персонажи, не только сам Дэвид (кукла и динозавр), а с чашкой выполняются множественные действия (наливание и питье). К 19 месяцам Дэвид также использует некоторые словосочетания, например «папин грузовик» и «печенье кончилось». Это – четвертый уровень.

Наконец, Дэвид достигает вершины этого типа одиночной режиссерской игры, делая ее еще сложнее и демонстрируя признаки планирования и предварительного обдумывания. Теперь, на пятом уровне, Дэвид превосходит самого себя. Он видит чашку и говорит: «Надо напоить Элмо». Потом начинает искать, чем можно заменить высокий стульчик для Элмо, и в конце концов сажает игрушку между двумя большими кубиками. Затем он ищет что-то, что может послужить слюнявчиком для Элмо, и находит бумажную салфетку, которую пытается подоткнуть кукле под подбородок. Поскольку крепиться салфетке не к чему, она падает; Дэвид повторяет попытку несколько раз, потом сдается. Затем он снова берет чашку и говорит Элмо: «Пей молоко», поднося чашку ко рту куклы. Это очень сложная последовательность действий, и она говорит нам, что у Дэвида есть план, и что для его выполнения мальчик предпринимает шаги в определенном логическом порядке. Дэвид и другие дети, которые демонстрируют такую игру, где их поступки организованы иерархически (усаживает Элмо, пытается прикрепить слюнявчик, затем кормит), также обладают расширенными речевыми способностями. Дети в этом возрасте склонны использовать более длинные предложения, которые теперь состоят из двух или трех слов.

В данной работе профессора Маккьюн интересно то, что все дети, которых она изучала, проходили через эту последовательность в своих играх, даже если некоторые ее этапы достигались ими в разном возрасте. Но похоже, что ни один ребенок в своем развитии не «прыгает» через отдельные уровни. Не все изучаемые ею дети демонстрировали нерушимую связь между уровнями игры и уровнями владения речью, но, как правило, эта связь все же существовала. Почему же она возникает? Вероятно, в основе этих способностей лежит один и тот же навык. Как мы уже упоминали раньше, таким навыком является способность оперировать символами. Режиссерская игра позволяет детям практиковаться в манипуляции символами. Хотя играют и другие млекопитающие, никому еще не удалось обнаружить свидетельства того, что в режиссерские игры играют какие-либо детеныши, кроме человеческих. Режиссерская игра подразумевает абстрагирование от рамок «здесь и сейчас». Она включает в себя действия понарошку. Такая игра – одна из характеристик, которые делают нас людьми и служат в качестве платформы для остального объема символического мышления, даже выходящего за пределы языка, – в сферах математики, физики, литературы, экономики и искусства. Когда дети вступают в мир фантазийной игры, они становятся подобны королям и королевам нового мира – мира, который они могут выстроить и контролировать. Вместо того чтобы зависеть от реальных предметов – таких, каковы они есть, – теперь дети обладают способностью трансформировать их так, чтобы они служили их собственным целям. Это – творческое мышление в его высшей форме. А режиссерская игра – это просто своего рода практика, которая нужна детям для манипуляции с символами.

Параллельно развитию ребенка игра претерпевает изменения в еще одном направлении – в выборе предметов, которые служат заменой для других предметов. По мере того как Дэвид становится старше, он все лучше и лучше справляется с выбором предметов-символов, которые выглядят все менее похожими на заменяемые ими предметы. Например, когда Дэвиду 18 месяцев, он, желая найти в куче игрушек нечто, напоминающее телефон, будет искать предмет с не выраженными внешне функциями, например – прямоугольный кубик. Он не выберет предмет с очевидным назначением, например – машину. Для того чтобы перестать обращать внимание на противоречивые сигналы, которые подает его мозгу предмет, имеющий какую-то реальную функцию, Дэвиду потребуется лучшее понимание того, как устроены и как работают символы – отчасти потому, что, как и большинству маленьких детей, Дэвиду трудно думать о чем-нибудь двумя разными способами одновременно. Но к тому времени, как возраст Дэвида будет приближаться к трем годам, он сможет понарошку использовать детскую бутылочку вместо расчески, машинку – как телефон, а куклу – как книгу. Дэвид освободится от воспринимаемых черт тех объектов, с которыми играет. Это – гигантский шаг вперед. На следующем уровне игры дети даже не нуждаются в реальных предметах, чтобы уверить себя в том, что что-то существует или происходит. А это уже не шаг, а целый прыжок вперед!

Режиссерская игра со сверстниками становится сюжетно-ролевой игрой.

Игра благотворна для детей во многих отношениях, и лишь некоторые ее стороны питают их интеллект. Да, в ходе игры дети действительно познают свойства предметов и их взаимоотношения, но помимо этого они изучают людей и взаимоотношения между людьми. Игра – это безопасная гавань, в которой наши дети могут победить свои страхи и поработать над эмоциональными проблемами. Единственный тип психотерапии, которым можно заниматься с детьми, – это игровая терапия. Кроме того, дети могут играть во врачей, пожарников и супергероев без всякого физического риска. Игра – это защищенное пространство, в котором они могут узнавать сведения о мире и о своем месте внутри этого мира. Игра – это тренировочный полигон, который позволяет детям разбираться со своей насыщенной ежедневной жизнью. Как писал профессор Университета Тафта Дэвид Элкинд, «игра – это естественный способ проработки стресса, который одинаково хорошо подходит как для детей, так и для взрослых».

3-Летний ребенок, который играет с куклами, назначая себе роль Белоснежки или одного из трех поросят, учится принимать точку зрения, отличную от его собственной (еще лучше он с этим справляется в возрасте 5–6 лет). Благодаря игре дети создают для себя зону эмоционального комфорта. Они не расстаются с любимым одеялом или плюшевым мишкой. Их любимые мягкие игрушки должны принимать вместе с ними лекарства, а порой и отвечать за то, что опрокинули стакан с молоком.

Дети функционируют отнюдь не в вакууме, лишенном социального взаимодействия. По достижении 2,5 лет ребенок начинает включать в режиссерскую игру других детей, а при благоприятном стечении обстоятельств – также родителей и воспитателей. Поначалу режиссерская игра, которой занимаются несколько детей вместе, в значительной степени отталкивается от тех игровых материалов, которые они видят перед собой. Увидев фартук и надев его, ребенок становится «мамой» – и больше не требуется никаких объяснений или дополнительных действий. Но позднее, в возрасте 3, 4 и 5 лет, дети создают затейливые игровые сценарии, которые могут разыгрываться в течение длительного времени. Иногда один ребенок объявляет тему игрового сценария другому, и вот уже оба заняты делом: «Давай поиграем, как будто мы на каникулах в красивом отеле!» Потом наступает черед сценариев, которые разыгрывали большинство из нас (те, чьи родители не могли себе позволить роскошные каникулы в прекрасных отелях!): полицейские и воры, дочки-матери, игра в школу. Как мы с вами умели брать на себя разные роли, создавать конфликты и искать их разрешение, так это умеют и наши дети. Но теперь психологи признают, что детская игра выполняет целый ряд важных функций.

Другие преимущества режиссерской игры.

Помимо Пиаже, среди теоретиков, которые более всего повлияли на наши представления об игре, можно назвать блестящего русского психолога Льва Выготского. Он трагически погиб рано, в возрасте всего 36 лет, но оставил нам в наследство теорию игры, которая ставит игру во главу угла развития ребенка. Выготский считал, что высшего проявления своего текущего уровня развития дети достигают именно во время игры. Например, 5-летняя девочка во время занятий не может просидеть спокойно больше 3 минут даже с самым благожелательным учителем. Однако в ходе ролевой игры она в состоянии сосредоточиться более чем на 10 минут! Профессор Выготский говорил, что в игре ребенок поднимается над своим возрастом, над своим повседневным поведением: в игре мы становимся как бы на голову выше самих себя.

Выготский полагал, что игра выполняет три функции. Во-первых, она создает «зону ближайшего развития» ребенка. Как мы писали в главе 6, это та область, в которой ребенок с помощью сверстников или взрослых заходит в своем развитии несколько дальше, чем может зайти самостоятельно. Вторая функция игры – помочь ребенку отделить мысль от действия. Об этом мы говорили, когда описывали, как дети выходят за рамки свойств предметов, находящихся перед их глазами, в ходе режиссерской игры. Выготский отлично это сформулировал, когда сказал: «Ребенок видит перед собой один предмет, но действует так, как если бы он был чем-то другим. Таким образом достигается условие, при котором ребенок начинает вести себя независимо от того, что видит». Наконец, в-третьих, Выготский рассматривал игру как процесс, упрощающий развитие саморегуляции. В главе 7 мы говорили о том, насколько фундаментальное значение имеет саморегуляция – как для малыша, которому она помогает удержаться от плача, так и для взрослого, которому она позволяет не вымещать свое дурное настроение на других. Это важнейший навык для обеспечения успеха в жизни и возможности ладить с окружающими. Прекрасный пример того, как саморегуляция осуществляется в ходе игры, – это малыш Луи, который при игре в «дочки-матери» берет на себя роль младенца. Уже в свои 2,5 года Луи знает, что он будет понарошку плакать, но должен успокоиться, когда «папа» станет его утешать. Для осуществления такого «плача понарошку» требуется заранее обдуманное намерение, поскольку это не настоящий плач, который является следствием дискомфорта. Тот факт, что игра требует такого рода контроля от маленьких детей, очень важен для их способности регулировать собственное поведение.

Еще один способ саморегуляции детей – разговор с самим собой. Вы когда-нибудь замечали, что разговариваете с собой, когда пытаетесь выполнить трудную задачу? Выготский отмечал, что дети помногу разговаривают с самими собой во время игры – даже когда играют с другими детьми. Он называл это внутренней речью и обнаружил, что дети таким образом прорабатывают свои цели и ход развития фантазийного сценария. По этой самой причине детей должна окружать обстановка, в которой они могут вербализовать свои мысли во время игры.

Профессор Выготский был один из первых психологов, осознавших, что детская игра относится к области культуры. Интернализируя правила поведения в обществе, мы узнаем, как функционирует наша культура. Выготский приводил интересный пример двух сестер, занятых игрой. Что примечательно, в этом примере сестры играют в сестер и пытаются выяснить, что же на самом деле это значит. В игре они вслух объясняют те правила, которые действуют в их повседневном поведении без объяснений, произнося фразы типа «сестры не дерутся». В игре дети всегда создают правила и настаивают на том, чтобы играющие их соблюдали!

Эти новые правила режиссерской, а потом и ролевой игры сложны по замыслу и показывают, как наши дети интернализируют мир, в котором живут. Иногда они строят крепости и разыгрывают сценарии, в которых берут в плен злодеев, чтобы спасти людей, а порой превращаются в звездных фей. Иногда дети просто подражают повседневным сценкам из жизни. В филадельфийском музее «Пожалуйста, трогайте!» дети заходят в игрушечный супермаркет, где могут брать с полок пластиковые банки и другие предметы, класть их в миниатюрные тележки и «расплачиваться» в кассе, когда выходят из магазина со своими товарами. В тот момент, когда дети занимаются шопингом понарошку, они придерживаются правил, принятых в обществе.

Часть удовольствия от игры состоит в составлении собственных правил. Вас поразил бы объем знаний ваших детей, если бы вы просто послушали, как они играют. Могут ли девочки играть в строительных рабочих? Может ли кто-нибудь быть одновременно и мамой, и юристом? Хотите – верьте, хотите – нет, но у детей далеко не всегда имеются твердые представления о разнообразии ролей, которые могут играть люди. Пока им не исполнится 4–5 лет, они совершенно не убеждены в том, что один человек может играть самые разные роли. Профессор Выготский говорит, что в ролевой игре воображаемая ситуация объясняется, а вот ее правила часто подразумеваются. Даже когда мы наблюдаем за детьми, имитирующими то, что мы делаем в обычной жизни, они интерпретируют события на свой собственный уникальный лад.

Игра способствует эмоциональному и социальному развитию.

Еще одним из главных достоинств игры является то, что она помогает детям проработать сложные эмоциональные события. Дети очень серьезно относятся к своей ролевой игре и часто прогоняют взрослых, которые пытаются в нее вмешаться. Почему же игра для них так важна? Порой темой игры является ситуация, над которой ребенок пытается обрести контроль, – например, когда он воспроизводит конфликт с приятелем, имевший место накануне в детском саду.

Профессор Грета Фейн, всемирно признанный эксперт по вопросам детской игры, считала, что социально-режиссерская игра мотивирована потребностью детей освоиться с эмоциональным переживанием, которое им необходимо проработать. Однако очень показательна разница между игрой и реальной жизнью: в игре дети могут манипулировать течением событий по собственному желанию. В реальной же жизни события часто с ними просто происходят. В режиссерской игре дети могут выразить те чувства и мысли, для выражения которых в разговоре со взрослыми им просто не хватает искушенности.

И, наконец, сюжетно-ролевая игра вносит свой вклад в развитие грамотности, потому что становится практикой рассказывания историй. Сказки и истории, которые дети так любят слушать, и те сценарии, которые они разыгрывают в своей режиссерской и ролевой игре, имеют много общего. Этот тип игры позволяет абстрагироваться от реальности и понять, что для нас существует не только то, что мы видим. Как только человек научится думать о событиях и местах, порожденных деятельностью мышления, а не только о том, что можно подержать или потрогать, он получает возможность отделить мышление от восприятия. Так мы начинаем строить свой внутренний мир. Именно это происходит во время чтения книг: мы открываем страницы новых миров и приключений, которые далеко превосходят все, что мы можем испытать в своей жизни. Мы позволяем себе учиться на примере других. Таким образом, способность к воображению и созданию новой обстановки в безопасном пространстве собственной комнаты является подготовкой к речи, чтению и решению задач.

Навыки, которые позволяют маленьким детям развивать память, использовать символы, создавать правила и управлять ситуацией, – это те навыки, которые понадобятся им для готовности к школе. Это та субстанция, из которой рождаются более богатая речь, сюжетные линии, память, внимание и планирование. На том перекрестке, где социальное встречается с интеллектуальным, счастливые дети становятся умными детьми. Благодаря игре они набираются храбрости и уверенности, чтобы подходить к учебе и учению творчески.

Какого рода ролевых игр можно ожидать в разных возрастах?

Как меняется предметная игра детей по мере того, как они становятся старше, так меняются и их способы игры друг с другом. К концу первого года жизни дети воспринимают друг друга как предметы: они могут порой прикасаться друг к другу, но в остальном просто играют бок о бок, не слишком отдавая себе отчет в присутствии рядом другого ребенка. Это так и называется – «параллельная игра». Такие малыши могут сидеть рядышком на ковре, играя с тряпками, и полностью удовлетворяться своими исследованиями! К 13–14 месяцам дети начинают взаимодействовать. Они могут искать друг друга в комнате или отбирать друг у друга игрушки. И делиться в этом возрасте они еще не умеют. Зато теперь они уже действительно обращают внимание на присутствие другого ребенка, а их игры со знакомыми детьми оказываются гораздо сложнее, чем игры с незнакомыми малышами, которые просто подходят к ним, чтобы поиграть. В клубных игровых группах мы видим более высокий уровень игры, чем на детских площадках, поскольку дети в них уже немного знают друг друга.

Примерно в возрасте 2 лет дети совершают значительный скачок в совместной игре. Они впервые примеряют на себя роли, такие как водитель автобуса или смотритель зоопарка. Они могут также вовлекать в игровую деятельность своих друзей. На 3-4-м году жизни дети даже начинают устанавливать правила. Жюли и Марш могут взять пластиковые телефоны и начать разговаривать друг с другом – или устроят чаепитие с переодеванием и усядутся рядышком за воображаемый стол с пластиковыми чашечками и блюдечками. Эти игровые эпизоды у двухлетних детей длятся всего несколько минут, а потом они переходят к другим занятиям. Когда те же дети достигают возраста 3–4 лет, игра становится гораздо более сложной и может длиться часами: «Я буду мамочка, а ты – малыш». Обычно именно в это время в наших семьях появляются новые супергерои, которые носятся по гостиной, выручая кукол, попавших в беду.

Поскольку у детей есть мотивация к увеличению продолжительности игры, им также нужно развить социальные навыки, которые позволят им играть успешно. Что это означает? Детям необходима способность выяснять, как строится и действует игра.

Как видите, эти эпизоды ролевой игры богаты возможностями, позволяющими больше узнать о себе и о других. А что, если Джимми не захочет быть малышом? Что, если Сара захочет играть в чаепитие, а Джесс – в магазин? Умение договариваться, идти на компромисс, быть распорядителем, который идет навстречу потребностям каждого, – это чрезвычайно важные социальные навыки. Эти моменты также дают возможность нам как воспитателям и родителям помочь детям научиться эмоциональной регуляции. Что делать, если не получаешь того, чего хочешь, – закатить истерику? Надуться и заставить остальных почувствовать себя виноватыми? Или пойти на сделку: «Сначала мы сделаем так, как хочешь ты, а потом поиграем в магазин»?

Игра преподает детям социальные навыки, а также имеет эмоциональную функцию, помогая им справляться со сложным миром. Эту сторону игры довольно давно эксплуатируют в сфере психологии, а многие из нас получали информацию о ней «из первых рук». Давайте понаблюдаем за Майком (сыном Кэти), чтобы ощутить, насколько могущественной может быть игра в формировании нашего чувства «я» и успокоении наших страхов.

Майку было 2 года, когда в доме появился Симба. Да, Симба – любимый герой Майка из знаменитого диснеевского мультика – теперь оказался рядом с ним, на его кровати. Лишившись дара речи от волнения, мальчик осторожно вынул Симбу из коробки и крепко обнял его. Теперь Симба был его безраздельной собственностью, и в понимании мальчика это был самый настоящий Симба, а никакой не самозванец. Вскоре Симба познакомился с Бланки, одеяльцем Майка – видавшим виды и самым любимым предметом мальчика, который Майк таскал за собой по всему дому. Не прошло и 3 месяцев, а Симба уже присоединялся к нам в семейных поездках, ездил в машине, и даже имел особую привилегию – кататься вместе с Майком на заднем сиденье велосипеда его матери. Майк доверял Симбе. Его частенько можно было застать читающим игрушечному львенку книжку перед сном и обсуждающим с ним события дня. Когда Майку случалось поссориться со старшими братьями, Симба защищал его. Когда Майк был напуган, Симба его прикрывал. Родители Майка знали, что Симба – это сила, с которой необходимо считаться. Когда мальчик стал старше, дурные поступки за него тоже «совершал» Симба. Вы можете не верить, но это Симба разбросал всех зверей по спальне! Это Симба выбросил в мусорное ведро макароны, которые Майк не хотел есть, а не сам Майк. Он такого никогда не делал!

В игре дети могут переделать свой мир под себя, не спрашивая разрешения у взрослых.

Игра с воображаемыми друзьями.

Один из способов, которыми дети учатся справляться с игровыми и жизненными ситуациями, – это игра с друзьями, которые существуют только в мыслях и воображении играющего ребенка. Воображаемые друзья – обычные спутники вполне нормальных детей от 3 до 5 лет, которых природа наделила замечательной фантазией. В своей недавно опубликованной книге «Воображаемые спутники и дети, которые их придумывают» профессор Марджори Тейлор сообщает о том, что дети, имеющие воображаемых друзей, склонны к большей интеллектуальной гибкости и творческому мышлению, чем дети, у которых таких друзей нет. Это не означает, что нам непременно нужно каким-то образом заставить своего ребенка завести воображаемого друга. Есть и другие способы помочь детям набраться ума и стать более креативными в своих играх. Мы говорим лишь о том, что нет нужды беспокоиться, если ребенок порой бродит по комнате, разговаривая с невидимым собеседником. Как заметила однажды мама Кельвина из упомянутого комикса, проще к нему присоединиться, чем сомневаться в его существовании (в одном из выпусков комикса она на самом деле позвонила Хобсу – и ее муж, разумеется, решил, что она слегка тронулась рассудком).

В свои дошкольные годы дети делают лишь первые шаги в мире возможностей, и грань между фантазией и реальностью может быть стертой. Одна из нас, авторов этой книги, прекрасно помнит, как пришла в ужас при виде льва в кинотеатре (это был фильм в формате 3D). Когда лев вышел на гигантский экран, она стала вновь и вновь повторять мантру, которой научили ее родители: «Он ненастоящий! Он ненастоящий! Он ненастоящий!» Успокоило ее веселое выражение на лицах родителей и их невозмутимое поведение. Многие дети боятся «чудовища в шкафу», даже если их неоднократно убеждают, что там «живут» только вещи. В этих случаях игра тоже может помочь ребенку. Когда Бенджи, которому было тогда 2,5 года, признался, что он ужасно боится чудовища, мы разыграли что-то вроде сцены из «Охотников за привидениями». Мы устроили засаду, преследовали монстра, догнали его и спустили в туалет. К счастью, он больше никогда не возвращался.

Ролевая игра обладает множеством достоинств. Однако, вероятно, самое большое из них перевешивает по ценности все остальные: дети, которые больше играют, растут более счастливыми. А когда дети счастливы, они обычно лучше ладят со своими сверстниками и пользуются большей популярностью. Ролевая игра не только делает ребенка счастливым и сообразительным, но и формирует социальные навыки, которые пригодятся ему в будущем. Те, кто много играл в детстве, также лучше справляются со снятием стресса через игру, став взрослыми.

Влияют ли родители на игры своего ребенка? Еще бы!

Хотя дети прекрасно умеют играть самостоятельно или с друзьями, из родителей тоже получаются очень значимые игровые партнеры. В игре существуют «обучающие моменты», во время которых родители могут побуждать детей чуть-чуть выйти за рамки того, на что они способны, играя в одиночку. Многие исследователи считают, что управляемая игра – это прямая дорога к обучению. Как нам отыскивать эти обучающие моменты и наставлять детей с опорой на игру? Если мы рассказываем детям сказку, а затем назначаем им роли ее персонажей, чтобы они смогли сыграть их, дети сильнее увлекаются, проявляют способность лучше следить за сюжетной линией и развивают навыки, предшествующие грамотности. Однако профессор Аджелики Николопулу из Университета Лехай предостерегает нас от искушения чрезмерно контролировать создаваемые нами сценарии. Как и в развитии речи, мы должны стать партнерами своих детей, должны вплетать их мотивы в историю, чтобы они ощущали ее как свою собственную.

В каком возрасте дети начинают следовать правилам игры?

Как полагает Пиаже, высшим достижением игры является тот момент, когда дети не только придумывают правила, но и следуют им. В сюжетно-ролевой игре дети создают правила и обговаривают их со своими друзьями. Таким образом они учатся играть вместе. Но настольные и спортивные игры не дают детям возможности создавать правила по своему желанию. Каждому, кто пытался играть в карты с 3-летним ребенком, эта ситуация хорошо знакома! Похоже, малыши просто придумывают правила на ходу и ожидают, что вы будете следовать их фантазии. Таким образом ребенок, используя эту блестящую стратегию контроля над игрой, всегда выходит из нее победителем.

Однако игры большого мира гораздо сложнее, и каждое правило – это часть более масштабной системы фиксированных правил. Годами наблюдая игру детей на футбольном поле, некоторые из нас до сих пор еще не выяснили всех тонкостей подачи углового! В каком же возрасте развитие ребенка делает его готовым к тому, чтобы примириться с идеей команды и наличия правил? В этих сложных играх главное – понять не только то, что полагается делать вам, но и что делает и может сделать в следующий момент человек рядом с вами. Нужно уметь предвидеть возможные действия игрока команды противника.

В общем, ребенку приходится усвоить, что при игре надо ногой посылать мяч вперед, но если будешь делать только это, никакой игры в футбол не получится. Любой, кому случалось наблюдать игру команд 4-5-летних футболистов, согласится с таким наблюдением: когда мяч катится по полю, целая толпа ребятишек из обеих команд одновременно пытается ударить по нему. А больше всего веселья приносят моменты, когда одна из команд забивает гол в собственные ворота, – какие уж тут правила! Лишь к 7–8 годам дети действительно усваивают правила и начинают играть в соответствии со стратегией и планом. То же можно сказать и о настольных играх. Простые игры, с которых дети начинают, требуют только передвижения вперед и назад, в зависимости от того, какое количество очков выпало на игральной кости. Это правило наши дети в состоянии усвоить, поэтому они обожают играть, и еще раз играть, и снова играть, а когда мы от скуки уже зеваем до слез – выпрашивать «еще один последний разок».

Подвижные игры: благотворное влияние беготни.

Что первым приходит на ум, когда мы задумываемся об игре? Свежий воздух, солнышко, игровая площадка и беготня. Именно так большинство из нас проводили время в детстве до того как из соображений безопасности (не говоря уже о судебных процессах) многочисленные горки и качели из общественных парков убрали. Многие из нас, даже если мы росли в городах, могли свободно гулять повсюду с друзьями, играя в классики и различные игры с мячом. А вы, будучи ребенком, когда-нибудь задумывались о том, как получается, что дети в самых разных городах и странах знают правила одних и тех же игр? Мы задумывались.

Почему, даже когда вы едете в гости к бабушке и дедушке в другой город, малыши, живущие по соседству с ними, умеют играть в ладушки так, как вы играете дома? Дети повсюду играют в одни и те же игры в одном и том же возрасте, потому что игра – это зеркало детского мышления и моторных способностей. Игра меняется со временем, набирая сложность в предсказуемом процессе развития, по мере того как изменяются физические и ментальные способности детей. Как 3-летний ребенок не может прыгать на одной ножке и играть в классики, так 5-летний не может повторить длинную последовательность рифмованной чепухи, которую произносит при игре в ладушки. Ну никак не может малыш-трехлетка играть в спортивные игры, подчиненные строгим правилам!

Конечно, существует множество разновидностей игры. Понаблюдайте за 4-летней Джилл, которая играет с моделью железной дороги, соединяя друг с другом различные элементы полотна, чтобы путь получился интересным. Она тренирует свои моторные навыки (работает пальцами). А вот ее 2-летняя сестра Саманта, которая забирается в углу комнаты на стол, проверяет свои первичные моторные навыки (владение туловищем, ногами и руками). Подвижные, активные игры занимают важное место в жизни наших детей и чрезвычайно важны для их развития, поскольку ребята получают удовольствие от того, что испытывают свои способности, узнавая, насколько хорошо получается владеть своим телом, и практикуясь в разнообразных навыках.

«Если я буду очень-очень быстро двигать ногами, крутя педали, получится ли у меня как следует загрохотать, когда я врежусь в кресло? Ух ты! Здорово! Попробую-ка я еще разок!» – говорит ребенок сам себе. Детские игровые клубы, кружки плавания и рисования, спортивные программы – все они опираются на эти навыки подвижных игр. Но даже без всяких организованных занятий возможности для подвижной игры можно найти повсюду – в скверике, на детских горках, даже в манежике; рисование мелками, лепка из пластилина, собирание головоломок – с помощью всего этого дети тренируют свои зарождающиеся моторные способности.

Если мы обеспечиваем детям возможность играть в достаточно безопасных пространствах, дети могут отточить свои навыки и поддерживать мышцы в тонусе, что понадобится им позднее для спорта и письма. Но они станут заниматься этой «работой» только при приемлемом уровне трудностей. Моторные способности у детей развиваются в собственном темпе. Сегодня большинство педиатров предостерегают против структурированных тренировок для малышей, потому что врачи стали чаще сталкиваться с переломами костей и растяжением мускулов, которые являются результатом того, что детей заставляют «прыгать выше головы».

Если говорить откровенно, то сокращение времени свободной игры на свежем воздухе, равно как и структурирование игрового времени дошкольников, является результатом страха родителей за безопасность их детей. Один отец, который жил рядом с городским парком, рассказал нам: «Когда мне было 5 лет, я часто играл в парке по соседству. И никому в голову не приходило это запрещать. А сегодня я боюсь отпустить Эрин гулять даже с друзьями – и не важно, что до парка рукой подать! – учитывая все, что творится вокруг. Нашим родителям не приходилось так беспокоиться за нас».

Однако вот в чем вопрос: действительно ли современная жизнь стала настолько рискованной для детей или мы просто придаем больше значения факторам риска из-за бесконечных репортажей СМИ о трагических происшествиях, которые действительно случаются, пусть и не так часто? Как бы там ни было, важным результатом наших опасений является сокращение свободной игры, самостоятельной детской деятельности, и детство отчасти лишается своих главных черт – радости и спонтанности. Безнадзорные игры на свежем воздухе, пусть даже в компании друзей, становятся все большей редкостью. Их вытесняют организованные спортивные кружки, в которые мы отдаем своих детей уже лет с четырех. Одно из исследований показало, что занятия в спортивных кружках и секциях охватывают примерно 20 % времени ребенка в возрасте от 6 до 8 лет. Однако организованный спорт – не единственная возможность безопасных подвижных игр. Если вас тревожат вопросы безопасности, попробуйте договориться с родителями друзей вашего ребенка о посменном дежурстве, чтобы кто-нибудь из взрослых всегда сопровождал детей, когда они идут играть на улицу.

УСВОЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО.

Игра – центральный компонент ментального развития детей. Игра помогает детям осмысливать их мир, познавать самих себя и, что не менее важно, учиться ладить с другими людьми. Однако нам бывает трудно сопротивляться современным тенденциям нашего ориентированного на достижения общества, когда мы сталкиваемся с выбором: позволить детям «просто играть» – или записать их в модную секцию, кружок или группу. Следующие советы помогут вам сделать игру центральной составляющей жизни ваших детей и вашей собственной.

Станьте защитником игры. Понимая, как важна для детей игра, мы должны доказывать это делом. Давайте снова превратим дошкольное учреждение в царство игры, которая поддерживает и развивает обучение в легкой, ненавязчивой форме. Давайте откроем двери наших домов для игры и будем строить свое расписание вокруг нее, вместо того чтобы втискивать игру в паузы между другими видами деятельности. Давайте признаем, что мы нужны детям, чтобы помочь им развиваться в ходе игры, обеспечивать стимулирующую обстановку, участвовать в их игровой деятельности и привносить в нее значимое знание об окружающем мире. Поступая так, мы воплотим идею о том, что игра является средством воспитания счастливых, здоровых и разумных детей. Эйнштейн это знал, и с вашей помощью это узнают родители детей, с которыми общается ваш ребенок.

Организуйте ресурсы для стимулирующей игровой деятельности. Простое наличие предметов для игры – это важный компонент будущего интеллектуального развития. Почему? Игрушки и игровые материалы обеспечивают детям стимулы для исследования. Если эти предметы достаточно интересны, то дети большему научатся с их помощью. Кроме того, они являются краеугольным камнем взаимодействия: если игрушки привлекательны для детей, возрастает вероятность того, что малыши будут объединяться ради совместной игровой деятельности. А что же происходит, когда ребенок играет не в одиночку, а в компании со сверстниками? Он больше говорит, больше творит, больше увлекается игрой. Все это создает фундамент для обучения.

Но существуют некоторые моменты, на которые необходимо обратить внимание. Первое: игрушкой может стать практически любой предмет. Совсем не обязательно покупать дорогую игрушку «с наворотами», чтобы обеспечить ребенку преимущества в обучении и социальном взаимодействии. Рассмотрите для разнообразия альтернативы, которые не опустошат ваш кошелек. К примеру, крепости и палатки можно строить из одеял и стульев. Наши дети обожали такие игры, вероятно, потому, что они давали им чувство безопасности и обеспечивали личное пространство, в котором они были главными. Пластиковые вилки – отличный строительный материал, а обычные дешевые белые бумажные тарелки и бечевка – прекрасные средства для изготовления масок. Кстати, вы не пробовали использовать кухонные пластиковые контейнеры и крупы типа риса, фасоли и колотого гороха, чтобы сделать из них музыкальные инструменты? Они звучат по-разному, в зависимости от того, чем и насколько наполнен контейнер.

Фильм «История игрушек» так завораживал наших детей потому, что в нем привычные для них игрушки стали живыми. Мягкие игрушки могут стать персонажами причудливой режиссерской игры, сценарий которой вы создадите вместе со своим ребенком. Их приключения могут происходить на детской площадке, в школе, в машине – разыграть можно практически любой сценарий. Прекрасные игрушки получаются из морских раковин, собранных в поездках на курорты, из старых теннисных мячей и спортивной формы, из разных недорогих офисных или школьных принадлежностей (отличная штука – наборы цветных скрепок), из использованных газет и бумаги (вы когда-нибудь пробовали складывать из них самолетики или шапки?), а для детей постарше – и монеты. Сортировать монеты – отличное занятие. Короче говоря, фокус в том, чтобы увидеть окружающую обстановку глазами ребенка. Учтите, что любые предметы, с которыми вы не разрешаете детям играть, обладают для них притягательностью запретного плода. Подумайте, можно ли найти какой-то способ сделать их безопасными для игры – или придумать им какую-то удачную альтернативу?

Лора Берк в своей чудесной книге «Пробуждение разума ребенка» предлагает родителям и воспитателям задавать себе три полезных вопроса, прежде чем купить новую игрушку: «Для какой деятельности предназначена эта игрушка? Какие ценности преподает эта деятельность? Каким социальным правилам научится мой ребенок, играя с этой игрушкой?».

Мы слишком часто покупаем детям то, что они просят, не задумываясь, много ли пользы получит ребенок от данной игрушки. Однако в этом вопросе решение остается за нами, точно так же как именно мы решаем, включить телевизор или нет. И мы не обязаны выбрасывать свои деньги на всякую новейшую развивающую игрушку, которая появляется в магазине или которую наши дети видят в рекламе по телевизору. Если ребенок порой бывает недоволен, это еще не означает, что мы – плохие родители.

Присоединяйтесь к их играм. Джейн Броуди, популярный колумнист газеты «Нью-Йорк таймс», пишет: «Игрушки лучше всего рассматривать как инструменты игры… их следует использовать как вспомогательные средства для взаимодействия с родителем и воспитателем, а не как замену участия взрослого в игре ребенка».

Участие в совместных играх с детьми, вероятно, самое трудное испытание из всех, с которыми мы сталкиваемся. Мы не прочь сыграть пару раз в настольную игру; но по-настоящему войти в мир ребенка – с этим у нас дела обстоят гораздо хуже. Нам слишком быстро становится скучно. Если мы в глубине души не верим, что детские игры – важное занятие, то, как правило, либо «берем управление на себя», либо выходим из игры. Тем не менее старайтесь присоединяться к игре при любой возможности, вместо того чтобы думать: «О, отлично, она занялась игрой! Теперь я могу заняться тем, что действительно важно». Участие в детских играх подразумевает необходимость дать себе разрешение снова стать ребенком и увидеть мир с детской точки зрения. Помните, как весело было вам когда-то прыгать по лужам, как вы разделяли на части двухслойное печенье, чтобы вылизать из серединки начинку? Ну так сделайте это снова! Награда не заставит себя ждать.

Вручите бразды правления ребенку. Игры, которыми управляют сами дети, максимизируют их интерес и обучающие возможности. Когда мы превращаем игру в работу, контролируя или ограничивая ее, дети теряют интерес, а мы – возможность выстраивать с ними отношения и отдаваться полету воображения. Нам нужно стремиться найти тонкий баланс между участием в игре и руководством игрой, как в семейной обстановке, так и в учебных классах. Если мы предлагаем детям художественный проект, пусть это будет такой проект, в котором сами дети определяют, как будет выглядеть конечный результат. Порой дети, когда им дают возможность стать лидерами, оказываются способны на большее, чем мы могли вообразить. Следует помнить о том, что главное – процесс, а не результат.

Старайтесь быть чутким игровым партнером, читая сигналы ребенка и стараясь понять, насколько серьезное участие с вашей стороны для него желательно. Родители, из которых получаются хорошие игровые партнеры, не навязывают детям необходимые, по их мнению, действия, не забрасывают их кучей вопросов или намеков о том, как должна развиваться игра.

Поощряйте ребенка использовать воображение. Один из способов помочь воображению ребенка свободно струиться – наметить вехи развития режиссерской игры и позволить ребенку черпать из них вдохновение. Например, разыграйте поездку в гости к бабушке, и пусть главную роль играет ребенок. Составьте стулья так, чтобы они служили вместо сидений в машине, ребенок садится «за руль» – и вот вы уже в пути. По дороге вам встречается множество интересных вещей и событий. Ой-ой-ой, кажется, снег начинается! Осторожнее на дороге! А снежинки – гляди-ка! – похожи на звездочки, или белых овечек, или маленькие блюдца… Еще один хороший сценарий – «поездка на море», и лучше всего разыгрывать его в самый разгар зимы! «Плавая» на ковре, можно увидеть в «воде» разных рыбок, растения, монетки, поиграть и повеселиться с воображаемыми детьми и взрослыми.

У Кэти дома была очень популярна одна игра, которая называлась «Воображение – это…» Мы все вместе садились на кровать, закрывали глаза и говорили: «Воображение – это когда лежишь в кровати, закрываешь глаза, а потом их открываешь. И оказываешься… (в Мексике, на пляже и т. д.)». Дети «уводили» нас в самые разные места, и мы оказывались то в зоопарке, то в джунглях, то на Луне или в небе среди облаков. Порой мы были великанами, а порой – муравьями, глядящими на мир так, как если бы мы были персонажами фильма «Дорогая, я уменьшил детей». На каждой остановке у нас были приключения, а когда мы хотели отправиться дальше, нужно было просто объявить вслух: «Воображение – это…» Все мы закрывали глаза и отправлялись в новые предложенные детьми места. Фантазийная игра доставляет удовольствие не только детям, но и взрослым.

Оцените организованные занятия, в которых участвует ваш ребенок. Понятно, что нет никакой необходимости отказываться от всех видов структурированной деятельности, в которых участвуют ваши дети. Но когда вы делаете выбор за них, выбирайте то, что сулит наибольшее удовольствие. Посетите кружки или секции, в которых занимаются ваши дети, и посмотрите, что они там делают. Могут ли они играть в этой деятельности главные роли и демонстрировать свою креативность? Ориентированы ли занятия на ребенка? Заняты ли дети режиссерской и ролевой игрой? Присутствует ли в этом месте радостная атмосфера, не ругают ли детей за то, что они устраивают беспорядок? Структура в деятельности – отличная штука, а вот чрезмерный контроль – нет. А еще задайте себе вопрос: какова цель занятий? Они должны быть в первую очередь нацелены на удовольствие, и только во вторую – на обучение. Чем критичнее мы оцениваем собственную мотивацию и выбор, тем меньше становится пропасть между тем, что полезно для наших детей, и тем, как мы на самом деле распоряжаемся их временем.

Глава 10. Новая формула необыкновенного воспитания.

Альберт Эйнштейн стал великим ученым не потому, что его разум усвоил огромное количество информации, но потому, что он был великим мыслителем – и это величие проявлялось в процессе. Мать Эйнштейна была пианисткой и организовала для него уроки музыки начиная с 6-летнего возраста. В течение нескольких лет никаких особых успехов Альберт не демонстрировал. Но когда ему исполнилось 13, он внезапно проникся страстью к сонатам Моцарта и стал замечательно играть на скрипке. «Любовь – лучший учитель, чем чувство долга», – эти слова цитируют как высказывание Эйнштейна о его музыкальных достижениях.

С другой стороны, Эйнштейна не надо было понукать к развитию логических способностей. Будучи еще совсем маленьким, он всячески старался делать все «правильно» и был необыкновенно настойчив в преодолении препятствий. Его увлекали игры, требовавшие решения задач и головоломок. Он всегда с удивительной тщательностью создавал затейливые конструкции из кубиков, а позднее – из игральных карт. Пойдя в школу, Эйнштейн преуспел и в учебе. А когда он не был занят уроками, предпочитал проводить время в стимулирующей интеллект деятельности, например играя с металлическим конструктором и моделью паровой машины, которую подарил ему один из родственников. В возрасте 11 лет Альберт любил читать книги по науке и философии, которые были бы непонятны большинству его сверстников. Примерно в то же время его очаровала математика, и он принял решение доказать теорему Пифагора.

Какие уроки мы можем извлечь, заглянув в детство Эйнштейна? Если выразиться в двух словах, Эйнштейн сам выбирал свой путь. Значительная часть его обучения в детстве происходила в процессе игры. Родители и родственники уделяли внимание его интересам и поддерживали их занятиями, игрушками и книгами – при этом, очевидно, давали ему свободу делать то, что ему нравилось. Эйнштейн мог быть самим собой, решать задачи, которые его интересовали.

Если мать Эйнштейна никогда не учила его по карточкам, почему же современные родители решили, что они должны муштровать своих дошкольников, заставляя зазубривать не связанные между собой факты, учить их читать еще до того, как они пойдут в детский сад, и выполнять арифметические действия, когда малышам еще и трех лет не исполнилось? Почему многие воспитатели и администраторы детских садов делают упор на учебно-ориентированные программы, которые практически не оставляют детям времени для самостоятельной игры? И почему правительственные чиновники так стараются найти способ количественного исчисления того, чему учатся дошкольники, и превратить его в формулу для измерения потенциала ребенка и его будущих жизненных успехов?

Все эти усилия продиктованы благими намерениями. Родители, учителя и чиновники хватаются за воспитательные мифы нашей культуры и применяют на практике новейшие рекомендации. Однако эти «новейшие рекомендации» мало связаны с настоящей научно-исследовательской базой. Несмотря на юмористический пессимизм цитаты, приведенной в начале этой главы, наука действительно прошла за последние 30 лет долгий путь, раскрывая тайны роста и обучения детей, находя способы, которыми мы, как родители и воспитатели, можем помочь детям быть счастливыми, одновременно реализуя их интеллектуальный потенциал. К несчастью, научная информация на своем пути к родителям и воспитателям серьезно искажается.

Как только мы поймем эту проблему, мы сможем предпринимать решительные действия и вновь создавать нормальную жизнь для самих себя и своих детей. В заключительной главе мы покажем вам, как это сделать. Однако вначале важно понять преобладающие в нашем обществе ложные воззрения, которые движут современными воспитательными и политическими решениями. Затем с помощью предлагаемых нами четырех руководящих принципов воспитания счастливых и разумных детей вы обнаружите способы, которыми достижения науки можно легко применить в своих семьях и образовательных учреждениях. Усвоив такой взгляд на вещи, вы сможете достичь более благоприятного баланса в семейной жизни, пересмотреть комплекс понятий, объединяемых словом «успех», и взглянуть на развитие ребенка в новом свете. Вы сможете здраво мыслить, сопротивляться искушениям и сосредоточиваться на главном, бродя по торговому центру или разговаривая со своими друзьями о секциях и развивающих программах, в которых «просто необходимо» участвовать вашим малышам.

В чем наши ошибки?

Если проводится так много исследований по темам, связанным с детьми, тогда почему практическое применение сделанных открытий так отстает от науки? Почему мы так скупо применяем научные данные в своих семьях и классах? В нынешней гонке за воспитание маленьких гениев, уводящей нас все дальше от практики, основанной на научных доказательствах, повинно стечение нескольких факторов – чувства вины, страха и поверхностная квазинаучная информация.

В большинстве современных семей работают и мать, и отец, и часто их рабочий день длится дольше, чем у предшествующих поколений. Если уж мы не можем сами позаботиться о своих детях, мы хотим быть уверенными, что они будут в самых надежных руках, в самых лучших учреждениях, чтобы ни одна минута того времени, которое они могли бы провести с нами, не была потеряна. Мы, матери и отцы, ощущаем себя виноватыми в том, что не можем постоянно быть рядом с детьми, и хотим найти такую замену себе, которая обеспечит нашим детям все необходимое им образование. Мы опасаемся, что воспитатели наших детей недостаточно хороши, и полны решимости сделать то время, которое нам все-таки удается проводить с детьми, значимым для них – «полезным» досугом.

Еще один наш мотив – страх. В условиях становящейся все более непредсказуемой мировой экономики мы хотим снабдить своих детей наилучшим «оружием» против возможных неудач. Мы хотим гарантий, что наши дети будут способны оставаться на плаву в мире, где нельзя быть уверенным в своей работе, ведь действительно, никакой карьерный путь нынче не бывает абсолютно безопасным. В таком мире лучшая защита – упреждение.

Наконец, нас дезориентируют и приводят в растерянность крохи наукообразной информации, которые мы выхватываем из газет, журналов и с экранов телевизоров. За последние несколько десятилетий ученые сделали потрясающие открытия о том, как происходит процесс обучения детей. Но в погоне за сенсациями журналисты часто оставляют сложности и подробности за кадром и выдают нам «сухой остаток». В этом-то и кроется ловушка. Новости (и промышленная продукция) не смогут привлечь внимание публики, если станут призывать к сохранению статус-кво. «Просто играйте с детьми – и все будет отлично» – такому заголовку не хватает драматизма и блеска. «Ученые рекомендуют: сделайте своего ребенка умнее» – а вот это цепляет наше воображение и способно успокоить родителя-перестраховщика.

Искажение информации: болезнь, передающаяся социальным путем.

Страх, вина и наукообразие создали панику, которой поддаются родители и воспитатели. Эта паника стала заразной и привела нашу культуру к четырем нездоровым выводам, которыми мы руководствуемся в воспитании детей. Прочтите: не покажется ли вам что-то из этого знакомым?

Миф № 1: Чем быстрее, тем лучше.

Девиз нашего общество «дорожных бегунов» – «чем быстрее, тем лучше». Идет ли речь о еде, о топливе или даже о снижении веса, все наше бытие строится вокруг скорости и реализации проектов за минимально короткое время.

Мы как общество полны решимости максимально ускорить когнитивное и социальное развитие своих детей. Мы не только требуем от них изучения учебного материала во все более и более раннем возрасте; мы даже одеваем их как маленьких взрослых, покупая детскую одежду в модных бутиках. Как говорят антропологи, мы испытываем дискомфорт из-за разности в компетенции, которую ощущаем между собой и своими детьми, поэтому мы занимаемся заместительными практиками «самопонижения» и «подтягивания детей» до своего уровня. Снижая собственный уровень, мы приспосабливаем свое поведение так, чтобы оно соответствовало поведению ребенка, – например, упрощаем речь настолько, чтобы дети «могли нас понять». Когда же мы подтягиваем ребенка до своего уровня, то строим взаимодействие с ним так, будто он уже опередил свой текущий уровень развития – например, воспринимаем каждое телесное отправление младенца как признак первых попыток пообщаться с нами. Ни один из этих подходов сам по себе развитию ребенка не вредит, может даже его ускорить. Проблема заключается в том, что такого рода практики могут доходить до абсурда, поскольку различия между детьми и взрослыми все больше предаются забвению. Когда мы записываем совсем маленьких детей на познавательные занятия и в развивающие кружки, мы чрезмерно торопим их, лишая детства и естественной детской деятельности. Мы все тщательнее лепим из них собственные подобия – неуравновешенные, суетливые, беспокойные и тревожные.

Миф № 2: В счет должна идти каждая минута.

«В счет должна идти каждая минута» – хороший девиз… но только в зависимости от того, как его интерпретируют. Однако в интерпретации измотанных родителей это не обычный дзен-буддистский призыв к жизни «в текущем моменте», но боевой клич: максимум обучения и упорядоченности – в жизнь каждого ребенка! Это результат уверенности в том, что если наши дети хотят преуспеть, они не должны терять ни одной минуты. Даже не осознавая этого, наша современная культура невольно поддерживает устаревший взгляд, предложенный психологом Джеромом Брюнером, основателем Центра когнитивных исследований Гарвардского университета. Брюнер писал, что мы можем преподавать детям любой предмет в любое время «интеллектуально честным способом».

Однако наука психологии развития, испытавшая огромное влияние работ Жана Пиаже и Льва Выготского, доказывает, что это убеждение ошибочно. Способы познания детей качественно отличны от наших. Дети – очень активные учащиеся, формирующие собственный взгляд на реальность, который не совпадает с нашим. Они не будут пассивно ждать, пока мы наполним их разум знаниями о мире. При всем нашем общем беспокойстве о детях мы забываем учитывать старую мудрость: природа – это «скрытый учитель». Мы забываем, что биология тоже играет свою роль в том, в какой момент дети будут готовы к обучению. Безусловно, благоприятная и поддерживающая обстановка имеет значение. И, конечно, это вновь возвращает нас к игре. Благодаря игре маленькие дети познают множество важных вещей. Игра – это вовсе не пустая трата времени, поскольку ИГРА = ОБУЧЕНИЮ. Мы должны позволить детям жить своей жизнью, вместо того чтобы рассматривать каждый момент их жизни как составную часть великого плана подготовки к будущему. Жизнь – это не репетиция, это просто жизнь!

Миф № 3: Родители всемогущи.

Многие родители уверены, что они и только они ответственны за развитие интеллекта, спортивных навыков, художественных достижений, эмоционального облика и социализации своих детей. Но если честно, дети просто присутствуют в нашей жизни. Они приходят в этот мир как уникальные личности, которые требуют от нас и поддержки, и удовольствия. Родители не всемогущи. В лучшем случае они – мудрые партнеры, сопровождающие детей по лабиринту развития. Сколько бы родители ни старались, они не могут определить будущее своих детей тем жизненным опытом, который обеспечивают им в настоящем.

Хотя мы, безусловно, не собираемся отрицать важность детства (как сказал Шекспир, «дитя становится мужчиной») или значение родителей и воспитателей, наша культура в чем-то хватила через край. Детство теперь рассматривается просто как фундамент для взрослой жизни. Дурачества, игривость, беспорядок и абсурдность, свойственные детству, считаются ныне болезнью, с которой следует бороться, а не неотъемлемыми спутниками этого замечательного этапа жизни! А родители рассматриваются как люди, ответственные за то, чтобы ребенок преодолел эту ребяческую пору как можно скорее. Почему? Потому что родителей теперь считают проектировщиками и творцами детского интеллекта и способностей. Но это – извращение нашей роли. Да, чтобы появилась скульптура, нужен скульптор; однако дети в основном «ваяют» себя сами, появляясь в мир с готовым запасом глины (с человеческим мозгом и огромной мотивацией к учению), который делает возможным создание скульптуры и задает ее очертания. Родители могут расслабиться. Они не обязаны быть творцами будущей жизни своих детей – и попросту обманывают себя, если считают это своим долгом.

Миф № 4: Дети – это пустые сосуды.

Если родители всемогущи и ответственны за обучение и прививание ребенку всех навыков и качеств, которые понадобятся ему в будущем, тогда что же остается самому ребенку? Уж точно не водительское место, а пассивное сидение на заднем пассажирском диване в ожидании, что его довезут до пункта назначения. Эта метафора не только буквально верна для тех родителей, которые проводят большую часть времени, возя своего младшего отпрыска из одного кружка в другой; это также метафорически верно и для пассивного ребенка, который с удовольствием ждет, что кто-то распишет для него весь нынешний и будущий жизненный опыт. Да, наши дети могут казаться вполне довольными, перемещаясь из спортивной секции в художественный кружок, из одного класса в другой; но не воспитываем ли мы таким образом поколение детей, которые будут слишком пассивны, чтобы познавать мир самостоятельно? Есть и явный признак такого синдрома, с которым даже слишком хорошо знакома начальная школа: «Мне скучно». Скучающий ребенок – это тот ребенок, который сидит сложа руки и ждет, что следующее занятие ему поднесут на блюдечке – только бы чадо, упаси боже, не сидело без дела. Скучающий ребенок – это тот ребенок, который так и не научился быть творческой личностью.

Из всех имеющихся научных данных о развитии детей следует один важный вывод: дети приходят в мир, полные решимости познавать его и адаптироваться к нему. Они – активные потребители всей информации, которая им доступна. «Потребители», конечно, не в смысле – «покупатели»; потребление здесь надо понимать как усвоение. Дети испытывают ненасытную тягу к знаниям. Вы когда-нибудь замечали, что ваш ребенок желает знать абсолютно все и не удовлетворяется простыми и наспех состряпанными объяснениями? Стоит ему научиться произносить слово «почему?» – и вы уже только и делаете, что отвечаете на бесконечные вопросы! Хотя дети смотрят на мир под иным углом, чем мы, они изо всех сил стараются усвоить нашу точку зрения – и мало-помалу в этом преуспевают.

Если дети подобны губкам, когда речь идет о впитывании информации, тогда что же такого плохого в игрушках и организованных занятиях, цель которых – как можно быстрее преподать им определенные факты? Одна из проблем заключается в том, что мы лишаем их инициативности. Другая проблема – в том, что «упакованное» знание, которое мы обеспечиваем детям с помощью игрушек и организованных занятий, не всегда является настоящим. Чтобы понять, что мы имеем в виду, вы должны проводить различие между истинным обучением и поверхностным. При истинном обучении дети могут воспользоваться полученными знаниями и применить их на практике. К примеру, научившись кататься на велосипеде, они потом смогут кататься на любом существующем в мире велосипеде (в пределах ограничений, соответствующих их росту). Научившись складывать два небольших числа, они могут применить это знание к любому набору предметов, вне зависимости от того, из каких именно предметов набор состоит. Когда ребенок может применить свое знание за пределами изначальной ситуации, в которой он его усвоил, сохранность этого знания обеспечена. Способность применять усвоенное в любой уместной ситуации называется переносом. К несчастью, движение за раннее обучение в основном сосредоточено не на навыках, пригодных для переноса, а на поверхностных знаниях, чья область применения ограничена только тем контекстом, в котором они изучены. А когда наши навыки и знания ограничены конкретным контекстом, мы не учимся быть креативными. Мы не учимся использовать полученную информацию новыми способами.

Подведем итоги. Пожалуйста, поймите, мы не предлагаем родителям уйти в тень и ждать, пока их дети самостоятельно откроют для себя весь мир. Вообразите, каково это было бы – быть родителем, который ничему не учит, никогда не говорит «нет, так делать нельзя», который никогда не объясняет, как что устроено или почему. Мы говорим только о том, что относиться к детям как к пустым сосудам и стремиться заполнять до отказа каждую минуту их времени – практика нездоровая как для них, так и для нас. Если каждую ситуацию сделать источником наставлений, дети не станут узнавать ничего самостоятельно, вне организованной для них и за них учебной обстановки. Эти дети будут не готовы к самостоятельному обучению в школе; кроме того, им будет казаться, что если они не получат «правильный ответ» – значит, они неудачники. Между тем люди зачастую учатся большему на своих ошибках, чем на умении дать правильный ответ. Мы же не стремимся к тому, чтобы воспитать маленьких перфекционистов! Значит, наша задача – рассматривать детей как активных учащихся, а мир – как виртуальную школу с интересными занятиями; найти такую «золотую середину», которая позволит нам одновременно и учить детей, и сохранять незапрограммированные преимущества детства. Это происходит тогда, когда преподавание остается ненавязчивым и является частью игры (в противоположность зубрежке), а обучение включено в эмоционально поддерживающий контекст.

Четыре вышеописанных мифологических допущения ставят нас в неловкое положение. С одной стороны, мы признаем, что в чем-то ошибаемся, что относимся к детству как к подготовительным курсам взрослой жизни, что мы утратили драгоценные моменты детства, проиграв их тому торопливому и требовательному обществу, в котором живем. «Но если общество так быстро движется вперед, – можете вы спросить, – разве не стоит нам посадить своих детей на самый быстрый поезд?» Наоборот, мы всей душой присоединяемся к тем родителям и воспитателям, которые жаждут жить в таком мире, где дети могут играть в парке без всякой скрытой обучающей программы и где рисование пальцами по-прежнему входит в учебное расписание детского сада. Есть ли какой-нибудь способ гарантировать, что наши дети будут учиться, при этом не отнимая у них детство? Есть ли какой-нибудь способ освободить родителей, чтобы они смогли расслабиться и наслаждаться своим родительством? Есть ли какой-нибудь способ для учителей возродить такой учебный план для дошкольников, где ИГРА = ОБУЧЕНИЮ и социальная компетенция ценится так же высоко, как и учебные навыки? На все эти вопросы есть простой ответ – да. Если мы применим на практике все, что открыла наука, мы сможем изменить свой взгляд на развитие и найти правильную формулу для воспитания счастливых, здоровых и разумных детей.

Четыре принципа, по которым стоит жить родителям.

К счастью, как только мы признаем, что это ошибочное побуждение – прогнать детей через детство походным маршем и ускорить их интеллектуальное развитие, – опирается на неверную информацию, мы сумеем найти здоровый темп продвижения вперед, основываясь на следующих четырех принципах.

Принцип первый: Лучшее обучение – в пределах достижимого.

Как вы помните по главе 6, русский психолог Лев Выготский ввел в обиход термин «зона ближайшего развития», или ЗБР. Это прекрасная концепция. Он говорил, что детям нужны родители, воспитатели, старшие братья и сестры, друзья и учителя, чтобы побуждать их действовать на пределе естественных способностей. Родители и воспитатели должны развивать врожденные способности своих детей, а не катапультировать их в реальность, в которой даже базовые представления окажутся для детей непостижимыми. Идея обучения в пределах достижимого подхватывает эту концепцию. Она призывает нас помогать детям усваивать то, что чуть-чуть выходит за пределы их способностей и будет по-настоящему значимым для них. Какой смысл обучать 3-летних малышей ракетостроению, когда они еще не знают, что такое облака?

Например, дошкольники лучше учатся математике в ходе игры, а не зазубривая содержимое развивающих карточек. Они учатся, когда возятся с наборами предметов. «Аманда, принеси мне, пожалуйста, две ложки». «Сможешь найти в корзине для стирки три полотенца?» Даже попытка сосчитать количество предметов, разбросанных по полу, – это уже обучающий опыт. Такое обычное повседневное взаимодействие между детьми и воспитателями помогает усвоению знаний о числе лучше, чем любые развивающие карточки. Это и есть обучение в пределах достижимого: постановка перед детьми задач, входящих в сферу их кругозора, имеющих для них смысл в контексте повседневной жизни.

Работая в зоне ближайшего развития детей, мы снабжаем их информацией, немного выходящей за пределы того, что они уже умеют делать, мы повышаем их мотивацию, мы помогаем им тянуться вперед, мы подбадриваем их сделать следующий шаг. И, будучи взрослыми, мы часто подводим строительные леса под знания ребенка, обеспечивая ему капельку дополнительной поддержки (словно поддерживаем строящуюся башню, чтобы последний кирпичик ее не разрушил), чтобы развивающиеся способности ребенка могли соответствовать требованиям задачи. Обучение в пределах достижимого поддерживает когнитивный рост ребенка.

Напротив, ставя перед ребенком задачу, которая далеко превосходит его возможности, мы приводим его к разочарованию или, того хуже, к чувству беспомощности. Если задание слишком трудно для ребенка, он может решить, что он слишком глуп. Если чересчур давить на малыша, побуждая его демонстрировать знания-«пустышки» и устраивать шоу, можно даже спровоцировать у него депрессию, потому что слишком многое оказывается поставлено на карту правильного ответа.

Когда мы грубо нарушаем принцип обучения в пределах достижимого, преподавая ребенку такие сведения, которые выходят далеко за рамки его текущего опыта, ребенок может вызубрить наизусть то, что ему говорят. Но истинного понимания эта зубрежка не даст и, еще важнее, породит в нем чувство разочарования и заставит пасть духом, поскольку ребенок не сможет оценить и прочувствовать то, что предлагается ему под видом знания. А обучение в пределах достижимого гарантирует, что полученные знания будут значимы и долговечны.

Принцип второй: Предпочтение процесса результату вызывает любовь к учению.

Принцип «процесс важнее, чем результат» признает первоочередную важность радости от самого процесса обучения, которую получают ребенок и родитель. Нам следует в той же мере заботиться о том, как ребенок учится, в какой мы заботимся о том, чему он учится. Мы хотим, чтобы в наших семьях росли дети, которые любят учиться, а не чувствуют себя обязанными давать представления, как дрессированные морские котики. Главное – процесс (как движется мысль и добывается ответ), а не результат (удалось ли получить правильный ответ). Конечно, правильный ответ тоже много значит – и будет значить все больше с течением времени. Но все же в дошкольные годы он не настолько существен: ведь дети еще только ищут свой путь. И что нам совсем не нужно – так это растить детей, которые впадают в ступор, когда не могут получить правильный ответ с первой попытки. Понять, как именно думает ваш ребенок, решая задачу, – это гораздо интереснее и вам, и ему, чем настаивать на том факте, что для задачи существует лишь один правильный ответ.

Помните, каково это – проходить тестирование? «Тревожность» – это самый мягкий термин, которым можно описать состояние человека, готовящегося к тесту. Однако мы придумываем все больше и больше тестов и постоянно натаскиваем детей на успешную их сдачу, вместо того чтобы учить их ясно мыслить. Что хуже всего, это вселяет в них страх перед учебой. Акцент на процессе порождает любовь к учебе, в то время как акцент на результате дает отдачу и бьет рикошетом и по учителям, и по их ученикам.

Эми, учительница начальной школы, не так давно заметила по поводу новой программы для своего класса: «Угадайте, чем мы занимаемся в классе на этой неделе! – сказала она. – В понедельник мы готовимся к тесту № 1. Во вторник мы готовимся к тесту № 2… и так далее!» Школьников учат запоминать то, что будет в тесте, чтобы школа достойно выглядела в глазах проверяющих! Вероятно, нам необходимо найти ориентированные на процесс способы подхода к академическому и социальному развитию.

Зимой 2003 года одна из нас (Кэти) с несколькими коллегами организовала Форум Темпла. Мы созвали со всей страны признанных педагогов, имеющих ученые степени в преподавании математики, языка, чтения и социальных навыков. Главные выводы этой встречи были сделаны единодушно: тестирование фактического знания как главный путь к ответственности образования не соответствует интересам учителей и учеников. Безусловно, важно заботиться о том, чтобы каждое дошкольное учреждение преподавало детям необходимые знания для подготовки к школе, но есть и другие способы осуществления этого преподавания и тестирования. Есть другие способы проверять, усвоили ли малыши базовые навыки единичных соответствий, поддержания беседы и готовности к чтению. Какими же они должны быть? Они должны основываться на опыте игры. Они должны быть направлены на обучение в контексте. Вопросы должны стоять так: способны ли дети сосчитать число тарелок, чтобы праздничного торта хватило всем гостям на вечеринке в честь дня рождения? Умеют ли дети написать свои имена на карточках для рассадки за столом? Если мы сосредоточимся на обучении в контексте игры и через игру, если мы будем уделять внимание процессу обучения в той же степени, что и его результату, мы будем гораздо лучше понимать, готовы ли наши дети к школе. Для тех, кто в состоянии отыскать и определить лежащие в основе обучения процессы, этот другой способ преподавания превращает обучение в удовольствие и освобождает учителей от бесконечных подготовок к тестам.

Принцип третий: Не только IQ, но и EQ.

Многие из американцев выросли на программе Фреда Роджерса «Соседи мистера Роджерса». Почему она так мощно влияла на детей? Возможно, потому, что ее задачей было помочь детям разбираться со своими чувствами. Когда в 2003 году Фред Роджерс умер, некрологи во всех газетах говорили о том, как благотворно он влиял на юное поколение. Фред Роджерс дал детям то, чего им очень не хватало в этом мире. «Мир не всегда бывает добр к нам, – говорил он. – Это дети узнают и сами, хотим мы того или нет. Но чтобы по-настоящему понять это, они крайне нуждаются в нашей помощи». Его программа считалась познавательной, однако акцентировала она эмоциональную сторону жизни. Совершенно ясно: для того чтобы быть успешным, нужно обладать не только высоким IQ.

Разумеется, важно, чтобы дети достигали когнитивных целей, заданных школьным учебным планом. Большинство людей обладают нормальным IQ, для которого предметы, избранные для преподавания в школе, представляют адекватные трудности и стимулы. Однако когда IQ становится манией, способом помериться силами в игре «не хуже, чем у людей», нам следует чуть призадуматься, сделать паузу и признать, что он не является показателем успеха. Он отражает всего лишь один набор способностей. Без эмоционального интеллекта, социальных навыков и прагматических способностей даже гениям приходится трудно в этой жизни.

Связь между эмоциональным интеллектом и успехом у сверстников обнаруживается уже в детских садах. Научные исследования говорят нам, что дети, которые легко заводят друзей в детском саду и пользуются успехом у одногруппников, – это те же самые дети, которые упорно трудятся, самостоятельно повышая свою академическую компетенцию. Эмоциональный интеллект и IQ идут рука об руку.

Один из факторов, который развивает и тот, и другой вид интеллекта, – это социальная игра. Социальная игра отличается важными эмоциональными, когнитивными и социальными достоинствами. Играя, дети репетируют сценарии, свойственные разнообразным ролям, которые играют в жизни члены нашего общества. Давайте прислушаемся к диалогу двух типичных четырехлеток.

Дети разыгрывают социальные ситуации, которые наблюдают в нашем обществе, даже если не всегда понимают их правильно. Благодаря игре дети исследуют разнообразные роли, санкционированные обществом, и таким образом узнают устройство своей культуры, прежде чем дойдут до того этапа, когда им действительно придется стать мамами и папами, водителями автобусов и ветеринарами. И подумайте еще о тех социальных навыках, которые ваш ребенок приобретает в ходе такого повседневного взаимодействия, сверх представлений о том, кто может играть какую роль и при каких условиях. Хотя детские споры на эти темы могут казаться мелкими и незначительными, ваш ребенок обретает жизненно важный набор навыков, необходимых для функционирования в жизни, – умение договариваться.

Давайте задумаемся о том, что необходимо нам для успешного ведения переговоров. Я должна признать, что вы думаете иначе, чем я. Затем я должна оценить то, что вы думаете, и решить, правы вы или нет. Если я сочту, что вы правы, я могу отказаться от своего убеждения. Но если я думаю, что вы не правы, мне необходимо будет выдвинуть аргументы, которые смогут убедить вас в вашей ошибке. Все эти ментальные операции заставляют ребенка уйти от уверенности в том, что его способ мысли – единственно правильный. Они помогают ребенку примерять на себя точку зрения других людей и признавать существование других разумов, которые имеют иные убеждения. Как это важно для того, чтобы ладить со своими сверстниками – и с начальниками! Это и есть эмоциональный интеллект, и он столь же важен для успеха, сколь и интеллект, изменяемый IQ-тестами.

Игра также помогает детям прорабатывать эмоции и регулировать их. Вы когда-нибудь слышали, как ваш ребенок бранит куклу тем же тоном, каким вы браните его? «Александра Бет Нил! Не смей бить своего маленького братца! Отправляйся в свою комнату сейчас же!» Право, страшновато слышать, как Александра произносит эти слова с той же интонацией, с какой вы всего пару минут назад устраивали выговор ей! Ребенок замещает свой гнев, «отыгрывает назад» собственное чувство власти и самоуважения и чувствует себя намного лучше после выговора, устроенного кукле. Какой вклад это вносит в интеллект обычный и эмоциональный? Дети, которые больше играют, обычно бывают счастливее. А счастливые дети лучше ладят со своими сверстниками, и это, в свою очередь, позволяет им лучше учиться в классе. В результате они лучше справляются со школьной программой! Игра питает оба типа интеллекта.

Принцип четвертый: Обучение в контексте – это истинное познание, игра – лучший учитель.

Англоговорящий ребенок, который слышит испанские слова и фразы в программе «Улица Сезам», может быть или заинтересован в том, чтобы запомнить их, или не заинтересован. Но если его новый приятель в детском саду родом из Доминиканской Республики, малышу захочется понять эти слова, чтобы иметь возможность использовать их в разговоре. Тогда они уже становятся мостиком, скрепляющим дружбу, у них появляется реальный жизненный контекст и полезная функция, которую ребенок в состоянии осознать. Но вот беда: многое из того, чему мы учим своих детей (а если уж на то пошло – и взрослых), имеет мало отношения к жизни. В результате знания не доходят до адресата. Наша задача как воспитателей и родителей – включить обучение в реальный контекст. Это превращает учебу в удовольствие и высвобождает естественную любознательность и креативность ребенка. Теперь вы уже знаете, что лучший и единственный способ сделать это – игра.

Игра – это тот испытательный полигон, на котором вы пробуете все, что угодно, без каких-либо реальных последствий, потому что в игре все происходит «понарошку». В игре можно вторгнуться в замок и обрушить на себя его стену – и вам не будет больно! А можно поиграть в Барби-ветеринара и прочувствовать, каково это – заботиться о животных. Обучение в контексте игры возвращает нас в мир ребенка, где ребенок – главный. Когда воображению предоставляется свобода, обучение становится по-настоящему значимым.

Противоположностью обучению в контексте является обучение бессмысленное, заучивание не связанных между собой фактов. Мотивацией такого рода обучения становится желание угодить родителю или учителю. Дети, которые учатся зубрить и воспроизводить вызубренное, в основном учатся из любви, а не любят учиться. Они хотят, чтобы вам было приятно. Они будут стараться сделать то, что вы просите. И даже станут изображать энтузиазм по поводу занятий, которые вы считаете важными. Но более глубокие, более долговечные знания они получат только в том случае, если у них будет контекст, в который можно поместить познаваемую информацию. Обучение в контексте – это истинное, неподдельное обучение.

Нашим самым маленьким детям любое обучение должно приносить удовольствие. Не должно быть таких ситуаций, где обучение будет навязываться ребенку и казаться ему работой. Игры наших детей – это главный значимый контекст обучения, и он закладывает фундамент для всей будущей учебы, даже когда игра уже больше не требуется для того, чтобы «подсластить пилюлю». Этот принцип хорошо воплощен в древнем обычае, в котором принимают участие еврейские дети, начиная учить иврит: когда они впервые сталкиваются со словами на иврите, их угощают сладостями. Почему? Чтобы подсластить обучение. Нам сладости не нужны – тот же эффект может дать игра!

Главное – баланс.

И какой же вывод должны сделать из всей этой информации сознательные родители, которые стремятся сделать как можно больше для своих детей? Что делать воспитателям дошкольных учреждений и законодателям? Если они пожелают воспользоваться методами, подкрепленными научными свидетельствами, эти методы обеспечат им набор принципов для достижения баланса.

В следующий раз, когда вы окажетесь в магазине игрушек или вам будут настойчиво предлагать записать ребенка в секцию или кружок, помните, что у вас есть выбор. Конечно, не все магазинные игры и игрушки плохи. Не все развивающие занятия – пустая трата времени. Мы теперь знаем, что ключ к обучению в детстве – это игра. Так что задайте себе вопрос: «Я покупаю это для того, чтобы мой ребенок учился жить в мире взрослых? Или я хочу, чтобы ребенку было интересно и он мог понять, для чего это нужно?» Надо акцентировать на процесс, а не на результат. Дело не в том, что вы делаете; дело в том, как вы это делаете. Произнесите вслух эту волшебную формулу и посмотрите, удастся ли вам удержаться от покупок сверх тех, которые вы можете с легкостью себе позволить. Окиньте взглядом собственный дом, магазин, местный ресторан фастфуда, чтобы понять, есть ли какой-нибудь еще способ познакомить ребенка с формами и числами, с печатным словом и основами нравственного поведения. Если вы станете покупать детям немного меньше игрушек, но будете проводить с ними немного больше времени, вы почувствуете огромное удовлетворение, поскольку вступление в мир детской игры – один из лучших способов помочь ребенку учиться. Главное – баланс.

Если ваши друзья записали своих детей на какие-то занятия и хотят, чтобы вы к ним присоединились, мысленно задайтесь вопросом, много ли у вас и вашего ребенка свободного времени. Теперь, когда вы сознаете, что детям необходимо заниматься чем-то по собственному выбору, наслаждаться неструктурированной деятельностью, просто гулять, общаться, расслабляться и наблюдать за белочками, вы можете просто сказать «нет» притязаниям остальных «дорожных бегунов». Вы можете быть спокойны за то, что ваш выбор определяется интересами образования – и благодаря своей способности к сопротивлению вы подаете пример того, как надо принимать правильные решения! Иначе как ребенок, каждое мгновение жизни которого подчинено расписанию, сможет стать взрослым, способным решать за себя – и делать верный выбор? Главное – баланс.

Как определить, что вы как воспитатель стремились к одному результату, а получили совсем другой? Если вы постоянно спешите, если вас донимает хроническая усталость, если вы не наслаждаетесь процессом воспитания – значит, ваша жизнь разбалансирована. Родитель-торопыга часто, если не всегда, бежит не в ту сторону. Теперь, когда вы понимаете, почему родители Эйнштейна никогда не пользовались развивающими карточками, снимите с себя часть бремени, позволив себе меньше напрягаться. Да, иногда «меньше» значит «больше»! Если вы по-прежнему полны решимости воспитать гения, очень внимательно наблюдайте за своим ребенком, чтобы понять, что его интересует, а затем подпитывайте этот интерес. Опять же, главное – баланс.

Если вы – воспитатель или учитель в дошкольном учреждении и на вас оказывают давление с целью заставить больше преподавать и меньше играть с детьми, подумайте, как вам построить разговор с родителями, чтобы помочь им понять: обучение – это процесс. Как можно структурировать игровую деятельность так, чтобы дети усваивали информацию, которую вы хотите им преподать, но вам не приходилось контролировать каждый их шаг? Как нам начать возвращение дошкольного образования под начало преподавателей и воспитателей, которые понимают детей, одновременно сопротивляясь диктату квазинаучных воззрений? Главное – баланс.

А если вы – законодатель, который должен найти способ обеспечить приемлемый уровень ответственности в дошкольном образовании, задайтесь вопросом, каким образом могут сотрудничать ученые и составители законов, чтобы гарантировать, что законодательные акты будут вдохновляться не газетными заголовками, а лучшими достижениями науки. Задайтесь вопросом, как информировать об этих достижениях учителей и помочь им осознать процессы, создающие обучающие моменты. Задайтесь вопросом, как позаботиться о том, чтобы наши дети усваивали фактическую информацию, но делали это в игровой обстановке; чтобы они были подготовлены к школе – но при этом не утратили желания учиться. Главное – баланс.

Главные принципы достижения баланса: размышляйте, сопротивляйтесь и рефокусируйтесь.

Несомненно, воспитывать ребенка в XXI веке непросто, особенно учитывая, какой бурный водоворот часто противоречащих друг другу воспитательных рекомендаций нас окружает. Так что если вы не уверены в своей способности установить тот здоровый баланс, о котором мы только что говорили, – это вполне понятно. К счастью, способы его достижения весьма просты: это три принципа, которые мы впервые упомянули в главе 1.

Когда вас будут терзать сомнения относительно развития вашего ребенка, когда вы будете гадать, а много ли он на самом деле знает, возвращайтесь к разделам «Обнаружение скрытых навыков», вкрапленным в текст этой книги, и приучайте себя по-новому смотреть на достижения вашего ребенка. Помните, что процесс важнее, чем результат. Формированию творческого мышления и решению задач в математике, чтении и речи способствует не то, что вы знаете (скучные факты), но то, как вы это узнаете. А ваши дети будут счастливее, если у них будет свободное время на то, чтобы выстраивать отношения с вами и своими друзьями.

Воплощение четырех принципов в наших семьях.

Семья – вне зависимости от своего состава – нуждается в совместном досуге. И это драгоценное время, проведенное вместе, предоставляет возможности для обучения и эмоциональной близости. Возможно, самая значительная перемена, которую вы можете привнести в свой образ жизни, – это начать ужинать вместе, всей семьей. Исследования показывают, что в семьях, в которых заведено вместе садиться за стол, растут дети, имеющие меньше проблем в подростковом периоде. Вряд ли само по себе «преломление хлеба» связано с этим эффектом. Гораздо вероятнее, дело в том, как совместная трапеза раскрывает отношения родителей. Устраивая совместные трапезы, вы транслируете сообщение: «Мы – это важно, ты – это важно, быть вместе и делиться – это важно». Этот сигнал обладает мощной энергетикой – и поэтому вместе сидеть за столом намного полезнее, чем перекусывать на бегу по дороге на следующие занятия.

Подумайте о том, что происходит во время совместного ужина. Все вместе садятся за стол и общаются целых 20 минут или даже больше. Вроде бы не так уж много, не правда ли? Но этого времени оказывается вполне достаточно, чтобы помочь нашим детям понять, что важно для нас и для них. Когда мы вместе садимся ужинать, все: куча мобильников, электронная почта, документы, прихваченные с работы, чтобы довести их до ума дома, – все это откладывается в сторону, и внимание взрослых безраздельно уделяется детям (это означает, что придется установить правило не отвечать на звонки во время ужина). Мы беседуем о событиях дня, делимся своими успехами и неудачами, по очереди говорим и слушаем.

Эти моменты становятся контекстом для обучения. Мы мысленно выстраиваем события своего дня, чтобы рассказать о них, поощряем развитие памяти и мастерства рассказчика. Мы учимся читать выражения лиц друг друга и интерпретировать эмоциональный контент того, о чем говорим. Мы просим совета и получаем совет, мы пробуем на слух идеи о том, как вести себя в тех или иных обстоятельствах. Это очень полезно для детей – видеть, как родители советуются друг с другом. Мысль о том, что мы можем рассчитывать на взаимопомощь и поддержку всех членов семьи, транслируется таким способом достаточно ясно, хотя и не выражается буквально. Совместная трапеза дает ее участникам понять, что личность и дела каждого из них имеют значение для всех и являются уникальными.

В одной нашей знакомой семье всегда держат наготове словарь и глобус, чтобы подчеркивать значение разговоров и проверять ту информацию, которая в них всплывает. Мы даже играем в игру, которая называется «Словарь», где каждый играющий загадывает слово и его определение, а остальные должны догадаться, существует ли это слово на самом деле. Мы также вместе обсуждаем, какие ограничения нужно накладывать на просмотр телепрограмм и компьютерные игры, которые мы разрешаем своим детям. Ведь дети, которые играют в компьютерные игры или смотрят телевизор, не разговаривают между собой. Они не придумывают режиссерские и ролевые игры. Они не смотрят друг на друга и не учатся читать выражение лица. Так что, когда дело доходит до просьб расширить эти ограничения, мы обычно говорим «нет».

Найдите в своей занятой жизни возможности для семейного времяпрепровождения – и не только в кухне или за обеденным столом. Уделяйте этому каждую свободную минуту. Выберите семейный вечер для игр. Выберите время для совместного чтения (помимо того, что вы читаете по вечерам детям перед сном). Выберите время для общей вечерней прогулки (и увидите, какие замечательные события происходят рядом с вами, – ведь вдоль дорожек растут грибы и ползают слизняки!). Хотя вам может показаться, что такой подход – «установка сверху», расписывать, чем и когда вы станете заниматься, придется только поначалу. А потом все будет развиваться естественным путем. Но не удивляйтесь, если ваши дети станут настаивать на изначально заведенном порядке: детям вообще нравятся предсказуемые структуры.

Одно наше знакомое семейство тратит три часа на дорогу в Балтимор во время бейсбольного сезона, чтобы посмотреть игру команды «Ориолс». Думаете, родители – фанаты «Ориолс»? Нет, мы бы так не сказали, хотя бейсбол им действительно нравится. Что же, они – мазохисты, если не ходят на матчи местной команды, а едут в другой город? Нет, они не больше любят водить машину, чем любой из нас. Так зачем же они это делают? И отец, и мать в этой семье работают и ведут очень занятую жизнь. Они сознают ценность того, что происходит между членами семьи, когда они в течение трех часов находятся вместе в одной машине. Они говорят, что в это время у них есть возможность поговорить (сотовые телефоны отключаются), поиграть в игры и хорошо провести время.

Проблема потребности в спокойном и неструктурированном семейном досуге стала настолько распространенной, что не так давно журнал «Нью-Йоркер» посвятил этой теме свой комикс. Два 7-летних ребенка идут по дорожке и разговаривают. Подпись под картинкой: «Так много игрушек – и так мало свободного времени». Не ждите, пока ваши дети пойдут в школу, чтобы ввести в свое расписание часы, которые семья будет проводить вместе. Начинайте сейчас, пока ваши дети маленькие, пока вы можете сделать это естественной частью семейной жизни. Все мы очень заняты и часто используем выходные для того, чтобы переделать дела, накопившиеся в течение недели. Вообразите, насколько счастливы будут ваши дети, если вы все вместе поедете осматривать местные достопримечательности или посетите какое-нибудь событие хотя бы раз в месяц! Это может быть что угодно: поездка в зоопарк, в детский музей, просмотр фильма или детской программы или просто бесцельная прогулка в парке! Если вы включите такие мероприятия в свое расписание, пока ваши дети еще малы, они станут предсказуемым и ожидаемым удовольствием! А в следующие выходные придумайте какой-нибудь семейный проект, в котором смогут участвовать все, например займитесь пересадкой растений в саду или приготовьте вкусный ужин. В этом могут помочь даже самые маленькие дети. Они любят помогать и чувствовать себя частью семьи, где каждый поддерживает остальных. Им нравится ощущать себя нужными и особенными – что им вообще-то довольно трудно сделать из-за разности в «весовых категориях» с родителями. И, разумеется, подарите своим детям как можно больше полезного времени в вашем обществе, не закармливая их информацией, но участвуя в играх, которыми они руководят.

Воплощение четырех принципов в дошкольных учреждениях.

Те самые принципы, которые мы предлагаем к использованию в семье, также могут стать мощным инструментом для воспитателей в детских садах и яслях. Природа детских учреждений меняется. Учитывая, что исследования демонстрируют важность раннего обучения, особенно для детей из бедных семей, общества самых разных стран мира обращают внимание на необходимость высококачественного раннего образования. В Соединенных Штатах, например, существует новое движение за дошкольное образование для всех детей. Отдельные штаты выдвигают требования о том, чтобы воспитатели детских учреждений обладали такими же квалификациями, как преподаватели начальной школы, и чтобы детские дошкольные учреждения были ответственны за то, чему они учат наших самых юных граждан. Давайте рассмотрим два очень разных типа дошкольных учреждений. Назовем одно из них «академическим», а другое – «игровым».

В «академическом» детском саду дневная учебная программа занимает центральное место на доске объявлений. Она начинается ровно в 8 утра с занятий по подготовке к чтению, за ними следует класс рисования (во время которого заранее подготовленные проекты, разработанные учителями, выполняются детьми: они рисуют симпатичные картинки, которыми могут похвастаться дома). Далее – занятия испанским языком, после которых дети идут перекусить, а потом – «информатика» (да-да, именно информатика!), во время которой дети, чьи руки направляют взрослые, учатся, пользуясь мышкой, выбирать красивые картинки на компьютере и распечатывать их. После обеда и дневного сна следует урок математики, во время которого дети учатся считать и различать количества. После этого – час свободной игры или чтения, полдник и, наконец, занятие естественными науками, во время которого детям показывают, как работают магниты, сообщают информацию о природе и так далее. Три раза в год дети проходят тестирование, которое призвано засвидетельствовать их прогресс. Малыши в этом детском саду кажутся вполне довольными, хотя порой в классах бывает неестественно тихо, а иногда дети во время прогулки убегают за угол здания, словно говоря: «Хватит расписания! Дайте мне немного свободы!».

В «игровом» садике, расположенном через улицу от первого, такого «вылизанного» расписания нет. На доске объявлений висят неловкие и забавные детские рисунки, подписанные именами авторов. Большая часть этих художественных творений совершенно не понятна никому, кроме их создателей. Однако если расспросить маленького художника, то он выдаст вам целую историю о том, что синий шар – это портрет его мамы, а красная полоса – это ее машина. Совершая экскурсию по этому садику, мы видим целый ряд небольших уютных уголков, где дети могут участвовать в разных занятиях. Там есть игровой уголок с нарядами для переодевания, уголок конструкторов, уголок физкультуры с горкой и пухлыми спортивными матами, уголок кукол и мягкой игрушки с миниатюрными одежками и мебелью для маленьких созданий. Уголок чтения – настоящий шедевр! Он наполнен книжками, разнообразными подушечками, скамеечками, маленькими диванчиками и выглядит как место, где любой взрослый мечтал бы провести пару часов, будь мебель чуть-чуть вместительнее. Там есть и художественный уголок, где стоят мольберты, лежат акварельные и пастельные краски, мелки, а рядом стоит огромное корыто с лодочками, пластиковыми контейнерами, небьющимися чашками и бутылочками для игр с водой. А когда на улице хорошая погода, дети выходят на прогулку во двор, где можно покачаться на качелях, поиграть в домиках и скатиться со спиральной горки.

Иногда в этом детском саду устраивают экскурсии в зоопарк или в музей, где все можно потрогать руками. В зоопарке один из детей поднимает с дорожки обкатанную гальку, и учитель тоже рассматривает ее с любопытством: «Как ты думаешь, почему этот камешек такой гладкий? Он совсем не такой, как гравий на нашей дорожке, у которого столько острых углов». И тут возникает обучающий момент, когда можно познакомить детей с представлениями о разрушительной силе воды, поговорить об элементарной физике и геологии. Урок вырастает из того, что интересует ребенка. При этом воспитатель пристально наблюдает за детьми, чтобы понять, достаточно ли информации он сообщил. Главное – не перегрузить малышей этой информацией, но опираться на их зарождающийся интерес.

Когда воспитатели в «игровом» саду читают детям сказки, они обсуждают их и наслаждаются вместе с детьми.

– Если я чешу в затылке – не бе-да! – ритмично восклицает воспитатель.

А потом говорит:

– Посмотрим, получится ли у нас всех разом ударить в барабаны в такт словам. Давайте все сделаем это одновременно! Звучит ведь почти как песенка, правда? А какой у вас любимый герой из «Винни-Пуха?».

Дети настолько горят желанием участвовать, что начинают выкрикивать ответы одновременно, и воспитатель объясняет, что говорить нужно по очереди, это такое правило, – но ответить сможет каждый, и все выслушают его ответ.

У детей в этом садике достаточно свободы, чтобы они могли делать собственный выбор. Они вольны совершать ошибки. Они даже могут ссориться между собой, а взрослые пользуются такими ситуациями, чтобы показать им, как правильно разрешать конфликты. В этом саду не проводят никаких тестов. Вся программа подчинена наслаждению процессом обучения и умению приемлемо вести себя.

Как определить, воплощаются ли наши четыре принципа в том детском учреждении, в которое вы хотите отдать своего ребенка? Чтобы оценить это, вам необходимо отправиться туда и провести разведку самостоятельно. И любое учреждение, где эти принципы не соблюдаются, следует вычеркнуть из своего списка. На друзей в этом деле полагаться нельзя, поскольку у них могут быть иные критерии, чем у вас. Когда же вы делаете это сами, вы в состоянии быстро уловить эмоциональную атмосферу. Уделяют ли здесь достаточно внимания игре? Легко ли детям достать игрушки или они расставлены на высоких полках? Разговаривают ли воспитатели с детьми? Играют ли с ними? Достаточно ли в этом учреждении персонала (помните: один воспитатель – на четырех малышей в яслях; один воспитатель – на десять детей в детском саду)? Какое у воспитателей образование? Требуется ли от малышей овладение программой, которая прежде предназначалась для детей постарше? Как проходит обычный день? Запоминают ли в старшей группе названия букв наизусть или изучают их в контексте чтения и текста? Достаточно ли в детском саду книг и головоломок? Кто здесь в центре внимания – ребенок или взрослый? Помните, что и в тех детских учреждениях, где уделяют больше внимания ребенку, присутствует структурная организация; просто в них не так навязчив контроль со стороны взрослых.

Когда отдаете ребенка в детское учреждение, уделяйте внимание следующим шести критериям:

А что, если вы – воспитатель или администратор дошкольного учреждения? Можно ли удержать в памяти все эти принципы, трансформируя в соответствии с ними ваше учебное заведение? Да! В Северной Италии есть небольшой городок Реджио Эмилия – его всемирно прославившийся муниципалитет в течение последних 25 лет выделяет 12 % городского бюджета на обеспечение высококачественных детских учреждений для детей младше 6 лет. Ключевой фактор, который отличает городскую программу от других, – это упор на «символические языки»: рисование, скульптуру, инсценировку и письмо. Эта ориентированная на ребенка программа включает разрешение реальных жизненных задач и проблем между сверстниками, создавая множество возможностей для творческого мышления и исследования. Воспитатели часто работают над долгосрочными проектами с небольшой группой детей, в то время как остальные заняты самой разнообразной деятельностью, виды которой выбирают себе сами. Воспитатели из Реджио в основном делают ставку на свою способность к импровизации и умение реагировать на предрасположенность детей получать удовольствие от спонтанных событий. Успешные проекты в их понимании – это такие, которые вызывают достаточный интерес и бывают достаточно непредсказуемы, чтобы побуждать детей к творческому мышлению и решению задач. Проекты начинаются с того, что учителя наблюдают за детьми и задают им вопросы по поводу интересующих их тем. Основываясь на полученных ответах, воспитатели предлагают детям материалы, вопросы и возможности, которые побуждают их к дальнейшему исследованию темы.

В этой общественной программе родители принимают участие в обсуждении политики учреждений, развития детей и планирования учебных планов. Преподаватели рассматривают свою роль как роль учащихся, чья цель – понять детей. В дошкольных учреждениях нет директоров, нет и иерархических отношений между преподавателями. Одна и та же группа детей и преподавателей держится вместе в течение 3 лет, что вносит свой вклад в чувство общности и развитие взаимоотношений. Каждый детский центр укомплектован двумя воспитателями на группу (12 детей в ясельной группе, 18 – в младшей, 24 – в старшей группе детского сада). Один из воспитателей имеет подготовку в области художественной культуры, и в каждом учреждении есть несколько педагогов – членов дополнительного штата. Система Реджио признана во всем мире. Вероятно, именно ей мы и должны следовать, воспитывая наших детей; по крайней мере, мы могли бы стараться приблизиться к этому идеалу. К чему мы ведем? Наши принципы вполне можно воплотить в семье и детском саду; нам нужно только хотеть этого.

Воплощение четырех принципов в обществе.

Отношение нашей культуры к детям кажется почти шизофреническим. С одной стороны, мы называем себя ориентированным на детей обществом. С другой стороны, создаем неисчислимые трудности для семей, где родители работают по собственному выбору или по необходимости, препятствуя их попыткам выкроить достаточное количество времени для заботы о своих отпрысках. Например, Закон об уходе по семейным или медицинским обстоятельствам гарантирует лишь 12 недель отпуска – притом неоплачиваемого – с условием, что ваше рабочее место или сравнимое с ним по уровню останется за вами по возвращении. И при этом мы уже много лет знаем по результатам исследований, что малыши строят отношения со своими родителями с самого начала жизни, и что такие взаимоотношения жизненно необходимы для эмоционального, социального и интеллектуального развития детей.

В обществе должны произойти фундаментальные перемены, если мы хотим жить в соответствии с описанными ранее четырьмя принципами. Воспитание и дети должны цениться больше, чем пустые слова, чтобы родители могли спокойно вздохнуть и обеспечивать качественную заботу о своих детях. Разработчики, политики и законодатели должны открыть глаза на тот факт, что семьи – особенно не обладающие существенными финансовыми ресурсами, – страдают в результате отсутствия человечной политики, которая ценит и чтит родительство. И кто же страдает больше всех? Конечно, дети. Мы можем сделать все по-другому; нам просто нужно искренне хотеть это сделать. Написав эту книгу, мы бьем в набат. Мы – не первые, кто делает это. Но мы не только предостерегаем, но и предлагаем решения, основанные на научном опыте. Мы считаем, что чем больше мы будем знать о детях (а знаем мы много), тем лучше будем подготовлены к тому, чтобы помочь им расцвести.

Возвращая детям детство. От оборонительного воспитания к воспитанию без предрассудков.

Родители, учителя и разработчики политики стали жертвами культурных мифов о научных открытиях, не имея возможности понять, что в действительности знает наука. Наша книга разоблачает эти разрастающиеся мифы о развитии детей. Изучая искажения информации и оценивая их в сравнении с научными данными, мы переместили диалог в новую плоскость. Когда мы поймем, что действительно важно для развития ребенка и как мифы дезинформируют нас, мы как родители и воспитатели сможем чувствовать себя спокойнее и позаботимся о том, чтобы наши дети имели достаточные интеллектуальные стимулы и были социально компетентны.

За последние 30 лет ученые разработали новые методы, позволяющие выяснить, как мыслят младенцы и маленькие дети, как они функционируют в своем мире. Дети – даже новорожденные и еще не рожденные – знают гораздо больше, чем мы можем предполагать. Открытия в этой развивающейся сфере исследований действительно стоят газетных заголовков. Но в нашем стремлении сделать этот мир лучше, в стремлении средств массовой информации поделиться с нами новостями в доступной форме эти открытия, к несчастью, часто бывают неверно интерпретированы и перевраны так, что это на руку только рынку. Увы, науку невозможно втиснуть в десяток строк. Поэтому так важно понять эти научные данные и определить для них правильное место. Важно перекрыть пропасть между исследованиями и практикой. Создав эту книгу, мы присоединяемся к своим коллегам, которые страстно желают перенести самый свежий научный опыт из лаборатории в реальную жизнь. Наш труд посвящается исследователям, которые надеются поделиться своими открытиями, и родителям, воспитателям и разработчикам политики, которые желают для всех детей наибольшего блага. Эта книга пополняет ряды других работ, которые продолжают разговор между наукой и практикой. Когда эти два мира встретятся, мы сможем вновь вернуть детям игру. Лишь тогда мы сумеем восстановить баланс в наших семьях и школах, чтобы все дети смогли полностью реализовать свой потенциал.

Примечания.

1.

D. Elkind. The Hurried Child. – Da Capo Press, 2006.

2.

Лига Плюща – восемь самых престижных университетов США. – Прим. пер.

3.

Baby Dolittle, Baby Van Gogh, Baby Webster и т. д. – развивающие карточки и видеофильмы, продукция компании Baby Einstein C^o.: Smallfry Productions, Atlanta, GA. – Прим. пер.

4.

Доктор Дулитл – герой эпопеи романов для детей британского писателя Хью Лофтинга; аналогом в русской литературе является Доктор Айболит К. И. Чуковского. – Прим. пер.

5.

Американские проекты «Гражданская инициатива», «От 0 до 3», Brio Corporation (2000); опрос «Что знают взрослые о развитии детей», совместная публикация. – Прим. пер.

6.

Известная частная начальная школа в Калифорнии, классы от детского сада до 6-го класса школы. – Прим. пер.

7.

Фонологическое осознание – метаязыковый компонент, играющий критическую роль в подготовке к чтению; умение опознавать и выделять количество звуков в слове, вычитание и перестановку фонем и т. д. – Прим. пер.

8.

Курсив наш. – Прим. авт.

9.

Консервация – постоянность свойств предъявляемого стимула, который качественно не изменяется с варьированием его количественного аспекта (способность индивида «консервировать» качество информации свидетельствует о его вступлении в стадию конкретных операций). – Прим. пер.

10.

Существует одноименный русский вариант, созданный по мотивам книги Сьюза, авторов Романа Сефа и Ирины Гравендер.

Отзывы о книге.

Предупреждение.

Эта книга задумана как справочник, а не как учебник. Ее цель – помочь вам принимать взвешенные решения относительно интеллектуального развития и поведения вашего ребенка. Она не должна служить заменой лечебных мероприятий, которые может предписать ваш педиатр. Если вы подозреваете, что у вашего ребенка могут быть проблемы со здоровьем или развитием, мы призываем вас прибегнуть к компетентной профессиональной помощи. Упоминания конкретных компаний, организаций или авторитетных лиц в этой книге не подразумевают скрытой рекламы их со стороны издателя и не означают, что данные компании, организации или лица поддерживают эту книгу.

Благодарность от авторов.

Да, верно, эту книгу написали мы – но ее авторами также можно считать наших коллег в области психологии развития. Если бы не их блестящие исследования, мы были бы не в том положении, чтобы ратовать за детство. Когда у нас возникла идея написать эту книгу, мы знали об исследованиях, свидетельствующих о том, что дети учатся без дополнительных занятий и затейливых игрушек, что социоэмоциональное развитие является ключевым аспектом приспособления к жизни. Так что мы лишь свели воедино эти аргументы, но даже с этим нам помогли! Когда мы рассказывали об этом проекте, наши коллеги неизменно вызывались вычитывать, поддерживать и всячески помогать нам. И мы ловили их на слове. В результате каждая глава выиграла благодаря помощи экспертов. Мы получили замечательную «обратную связь» относительно главы 1 от Джоэля Гордона и Германа Вейнера. По поводу главы 2 мы консультировались с Джоном Брюером и Сандрой Трегуб, которые сразу же отвечали на любые вопросы, а Нора Ньюкомб была так любезна, что вычитала всю главу. Герб Гинсбург, Карен Винн, Нора Ньюкомб, Джеймс Гиберт и Нэнси Джордан помогали нам с главой 3, где использованы результаты удивительного исследования Келли Микс. Ричард Венецки вычитал «насквозь» главу 5, а Фрэнк Мюррей и Нэнси Лавин – главу 6. Марша Вайнрауб, Жюли Хаббард, Кэрол Двек и Ким Кэссиди оказали бесценную помощь в работе над главами 7 и 8. Аджелики Николопулу помогла нам с поиском информации по теме главы 9, которая также вдохновлена сведениями, полученными от Дороти Сингер и Сюзан Бредекамп. Увы, объем книги не позволяет нам засвидетельствовать свою благодарность всем тем замечательным исследованиям и исследователям, без которых она не была бы написана. Мы заранее приносим извинения коллегам, чьи исследования мы не смогли в нее включить. Наконец, спасибо Джеффу Пасеку, Джошу Пасеку, Бенджу Пасеку и Мишель Реймер, которые вычитывали материал по частям, чтобы удостовериться в том, что он изложен доступно и увлекательно.

Финансирование некоторых наших исследований, обзор которых дан в книге, и создания текста осуществлялось за счет грантов от Национального научного фонда (нам обеим) и Национального института детского здоровья и развития человека (грант Кэти). Мы благодарим эти учреждения за понимание значения, которое мы придаем распространению знаний о сделанных открытиях, – наших и других ученых, чтобы они могли оказать благотворное воздействие на жизнь детей. Поддержку иного рода нам оказывали наши студенты и лаборанты, помогавшие нам собрать важные источники. Нам было радостно работать с Меридит Мейер, Деде Адди, Карой Пенс, Мэнди Магуайр, Дианой Дилейни, Шэнноном Прюденом, Сарой Залкинд и Рейчел Палверман. Марианна Бауэрс, секретарь Роберты в Университете Делавэра, мгновенно отзывалась на любые наши просьбы под девизом «Нам это было нужно еще вчера». Мы благодарим наших превосходных выпускников-отличников из Университетов Темпла и Делавэра за их проницательные комментарии.

Нам очень повезло найти профессионального писателя, заодно владеющего профессией психолога в области развития, – Диану Айер, бывшую ученицу Кэти в Университете Темпла. С Дианой – ученым и писателем – работать было одно удовольствие. Из нас троих получилась хорошая команда, мы постоянно поддерживали связь и шлифовали работу друг друга.

Наш агент, Барбара Левенштейн, всю дорогу была настроена весьма скептически, и когда мы получили от нее «зеленый свет» – о, это много для нас значило! К счастью для нас, она передала нашу книгу в прекрасное издательство – Rodale! Лу Чинквино, Эми Ковальски и Сью Дюшарм поняли, чего мы добиваемся, и обеспечили нам свободу действий и обратную связь, которые упростили нашу работу.

Наконец, мы не можем не упомянуть наших близких. Муж Кэти Джефф – наш официальный юрист и рыцарь. Ее дети – Джош, Бендж и Майки – обеспечили нам массу примеров из жизни и горячую поддержку, а ее двоюродная сестра Филисса Крамер – одна из лучших редакторов (на нашей памяти). Дети Роберты, Элисон и Джордан, также во многом помогли ей понять детей и детство и продолжают просвещать ее относительно замечательных качеств юных взрослых.

Нам особенно повезло с мамами (и бабушками), которые служат для нас примером. Бабушка Кэти, Хелен, понимала всю ценность игры. Она первая научила ее ездить на велосипеде и готовить суп из мороженого. Наши матери, Джоан и Анна, – жизнерадостные, неравнодушные и увлеченные женщины, которые в детстве отпускали «поводок» нашей свободы ровно настолько, чтобы мы могли бегать, но не запутаться в нем! До сих пор они наши вернейшие защитницы. Так что даже если эта книга не понравится больше никому (а мы надеемся, что все-таки понравится!), довольны ею останутся наши мамы. И ощущать это прекрасно!