О молодёжи, семье и психологии.
«ЕСЛИ ЖЕ СОГРЕШИТ ПРОТИВ ТЕБЯ БРАТ ТВОЙ…».
О новых веяниях мы часто узнаем от родителей наших маленьких пациентов. Причем не прямо, а косвенно: они вдруг начинают задавать какие-то странные вопросы. Вопросы на тему, еще недавно предполагавшую однозначное и очень простое решение и не требовавшую консультаций со специалистами. Когда такой странный вопрос озадачивает сразу многих людей, естественно предположить, что тут дело не в личностных особенностях вопрошающего, а в том, что обществу транслируется некая новая установка.
Что значит прощать?
Вот и в данном случае никто не приходил к нам с известием: дескать, представляете, по телевизору призывают окончательно распустить детей. Не только не наказывать за непослушание, но вообще, что бы они ни вытворили, не фиксироваться, не замечать, вести себя так, будто ничего не произошло. Хотя подобные советы, вероятно, и мелькали. То ли в телепередачах, то ли в журналах, то ли и там и сям. Потому что вдруг посыпались однотипные вопросы: должен ли провинившийся ребенок просить прощения и как быть, если он не хочет этого делать? Далее следовали столь же однотипные картины: ребенок (чаще подросток, но необязательно), когда что-то ему не по нраву, грубит, обзывается, делает назло, хлопает дверью. А потом приходит как ни в чем не бывало и, не предпринимая ни малейших попыток извиниться, о чем-то просит, что-то рассказывает… И так до следующего эксцесса.
Столкнувшись с неким неординарным явлением, человек обычно обращается к авторитетным источникам и/или к личному опыту, к личным воспоминаниям. Авторитетные источники (т. е. классическая педагогика) учат безальтернативно требовать извинений за провинность и порицают родителей, которые этого не делают. «Извинись! Попроси прощения!» — один из самых частых императивов, без которого невозможно представить себе нормальное воспитание.
Личный опыт свидетельствует о том же. Мы не смогли вспомнить никого из друзей — приятелей детства, кто вел бы себя с родителями таким нахальным образом и ему бы это сходило с рук. Разве что в среде людей совсем некультурных или опустившихся можно было предположить подобное, но тут мы ничего определенного сказать не можем, поскольку в детстве нам в такой среде бывать не доводилось. Хотя круг общения у маленьких москвичей в 1960–е годы, когда жили в коммуналках и дети очень много времени проводили во дворе, был гораздо шире, чем у современных ребят. В деревнях же в те годы воспитывали еще строже, чем в городе. Другое дело, что выражались там порой довольно забористо, а потому грубоватый тон и даже лексика ребенка могли не восприниматься как провинность. Но на то, что считали провинностью, и не думали смотреть сквозь пальцы.
Однако мы не собираемся писать статью по педагогике. Пример с детьми, что называется, для затравки. Сейчас вышеописанное поведение портит жизнь не только родителям и присуще не только детям. Подобным образом нередко ведут себя взрослые, и недавняя аксиома, что провинившийся человек должен попросить прощения, сегодня уже не столь (извините за тавтологию) аксиоматична. Наоборот, это нужно доказывать, обосновывать, будто сложную теорему. И вовсе не факт, что твое доказательство сочтут убедительным. Наоборот, ты еще не успеешь выложить все аргументы, как тебя перебьют возражением: «Это же не по-христиански! Настоящие христиане должны всех прощать, причем сразу, не дожидаясь „прошения о прощении“. И прощать несчетное количество раз! Забыли, как Господь говорил: „До семидежды семи“? То есть практически до бесконечности!».
Многие для усиления аргументации припоминают историю о блудном сыне: мол, отец выбежал ему навстречу и обнял. Значит, простил прежде, чем тот повинится! И, наконец, могут закончить свое контрдоказательство примером из жизни старцев. Скажем, как один монах обижал другого и не желал признавать себя виноватым. Тогда тот решил сам пойти к нему в келью и попросить прощения, что вызвал в нем гнев. Монах — обидчик, потрясенный смирением брата, мгновенно раскаялся, и они пали друг другу в ноги.
Воодушевленный подобными историями, человек пытается подражать смиренномудренным монахам, но сходного результата достигает далеко не всегда. Гораздо чаще, увы, современный обидчик не раскаивается, а, напротив, только утверждается в сознании своей правоты.
«А ты продолжай смиряться! — наставляют потерпевшего. — Он увидит твою кротость и в конце концов усовестится».
Тот, внимая добрым советам, смиряется «до зела», сносит пренебрежительное отношение, грубость, даже издевательства. И порой его смирение на самом деле бывает вознаграждено. Однако нередко обидчик только наглеет. Или не наглеет, но продолжает в том же духе, видя, что может это делать беспрепятственно.
И тогда «наставники» пускают в ход козырной аргумент, который неопровержим в принципе: «Значит, плохо молишься!».
Возразить нечего. Разве может кто-то сказать о себе, что молится хорошо? Ясное дело, наша молитва ни в какое сравнение не идет с молитвой святых. Уж если они считали себя недостойными, то куда нам…
Надо обладать стальной психикой или необыкновенно лучезарным характером, чтобы не впасть после этого в депрессию. Согласитесь, и так-то тяжело терпеть поношения. Изнемогая под тяжестью обид, ты идешь за дружеской поддержкой, и что же? Тебе не только не подставляют плечо, а упреками — пусть даже справедливыми — еще больше утяжеляют бремя. К травме, нанесенной обидчиком, добавляется травма обманутых ожиданий.
Надеемся, наши читатели не из числа вышеописанных горе — советчиков, поэтому оставляем за скобками рассуждения о необходимости утешить человека, которого обидели, а также примеры тактичного указания ему на его возможные просчеты и ошибки.
Спросим лучше себя и других: почему теоретически правильный путь смирения перед обидчиком далеко не всегда на практике приводит к раскаянию оного? Только ли из-за слабости нашей молитвы? А еще подумаем над тем, что значит прощать.