Письмо звездному мальчику.
Глава 1. Ленский без паричка.
– Нет, наверное, преподы до сих пор думают, что мы малыши какие, – в театр нас решили отконвоировать. Всем классом. И никакого там «по желанию» – сдавайте денежки, и все. И, главное, на что – оперу «Евгений Онегин»!
– По программе пригодится, – категорично отрезала классная Анна Алексеевна, которую мы за монументальность почтительно прозвали «Аннушкой» – как трамвай.
Ну по какой, скажите, пожалуйста, программе, если мы этого «Евгения Онегина» еще в прошлом году прочитали – и скажите спасибо тем, кто, как я, в оригинале, а не в кратком пересказе! – в классе разобрали и все положенные сочинения написали. А музыка у нас так и вообще уже кончилась – понятно, какая музыка в девятом классе.
– Выпускной класс, – без устали пропесочивает нас Аннушка. – В конце учебного года вас ждет малый ЕГЭ!
Это нам, как обычно, повезло: попали в число подопытных, на которых малый ЕГЭ после девятого класса будут испытывать. Аннушка нас регулярно им пугает, но мы не запугиваемся. Тем, кто в десятый собирается, даже полезно – можно порепетировать. А двоечникам и прочим разгильдяям, планирующим нас покинуть, и подавно все равно – в ПТУ и так возьмут.
В общем, непонятно, с чего бы это нас, таких больших и страшных, решили принудительно к высокому искусству приобщить. Но делать нечего: денежки собрали, билеты купили, даже автобус заказали – вероятно, чтобы никто по дороге не сбежал.
– Занимай передние места, – тихо сказала я Юльке.
– Да ты что, – отмахнулась она. – Неужели мы Петрова с Чупраковым обгоним!
И действительно: когда мы, толкаясь и отпихивая друг друга, ввалились в автобус, то немедленно убедились – наши двоечники победно восседают на передних сиденьях.
Поймав мой взгляд, они заржали:
– А ваши места взади!
Я только вздохнула, не удостоив их ответом. Страшно представить, во что превратится опера, которую смотрят Петров и Чупраков!
Честно признаться, я и сама не могла похвастаться, что без ума от театра. Все предыдущие опыты приобщения к великому оставляли у меня ощущение неискренности и искусственности – как-то все на сцене было «не по-настоящему». Особенно сильное впечатление произвел «Ревизор», на которого мы ходили с тетей. Постановщики весьма оригинально подошли к финалу, когда перед знаменитой немой сценой появляется чиновник и объявляет о приезде настоящего ревизора.
Наша литераторша, мелкая злобная девушка в очечках, в редкую минуту хорошего настроения рассказала: раньше, когда «Ревизора» показывали на гастролях, с исполнителем этой роли возникали проблемы – весьма накладно было возить целого актера ради одной фразы. Поэтому чиновника обычно играл театральный пожарник.
Так вот, в том театре, который посетили мы с тетей, похоже, не нашлось даже пожарника, потому что чиновника там играла огромная плоская фигура, намалеванная то ли на картонке, то ли на фанерке. Она опустилась откуда-то из-за кулис, заслонив собой весь задник, громовой голос из динамиков произнес роковую фразу, и актеры замерли в немой сцене. А у меня театр с тех пор ассоциировался исключительно с гигантской картонной фигурой, говорящей механическим «закадровым» голосом.
Правда, недавно мне довелось посетить с младшим братом новогодний утренник в театре, где после традиционного представления под елочкой и раздачи подарков планировался просмотр спектакля «Снежная королева». Приготовившись стойко вынести испытание – я думала, что если взрослые спектакли так ужасны, то для детей и подавно никто не старается, – я была приятно удивлена. Спектакль оказался довольно милым, с песенками и без явных признаков халтуры. Но, к сожалению, прогнать из моего воображения картонного чиновника ему все равно не удалось.
Поэтому я не знала толком, чего ждать от сегодняшнего культпохода – вроде бы мы шли в крутой прославленный театр, репортажи о его премьерах регулярно мелькали в новостях. С другой стороны, я питала недоверие к опере как к жанру – отрывки, которые мы слушали на музыке, целостного впечатления не оставляли, смотреть же постановки по телику было решительно невозможно из-за непроходимой скуки.
Добрались почти без приключений: никто не орал песен Шнура, как в прошлый раз, когда мы ездили на экскурсию в Кусково, только двоечники немного покидались отнятой у Чупракова шапкой да Ленка Попова мечтательно протянула:
– Ну наконец-то я увижу Баскова вживую!
– Какой Басков, дура, – неожиданно проявил эрудицию Вадька Петров. – Он же в Большом театре играл, да и то его оттуда выгнали. А мы едем – куда? – правильно, в Станиславского и этого, как его, Немировича-Данченко, вот.
– И вовсе не выгнали, он сам ушел, – надувшись, вспомнила досье на своего кумира Попова.
Обломанная Ленка замолчала, а парни тоже угомонились и остаток дороги тихо-мирно обменивались мелодиями и картинками по блютусу.
В театре оказалось неожиданно много наших ровесников, а также ребят помладше и постарше. Они тоже уныло слонялись по фойе целыми классами.
– Сегодня что, особенный спектакль? – громко удивилась Юлька.
– Угу, для дебилов, – уныло отозвался какой-то парень, услышавший ее слова. – Опера в кратком современном перепеве для…
– Дворецкий, мы идем в зал и организованно занимаем свои места, – окликнула его строгая тетя с пучком на затылке – прямо классическая училка из «Ералаша». – А не строим глазки девочкам из другой школы, – ехидно закончила она, заметив, что парень обменялся с Юлькой заинтересованными взглядами.
Однокласснички остряка заржали, а сам он хмыкнул и с преувеличенным вниманием принялся рассматривать лепнину на высоком потолке.
– Смирнов, а ты куда в зал с банкой? – продолжала разоряться училка. – На китайский боевик, что ли, пришел? Еще попкорна себе купи, умник!
– А где? – с готовностью огляделся Смирнов.
Но учительница не удостоила его ответом и погнала свое стадо в зал.
– Дворецкий! – хихикнула я.
– Бэрримор! – поддержала меня Юлька.
Худой светленький парень настолько не походил на чопорного персонажа Конан Дойла, что мы дружно расхохотались.
– Девочки, – тут же неприязненно посмотрела на нас билетерша со стопкой программок под мышкой. – Ведите себя прилично, вы в театре находитесь! – Хотя только что учительница кричала намного громче нас, но никто и не подумал сделать ей замечание.
Мы переглянулись и начали вести себя прилично: чинно и благородно нашли наших и не менее организованно, чем воспитанники тети с пучком, потопали в зал.
Хоть в чем-то Аннушка не промахнулась – наши места оказались по центру, в первом ряду после прохода, отделяющего переднюю часть зала. Поэтому ничто не заслоняло сцену, да и обзор зрительских мест открывался прекрасный. Юлька сразу оживленно завертела головой, и я ехидно поинтересовалась:
– Что, Дворецкого ищешь?
Она сделала вид, что не слышит, и я тоже принялась обозревать зал: то тут, то там училки рассаживали своих подопечных, крича на разные лады усталыми голосами – и никто им замечаний, заметьте, по-прежнему не делал! Попадалась на этом выездном уроке музыки и вполне нормальная, приличная публика, опасливо поглядывавшая на буйных соседей.
Наконец свет начал медленно гаснуть. Раздались было приветственные крики, но быстро смолкли, когда на сцене перед закрытым занавесом появился дяденька в строгом костюме с микрофоном в руках. Зал озадаченно замолчал.
– Уважаемые гости! – с пафосом сказал он. – Мы знаем, что сегодня в зале присутствует много юных зрителей. Поэтому хотим напомнить правила поведения на оперном спектакле.
Мы с Юлькой недоуменно переглянулись и синхронно прыснули.
– Вы будете слушать уникальный инструмент – человеческий голос, поэтому…
Удержаться от смеха было очень сложно, как мы ни старались. Но две вполне взрослые девушки, сидевшие перед нами, тоже переглядывались и хихикали, и нам было не так стыдно.
– …Во время спектакля не вставать, по залу и фойе не бегать и, конечно, отключить звуковые сигналы мобильных телефонов и других электронных устройств…
– Ну конечно, – проворчала музыкально подкованная Юлька, – как начнут стокилограммовая тетя да лысый дядя Татьяну с Онегиным петь, так любой телефон заглушат!
Закончив свою речь, непонятный субъект убрался за кулисы, занавес наконец раскрылся, и оркестр заиграл увертюру. То ли искусство проявило свою волшебную силу, то ли речь дяденьки в костюме возымела действие, но все оказалось не так страшно – никто не вставал, не бегал по залу, даже телефоны не звонили. Вопреки мрачным Юлькиным прогнозам, Татьяну играла вполне стройная и милая девушка, а Онегина – довольно молодой человек, хоть и не без залысин. Зато Ленский поразил нас черной кудрявой шевелюрой, практически полностью занавешивающей лицо.
После очередной сцены занавес закрылся, и в зале зажегся приглушенный свет. Кто-то из наших парней вскочил было, но, увидев, что все продолжают чинно сидеть, остался на месте.
– Юльк, это что? – шепотом спросила я.
– Декорации меняют перед следующей картиной, – пояснила она. Пару лет назад моя подруга окончила музыкальную школу и в теме разбиралась.
– Какой такой картиной?
– В опере действие делится на картины, – терпеливо пояснила Юлька. – Меняется место действия, поэтому и декорации другие.
Во второй картине первого действия нам показывали спальню Татьяны, которая, скоропалительно влюбившись в Онегина – а еще что-то говорят о скромности девушек девятнадцатого века! – страдает по нему.
– Ничего себе! – шепотом удивилась Юлька. – Как это она поет, лежа на кровати?
– А что такого?
– При таком положении тела звук образуется иначе… – принялась было объяснять она, но сзади шикнули, и нам пришлось отложить обсуждение новаторских методик оперного пения до антракта.
Когда Татьяна замолчала, в зале раздались аплодисменты.
– Что это они? – удивилась я.
– Так положено, – терпеливо пояснила Юлька. – После известной арии.
– А это известная ария?
– Татьяны? – шепотом возмутилась она. – Конечно!
Я замолчала, обидевшись на подругу за то, что она разбирается в операх лучше меня.
– Интересно, у Ленского это парик? – задумалась Юлька в антракте.
– Да похоже на то.
– Уродский какой-то!
– Ну а как же «всегда восторженная речь и кудри черные до плеч»? – довольная, что хоть оригинал знаю лучше подружки, процитировала я. – Все строго по тексту.
– Нет, ну нельзя же так буквально… Пойду программку куплю.
– Зачем тебе?
– У меня традиция, – непонятно объяснила Юлька и побежала к билетерше, на ходу вытаскивая из сумки кошелек.
Арию Ленского «Что день грядущий мне готовит» я знала, поэтому похлопала вместе со всеми, уловив откуда-то сбоку шепот Ленки Поповой:
– А у Баскова круче получается!
После вальса на балу в начале третьего действия зрители опять зааплодировали, я на всякий случай уточнила:
– А это известная музыка? – и, получив утвердительный кивок, тоже захлопала.
– Вот бы на Ленского без паричка посмотреть, – задумалась Юлька, когда мы вышли на улицу.
– Сдался он тебе, – фыркнула я, и тут рядом с нами нарисовался «Бэрримор».
– Э… Можно тебя на минуточку? – поколебавшись, спросил он у Юльки.
– У меня от подруги секретов нет, – гордо провозгласила она.
– Ну ладно, – пожал плечами он. – Можно телефон? – и, не заметив энтузиазма, уточнил: – Аську? Имэйл?
– Я на улице не знакомлюсь, – неожиданно отрезала подруга.
– Так мы же в театре… – растерянно пробормотал парень, но тут подъехал наш автобус, и Юлька потащила меня прочь.
– Ты что это… – начала было я, но она перебила:
– И слышать ничего не хочу.
Глава 2. Большая Интернет–деревня.
На следующий день мы встретились по дороге в школу, и Юлька, забыв поздороваться, сразу затараторила:
– Я вчера посмотрела в Интернете, он, оказывается, не только в Станиславского и Немировича-Данченко работает, а еще и в другом театре…
– Подожди… – растерялась я. – Кто он?
– Ну он, – с досадой отозвалась она. – Ленский. Антон то есть.
– Какой Антон? Ленского вроде Владимиром звали…
– Ну при чем тут Ленский! Я про актера говорю, его зовут Антон Теркин.
– Как-как? – живо заинтересовалась я. – Ну, Юль, везет тебе на парней с интересными фамилиями: один Теркин, другой Дворецкий…
– Вот повезло так повезло! Впрочем, прислуга меня не интересует, а про Теркина я слушай что накопала…
– Здорово, чувихи! – вдруг послышалось сзади.
Я уже успела мысленно вернуться во вчерашний вечер и даже не сразу сообразила, что обращаются к нам.
– Алгебру сделали? – поравнялся с нами Чупраков.
– А тебе-то что? – неприязненно покосилась на него Юлька.
– Хочу ответ проверить! – заржал тот и, бросив нам под ноги пластиковую бутылку из-под колы, пошел вперед.
– Кретин! – в сердцах высказалась Юлька. – С мысли сбил! О чем это я?..
– Без двух минут восемь! – перебила я, взглянув на часы.
Без лишних слов мы максимально ускорились и еле успели влететь в класс до звонка.
Я видела, что Юлька собралась было написать мне записку. Но первым уроком у нас, как назло, стояла пресловутая алгебра, и математичка Наталья Евгеньевна по прозвищу Зоркий Глаз моментально эту попытку пресекла:
– Лесникова, не занимайся на уроке посторонними делами!
В конце урока Наталья по своей милой привычке устроила самостоятельную, которую мы дописывали почти всю перемену. А следующим уроком была геометрия, которую тоже вела Зоркий Глаз, и я поняла, что знакомство с личностью Антона Теркина откладывается на неопределенный срок.
Перед историей мы повторяли заданный на дом параграф, на следующей перемене обедали, так что свободная минутка выдалась только между двумя литературами. В последнее время у нас полюбили устраивать сдвоенные уроки – наверное, директриса решила, что знания лучше улягутся под действием собственного веса.
– У театра свой сайт есть… – начала Юлька, и тут мимо нас со свистом пролетела тряпка, которой вытирали с доски. За ней, как за кометой, тянулся пыльный меловой хвост.
Петров в прыжке поймал тряпку возле самого пола и с воплем:
– Мочи! – отправил в обратный полет Чупракову.
– Да блин! – вскочила Юлька, но я вовремя сориентировалась:
– За штору!
В ненадежном укрытии – штора защищала только от прямого попадания мелового снаряда – обретались почти все наши девчонки.
– Мы вчера с мамой в торговом центре были, – рассказывала Светка Андрианова. – И такую сумку мне купили!
– Ой, покажи! – чуть не запрыгала от нетерпения маленькая кругленькая Наташка Венцова.
– Да она у меня дома, – небрежно повела плечом Андрианова. – Буду я с ней в школу ходить!
– Ну а расскажи хоть, какая! – не унималась Наташка.
– Ну, в общем, она такая лаковая, блестящая, с ремешками разными разноцветными…
Мы с Юлькой переглянулись и синхронно вздохнули. Продолжать разговор про сайт мы, конечно, не могли, и подружка, потеряв терпение, сказала:
– Ладно, после уроков идем ко мне, и все сама увидишь.
Но только мы спустились со школьного крыльца, как услышали:
– Приветик!
Обернувшись, мы не без удивления – и это еще мягко сказано! – узрели Дворецкого собственной персоной.
– От старых штиблетик, – мрачно отозвалась Юлька. – Ты что, следил за нами?
– Вот еще, – пожал плечами «Бэрримор». – Я у водителя автобуса спросил, из какой вы школы.
– Оригинально! – оценила она сообразительность «прислуги» и подозрительно взглянула на парня: – А может, ты маньяк?
– Угу, театральный, – с готовностью подтвердил тот. – Так как насчет телефончика?
– Аськи, имэйла, – передразнила Юлька.
– Не откажусь, – пожал плечами парень.
Подруга остановилась, склонила голову к плечу и смерила его оценивающим взглядом:
– Как там тебя? Камердинер? Швейцар? Нет, кажется, Мажордом…
– Дворецкий, – ни капли не смутился парень. – Но можно просто Антон.
Юлька стушевалась и беспомощно посмотрела на меня. Я развела руками:
– Это судьба!
– Ладно, Антон, – наконец снизошла она. – У тебя дневник в Интернете есть?
– Ну есть, – слегка удивился тот.
– Под своей фамилией?
– Да, – совсем сбился с мысли парень.
– Тогда я тебя найду, – подытожила Юлька и, гордо отвернувшись, зашагала прочь. Я поспешила следом.
– Нет, ну а на этот раз что… – начала было я, но она так выразительно посмотрела на меня, что я умолкла на полуслове.
Юлькина бабушка накормила нас обедом и только после этого отпустила к компьютеру.
– А то знаю я вас, – ворчливо сказала она. – Уткнетесь в экран, и больше ничего не нужно.
– Да лан те, ба, – бросила Юлька между торопливыми глотками чая.
Видимо, ей не терпелось продемонстрировать, что она там раскопала про Антона Теркина.
– Ну, значит, смотри, – торжественно проговорила подружка, когда мы наконец оказались за компом.
И открыла фотку симпатичного коротко стриженного парня, чем-то похожего на Джонни Деппа.
– Это еще кто?
Юлька расплылась в хитрой улыбке:
– Совсем не узнаешь?
Я вгляделась в лицо на фото и неуверенно предположила:
– Джонни Депп?
– Сама ты!.. – обиделась она, но тут же хихикнула: – А теперь мысленно примерь Джонни Деппу черный кудрявый паричок.
Я вгляделась в лицо парня и…
– Нет, – потрясенно выдохнула я. – Не может…
– Вот-вот, – довольно кивнула она. – Теперь понимаешь, о чем я?
– Даа… – Я подперла щеку ладонью и с грустью уставилась на экран. – Что грим-то с людьми делает…
– Но классный, правда? – протянула Юлька.
– Не знаю… – с сомнением отозвалась я. – Что-то в роли Ленского он на меня большого впечатления не произвел.
– Так то Ленский, – передразнила меня подружка. – Классика. Где тут разыграешься-то?
– А где он еще разыгрывается? – заинтересовалась я.
– Сейчас откроем список спектаклей. О, смотри! – Юлька чуть не проткнула пальцем монитор. – Оказывается, он вообще в другом театре работает, а в опере так, подхалтуривает…
Я собралась высказаться на тему оригинального комментария подруги к работе Теркина в опере, но тут она снова завопила:
– О, смотри! Мюзикл «Королева Марго»! Ла Моль! Класс! Когда там следующий спектакль?
Мне передалось ее волнение:
– Что? Где? Какая «Королева Марго»?
– Ну мюзикл, говорю же! Французский, наши по лицензии поставили.
– Да я не об этом, – отмахнулась я. – Какой может быть мюзикл по «Королеве Марго», там же все плохо?
– Ну, во-первых, не все, – подумав, рассудила Юлька. – Во-вторых, не сразу. Начиналось-то все очень даже хорошо.
– Ага, – подхватила я. – Зато закончилось очень даже плохо. Представляешь мюзикл с отрубанием голов и предварительными пытками?
– Да ну и что, – пожала плечами черствая Юлька. – Есть же мюзиклы «Нотр Дам де Пари» и «Ромео и Джульетта». Они, скажешь, хорошо кончаются?
– Вообще да… – призадумалась я.
– Кстати, тоже французские, – вспомнила она.
– Да они там просто какие-то маньяки!
– Ну какие книжки, такие и мюзиклы, – пожала плечами моя циничная подружка.
– Нет, ну что же, во всей французской литературе никаких веселых книжек нет? – возмутилась я.
– А какие?
Я вспомнила фильмы по великим произведениям французской литературы:
– Ну это… «Мадам Бовари»… «Милый друг»…
– Ужас, как весело, – кивнула Юлька. – Кстати, мне тут совершенно случайно пришло в голову, что «Ромео и Джульетта» совсем не французская книжка.
– Мда, – согласилась я с этим бесспорным фактом. – Своих мало, так они из всей мировой литературы самое «веселое» подобрали!
– Короче! – надоело философствовать подруге. – Мы идем или нет?
– Ну идем, конечно, – вздохнула я. – Куда ж мы денемся. Кстати! – вспомнила я. – Кажется, ты собиралась познакомиться во Всемирной паутине еще с одной загадочной личностью.
– Какой еще личностью? – попыталась разыграть непонимание Юлька, но я уже отодвинула ее и сама зашла на сайт Интернет-дневников, где жили наши собственные блоги.
– А может, у него на другом сайте, – продолжала вредничать подружка.
– Не найдем здесь, поищем на других, – невозмутимо заметила я. – Не так их много. Сама виновата – дала бы телефон, сейчас не мучились бы.
Юлька открыла было рот, но я перебила:
– Так, забиваем в строку поиска «Антон Дворецкий», вряд ли их много… Ну вот, пожалуйста! – Я щелкнула по ссылке, а на экран вылезла серьезная и хмурая физиономия нашего нового знакомого.
– Ну и… лицо, – проговорила Юлька после секундной заминки. – Что ж Антоша не улыбнулся-то посетителям?
– Тебе не угодишь, – упрекнула я. – Веселый – не нравится, грустный – тоже…
– Да он мне никакой не нравится, – хмыкнула Юлька, продолжая коситься на экран.
– Нравится – не нравится, обещала, так пиши. – Я отодвинулась, уступая подруге место за компом.
– Я обещала его найти, – заартачилась она. – А вовсе не написать. Вот, нашла, значит, моя совесть чиста…
– Во-первых, нашла его я. Во-вторых, не увиливай. Как сказала Ленка Попова…
– Кого ты цитируешь! – скептически перебила меня Юлька.
– Да, представь себе, ей случилось высказать умную мысль. Так вот, как сказала Ленка Попова, Интернет превращает мир в большую деревню. Так что пиши, тебя это ни к чему не обязывает. Ты даже свое мыло не засвечиваешь.
– А вдруг он хакер? – уже довольно вяло возразила она.
– Пиши давай.
Вздыхая и морщась, Юлька подъехала к клавиатуре, вошла на сайт под своим ником, открыла страничку нового знакомого и недовольно уставилась на экран:
– Ну и где писать?
– А какой там последний пост?
Я снова взяла инициативу в свои руки: отняла у нее мышку и щелкнула по заголовку «Культпоход».
«Посетили с классом оперу „Евгений Онегин“. Давно так не развлекался…».
Далее следовал подробный и весьма ироничный рассказ о вчерашнем мероприятии. По мере чтения мы с Юлькой хихикали сначала вразнобой, потом синхронно, а потом почти не переставая.
– Да, – протянула она, вытерев выступившие от смеха слезы. – Приколист, конечно, еще тот.
– А какие комментарии? – заинтересовалась я и тут же разочарованно протянула: – Надо же, ни одного…
– Может, не успели еще, – предположила Юлька.
Но, быстренько пролистав предыдущие записи, мы убедились, что комментарии в блоге отсутствуют. То есть абсолютно.
– Мда, – откинулась на спинку Юлька. – Весьма популярная личность!
– А что ты хотела, – не согласилась я, – если парень пишет о театре и даже не на албанском… Короче, тебе предоставляется великая честь первопроходца.
– Ладно, – сдалась она.
Открыв комментарии, Юлька отстучала: «Прикольно», поставила смайлик и с видом выполненного долга закрыла окно.
– И все? – возмутилась я.
– Хватит с него на первый раз, – отрезала она.
Глава 3. Младший герцог.
На «Королеву Марго» мы собрались в ближайшие выходные. Сначала поискали билеты в городских кассах, потом посетили сам театр, где шел шедевр – все было бесполезно, и там, и там билеты наблюдались только самые дорогие, в партер. А выкладывать за спектакль несколько тысяч ни я, ни Юлька, само собой, не собирались.
– Вы перед началом попробуйте, – пожалела нас кассирша в театре. – Иногда появляются.
– Девушки, билеты на «Королеву Марго» не интересуют? – скороговоркой поинтересовалась улыбчивая бабуся, отиравшаяся у парадного входа. – Недорого.
– Ну сколько? – небрежно поинтересовалась Юлька, приосанившаяся после того, как ее назвали «девушкой».
Бабуся озвучила такую цифру, что мы убежали от нее, не оглядываясь.
– Что делается, – пожаловалась Юлька, когда мы остановились возле лавочки в сквере у памятника неизвестному деятелю искусств. – Мне мама рассказывала, они так на «Юнону и Авось» в свое время ходили.
– Как?
– У перекупщиков билеты брали.
– Ну мы-то не будем брать билеты у перекупщиков, – возразила я. – Придем перед началом…
– Ага, можно подумать, одни мы такие умные, – продолжала впавшая в уныние Юлька.
– Вот придем и увидим, одни или нет, – подытожила я.
– Ты что это такая ненарядная? – Я скептически оглядела Юльку, собравшуюся в театр в джинсах и свитере.
– А зачем наряжаться, если у нас даже билетов нет? – пессимистично заметила она.
Возле кассы, против ожиданий, вовсе не толпился народ – публика чинно-благородно заходила внутрь. Подлетев к окошку, мы узрели табличку с расценками и мрачно переглянулись: самые дешевые билеты стоили тысячу.
– Однако дорог нынче Антоша! – попыталась пошутить я, но подруга меня не поддержала:
– Не хочу за тысячу сидеть на балконе второго яруса!
– Ну так не пойдем, что ли?
Мы уныло толклись возле кассы, когда к ее окошечку подлетело взъерошенное существо и, не глядя ни на какие таблички, спросило:
– Почем самые дешевые билеты?
– Триста, – ответила кассирша.
Я не успела ничего понять, а Юлька уже метнулась к кассе и, когда девчонка отошла, торопливо проговорила:
– И нам два самых дешевых, пожалуйста!
Влетев в фойе, мы переглянулись и одновременно рассмеялись. От унылого настроения подружки не осталось и следа.
– Ого, «Гардероб партера», – прочитала она вывеску.
– В смысле – только для белых? – съехидничала я.
– А, неважно, пошли, – потянула она.
– Но у нас же балкон второго яруса…
– И что, ты правда собираешься там сидеть?
– А где же мы будем сидеть? – удивилась я.
– В партере, конечно, – уверенно сказала Юлька и потащила меня к элитному гардеробу, на ходу снимая куртку.
Раздевшись, она направилась к билетерше и купила программку.
– Надо же, повезло нам, – сказала подружка, раскрыв буклетик. – Сегодня Теркин играет.
– А в чем повезло-то? – не поняла я. – Ты ж еще дома посмотрела, что он Ла Моль.
– Да в том, что тут два состава, – терпеливо, как дурочке, объяснила она. – Их обычно на сайте вешают. Мы с тобой проверить не догадались, но сегодня все равно играет тот, кто нам нужен, из чего я и делаю вывод о нашем исключительном везении.
– Ну и ладно, – надулась я. – Повезло и повезло. Лучше скажи, где мы будем сидеть, если не на балконе второго яруса.
– Придем в партер после третьего звонка и сядем на свободные места, – легкомысленно заявила она.
– Ну конечно, – хмыкнула я. – Так их нам и приготовили!
– Всегда места остаются, – отмахнулась Юлька.
Публика прогуливалась по фойе самая разнообразная: и шикарная, и обычная вроде нас. Попадались девчонки с цветами, они перешептывались и хихикали.
– Фанатки, – со знанием дела кивнула Юлька. – Наши конкурентки.
– А мы разве фанатки? – удивилась я.
– Конкурентки на наши места в партере, – пояснила она.
Я вздохнула:
– Не думала, что ходить в театр так сложно.
Юлькин аттракцион с заниманием мест в партере прошел на удивление гладко: свободные и правда нашлись, даже соревноваться с фанатками не пришлось. Правда, в разных концах зала – усадив меня, она отправилась через проход в левую часть партера. Несколько неприятных минут до начала спектакля – и вот наконец гаснет свет, можно вздохнуть спокойно: никто уже не придет, не прогонит с неправедно занятого кресла.
Заиграл оркестр – я уже знала, что это увертюра. А потом на сцене появился он… И я с огорчением поняла, что нам все-таки не повезло – играет другой актер, а в Юлькиной программке, видимо, ошибка. И думала так ровно до того момента, пока он не запел… До этого никакая сила не смогла бы убедить меня, что Ленского и Ла Моля играет один и тот же актер. Но, как я читала, голос труднее всего изменить.
Я уже видела кучу фильмов, снятых по «Королеве Марго»: от откровенно попсового отечественного телесериала до страшного и мрачного французского фильма, скачанного Юлькой из Сети и с большими предосторожностями просмотренного нами тайком от взрослых. И ни там, ни там мне не понравился мой любимый персонаж: в нашем сериале он был невнятным блондином, а во французском ужастике – мужественным мачо. И вот наконец я увидела его: настоящего Ла Моля…
Занавес закрылся, и народ потянулся из зала, почему-то обсуждая совсем не спектакль, а какие-то свои дела А я все сидела на месте, не в силах избавиться от наваждения.
– Лер! – позвала меня Юлька, и только тогда я очнулась и выползла следом за ней в фойе.
Я ждала и боялась простого человеческого вопроса «Ну как тебе?», но подружка его так и не задала. Она увлеченно листала программку, бормоча:
– Ну как же его?..
Не успела я удивиться и сострить на тему незабываемой фамилии «Теркин», как она радостно воскликнула:
– А, вот! Коконас – Михаил Горин.
– Какой Коконас? Какой Горин? – с досадой повторила я, злясь, что не успеваю за полетом ее мысли.
– Классный! – протянула она и смерила меня скептическим взглядом: – Понятно, что тебе не понравился. Он сильный и злой. А ты ведь любишь, чтобы можно было жалеть…
– Погоди, Юлька, – я помотала головой. – Мы вообще-то на Теркина смотреть пришли, не забыла? И у тебя вовсе не было идеи его жалеть.
– Ну да, ничего твой Теркин, конечно, – пожала плечами она, а я удивилась, когда это он успел стать моим. – Но Коконас…
Я вдруг вспомнила, как, читая книжку еще до просмотра всяческих экранизаций, искренне полагала, что ударение в имени этого персонажа надо ставить на средний слог. В итоге друг благородного Ла Моля превращался у меня в маловразумительного Коко€наса. История была смешная, но рассказывать ее Юльке почему-то не захотелось, вместо этого я повторила:
– Сильный и злой? Ну и ладно, а вот мне больше нравится слабый и добрый!
Такая характеристика любимого персонажа была явной натяжкой: Ла Моль в исполнении Теркина выглядел утонченным и романтичным, но никак не слабым. В то время как роль его друга Коконаса досталась высоченному широкоплечему парню с копной темных кудрявых волос – сразу было понятно, что своих. Но тут раздался третий звонок, и доказать я ничего не успела – мы поспешили вернуться в зал.
С каким-то болезненным любопытством я ждала пыток и казней – интересно, как им удастся передать это в мюзикле. Наверняка просто споют грустную песенку и закроют занавес. Типа – догадайся сам, кто знает, тот поймет… Я недооценила авторов либретто! Мучили главных героев вполне натурально, и песни при этом пели вовсе не они, а палач. Сцена казни тоже была показана настолько реалистично, что в решающий момент я даже зажмурилась.
На поклоне наш друг Теркин выглядел довольным донельзя. Еще бы – собрать столько цветов и пакетиков с подарками!
Я скользнула взглядом по вышедшим на поклон актерам и зацепилась за хмурое лицо, маячившее возле самых кулис. Это был младший брат короля, герцог… как же его… в общем, довольно жалкий и ничтожный персонаж. Но главным сейчас было вовсе не имя, а лицо: один уголок рта у него уехал вверх, и с такой кривой ухмылкой брат короля смотрел в зал с откровенным пренебрежением.
Я дернула за рукав подошедшую ко мне подругу:
– Юльк, смотри!
Она перевела взгляд в указанном направлении и скептически протянула:
– Даа…
– Как его зовут, не помнишь?
– Этого младшего герцога? – задумалась Юлька. – Не, не помню. Сейчас выйдем и в программке посмотрим.
Мы не стали торопиться в гардероб и остановились в фойе. Юлька развернула программку:
– Так, герцог Алансонский. Алексей Шмаров.
– Хватит прикалываться, – поморщилась я.
– Кто прикалывается? – возмутилась она. – Сама посмотри!
Она сунула мне под нос программку, я вгляделась в ровные строчки и неуверенно хихикнула. Она кивнула:
– Жалко, что не Антон. Но тоже с прекрасной звучной фамилией. И еще один непризнанный гений.
– Почему еще один? – зацепилась я. – А первый кто?
– Да никто, – отмахнулась она, и я не стала настаивать, поняв, что скорее всего в виду имеется непризнанный интернет-гений Антоша Дворецкий, а вовсе на местная звезда Антон Теркин.
Мы подошли к гардеробу, когда очередь уже почти рассосалась. Не спеша оделись и вышли из театра в теплый влажный весенний вечер.
– Где же все эти фанатки были, когда он Ленского играл? – вслух задумалась я.
– Может, они не знают?
– Да конечно!
– Даже если и знают – наверняка сходили один раз в ознакомительных целях, и все. Вот мы с тобой – неужели пойдем еще раз на оперу?
– Да ни за что на свете! – пылко воскликнула я. И тут же задумалась: – Хотя там поют живьем…
– А здесь под фонограмму, что ли? – удивилась Юлька.
Я смутилась, но пояснила:
– Просто звук шел не со сцены, а откуда-то сбоку, из колонок…
– Ох, Лера, ну ты и темнота, – вздохнула она. – Конечно, звук через колонки идет. Потому что они поют с радиомикрофонами! Не заметила такие маленькие микрофончики на одежде?
– Ну заметила, – совсем смутилась я. – Только подумала, что это так, для отвода глаз… – И без перехода подумала вслух: – Но если дарить ему цветы, это надо делать явно не здесь.
Юлька удивленно посмотрела на меня:
– Ты собралась дарить Теркину цветы?
– Шучу, – поспешила откреститься я. – Лучше подарим Шмарову. То-то он удивится!
– Чему это он удивится?
– Ну как… Болтается он в этом спектакле на какой-то роли пятнадцатого плана, даже на поклоне чуть ли не за кулисами стоит. Девицы с вениками к исполнителям главных ролей в очередь выстраиваются, а он на все это любуется и ухмыляется ехидно, типа: а нам и не надо, мы и не хотели, мы так просто постоять пришли. И тут к нему подходит девчонка с роскошным букетом…
– Даа, вот у него физиономия будет! – хихикнула Юлька. – Вижу, он тебе сразу понравился. Ну да, тебя же тянет ко всяким несчастным типам, которых хочется пожалеть…
Я не успела ничего возразить, потому что она, оглядевшись, потащила меня к уличной афишной тумбе:
– Когда там следующий спектакль?
– Мы что, пойдем на следующий спектакль? – вяло возмутилась я.
Юлька остановилась и удивленно посмотрела на меня:
– Ну если ты не хочешь…
– Только на следующей неделе! – перебила я, дальнозорко всмотревшись в репертуар.
Глава 4. Роман в блогах.
Время до следующего спектакля мы провели с пользой: раскопали об Антоне Теркине и Михаиле Горине практически все, что было в Интернете. Впрочем, копать особенно глубоко не пришлось – информация дублировалась от сайта к сайту практически в неизменном виде. Так что, кроме скудных биографических сведений – родился, учился, работал, – ничем особенным разжиться не удалось. Фанатские же форумы, которые тоже имелись в изобилии, читать – не говоря уже о том, чтобы там писать! – было решительно невозможно.
– Ну вот же дуры-то! – ругалась Юлька, вчитываясь в очередные сопливые писки и визги о том, какие Антошечка и Мишенька клевые.
Отдельной строкой шли воспоминания и впечатления о том, как Антошечку или Мишеньку удалось подстеречь возле служебного входа, кто что при этом сказал и сделал.
– Юлька, – потрясенно проговорила я. – И что, мы скоро такими же станем? Будем бегать к служебному входу, и вообще…
– Не волнуйся, – утешила она. – Цели у нас исключительно высокодуховные, поэтому будем созерцать прекрасное на почтительном отдалении. Кстати, о прекрасном, – оживилась она. – Посмотрим-ка, что нам поведает Всемирная сеть о великом актере всех времен.
– Вроде посмотрели уже? – удивилась я, но Юлька не ответила, энергично забивая в строку поисковика «Алексей Шмаров».
Всемирная сеть оказалась на редкость мало осведомлена о личной и творческой жизни великого актера всех времен: собственно, кроме скудной информации о том, что он окончил Музыкальное училище имени Гнесиных, участвует в мюзикле «Королева Марго» и еще каком-то детском спектакле, нам ничего накопать не удалось.
– Не понимаю, – я пожала плечами. – Вроде симпатичный, поет хорошо…
– Может, он сам не хочет.
– Чего?
– Ну, славы всей этой, девочек с цветами и тому подобного.
– Что же он тогда за актер? – удивилась я.
– Ну вот такой актер, – развела руками Юлька. – Высокодуховный. Созерцает зрителей на почтительном отдалении.
– Кстати, – оживилась я, снова придвигаясь к монитору. – А давай-ка теперь просозерцаем на непочтительном приближении маловысокодуховное.
– Какое еще маловысоко… тьфу, не выговоришь, – с подозрением взглянула на меня подруга.
– Дневник нашего земного знакомого Антона Дворецкого.
– О, ты уже безошибочно выговариваешь его фамилию, – ехидно заметила Юлька. – И интересуешься его дневником… Антон произвел неизгладимое впечатление?
– Антон, только другой, – невозмутимо кивнула я.
– Который из? – ехидно уточнила она.
– Неважно, – отмахнулась я. – Сейчас стараюсь исключительно для любимой подруги.
– Очень надо было, – фыркнула Юлька.
– Ну, наверное, надо, раз он все-таки Антоном стал, а не каким-нибудь там Камердинером, – заметила я.
Но она уже уставилась на открытую мной страницу дневника Дворецкого, где наблюдались новые комментарии к ее лаконичной записи. Они были оставлены хозяином блога и озаглавлены «Прекрасной незнакомке».
– Нет, ну какой все-таки…. – с нарочитым неудовольствием проговорила Юлька, косясь на экран.
– Может, это еще не про тебя, – утешила я.
Я ошиблась – запись была про нее. С иронией, но не обидной, а забавной, Дворецкий живописал подробности нашей первой встречи в театре.
– И что дальше? – выразительно нахмурилась подруга. – Не буду больше отвечать. Тоже мне, роман в письмах! Пусть с кем-нибудь другим в Евгения Онегина играет!
– А придется, – развела руками я. И хихикнула: – Роман в блогах!
– Кстати, давай посмотрим, кто такой герцог Алансонский, – словно не слыша меня, снова уставилась в монитор Юлька. – О, вот какой-то сайт с династиями французских королей! Так, кто он там у нас… Франсуа герцог Алансонский, младший брат короля Карла IX.
Мы пробежали глазами коротенькую статью и переглянулись.
– Ну ничего себе: «рос красивым ребенком, но был изуродован следами от оспы»!
– А как тебе «из-за искривленного позвоночника выглядел худым и болезненным»? – подхватила я.
– Тут-то все как раз в тему, – хмыкнула Юлька.
Я хотела было возмутиться, но она снова повернулась к экрану:
– Ладно, почитаем, что про остальных пишут.
Другие персонажи не разочаровали – мы с удовлетворением убедились, что Дюма почти не погрешил против истории. Только Ла Молю, оказывается, на момент знакомства с Марго было сорок четыре, а ей двадцать.
– Ничего себе персонажик у Теркина! – ехидно прокомментировала Юлька.
– У Дюма, – поправила я. – И правильно сделал, молодец. Ну сама посуди – какой интерес, если возлюбленный королевы был бы таким стариканом?
– И правда, – согласилась она. – Нам действительно не было бы никакого интереса!
– Представляешь, – вдруг задумалась я. – Для нас это сказки какие-то, а ведь люди так и жили.
– Ну и что? – не поняла Юлька.
– Все эти заговоры, отравленные перчатки и тому подобное – это было в реальности, представляешь?
– Это было в реальности у знати, – возразила она. – А все остальные жили в трущобах и бедствовали. Так что не завидуй.
Вот уж чего-чего, а зависти у меня точно не было. Но объяснять это Юльке почему-то не захотелось.
И мы сходили на следующий спектакль. Потом еще на один. Потом еще…
После нескольких культпоходов мы стали замечать знакомые лица в зале: нам регулярно попадались на глаза одни и те же девчонки, а также затесавшийся в их компанию странноватый парень. Они тоже начали коситься на нас с явными признаками узнавания, но мы завязывать дружбу со штатными фанатами не спешили. А им, наверное, и без нас было неплохо.
Особенно обращала на себя внимание девица с длинными кудрявыми волосами, все время сидевшая в первом ряду в первом кресле от центрального прохода, изредка уступая свое козырное место странноватому парню.
– Дети кого-то из театральных работников? – предположила Юлька.
– Что, все? – усомнилась я.
– Ну или дети…эээ… еще кого-нибудь…
– Ага, – подхватила я. – Поголовно театральные фанаты. Которым бронируют центральные места в первом ряду.
Кудрявая на каждый спектакль приносила букеты, но разобраться в ее симпатиях было сложновато. Цветы вручались хаотично, без всякой логики – то Горину, то Теркину, а то вообще Стелле Ладис – так экзотично звали исполнительницу роли Маргариты. У которой, кстати, тоже имелся штатный поклонник.
Этот высокий симпатичный парень с романтичной шевелюрой до плеч не общался ни с кем из фанатов, просто приходил на каждый спектакль с огромным букетом роз – всегда разного цвета. Стелла принимала их с очаровательной улыбкой.
Еще наблюдалась довольно страшненькая девица, постоянно отиравшаяся возле сцены и дарившая Теркину огромные букеты: то гвоздик, то лилий, то роз. Однажды она даже вручила ему вместе с цветами какой-то сверток.
– Что она ему подарила? – заволновалась Юлька.
– Я не видела, – отозвалась я. – Пакетик какой-то или коробочку.
– Вот до чего глупые девицы докатились, – посетовала она.
– Да ладно, зато хотя бы все понятно – фанатка Теркина, – возразила я. – А вот что касается кудрявой…
– Кто же ей-то нравится? – задумалась Юлька. – Вроде Горину она чаще дарит….
– Да не чаще, чем остальным.
– И что она все к ним лезет? – никак не успокаивалась она. – Знакомая, что ли?
– Да какая разница, Юль. Мы-то к ним лезть не собираемся. И цветов дарить тоже.
– Да уж, – энергично кивнула она. – Никаких цветов. Не заслужили.
Но кудрявая, видимо, придерживалась противоположного мнения, продолжая таскать букеты, причем не какие-нибудь завалящие кустовые хризантемы или гвоздики, которыми изредка одаривали Ла Моля с Коконасом другие девчонки, а розы или лилии. Актеры брали ее цветы с дежурными вежливыми улыбками, и наблюдать за этим очень скоро стало не очень интересно.
Однажды мы не спеша вышли из театра и в честь хорошей погоды решили не нырять сразу в метро, а пройтись по улице до следующей станции. Когда мы вывернули из-за угла театра, мимо пронеслось смутно знакомое существо в куртке с низко надвинутым на глаза капюшоном. Я притормозила и оглянулась.
– Юль, – спросила я ничего не заметившую подругу, – это Теркин был?
– Что? – запоздало завертела головой она. – Где?
– Парень сейчас к метро пробежал, вроде похож.
– Да нет, – с сомнением протянула она. – Не может быть. Мы только вышли, а он, значит, уже успел костюм снять и грим смыть?
– Мы еще в очереди в гардероб стояли, – напомнила я.
– Все равно! – не верила Юлька.
С тех пор мы взяли за правило ходить до следующей станции метро пешком. Оказалось, я была права – нам периодически попадался навстречу кто-нибудь из актеров, на которых мы старались не таращиться слишком уж пристально. Как им удается так быстро покидать театр после спектакля, оставалось для нас загадкой.
Стоял март, но было уже совсем тепло. Мы пошли от метро до дома пешком, хотя автобусы, по закону подлости, обгоняли нас один за другим – а когда надо, ни за что не дождешься!
– Эх, хорошо, тепло! – Юлька подняла голову и блаженно зажмурилась.
– А что хорошего-то, – проворчала я.
– Ну… весна! Ты не любишь весну?
– Неа.
– Да ты что? – искренне изумилась она. – Первый раз встречаю человека, который весну не любит!
– А как же Пушкин? – с пафосом осведомилась я. – «Весны я не люблю – весной я болен»…
– Так то Пушкин.
– А я с солнцем русской поэзии согласна!
– Мда, – покосилась на меня подружка. – Вы, наверное, с Антошей «Бэрримором» легко общий язык найдете.
– Это еще почему? – возмутилась я. – Нам чужого, в смысле вашего, не надо!
– Никакое оно не наше! – почему-то тоже перейдя на средний род, возмутилась Юлька. – Вы оба уумные, – с иронией протянула она, – вам друг с другом будет интересно…
– А ты разве не в курсе, что противоположности притягиваются?
– Ой, хоть ты меня физикой не грузи, – отмахнулась она.
Мы спустились в подземный переход. Он у нас очень оживленный: помимо ларьков с газетами, колготками, слойками и прочим барахлом, вдоль стен обычно стоят торговцы с рук, которые вечно кричат:
– Девушка, а вот кофточка, как раз ваш размерчик!
Вдобавок ко всему этому великолепию там регулярно выступает некий музыкальный коллектив, орущий дурными голосами свои песнопения. В эти дни по переходу бегают с пакетом или шапкой помощники музыкантов-самоучек, которые тоже не стесняются чуть ли не хватать тебя за руки с воплями:
– Помогите на аппаратуру! – хотя решительно непонятно, какая такая аппаратура может помочь этим, с позволения сказать, артистам.
Было уже поздно, к этому времени обитатели перехода обычно покидали свои рабочие места. Но, подойдя к лестнице, я услышала доносящуюся из-под земли музыку.
– Юльк, в темпе вальса, – предупредила я подругу.
Но, когда мы спускались по лестнице, мои уши уловили какое-то несоответствие. Акустика в переходе была хорошая, и я впервые этому порадовалась, потому что сильный мальчишеский голос довольно неплохо выводил какую-то незнакомую песню:
– «Засыпай, там, где неба кончается край,
Ты найдешь потерянный рай…».
Это был парень примерно нашего возраста, в черной куртке и джинсах, с гитарой в руках. Его длинные прямые волосы были забраны в небрежный хвост. Никакой тары для добровольных пожертвований не наблюдалось, только на лежащем рядом чехле от гитары валялась какая-то мелочь.
– Юль, ты заметила? – осторожно поинтересовалась я, когда мы поднялись на улицу.
– Что?
– Да пели там в переходе, – небрежно бросила я, тщательно построив безличное предложение – не зря нас Ольга Владимировна на русском дрессировала!
– Там всегда кто-то поет, – отмахнулась она. – Ты лучше скажи: кто же кудрявой больше всех нравится? И как ей удается постоянно в первом ряду на одном и том же месте сидеть?
Глава 5. Свидание втроем.
– Сегодня идем на «Королеву», – предупредила Юлька по дороге в школу.
Хотя стояло раннее утро, было уже совсем – не по-весеннему – тепло: ярко голубело небо сквозь лохматые облака цвета молочной пенки, сохли лужи на асфальте, чирикали невидимые птички. Несмотря на нелюбовь к весне, и я вдруг почувствовала острое желание пойти не в школу, а в какую-нибудь совсем другую сторону, например… Так, «травка зеленеет, солнышко блестит» и далее по тексту?
Я разозлилась на себя и угрюмо ответила:
– Зачем? Сегодня же не наш состав.
Мы легко нашли на официальном сайте мюзикла волшебную функцию «Составы» и теперь перед каждым спектаклем залезали на нужную страничку, чтобы ненароком не наткнуться в любимой роли на неизвестно кого. Правда, расписание состава вывешивалось самое раннее накануне, а чаще всего прямо в день спектакля. Но нас это не слишком беспокоило – мы все равно не покупали билеты заранее, а хватали перед началом первые попавшиеся.
Хоть и самые дешевые, а билеты требовали приличных денежных вложений. Но, услышав заветные слова «на театр», и мои, и Юлькины родители с готовностью выдавали наличность и еще умилялись, что у девочек проснулась такая тяга к прекрасному после банального культпохода с классом.
Факт, что тяга у нас проснулась исключительно к отдельно взятому «прекрасному», мы, конечно, тщательно скрывали и после каждого похода рассказывали дома басни про разные спектакли любимого театра. Информацией о них мы разживались на афишах и фотографиях, развешанных в фойе, а также в Интернете. Поэтому, чтобы снизить масштабы высокохудожественного вранья, мы ходили в театр прицельно – на «свой» состав. Горин с Теркиным не всегда играли в паре, но мы все равно по какой-то негласной традиции любовались только на их дуэт. Только Алеша Шмаров не имел дублера и неизменно радовал нас во время поклона кривой улыбкой и высокомерным взглядом.
Поэтому я удивилась, услышав, что мы идем в театр сегодня, когда, согласно расписанию составов, ни Горина, ни Теркина там быть не должно.
– Ну надо же нам наконец на их дублеров посмотреть, – рассеянно отозвалась подруга. – Сравнить, так сказать…
Я не поверила ни единому слову из ее прочувствованной речи:
– Юлька, колись.
– Ладно, – вздохнула она. – Только давай не сейчас? Пусть сюрприз будет.
– Мне уже страшно.
– Тебе понравится, – заверила она, но таким мрачным тоном, что я почему-то в этом засомневалась.
Как оказалось, не напрасно – Юлькин сюрприз мне не понравился. Потому что возле театра нас поджидал господин Дворецкий собственной персоной.
– Привет! – степенно кивнул он. – Я уже купил билеты, так что пойдемте.
Интересно, что за билеты он там прикупил? Неужели хорошие, в партер?
Но вскоре выяснилось, что за финансы нашего нового знакомого я переживала напрасно: билеты оказались наши обычные, на балкон.
– Я, конечно, не большой любитель мюзиклов, – светски вещал Антон, пока мы раздевались в гардеробе. – Предпочитаю классическую оперу и оперетту. Но с удовольствием познакомлюсь с этой разновидностью современного искусства.
Я усиленно хмурилась, чтобы не хихикать. Юлька делала мне страшные глаза и кивала в такт его словам.
– Нам надо… эээ…. посетить… – наконец нашлась я.
Мы спустились к туалетам, остановились в холле, и я немедленно приступила к допросу:
– Ну и что тут делает господин Камердинер?
Юлька растерянно посмотрела на меня, словно для нее и самой это было загадкой:
– Ну мы там незаметно разговорились… Он все об искусстве да об искусстве, ну а я, думаю, чем хуже, дай, думаю, тоже скажу, что театром увлекаюсь…
– «Там» – это где? – уточнила я.
– Ну сначала в блоге, а потом по аське, – застенчиво уточнила она.
– Вот, значит, как, – возмутилась я. – И лучшей подруге ни слова?
– Да нечего рассказывать-то было, – забубнила она. – Он как-то незаметно в театр напросился… Ну я его и позвала на спектакль, где наши не играют. А что, удобно – и мы себя ничем не выдадим, и на второй состав посмотрим…
– Посмотрим, – глубоко кивнула я. – Ты бинокль захватила?
– Что? – сбилась Юлька. – Какой бинокль?
– Ну мы ж с балкона будем на них смотреть? Или в компании великолепного Антона побежим места в партере занимать?
– Нет, – вздрогнула она. – Так позориться я не хочу. Ну посидим разок на балконе, ничего страшного, правда? – заискивающе пробормотала подружка. – Тем более играют все равно не наши…
– И это говорит человек, который… – с пафосом начала я, но она перебила:
– Лер, ну хоть ты-то… Я сама не понимаю, что происходит. Не собиралась я с ним общаться и тем более встречаться! Оно как-то само…
Я обиженно кивнула и передразнила:
– Само!
– Ну, Лер… – заныла она, и это было так непохоже на обычную Юльку, что я сморщилась и потянула ее за рукав:
– Ладно, пошли. А то любитель классической оперы уже, наверное, заждался.
Места на балконе оказались не такими уж и плохими – не по центру, а с краю, так что сцена была практически под нами.
– Вам хорошо видно? – светски поинтересовался Антон, и Юлька так же степенно ответила:
– Да, спасибо.
Я не знала, куда себя деть – общий разговор как-то не клеился, а беседовать с Юлькой о своем было неловко. Вот правильно я в одной статье читала, что нет ничего хуже свидания втроем. И зачем только она меня позвала? Наслаждалась бы видом дублеров в компании своего Камердинера!
Хотя я вообще-то понимала, зачем она меня притащила – если вдвоем, то это действительно становится похоже на свидание. А так ничего серьезного, пришли друзья – ладно, хорошие знакомые – в театр, прилично и благородно…
Свет начал гаснуть. Ну наконец-то, а то напряженное молчание слишком затянулось. Оркестр заиграл увертюру, а мне неожиданно стало неловко за любимый спектакль – вдруг он окажется недостоин высокого внимания господина Дворецкого? Выскажется о нем в своем духе, Юлька из солидарности согласится…
На сцене появились актеры, и я мигом забыла весь этот бред: у меня было полное ощущение, что я смотрю какой-то неизвестный спектакль. Видеть другие лица вместо родных и знакомых физиономий казалось странным и непривычным. Судя по сдавленному хрюканью, Юлька тоже в данный момент испытывала массу разнообразных эмоций. Так, а вот теперь главное – без фанатизма…
Я повторяла это про себя все первое действие. Юлька, видимо, тоже, потому что в антракте мы, не сговариваясь, сделали степенные лица и вовсе не бросились, как это у нас водилось, обсуждать, как кто сегодня спел и сыграл, где дал петуха, а где забыл слово – текст мы уже выучили практически наизусть.
Мы с нейтральным видом прогуливались по фойе и только заговорщицки переглядывались. Мнением Антона никто не интересовался, и он высказал его сам:
– В целом мне нравится. Оригинально. Вполне в традициях классической оперетты. Которая, как вы знаете, произошла…
Юлька кивала, а я отключилась практически в самом начале лекции. Не то чтобы меня совсем не интересовало происхождение классической оперетты. Просто воспринимать сейчас размеренное бубнение подружкиного поклонника я была совершенно не в состоянии.
Этот спектакль у меня в голове совсем не отложился. Я никак не могла отделаться от ощущения, что смотрю его глазами великого знатока оперетты Антона Дворецкого. Из-за этого меня тянуло на необъективную критику, и я злилась на себя – что не получается сосредоточиться на спектакле, на Антона – за его неуместные лекции, на Юльку – за ее дурацкий сюрприз, на актеров – что плохо играют…
Обратный путь понравился мне еще меньше, потому что Антон потащился за нами с явным намерением провожать Юльку. Ну как же, благородный джентльмен не может бросить даму посреди метро! Я же чувствовала себя крайне глупо и всю дорогу угрюмо молчала, с преувеличенным вниманием разглядывая рекламные плакаты. Все-таки есть от них польза, кроме вреда!
Юлька несколько раз пыталась завязать общий разговор, но я его не поддерживала, а говорить все время вдвоем им, видимо, тоже было неловко.
Мы вышли из метро. Все равно нам в одну сторону – мы с Юлькой в соседних домах живем, так что Антоше волей-неволей придется нас обеих провожать…
Я и сама не понимала, что на меня нашло. Сама же активно ее с этим чудиком знакомила, а теперь еще чем-то недовольна.
Было жалко испорченного спектакля. Но потом я напомнила себе, что, если бы не Дворецкий, мы бы его вообще пропустили, так и не ознакомившись с творчеством дублеров – я даже не запомнила их имен, – и немного успокоилась. А когда мы спустились в подземный переход, и вовсе обо всем забыла. Потому что снова услышала незнакомую и очень красивую песню:
– «Жанна из тех королев,
Что любят роскошь и ночь…».
Я не знала, какой неведомой Жанне посвящается песня, но пелась она с таким чувством, что можно было предположить горячую симпатию исполнителя к вышеупомянутой особе. Поэтому я загляделась на певца – парня с гитарой, на которого обратила внимание еще в прошлый раз, – и не ошиблась в своих подозрениях: рядом с ним отиралась какая-то мелкая невзрачная девица. Это, что ли, и есть Жанна? Он сам песню написал и ей посвятил?
– Лера!
Я словно очнулась и перевела взгляд на Юльку: подружка смотрела с нескрываемым ехидством, с намеком переводя взгляд с меня на переходного менестреля и обратно. Если она сейчас что-нибудь выдаст, я…
– А неплохо поет, – вдруг сказал всеми забытый Антон.
Мы с Юлькой синхронно повернулись, а он как ни в чем не бывало продолжал:
– Почти на профессиональном уровне. Не хуже, чем сегодня в театре. Надо поддержать талант.
И он полез в карман.
– Нет! – поспешно сказала я.
Чересчур поспешно, потому что получилось слишком громко – песня как раз кончилась – и парень меня услышал. Он скользнул по нашей компании слегка презрительным взглядом – я почему-то сразу вспомнила Алешу Шмарова, – отвернулся и как ни в чем не бывало заговорил с болтавшейся рядом девчонкой.
Вот в чем в чем, а в сообразительности моей подруге не откажешь. Поняв мизансцену, она поспешно подхватила своего кавалера под руку:
– Пойдем.
Тот, так и не докопавшись до денег, послушно потопал следом. А я забежала сбоку – так, чтобы Юлька с Антоном оказались между мной и парнем, – и незаметной мышкой проскочила мимо, сосредоточенно изучая грязноватую стену перехода. Когда мы миновали певца, я вздохнула с облегчением. Но все равно – никакая сила не заставила бы меня оглянуться.
Глава 6. Никаких реальных парней.
Наутро настроение мое нисколько не улучшилось, солнце, птички и капель раздражали сильнее обычного, поэтому я топала в школу в угрюмом молчании. Юлька тоже особой веселости не проявляла, но все же не выдержала первой:
– И долго будем дуться?
– На что? – непонимающе вскинулась я.
– Да ладно, – скептически заметила она. – Как будто я не видела, как ты вчера на Антона косилась!
– Я косилась? – от возмущения у меня пропали все слова. – Да мне твой Антон…
– Во-первых, не мой, – непривычно холодным тоном отчеканила Юлька. – Во-вторых, прекрасно верю, что видов на него ты не имеешь, – как-то старомодно выразилась она.
– Да уж, – хмыкнула я. – Мы такую высокоумную беседу поддержать не сможем. Куда нам, простым фанаткам…
– Угу, – не менее ехидно заметила подружка. – Простых фанаток интересуют только попрошайки из перехода!
– Он не попрошайка! – вспыхнула я.
– А кто же?
– Он… ну… уличный музыкант, вот, – нашлась я. – И, между прочим, очень даже неплохой.
– Конечно, где же еще музицировать, как не на улице!
– Да уж лучше музицировать на улице, чем умничать без перерыва!
– Эй, чувихи, чего разорались?
Мы синхронно оглянулись – за нами след в след топал Чупраков и гадко ухмылялся. Интересно, и давно он тут уже…
– А ты чего подслушиваешь? – первой сориентировалась Юлька. – Иди своей дорогой!
– А тут одна дорога, – кривляясь, развел руками Чупраков. – Или вы, может, не в школу? – продолжал глумиться он.
– Так, – Юлька схватила меня за руку и потащила вперед, приговаривая: – Никто ничего не слышал, никто ничего не знает…
Я словно посмотрела на себя на стороны, и мне стало стыдно:
– Юльк, неужели будем ссориться из-за парней?
– Мы ссоримся из-за парней? – повторила она, удивленно посмотрела на меня и вдруг засмеялась: – Вот еще. Много чести! Из-за всяких Чупраковых, что ли, ссориться?
– Ты прекрасно поняла, что я не про Чупракова, – не поддалась я.
Юлька поморщилась:
– Да ну их вообще… У нас Миша и Антоша есть, правда? Они далеко, из-за них ссориться смысла нет…
– Ага, – подхватила я. – Только если Антоша-два за нами снова не увяжется.
– Ну уж нет, этого я не допущу, – кивнула подружка так серьезно, что я хихикнула.
– Не веришь? – подозрительно взглянула на меня она.
– Конечно, верю, – поспешила согласиться я, подумала минутку и все же попросила: – Нет, правда, не приводи его больше в театр, ладно? А то контраст слишком сильный…
– Между кем и кем? – дотошно уточнила Юлька.
– Ну… – Я смутилась, но все же озвучила свою мысль: – Между реальностью и тем, что на сцене.
– Ага, – возмутилась она. – Дворецкий, значит, у нас унылая реальность, а звезда перехода – песня и сказка в одном лице?
– А он тут вообще к чему? – не слишком уверенно пробормотала я.
– К унылой реальности, – ехидно заметила подружка.
– Я же его в театр не приглашаю!
– Так пригласи!
– Вот еще! – возмутилась я и сама удивилась, как натурально у меня получилось.
Мы уже поднимались на крыльцо, когда из школы приглушенно донесся звонок. «Первый», – машинально отметила я про себя.
– Значит, решили? – повторила Юлька. – Никаких реальных парней? Все как прежде?
– Никаких, – торжественно согласилась я. – Ну их, хлопот не оберешься… Только на сцене. Кстати, к сцене тоже лезть не будем. Мы ведь не фанатки какие, правильно? И все будет как прежде.
– Будет, – подтвердила она, оглянулась на двери, которые брали штурмом пунктуальные ученики, и заметила: – Опаздываем.
– Так еще же только первый звонок… – начала было я, но подружка так иронично посмотрела на меня, так ехидно протянула:
– Да, Лера… – что мне захотелось провалиться под крыльцо.
– Ладно, пошли, – как можно небрежнее бросила я, но моя подруга не была бы собой, если бы упустила такую прекрасную возможность прочитать небольшую лекцию.
– И этот человек еще что-то говорит про унылую реальность! – воскликнула она. – Да тебе, Лерочка, надо срочно завязывать с Мишами-Антошами и со всех ног бежать знакомиться с красавчиком из перехода! Пока крыша совсем не уехала…
– Подумаешь, переклинило, с кем не бывает, – с досадой пробормотала я и повернулась к дверям: – Пошли, правда ведь опаздываем!
– Ну пошли, пошли, – показательно вздохнув, согласилась Юлька. – Но задумайся над моими словами, дочь моя!
И я действительно задумалась: почему, интересно, она назвала парня из перехода «красавчиком»? Может, я чего-то не заметила?
Хоть мы и договорились, что «все будет как прежде», как прежде почему-то не получалось. То есть мы старательно делали вид, что ничего не изменилось, – ходили в театр, в подробностях обсуждали увиденные спектакли, читали новости о Горине и Теркине в Интернете…
Но это было уже не то. Куда-то пропали новизна и восторг, мы занимались всем этим словно по обязанности, а не потому, что нравится. Но и отказаться уже не могли – я чувствовала, как театр меня затягивает, занимая все время и мысли. И хотя впечатления стерлись, стали смазанными, как забытый под дождем рисунок, меня ничто не могло отвлечь. Хотя я искренне старалась: хорошо училась, участвовала в школьных мероприятиях, ходила в кино…
Аннушка торжественно объявила, что нас исключили из эксперимента – в конце года мы будем сдавать простые человеческие экзамены. Но и эта информация прошла словно мимо меня. Мир будто раздвоился: все события «обычной» жизни стали лишь невзрачной декорацией, на фоне которой разворачивалась другая, яркая и ни на что не похожая реальность…
Не радовало и то, что к моему дому нельзя было попасть, минуя подземный переход, а паренек с гитарой наблюдался там практически каждый вечер. Поэтому я шла, сосредоточенно глядя прямо перед собой и жалея, что не могу заткнуть уши. Если же мы попадали туда с Юлькой, то я немедленно завязывала с ней оживленный разговор. Она делала вид, что ничего не замечает, а я в благодарность больше не заводила речь об Антоше Дворецком.
Сегодня Юлька, нагнав таинственности, сказала, что приедет прямо к театру. Мы договорились встретиться у входа, и к метро я топала в гордом одиночестве.
Несмотря на середину апреля, тепло было почти как летом. Поэтому я надела легкий плащик, туфли и уже на улице с удивлением обнаружила, что для разнообразия обретаюсь не в самом дурном настроении. Не так уж плоха весна, когда нет грязи и слякоти, можно спокойно носить юбку и не бояться прибыть к пункту назначения с забрызганными до колен колготками.
Никогда не понимала наших девчонок, которые любили жаловаться:
– Ой, ну как же надоела вся эта тяжелая зимняя одежда! Скорее бы весна!
А я зимнюю одежду, наоборот, любила. Почему бы и нет, если она красивая и вовсе не тяжелая? А может, она мне больше нравится, потому что в ней можно спрятаться, как в домике? Неужели у меня комплексы, о которых пишут в журналах?
Но даже мысли об этом не испортили настроения, и я спустилась в переход, забыв глубоко вдохнуть и настроить себя не смотреть по сторонам.
Это меня и подвело, потому что я сразу наткнулась взглядом на паренька с гитарой. Он сидел на узком выступе, шедшем вдоль стены перехода, а рядом, положив голову ему на плечо, примостилась мелкая невзрачная девица. Он пел ту самую песню, что и в нашу первую встречу… то есть не встречу, а в первый раз, когда ты его увидела, зло одернула я себя. Переходная акустика давала легкое эхо, и звуки «Колыбельной» красиво вибрировали под потолком. Но почему-то сразу было понятно, что слова предназначены не прохожим, а этой самой девице, которая послушно приготовилась засыпать…
Я помотала головой, прогоняя наваждение, встряхнула волосами и повернула к цветочному ларьку.
Я опаздывала, поэтому, выйдя из метро, почти побежала к театру. Уже поднимаясь на крыльцо, я резко остановилась, заметив знакомые вихры. Кто-то налетел на меня сзади, весьма нелестно при этом охарактеризовав, но я не обратила внимания, сориентировавшись и шустро отступив за колонну. Я просто не хотела ставить Юльку в неловкое положение, а получилось, что подслушиваю.
– Опять пойдешь смотреть на своего этого?.. – недовольно бурчал Антоша Дворецкий.
– Ты что-то имеешь против? – ледяным тоном осведомилась моя великолепная подруга.
– Да нет, просто могли бы еще погулять… – смешался тот.
– Погуляли уже, – пожала плечами она. – Пойду теперь приобщусь к высокому.
– Да уж, к высокому! – фыркнул ее кавалер. – Скажи лучше, который раз!
– Ну шестой, а что?
Антон усмехнулся:
– Никому больше не рассказывай. А то ведь не все такие понимающие, как я…
– Зато ты слишком понимающий, – отрезала Юлька и взглянула на экран мобильника: – Ладно, мне пора. Пока!
И, не дождавшись ответа, пошла к дверям.
– Пока! – скроив кривую ухмылку, сказал Антон самому себе и повернул в противоположную сторону.
Глава 7. Букет для звездного мальчика.
– Это еще что такое? – вытаращила глаза Юлька, и только тут я словно опомнилась и осознала, что у меня в руках – цветочки! Пять пушистых белых гвоздик!
– Эээ… – замялась я, но быстро нашлась и небрежно бросила:
– Подарю кому-нибудь. Кто понравится.
Юлька неуверенно хихикнула и на всякий случай уточнила:
– Не Теркину?
– Вот еще, – фыркнула я, все лучше входя в образ избалованной театралки. – Он их и так охапками огребает!
– Шмарову, что ли? – хмыкнула она.
– Ну… да, – обрадовалась подсказке я. – Хочу посмотреть, какая у него будет физиономия.
Подружка недоверчиво смотрела на меня, а я колебалась – говорить, что видела ее с Антоном, или нет. И решила: если она вспомнит про «никаких цветов», я скажу про «никаких реальных парней». Но она ничего такого не вспомнила, поэтому я тоже промолчала.
Ходить по театру с цветами оказалось очень приятно, тем более у меня была не какая-нибудь грустная и тощая веточка хризантемы. Все на меня оглядывались, даже бабульки-билетерши смотрели без обычного неодобрения – так-то наша манера пробираться с самыми дешевыми билетами на самые дорогие места явно исключала нас из числа приличных и уважаемых зрителей. Но сегодня даже эта часть нашей культурной программы прошла как по маслу – мест было много, выбирай, какое больше нравится.
– Что это случилось? – удивленно озиралась я.
– Так середина апреля, – пояснила Юлька. – Все, скоро конец сезона.
– Ка..акой конец сезона? – Я даже заикаться начала от удивления.
– Театральный сезон длится с сентября по июнь, – снисходительно пояснила она.
– А летом они отдыхают, что ли? Как учителя? – скептически поинтересовалась я.
– Не только отдыхают, еще на гастроли иногда ездят…
– А при чем тут количество зрителей?
– Ну, тепло, всем погулять хочется, а не в пыльном театре сидеть.
– Подумаешь, – обиделась я. – А мы негордые и в пыльном театре с большим удовольствием посидим!
Видимо, актеры тоже чувствовали – или знали, – что аншлага в зале не наблюдается, поэтому спектакль получился уютным и домашним, без всякого пафоса.
– Что-то они сегодня как-то… – задумчиво проговорила Юлька в антракте.
– Ты тоже заметила? – согласно кивнула я.
– А вот люди пришли первый и единственный раз и даже не догадываются, что тут разные составы бывают, что фанаты ходят…
– А людям это и не нужно.
– Интересно, почему нас с классом на мюзикл не повели? – весьма несвоевременно задумалась Юлька.
– Потому что мюзикл – это развлечение и не несет никакой образовательной нагрузки, – пояснила я.
Она хихикнула – я весьма точно скопировала назидательный тон нашей директрисы – и возразила:
– Ну почему же не несет? Это яркий представитель современной музыкальной культуры…
Настала моя очередь хихикать – теперь Юлька воспроизвела пафосную манеру музычки, с которой мы, к счастью, благополучно распрощались в прошлом году.
– И потом мюзикл, мягко говоря, подороже будет, – продолжала она уже нормальным тоном.
– А что, самые дорогие билеты туда стоят примерно как самые дешевые сюда.
– Ага, – подхватила подружка. – А теперь представь Чупракова и Петрова на балконе второго яруса.
– Да… – кивнула я. – Мы бы тогда точно вместо мюзикла что-то другое смотрели.
Только в антракте до меня со всей ясностью дошел смысл того, что я собиралась сделать. И я заныла:
– Ой, Юлька, зачем я все это придумала? Как же я буду ему цветы дарить?
Мы сидели в фойе, вокруг степенно прогуливалась публика, и мне казалось, что все, включая бабулек-билетерш, косятся на меня, мои цветы и гадают, кому я собираюсь их вручать.
– Ну, он ведь тебе с самого начала больше всех понравился, – ехидничала она.
– Да уж, – проворчала я. – Такую потрясающую улыбку разве забудешь?
Чтобы хоть немного отвлечься и успокоиться, я вытащила зеркало.
– Красиво я глазки нарисовала?
– Да, – протянула Юлька, а потом вдруг хихикнула: – Если он свои поднимет.
А ведь правда – Шмаров никогда не утруждал себя милыми улыбками и приветливыми взглядами в зал, вечно покидает сцену с низко опущенной головой.
Ближе к концу второго действия меня затрясло.
– Юлька, я не хочу, – пожаловалась я на последних аккордах оркестра.
– Иди, – кивнула она.
Деваться, действительно, уже было некуда. И, когда зажегся свет, я встала и поплелась к сцене.
После каждого спектакля возле нее толокся народ: обязательно вручалось несколько букетов исполнителям главных ролей – иногда фанатами, иногда приличными зрителями, купившими цветы просто так, с намерением подарить «кому понравится». Еще зрители с дальних мест спускались, чтобы хоть во время поклона поближе разглядеть лица актеров.
Сегодня возле сцены почему-то было пусто. Я в гордом одиночестве спускалась по центральной лестнице, чувствуя провожающие меня взгляды, и казалась себе почти что Золушкой, приехавшей на первый бал.
На середине авансцены стояли Теркин, Горин и Стелла, а я резко свернула влево, где маялся в углу Шмаров. Я, как лунатик, остановилась напротив и протянула букет. Он опустил глаза и неуверенно шагнул к краю сцены. Взяв цветы, он неловко поклонился и отступил назад. Я обернулась: Юлька улыбалась, издали показывая мне большой палец.
Когда Шмаров снова вышел кланяться, цветов у него уже не было, а мы успели подняться на несколько ступенек и теперь стояли на лестнице в откуда-то набежавшей толпе. Он судорожно шарил взглядом по залу, а когда натыкался на нас, сразу отводил глаза. Мы же без стеснения хохотали.
Когда мы вышли на улицу, я все еще продолжала нервно хихикать, поминутно хватаясь за Юлькин локоть – словно чтобы убедиться, что с миром вокруг ничего не случилось.
– Он тебе что-нибудь сказал? – спросила она.
– Нет, ничего. Даже «спасибо» не сказал. Только кивнул.
– Не привык, – констатировала она. – Вообще не знал, как себя вести. Поэтому и дергался. Кстати, ты физиономии Горина с Теркиным видела?
– Ничего я не видела, – отмахнулась я.
– Пока ты спускалась, они на тебя так внимательно смотрели! И улыбочки довольные у обоих, типа: «Сейчас мне цветочки подарят!» А ты мимо топаешь… Вот у них физиономии вытянулись!
– Да ты что? – удивилась я. – Ничего такого не заметила…
– Понятно, до того ли!
– Нет, я просто хотела повеселиться, да и его развлечь, – недоумевала я. – Но теперь обязательно пойду еще. Когда там следующий спектакль?
– В следующий раз я сама куплю тебе эти гвоздики, – пообещала подружка. – Хочу полюбоваться на его физиономию, когда он снова тебя увидит.
– А с чего все-таки вчера были цветы? – осторожно спросила Юлька.
Весна продолжала радовать теплом, в театр мы сегодня не собирались и просто болтались по центру, разглядывая попадающиеся на каждом шагу мемориальные доски и таблички с описанием памятников архитектуры.
– Нравится он мне, – не задумавшись, ответила я.
– Больше, чем Теркин?
Я смутилась:
– Ну, не буду же я Теркину дарить цветы!
– Почему бы и нет?
– Потому что ему все дарят. Не хочу быть одной из толпы! У Шмарова я единственная и неповторимая, он меня сразу запомнит, начнет узнавать, потом ждать… А я возьму и не приду – что у него будет за физиономия!
– Вот лежит сейчас Шмаров, – ехидно заулыбалась Юлька, – и думает: что это вчера такое было?
Уличные часы показывали половину первого дня, и я не поняла, с чего бы Лешеньке до сих пор валяться в постели, размышляя о вчерашнем спектакле. Но картинка оказалась очень живописной, и я не стала спорить, просто спросила:
– А что?
– Да у него вчера такое лицо было – «и чего она ко мне привязалась со своими цветами…».
– Неужели совсем не обрадовался? – удивилась я.
– Ну, Лера, он понял, что над ним прикалываются, – смущенно пояснила Юлька. – Чему тут радоваться? Он себя полным дураком чувствовал, только и мечтал побыстрее со сцены убраться.
– Думаешь, ему никогда ничего не дарили?
– Не знаю, как насчет «никогда», – задумалась она. – Но давно, это точно.
Мне в голову вдруг пришла одна замечательная мысль, я даже засмеялась и поспешила ее озвучить:
– Надо будет ему в следующий раз записку написать.
Юлька остановилась, повернулась и испытующе посмотрела на меня:
– Ты что, серьезно собираешься еще раз?
– А почему нет? – фыркнула я. – Уж лучше, чем…
Я замялась, но она сразу подхватила:
– Чем что?
«Чем пробегать по переходу, как мышь, и бояться смотреть по сторонам», – закончила я про себя, а вслух просто отрезала:
– Ничего.
– И что же ты ему напишешь? – покорно сменила тему подруга.
– «Алексей, почему вы всегда такой грустный? – начала на ходу сочинять я. – Даже на поклоне не улыбаетесь. Вы гораздо красивее и талантливее многих в этом театре, почему же вы так мало себя цените? Стоит вам только захотеть, и за вами тоже будут бегать поклонницы…».
– Да, – протянула Юлька. – Такому письму он точно не обрадуется.
– Почему? – удивилась я.
– Он примет все это за издевку, – серьезно сказала она.
– Почему это? – возмутилась я. – Я и на самом деле так думаю. Издевкой было бы написать: «За вами тоже будут бегать поклонницы, как за каким-нибудь Теркиным».
Юлька засмеялась:
– Возможно, он вообще не знает, что у Теркина есть поклонницы.
– Как это не знает? Все-таки в одном спектакле играют.
– Да, но Шмаров настолько из другого мира… Ох, Лера, тебя бы на сцену, – вдруг вздохнула Юлька. – Тебе бы тоже писали письма: «Вы гораздо красивее и талантливее многих…».
– Но ведь я не была бы красивее и талантливее, – смутилась я.
– А Шмаров, конечно, красивее и талантливее!
– А Шмаров – да! – горячо воскликнула я. – Ну, кого еще в нашем театре можно назвать красивым парнем? Теркина, что ли?
– Горина, – передразнила Юлька, а меня тем временем осенило:
– Слушай… А помнишь, мы читали в Интернете, что он еще в детском спектакле играет, который в нашем театре идет?
Мы уже давно привыкли называть театр «нашим», чем немало шокировали всех, кто это слышал.
– Точно! Только вот в каком…
– Поехали посмотрим, – загорелась я.
Детским спектаклем оказалась сказка «Звездный мальчик», где наш Алеша исполнял не какую-нибудь, а главную роль.
– Ну ничего себе! – протянула я, откидываясь на спинку кресла. – И ты еще после этого говоришь, что он никому не нужен?
– А кому он нужен? Детям, что ли? – парировала Юлька. – Так они вообще внимания на актеров не обращают. А если родители цветы посылают дарить, то вручают их какой-нибудь принцессе, потому что у нее платье красивое.
– Разве в «Звездном мальчике» есть принцессы? – задумалась я.
– А я там вообще женских персонажей не помню, – отозвалась подруга.
Совместными усилиями мы вспомнили только старинный черно-белый фильм, а также единственный женский персонаж – собственно, главного героя там играла какая-то тетенька.
– Давай в Интернете поищем, – предложила я.
– Сейчас бесплатных текстов не найдешь, только за деньги скачивать предлагают, – отмахнулась Юлька.
– Проверим. – И я забила в строку поисковика «Звездный мальчик».
Она зря переживала: первая же ссылка навела нас на текст сказки Оскара Уайльда. Денег за скачивание никто не просил, и мы немедленно распечатали текст.
– Всего одиннадцать страниц, – заглянула в конец Юлька. – И как они ее на целый спектакль растянули?
– На фильм же хватило, – резонно возразила я.
– Так ведь в театре обычно два действия!
– А они, наверное, короткие. Чтобы детишки не переутомились.
– Ладно, давай читать.
Сказку мы осилили минут за пятнадцать. Одновременно закончили чтение, подняли головы и обменялись скептическими взглядами.
– Даа, – первой отмерла Юлька. – Вот это сильно! Вот это я понимаю – сказка!
– Андерсен отдыхает, – поддакнула я.
– Да нет, – подумав, ответила она. – Тут, в отличие от Андерсена, конец хороший.
– Ничего себе хороший! – возмутилась я. – А крот, которому выкололи глаза? А убитые бельчата?
– Это издержки производства, – цинично отозвалась Юлька. – Неизбежные жертвы на пути становления главного героя.
Вкратце суть сказки сводилась к следующему.
Два дровосека несли из леса хворост, когда им показалось, что с неба упала звезда. Почему-то они решили, что это золото, и побежали его делить. Но нашли лишь мальчика, завернутого в золотой плащ, и один из дровосеков взял его к себе. Мальчик вырос очень красивым, но злым и бессердечным, вследствие чего и проделал вышеупомянутые злодейства в отношении крота и бельчат. Особенно же он любил развлекаться, бросая камни в нищих и калек. И занимался этим до тех пор, пока одна из нищенок не признала в нем своего сына. Мальчик отрекся от такой неприглядной матери и прогнал ее, однако сам в наказание сделался страшным и противным. Вот тогда-то он осознал свои ошибки, горько заплакал и отправился на поиски нищенки. Наконец он добрел до какого-то города, где был немедленно продан в рабство некоему египетскому колдуну. Колдун не кормил мальчика, бил палками и заковывал в цепи, а также заставлял искать белый, желтый и красный слитки золота. В лесу мальчик, сполна осознав свои ошибки, помог зайчику выбраться из силков, и зайчик в благодарность исправно находил для него искомые слитки. Но до колдуна мальчик их не доносил – отдавал прокаженному, просившему есть. Отдав последний слиток, мальчик снова стал красивым, и все признали в нем принца. А прокаженный с нищенкой оказались его родителями и по совместительству королем и королевой. Конец.
– Интересно, – задумалась я. – Как королева могла потерять ребенка в лесу? Что она вообще там делала ночью в жуткий мороз? И если он упал с неба, то почему тогда сын короля и королевы?
– А почему дровосеки решили, что с неба упал кусок золота? – подхватила Юлька. – И что за странное красное золото искал колдун?
– Может, и есть такое. – Я снова полезла в Интернет.
– В общем, жесть, – подытожила Юлька.
Я согласно кивнула, а она вдруг хихикнула:
– Представляешь, что у него там за костюм? Наверняка весь в каких-нибудь оборочках!
– С чего бы это? – удивилась я. – Большую часть сказки он ходит в лохмотьях. А половину так и вообще проводит страшным, как гадюка, и противным, как лягушка.
– Кстати, интересно, как же они бедного Шмарова устрашнять будут? – задумалась Юлька.
– А также заковывать в цепи и бить палками, – кивнула я.
– Ну, это тебе должно понравиться, – хмыкнула моя добрая подружка. – Ты же любишь, чтобы можно было пожалеть.
– Люблю, – не стала отказываться я. – И просто горю желанием насладиться этим леденящим душу зрелищем!
– Вот в эту субботу и насладимся, – сказала Юлька, открыв сайт нашего театра и заглянув в раздел «Репертуар». – Ой, нет! – вдруг спохватилась она. – Вечером-то в субботу «Королева Марго»!
– Ну и что, – пожала плечами я. – Сходим и туда, и туда.
– А нам плохо не станет от двух спектаклей подряд? – забеспокоилась подружка о нашем душевном здоровье.
– Да уж переживем как-нибудь, – легкомысленно отмахнулась я. – Ты о Шмарове подумай – ему каково два спектакля в день играть!
– А у него роли похожие, – невозмутимо заметила Юлька. – Не надо перестраиваться. Как вошел с утра в образ, так до самого вечера…
– Ничего подобного! – воспротивилась я. – Нисколько не похожие! Там он вредный и злой, а тут…
– Добрый и хороший, – подхватила она. – На целой последней странице!
– Ну и что, что на последней, – упорствовала я. – Зато здесь происходит развитие персонажа, изменение его характера, а в «Королеве» он статичен…
– Ты сейчас черновик сочинения готовишь? – хмыкнула Юлька.
– Да ну тебя, – отмахнулась я. – Ничего ты не понимаешь в высоком искусстве.
– Зато много понимаю в маловысоком, – с намеком сказала она.
На это я не нашлась, что ответить, просто отвернулась к монитору и констатировала:
– Зря мы прикалывались, бывает и белое, и желтое, и, не поверишь, красное золото!
Глава 8. Оборочки для сильного и злого.
В пятницу вечером мы сидели у Юльки и обсуждали завтрашний поход на «Звездного мальчика».
– Что скажут билетерши? – переживала я. – Здоровые дуры пришли на детский спектакль!
– А мы притворимся детьми.
– Как это?
– Наденем гольфики и завяжем бантики.
– Сейчас даже первоклассницы не носят гольфики и бантики, – отмахнулась я.
– Ох, Лера, не ходи на сказку – хуже будет! – вдруг зловеще протянула Юлька.
– Это еще почему?
– Ты только представь: взрослый дядя играет маленького мальчика – в гольфиках и бантиках! Смех один!
– Во-первых, не такого уж и маленького, – рассудила я. – А во-вторых, взрослый дядя в роли мальчика всяко лучше взрослой тети!
– Тут ты права, – вынуждена была согласиться Юлька. – А помнишь ли ты, какой у него там герой? Сильный и злой. Тебе такие не нравятся. Разочаруешься еще.
– Во-первых, прекрасно помню. А во-вторых, откуда ты знаешь? – заспорила я. – И потом, это он только сначала сильный и злой, а потом очень даже жалкий и несчастный. Все, как я люблю.
– Притом в оборочках, – добавила она.
– А также в лохмотьях, цепях и кандалах, – подхватила я. – Причем бо€льшую часть спектакля.
– Но потом-то все равно в оборочках! – не успокаивалась Юлька.
– Как будто в «Королеве Марго» не в оборочках!
– Нет, слабый и несчастный в оборочках – это одно, – продолжала потешаться подружка. – А вот сильный и злой – совсем другое!
Но что бы она там ни говорила, я была полна решимости посмотреть на сильного и злого Шмарова в оборочках.
– Оставайся сегодня у меня, – предложила Юлька. – Мои все равно на дачу на все выходные укатили.
– В такой-то холод?
Она лишь развела руками.
Погода и правда не радовала никого, кроме меня, главной нелюбительницы весны: от тепла не осталось и следа, температура снова упала почти до нуля, а с неба сыпался не то дождь, не то снег.
– А что там вообще так рано делать? – удивилась я.
– Ничего ты не понимаешь, – снисходительно пояснила подружка. – Готовиться к открытию сезона, вот что! Порядок в доме наводить и всякое такое. Меня тоже пытались затащить, еле отбилась. Все ради твоего Лешеньки!
– Ой, можно подумать, ты так на дачу рвалась! – не поддалась я. И тут же спохватилась: – Никакой он не мой.
Подумала еще немного и уточнила:
– Пока.
Юлька хмыкнула, но от комментариев воздержалась, спросила только:
– Ну так что, остаешься?
– Даже не знаю… – задумалась я. – Одета я затрапезно, да и косметики с собой нет…
– Косметику возьмешь мою. А одета ты вполне прилично, – заверила она. – Пусть наряжаются те, кто в театр раз в год ходит. А которые, как мы…
Я засмеялась:
– Ладно, уболтала. Только домой позвоню.
Мы, конечно, протрепались допоздна, и перед тем, как лечь спать, я долго и тщательно заводила будильник.
– Зачем так рано? – зевала Юлька.
– А за цветами?
– Ты что, совсем уже?.. – с нее даже слетел сон. – Неужели и правда собираешься снова подарить?
– А ты сомневалась? – усмехнулась я.
Разбудил нас звонок Юлькиного мобильного.
– Алло. Да, привет, мам, – сонно проговорила она, немного послушала и взвилась в постели: – Что? Ты с ума сошла? Нет, не могу, я в театр иду! Да, теперь я хожу в театр еще и по утрам! – Она еще немного послушала, сникла и понуро сказала: – Да, поняла. Ну поняла, поняла, что тетя Света попросила… Ладно, пока.
Она нажала на отбой и виновато посмотрела на меня:
– Маминой подруге срочно диск один нужен, она маме позвонила, а мама мне. Сказала, где лежит. Тетя Света сейчас за ним приедет.
– А не может она вечером приехать? – зацепилась я. – Или хотя бы после обеда?
– Нет, ей срочно.
– А одна я не пойду, – тут же решила я.
– Вот еще! – воспротивилась Юлька. – Ты уже настроилась, значит, иди. Потом мне все расскажешь.
– Но мне страшно, – пожаловалась я.
– Что тебе страшно? – прищурилась она. – С цветами по театру ходить? Дарить их ты как-то не сильно боялась! И потом, скоро сезон закончится и лавочка вообще прикроется! Не успеет он тебя запомнить.
– Думаешь, уже забыл? – хмыкнула я.
Но это решило дело. Я быстро оделась, накрасилась Юлькиной косметикой и вылетела из дома.
Погода наутро нисколько не улучшилась, по-прежнему шел мокрый снег. Позавтракать я не успела – проснулись мы почему-то от звонка не будильника, а Юлькиного телефона, и произошло это значительно позже намеченного времени. Так что, выйдя из метро, я завернула к киоску за датским хот-догом, перепрыгивая через лужи в уже и без того мокрых ботинках.
Так я и подошла к театру: через плечо сумка, в одной руке букет белых хризантем, в другой – бутерброд. По аллейке к центральному входу неторопливо стекались родители с детьми.
Идти в театр с бутербродом было бы уже слишком. Я забилась в дальний угол сквера, положила цветы на грязную от размокших прошлогодних листьев скамейку и стала есть, уткнувшись взглядом в глухую серую стену. За спиной слышались детские голоса, приглушенные падающим снегом.
Откуда-то прибежала большая белая собака – грязная и мокрая, как все вокруг – и стала заинтересованно обнюхивать целлофан.
– Уйди, собака, – угрюмо сказала я. – Отойди от моих цветов. Это Шмарову.
Я резко обернулась – вдруг показалось, что за спиной кто-то стоит. Не хватало еще кому-нибудь услышать, как я беседую с уличной дворняжкой! Убедившись, что я намерена доесть бутерброд сама, собака убралась. Из театра донесся первый звонок.
Против ожиданий, никто не проявлял ко мне интереса: родители занимались детьми, а бабульки-билетерши, видимо, насмотрелись и не на такое. Однако совсем затеряться в толпе мне все же не удалось: в фойе я неожиданно столкнулась с фанатами в лице едва ли не единственного их представителя мужского пола. Мы так и не познакомились официально, но в лицо друг друга, конечно, давно знали. Мне также было известно, что парня зовут Кириллом.
– Привет! – неожиданно сказал он.
Видимо, удивился, увидев знакомое лицо на детском спектакле – больше никого из фанатов тут не наблюдалось.
– Какими судьбами? – светски поинтересовалась я.
– Все равно дома делать нечего, – вздохнул он и спросил: – Кому цветы?
– Шмарову, – сказала я и, спохватившись, умолкла: слишком уж проникновенно это прозвучало.
Но Кирилл не удивился и серьезно кивнул:
– Хороший актер.
Мимо нас прошла страшненькая девчонка, та самая, что постоянно дарила цветы Теркину. Она поздоровалась с Кириллом, а я не упустила случая поинтересоваться:
– Ты ее знаешь?
– Да это ж Катька, – небрежно бросил он. – Ее тут все знают.
– Я не знаю, – с достоинством ответила я.
– По Теркину сохнет. Золотую цепочку ему недавно подарила.
– И он взял? – изумилась я.
– Так она после спектакля, вместе с цветами.
У меня в голове что-то щелкнуло – я вспомнила врученный Теркину не то пакетик, не то коробочку…
– Даже работать сюда устроилась, – продолжал не заметивший моего ступора Кирилл.
– Куда – сюда? – в первый момент не поняла я. – В театр, что ли?
– Ну да, – снисходительно пояснил он. – А что, с четырнадцати лет на сколько-то там часов в день можно. Только разрешение родителей нужно. Ее предки, конечно, сначала ни в какую, но Катька ныла-ныла, вот они в итоге и согласились.
– И что она тут делает?
– Да известно что – полы моет.
Только третий звонок спас меня от недостойных настоящей леди сумбурных вопросов и восклицаний «Правда? Не может быть! Неужели в самом деле?» и тому подобных. Мы спешно прервали разговор и направились в зал. Сегодня у меня для разнообразия был честный билет в партер – бегать в поисках свободного места с букетом наперевес на глазах специфической детско-родительской публики я не собиралась.
Мне казалось, что «Звездный мальчик» окажется чем-то наподобие не так давно виденной мною «Снежной королевы», поэтому настроена я была весьма скептически, не ожидая от детского спектакля ничего выдающегося. Но уже на первой сцене с дровосеками я поймала себя на мысли, что происходящее на сцене меня по-настоящему затягивает. А уж когда дело дошло до явления Шмарова, я забыла, где нахожусь и зачем сюда пришла – настолько классно он выглядел. А как играл! Юлькины опасения оказались напрасны – он вовсе не смотрелся дядей-переростком, изображающим ребенка. Не верилось, что это вполне взрослый парень двадцати с чем-то там лет, перед нами и в самом деле был капризный избалованный мальчик, совершавший все положенные по сказке непотребства.
Его «пострашнение» произошло в самом конце первого действия, так что я даже не успела ничего разглядеть. Выйдя в фойе, я вытащила из сумки телефон и стала отстукивать Юльке эсэмэску. «Сказка супер, Шмаров супер», – набрала я и задумалась: а стоит ли такое отправлять? Только душу разбережу… Нет, лучше потом все расскажу, при встрече.
Второе действие началось с лишений и гонений утратившего красоту звездного мальчика. Но, вглядываясь в лицо Шмарова, я не находила никаких следов уродливого грима, лицо было по-прежнему Лешино. Только его выражение неуловимо изменилось, приобретя отталкивающие черты. Когда же дело дошло до цепей и кандалов, я так стиснула свои цветы, что чуть не сломала их. Шмаров был бледен и красив, несмотря на лохмотья, и мне бы даже в голову не пришло назвать его жалким и несчастным.
Занавес закрылся. Когда я проходила мимо Кирилла, он поднял на меня глаза, и я неожиданно улыбнулась, одновременно сознавая, что улыбка предназначается уже не ему.
На этот раз возле сцены толпились дети. Мальчик лет шести еле удерживал роскошные розы, а его мать жестами подзывала зайчика. Я переживала, что Шмаров не обратит на меня внимания за другими цветами, но дети ему ничего дарить не собирались. К финалу звездный мальчик исправился и стал хорошим, так что ребятишки потеряли к нему интерес. Гораздо больше им понравились разнообразные зверушки, в костюмах которых актеры во время поклона смотрелись особенно нелепо. Но им-то и достались все цветы.
Когда возле сцены нарисовалась я, бабулька-билетерша, охранявшая лесенку, повернулась и строго сказала:
– На сцену нельзя!
– И не собираюсь! – обиделась я.
За два месяца регулярных походов в этот театр я успела заметить, что на сцену нельзя. Все дарители цветов болтались внизу и тянули свои букеты, а актеры подходили и нагибались за ними – только что на коленки не вставали. Почему нельзя подняться на сцену, нам было решительно непонятно. По моей версии, это сделали для того, чтобы не нарушать очарования спектакля и границы между реальным и воображаемым миром. Юлька смотрела на вещи проще – заявила, что администрация театра боится поклонников, которые, забравшись на сцену, могут в пылу фанатских чувств как-нибудь повредить своим любимцам.
Когда Шмаров наконец вышел кланяться, держа за руки своих «родителей», я приблизилась к краю сцены и протянула цветы. Он увидел меня, и глаза его удивленно распахнулись. Он смотрел на меня со смущением и замешательством, словно не зная, что делать. Подойдя и взяв букет, он улыбнулся и тихо сказал:
– Спасибо.
Так тихо, что даже стоявшая рядом билетерша, думаю, ничего не услышала.
Глава 9. Потерянный рай.
Погода не улучшилась и днем, но я уже не обращала внимания на лужи под ногами и летящий в лицо снег. Я шла тихо, словно боясь нарушить хрупкий слой снега на мокром асфальте, вспоминала изумленные глаза и мягкую улыбку Шмарова и сама начинала улыбаться. А в голове в такт шагам складывались строчки. Я сочиняю стихи?..
Когда я спустилась в переход и откинула капюшон, на меня стали оглядываться. Я вытащила зеркало – Юлькина тушь, которой я красилась утром, безобразно потекла.
– Не надо, тушь у меня хорошая, – обиделась подружка.
Я заявилась к ней прямо из театра, не заходя домой. Кстати, надо будет позвонить, а то меня, наверное, уже совсем потеряли. Засосало театральное болото!
– Если она дорогая, это еще ни о чем не говорит. Своя у меня в любую погоду держится.
– Вот и носи в следующий раз свою! – заключила Юлька и без всякого перехода спросила: – Ну, как там Лешенька?
– Хорошо, – я почувствовала, что снова начинаю улыбаться. – Очень хорошо. Просто замечательно. В глазки посмотрел, улыбнулся, «спасибо» сказал…
– Ну вот, – удовлетворенно заметила она. – Все он умеет. Просто растерялся в прошлый раз, не знал, как себя вести.
– А теперь, выходит, узнал?
– А ему старшие товарищи подсказали, – ехидничала она. – Пришел Шмаров к Горину. «Миша, – говорит, – мне тут девушка цветы принесла, не знаю, что делать». Тот его и научил: «Надо, мол, спасибо сказать».
– Не знаю, – с сомнением протянула я. – Но он на самом деле мне обрадовался. Не то что в прошлый раз.
– Интересно, что это с ним такое случилось?
– Да ничего не случилось, – пожала плечами я. – Просто настроение было хорошее. Он и радовался – сказка, дети, главная роль…
– Кстати, как он там смотрелся-то? – спохватилась Юлька.
– Супер, – процитировала я свою неотправленную эсэмэску.
И рассказала, как крут «Звездный мальчик».
– Короче, это «Королева Марго» для детей, – подытожила я.
– Да, – протянула Юлька. – Детский спектакль – лицо театра.
– Звучит странно… – задумалась я, но вспомнила «Снежную королеву» и перестала сомневаться: – Хотя что-то в этом есть. Если они для детей стараются и играют в полную силу, то… Молодцы они, в общем. А Шмаров – главный молодец. И ко мне сегодня нормально отнесся… Ладно, посмотрим, что с ним будет в следующий раз.
– Ты еще собираешься? – Юлька посмотрела на меня как на ненормальную.
– Конечно. Теперь на «Королеве» подарю. Пусть видит, что мною освоен весь его репертуар. Просто интересно, к чему это приведет. И пусть мне будет хуже!
– А ведь будет хуже! – покачала головой она. – Он станет видеть в тебе реального живого человека…
– Как это? – не поняла я, а Юлька вдруг спросила:
– Он тебе нравится?
– Нет, – честно ответила я.
– А кто нравится?
– Теркин.
– Ну, слава богу, – вздохнула она. – А я уж думала – все…
– Знаешь, – задумалась я, – я смотрела один фильм, там герой говорил другу о своей девушке: «Она мне никогда не нравилась. Она мне и сейчас не нравится. Я ее люблю».
– Значит, любишь? – усмехнулась Юлька.
– Да нет, – задумалась я. – Он мне не нравится, но меня к нему тянет. Понимаешь?
– Чего ты хочешь? – вместо ответа спросила она.
– Власти, – ответила я, не задумавшись.
– У тебя не будет над ним власти, – твердо сказала моя верная подруга. – У него свой мир. Он там спрячется, и ты его не достанешь.
– Достану, – упрямо сказала я.
– Ничего у тебя не получится, – качнула головой она. – Я думаю, ему вообще все равно. И все надоело.
– Да почему? – не отставала я.
– Ну, болтается он в этом театре, а ничего не добился, играет каких-то звездных мальчиков. Никто на него внимания не обращает, никому он не нужен…
– Мне нужен!
– А ему, мне кажется, ничего не нужно. Выходит на сцену по привычке, потому что работа такая…
– «И взгляд в толпу привычно искалечен усталостью…» – прочитала я.
– Что это? – подозрительно спросила Юлька.
– Стихи, – смутилась я.
– Сама придумала?
Я вынуждена была подтвердить этот сомнительный факт своей биографии. Но Юлька отреагировала на удивление флегматично.
– Вот-вот, – кивнула она. – Искалечен. Усталостью.
– А я его повеселю!
– Ничего у тебя не получится, – повторила она.
– Кстати! – вспомнила я. – Мне тут про Теркина такое рассказали!
И я поведала о своем знакомстве с видным представителем фанатского племени Кириллом и о неадекватной теркинской поклоннице Кате.
– Ну ничего себе! – возмутилась Юлька. – Золотую цепочку! Она что, совсем того? Где только деньги взяла?
– Заработала, – хмыкнула я. – Не зря же полы там надраивает.
– Нет, ну и что, – не унималась подружка, – она думает таким способом внимание к себе привлечь? По-моему, результат может быть только прямо противоположным!
– А он-то тоже хорош! – не выдержала я. – Не мог потом вернуть! Видит же, что девчонка не в себе. Сам-то должен соображать, взрослый все-таки человек…
– Может, и вернул, откуда нам знать, – философски заметила Юлька. И вдруг оценивающе посмотрела на меня: – Смотри, сама в такую Катю не превратись!
– Да ты что! Да как ты могла… – от возмущения я озвучивала только какие-то междометия и прочие служебные слова.
– Да, – словно не замечая моих всхлипов, добавила она. – Вот это девчонка! Вот это я понимаю – любовь!
– Да что это за любовь, Юльк, – с досадой на чужую глупость проговорила я. – Представляешь, какой маразм – работать в театре, при этом ходить на спектакли и цветы дарить! Парню! А потом с ним же в коридорах сталкиваться… Это надо совсем себя не уважать!
Но Юлька меня не слушала, у нее загорелись глаза:
– А что, может, мне тоже устроиться?
– С ума сошла? – ужаснулась я, но она мечтательно продолжала: – Все про всех узнаю, увижу своими глазами закулисную жизнь… А что, и так почти все вечера там провожу. А буду, по крайней мере, с пользой для родного театра!
Я не могла понять, шутит она или говорит серьезно, поэтому осторожно переспросила:
– Ну и зачем тебе это нужно?
– А надоело, – отозвалась подружка. Она говорила с улыбкой, но в голосе чувствовалось легкое раздражение. – Ходим, как дурочки, смотрим на них снизу вверх… А вот увижу все изнутри и разделаюсь наконец с этим театром. Может, хоть тогда эта дурь пройдет?
– Ты хочешь, чтобы это прошло? – поразилась я.
– Но так я тоже больше не могу! – сказала она уже без тени улыбки. – У меня жизнь раздваивается, я в реальном мире ничего не замечаю. С Антоном поругалась окончательно…
– Ты поругалась с Дворецким? – еще больше удивилась я.
Юлька давненько ничего не рассказывала о своем знакомце, но я думала – это она выполняет условия нашего договора под кодовым названием «никаких реальных парней». А что, я вот тоже помалкивала про хвостатого парнишку из перехода. С началом цветочной эпопеи я вообще перестала о нем думать, тем более, в последнее время его не было видно на привычном месте. Вот только сейчас зачем-то вспомнила…
– Ну да, – чуть спокойнее отозвалась Юлька. – Выбирай, говорит, или я, или они.
– Да кто они-то?
– Актеры!
– Он тебя к театру приревновал? – положительно сегодня был день открытий чудных.
– Ну да, – пожала плечами она.
– И, значит, по этому поводу ты решила и театр сделать реальной жизнью? – не выдержала я. – Прополоскать все в ведре с грязной водой? Неужели тебе в жизни мало помойки, чтобы еще и театр в ней вывалять?
– А я, может, хочу увидеть, что они обычные люди, – с вызовом сказала она. – А не только призраки на сцене!
– Но ведь мы с самого начала договорились, что театр с реальностью смешивать не будем! – привела я последний довод. – С фанатами не общались, к сцене не лезли, к служебному входу не бегали…
– Кто бы говорил! – ехидно заметила она.
Я смутилась: и правда, что это я развыступалась, если сама первая и с фанатами начала общаться, и к сцене полезла…
– А мне больше неинтересно, – глухо проговорила я. – Это была разовая акция. Добилась, чего хотела…
– И что теперь? – спросила Юлька.
– Что теперь? – повторила я. – Не знаю. Я, конечно, могу пойти в следующий раз, но у меня такое чувство, что ничего хорошего уже не будет. Все кончилось сегодня.
– Еще совсем недавно ты так не думала!
– Еще совсем недавно ты не собиралась там полы мыть!
– Да ладно, – отвернулась она. – Неужели ты решила, что я всерьез?
– Кто тебя знает, – пробурчала я. – Говорила ты вполне убедительно.
Юлька не ответила. Я отвернулась к окну, за которым по-прежнему летели лохматые снежные хлопья. «Засыпай, там, где неба кончается край…» Интересно, как его зовут? Вот прикол, если Антоном. Или Лешей. Зато сразу будет понятно, что это судьба…
Так, стоп. Второй раз за сегодня о парне из перехода вспоминаю. Вот они, последствия опасного приближения к сцене!
– Юль, – осторожно позвала я. – Так вы с Антоном совсем не общаетесь?
– Ну так, – неохотно отозвалась она. – Только по Сети иногда. «Привет, как дела», и все.
– Ты не расстраивайся…
– Да вот еще! – неожиданно резко ответила она. – Много чести!
– Но вообще-то странно, – задумалась я. – Сам же первый начал, к тому же и познакомились в театре…
– Ой, даже не хочу о нем говорить, – поморщилась она. – Когда в театр идем?
– Сегодня «Королева Марго», – с готовностью отозвалась я.
Юлька недоверчиво посмотрела на меня:
– Все-таки второй спектакль в день?
– Ну и что, – смутилась я. – Я нисколько не устала!
Глава 10. Крыса от кумира.
Я испытывала странные чувства, явившись в театр второй раз за день.
– Скоро совсем тут поселюсь, – проворчала я.
– Что? – не расслышала Юлька.
Ответить я не успела – к нам подошла Катя, страстная поклонница Теркина. Вид у нее был взволнованный, и, кивнув мне как старой знакомой, она спросила:
– Девчонки, не нужна крыса от Теркина?
– Какая крыса? – опешила я.
И Катя начала рассказывать:
– Помните, ему на последнем спектакле коробочку такую красивую подарили?
Мы кивнули – коробка и правда была. Мы похихикали над глупыми фанатками, предположили, что там торт, и благополучно забыли об этом. После огромного плюшевого зайца, которого недавно презентовали Теркину, какая-то банальная коробка уже не производила сильного впечатления.
– Так вот, там была крыса.
– Живая? – все еще не поняла я.
– Нет, дохлая! – раздраженно отозвалась Катя. – Ну вот, открывает Антон коробочку, а там…
Юлька недоуменно посмотрела на меня. Я лишь пожала плечами. Катя вела себя так, словно мы старые друзья – видимо, ей совсем не с кем было поделиться историей про крысу.
– Он потом нашел какую-то клетку в реквизиторской и посадил ее туда, – тем временем продолжала наша новая знакомая. – А я, главное, только сегодня узнала, иду на работу, слышу, Вера Павловна, ну, начальница моя, спрашивает: «Антон, как ваша крыса?» Она, оказывается, уже три дня в реквизиторской живет, все ее кормят… А Антон бегает по театру и всем ее предлагает. Сегодня репетиция была, так ему даже какой-то осветитель с балкона крикнул: «Антон, а правда, что у вас крыса?» Его, бедного, даже передернуло. Мне Вера Павловна говорит: «Возьми себе».
– Что же ты не взяла? – спросила я.
– Да я хотела, – сникла Катя. – Но мне мама не разрешила. Хватит, говорит, что я вообще тебя в этот театр отпустила. Я тут уборщицей подрабатываю, – пояснила она, и мы кивнули в знак того, что в курсе перипетий ее бурной личной жизни.
– Ну и дальше что? – наконец включилась в разговор Юлька.
– А дальше Вера Павловна говорит: «Давай, я для тебя возьму». В общем, поймали мы Антона в фойе, и она сказала, что может крысу забрать. Он так обрадовался… «Подождите, – говорит, – я сейчас». Вот мы за ним по всему театру и таскались – сначала он какие-то рукописи относил, потом в рубку зашел, потом уже поднялись к реквизиторской – оказалось, он ключи забыл, пришлось на вахту спускаться, а потом обратно на пятый этаж…
Я оглянулась, поймав любопытные взгляды – наша живописная группа и часто повторяемое слово «крыса» уже начали привлекать внимание публики. Но Катя ничего не замечала, взахлеб продолжая:
– А крыса такая хорошенькая, серенькая, глазки хитрые. Антон ее вытащил, на ладонь посадил. «Посмотрите, – говорит, – какая прелесть, а какие у нее лапки, замшевые, как перчаточки…» Вера Павловна и спрашивает: «А откуда она у вас?» Антон говорит: «Это мне девочки маленькие после спектакля подарили. Там еще записка была, что ее зовут Крысальд». Поворачивается ко мне и объясняет: «Ну, я в „Школе жен“ Кризальда играю». Как будто я не знаю!
Мы с Юлькой снова недоуменно переглянулись: о таком спектакле мы даже не слышали. Какие-то неправильные поклонницы!
– А еще в записке было написано: «Антон, если вам крыса не нужна, позвоните». И телефон. «И вы не позвонили?» – спрашиваем. А он: «Что я, дурак, буду звонить!».
Наивные фанатки, неведомые нам «маленькие девочки» надеялись таким нехитрым способом заставить Теркина им позвонить!
– Вера Павловна говорит: «Так взяли бы себе». Он за голову схватился: «Куда? У меня ремонт уже полгода, стены рушатся, только крысы не хватает!..» В общем, отдал он ее Вере Павловне вместе с клеткой, поцеловал: «Прощайся, – говорит, – с папочкой». Спускаемся, а навстречу Саша, звукооператор: «Антон, я слышал, вам кто-то крысу подарил, у вас что, день рождения был?» А Антон вдруг как заорет: «Да дуры эти, идиотки, поклонницы мои! Разве можно животное так мучить, оно-то в чем виновато!».
Я уже открыла было рот, но Юлька дернула меня за рукав, и я проглотила рвущиеся с языка комментарии.
– Идем мимо вахты, а там Горин сидит. «О, – говорит, – Антошкина крыса поехала». Короче, увезла ее к себе Вера Павловна, Антон еще инструкции давал: «Она, – говорит, все ест…».
Раздался третий звонок. Катя спохватилась и с надеждой посмотрела на нас:
– Так не нужна крыса?
Заверив, что, к сожалению, не нужна, мы распрощались с нервной любительницей грызунов и побежали в зал. Несмотря не обещанный Юлькой конец сезона, публики сегодня собралось предостаточно, а мы явились поздно. Поэтому даже добрая билетерша, которая всегда пропускала и даже сама иногда показывала свободные места, решительно завернула нас у входа в партер:
– Девочки, сегодня мест нет. Идите на балкон.
Мы не стали спорить и послушно побежали вверх по лестнице.
– Все из-за этой дурацкой крысы! – пыхтя, ругалась Юлька.
А мне уже было все равно, где сидеть, на балконе или вообще на крыше. Я даже спектакль смотрела вполглаза, потому что никак не могла избавиться от фразы, которую кто-то все время повторял прямо у меня в голове: «Дуры эти, идиотки, поклонницы мои… Дуры эти, идиотки… Дуры…».
– Юлька, а ведь это мы с тобой, – сказала я, едва закрылся занавес и зажегся свет.
– Что? – Она облокотилась на бортик, шедший вдоль балкона, и пристально вглядывалась в зал – наверное, подозревала билетершу в обмане и высматривала свободные места.
– Это же мы с тобой дуры и идиотки, – меланхолично повторила я.
– Почему это? – возмутилась она.
– Так Теркин сказал…
– Ах, ты об этом, – подружка наконец оторвалась от созерцания зала и повернулась ко мне. – Не понимаю, почему ты это на свой счет принимаешь. Мы-то с тобой никому крыс не дарим и полы мыть не устраиваемся!
Как мне ни было плохо, от подколки я все равно не удержалась:
– А кое-кто, кажется, собирался!
– Да ладно тебе, – отмахнулась она. – Разве непонятно было, что я прикалываюсь?
Мне в тот момент было совершенно непонятно, но настаивать я не стала, просто уточнила:
– Значит, это он не про нас сказал?
– Лера, – скептически посмотрела на меня Юлька. – Ты это всерьез? Не волнуйся, в Кать мы в любом случае не превратимся.
И это меня не сильно, но утешило.
К вечеру снег прекратился, немного потеплело. Лужи блестели под ногами, в них причудливо отражались ломаные линии зданий и мелькали проекции проносящихся машин.
– Да брось ты, – пыталась растормошить меня Юлька. – Ну сколько можно?
– Я вот думаю, – меланхолично отозвалась я. – Что бы такого подарить Шмарову, чтобы ему стало плохо-преплохо?
– Ты что?
– Да ну их! Люди ходят на них смотреть, деньги, не побоюсь этого слова, платят. А они потом: «Дуры, идиотки…».
– Ну, Лера, – терпеливо проговорила Юлька. – Ты не путай мухи с котлетами. Те, которые не дарят крыс и не устраиваются мыть полы, никакие не дуры и тем более не идиотки.
– Все равно, – упрямилась я. – Что бы ему такого подарить?
– Подари ему нарцисс, – предложила она. И хихикнула: – А лучше – два нарцисса.
– Издеваешься, – вздохнула я. – А если серьезно?
– Испеки пирог, укрась солонкой и преподнеси.
– На блюде с полотенцем? – неуверенно уточнила я.
– Угу.
– Он не возьмет, – засомневалась я.
– Тогда отдашь кому-нибудь другому и скажешь: «Передайте, пожалуйста, Шмарову, а то он почему-то не заметил…».
– Лучше подарю кактус. В коробке. Откроет он крышку и своими длинными тонкими пальцами…
– Не станет он пальцы совать, – сказала Юлька. – Сначала посмотрит. А еще лучше – отнесет Теркину. «Антон, – скажет, – мне тут поклонницы какую-то гадость подарили, посмотрите, пожалуйста…».
– А Антон – сразу пальцами?
– А Антон – пальцами, – подтвердила она. – Ему и в голову не придет сначала посмотреть.
– Может, Шмарову тоже крысу подарить?
– Лучше скорпиона.
– Ну да, он побледнеет, позеленеет и свалится в обморок… А что, если подарить ему игрушку? Например, ворону. Бывают игрушечные вороны?
– Почему же игрушечную?
– Правильно, – обрадовалась я. – Настоящую. Черную. Нет, белую! Маленькую злую хромую ворону. Она будет таскаться за ним по всему театру и передразнивать. А он ничего и не заметит. Встречные будут смеяться, а ворона, когда он оглянется, спрячется за углом.
– А однажды она вылезет за ним на сцену, – подхватила Юлька. – И тогда Горин скажет: «О, Лешкина ворона прибежала…» Только она за ним не угонится, он же вечно с такой скоростью носится!
– А если серьезно? – задумалась я. – Подарить ему игрушечную ворону?
– Обидится, – сказала Юлька.
– С чего бы это?
– Так ведь похож, – засмеялась она. И пояснила: – Носик остренький, глазки блестящие. Чем не ворона?
– Ах, так? – Я замолчала, пытаясь придумать, на кого в таком случае похож Горин, а она вдруг глухо проговорила:
– Ты слышала, какой, оказывается, Теркин на самом деле?
– «На самом деле»! – передразнила я. – Как будто мы о нем что-то знали!
– Но мы же сами не хотели…
– Это мы не хотели. А вы очень даже хотели. И как теперь впечатления?
Юлька замолчала, словно прислушиваясь к себе:
– Пока не поняла.
– А я вот все прекрасно поняла. Так противно, что он во всей этой истории с крысой каким-то дурачком выглядит…
– Ну, Лера, мы ведь ничего о нем не знали, – мягко напомнила Юлька.
– Вот и не хочу больше ни о ком ничего знать, – отрезала я. – Это я и имела в виду, когда говорила, что нельзя полоскать сказку в ведре с грязной водой…
Некоторое время мы шагали молча, а потом меня словно кто-то дернул за язык:
– А у меня стих досочинялся.
– Какой?
– Про Шмарова…
– Прочитай!
Я прекрасно знала, что услышу именно это, но все же попыталась отделаться:
– Да я уже не помню…
– Ну прочитай! – Глупо было надеяться, что после такого вступления подружка отстанет.
– Вот лучший гадостный подарок для Шмарова, – сказала Юлька, выслушав меня. – Обязательно запиши и отдай ему.
– В следующий раз? – растерялась я.
– Как хочешь.
– Нет, – решила я. – В следующий раз не буду. Пока не заслужил.
Глава 11. Что в суп кладут.
Следующий спектакль пришелся на девятое мая, и зрителей было совсем немного. Мы с Юлькой стояли в очереди в кассу, почти целиком состоявшей из знакомых нам личностей – только истинные фанаты не изменяли родному театру из-за праздника и хорошей погоды.
Никто не видел, как Теркин появился возле касс, заметили его уже разговаривающим с каким-то парнем, которому он вынес пропуск. Очередь дрогнула. В открытую оборачиваться не решались, лишь украдкой бросали косые взгляды и перешептывались. Зато, когда он ушел, заговорили в полный голос.
– Вот урод!
– Ну и вырядился!
– Хоть бы голову помыл!
Мы с Юлькой недоуменно переглядывались – ну да, выглядел Антон, конечно, не супер. Но ведь и не на сцену вышел!
– Сегодня еще ничего, – снисходительно сказал Кирилл. – Почти прилично выглядит.
– И не стыдно ему позориться! – в сердцах сказал кто-то из толпы.
– Не стыдно ему на Арбате позориться, – отозвался Кирилл.
– Что? – не выдержала я.
– Что в суп кладут, – ответил он мне.
Вокруг засмеялись. Я смутилась, но расспросы не оставила:
– Давно ты его там видел?
– Около месяца назад, когда в Театр Вахтангова ходил, – неохотно ответил он.
– И что он там делал?
– С гитарой, песенки пел, – ответил Кирилл и отвернулся, давая понять, что тема исчерпана.
Но главное мы все же успели услышать.
– Юлька, – потрясенно вопросила я, когда мы, купив билеты, вышли из театра и направились к цветочному киоску. – Это что, правда?
– А почему нет? – пожала плечами она. – Мало ли кто как развлекается.
– Но он же актер!
– И что? Кто его знает-то, кроме нас? Тоже мне, звезда!
Я поморщилась:
– Ты что развыступалась, прямо как эти?
– Кто?
– Да фанаты эти недоделанные. Голову он, видите ли, не помыл!
– Лер, ну что непонятного? Завидуют они ему, вот и пытаются до своего уровня опустить, – снисходительно отозвалась она. И хмыкнула: – Везет нам в последнее время на уличных музыкантов! Это знак!
– Какой еще знак? – пробормотала я, чувствуя, что краснею.
К счастью, моя тактичная подруга быстро свернула с сомнительной темы:
– Скажи спасибо, что не Шмаров! А то пришлось бы ему и там цветочки дарить!
Мы как раз подошли к киоску, и я сделала вид, что не расслышала последней реплики, разглядывая витрину.
– Три белые розы, пожалуйста, – попросила я.
– Почему у тебя цветы все время белые? – спросила Юлька.
– Не знаю, – пожала плечами я. – Ему подходит. Не красные же, в самом деле, дарить?
Перед началом спектакля я вдруг задалась вопросом, который раз буду смотреть «Королеву Марго». Мы долго считали, вспоминая даты и загибая пальцы, и в итоге пришли к магическому числу «десять».
– Юбилей, – потрясенно протянула я.
Наверное, зря я устанавливала порядковый номер: минут через пятнадцать после увертюры я поймала себя на мысли, что начинаю скучать. Притом не оставляло неясное предчувствие неудачи, и к концу первого действия настроение мое окончательно испортилось.
– Ну что, будем устраивать демонстрацию по центральной лестнице? – спросила я в антракте.
– Не стоит, – качнула головой Юлька.
Сегодня, впрочем, ничего и не получилось бы – фанаты мобилизовались и натащили цветов всем исполнителям главных ролей.
В театр привели роту солдат, наверное, в честь праздника. Все происходящее на сцене было им глубоко безразлично, они то и дело выходили из зала, потом возвращались, нисколько не заботясь о тишине, и это еще сильнее действовало на мои и без того взвинченные нервы.
Зажегся свет. Я последний раз взглянула в зеркало, убрала его в сумку и встала. Подходя к сцене, я еще смутно надеялась, что все обойдется…
Выйдя из зала, я никак не могла собраться с мыслями и чувствовала, что продолжаю улыбаться растерянной вымученной улыбкой.
– Ну, что снова? – недовольно спросила Юлька. – Что опять не так?
– Все не так. Ты что, не заметила, как он со мной?
Когда мы вышли на улицу, как раз начался салют, и мы остановились посмотреть. Я послушно задрала голову, но смотрела на россыпи искр и огней без всякого интереса.
– Я ему надоела! У него был такой высокомерный вид: «Ага, снова пришла? Ну, теперь никуда не денешься!» Ты была права – ему действительно все равно. Нет, ты скажи, разве можно так обращаться с единственной поклонницей?
– А он чувствует, что ты ненастоящая поклонница, – подколола Юлька.
– Откуда? – сморщилась я. – На мне написано, что ли?
– Тебе, конечно, виднее, – с сомнением протянула она. – Но со стороны все выглядело совсем по-другому.
– Как? – спросила я уже в полном отчаянии.
– Он к тебе рванулся! Если бы на его пути кто-нибудь стоял, он бы всех смел. Подошел как к старой знакомой, понимаешь? У него и лицо такое было: «А, свои пришли».
– Правда? – недоверчиво переспросила я.
– А потом так долго возле тебя болтался и что-то говорил! Я уже думала, ты сейчас скажешь: «Извини, Юля, мне в другую сторону…».
– Что ты несешь? – рассердилась я.
– Шучу, – немедленно исправилась она. – Так что он тебе говорил-то так долго?
– «Спасибо» сказал, – выдавила я. – Два раза. Или три.
– И все? – хихикнула она.
– А потом что? – не отставала я.
– А потом, – послушно продолжала она, – смотрел на тебя так, как будто вы уже обо всем договорились.
– Нет, Юль, – уныло сказала я. – Все тебе померещилось. Зато теперь он точно получит гадостный стишок! Только когда это будет…
– Ну, Лера, – сочувственно улыбнулась моя мудрая подруга. – Он же понимает, что все это игра. Следующий ход – твой.
– Следующий ход – его, – отрешенно сказала я, глядя в темное небо на догорающие искры салюта. – Следующий ход всегда его. – И без перехода предложила: – Поехали на Арбат.
– Сейчас? – удивилась она.
– Да, а что?
– Поехать-то мы, конечно, можем, – рассудила она. – Но какой смысл? Во-первых, уже поздно. Представляешь, что сейчас на Арбате творится?
Я хотела возразить, но она закончила свою мысль:
– А во-вторых и в-главных: неужели ты думаешь, что Теркин потащится туда после спектакля?
– Да, действительно… – сникла я, но тут меня осенила новая идея, я даже не успела ее обдумать и выпалила: – Тогда поехали в наш переход!
Юлька скептически посмотрела на меня – мы никак не могли миновать переход по дороге домой, но ничего не сказала. И мы поехали. Только, как оказалось, зря: переход оказался пуст. Нет, конечно, какой-то посторонний народец там тусовался. Но парня с гитарой, «Жанной», «Потерянным раем» и всем остальным не было и следа. Такой уж, видно, день выдался неудачный.
На Арбат мы отправились следующим же вечером.
– Все равно мы его не увидим, – уныло повторяла я, но Юлька не сдавалась:
– Увидим!
Однако после второго круга по Арбату и пристального разглядывания всех уличных музыкантов выдохлась и она. Мы остановились посередине, недалеко от Театра Вахтангова, купили по бутылочке минералки и присели на перила ограждения возле фонтана. Давно стемнело, все громче и развязнее становились голоса вокруг, со звоном разбивались бутылки, но почему-то было хорошо и уютно…
Хотя я, вообще-то, не разделяла всеобщего восхищения Арбатом. Ну улица, ну пешеходная, и что? Арбат всегда казался мне броским и неуютным, возможно, из-за бесчисленных торговцев сувенирами. А теперь еще и из-за уличных музыкантов…
– Знаешь, – как-то странно улыбнулась Юлька, – у меня сейчас такое настроение, что, если мы его встретим, я подойду и скажу: «Привет, Антон!».
– Успокойся, не встретим, – мрачно отозвалась я.
Мы еще несколько раз бывали на Арбате, но уже без всякой надежды, и утешались тем, что просто гуляем. А потом совсем перестали туда ходить, решив, что пение на улице для Антона пройденный этап. Заканчивался учебный год, в школе напрягали не по-детски, поэтому и времени на прогулки особенно не было: вместо ЕГЭ Аннушка теперь без устали стращала нас обычными экзаменами.
Конечно, Шмаров у меня из головы никуда не делся. Наверное, в первый раз за все время я задумалась о том, что, собственно, затеяла. Уж себе-то я могла признаться, что поначалу он мне совершенно не нравился, вернее, я была к нему равнодушна. Любопытный персонаж, не более того. А потом я практически насильно заставила его себе понравиться… и вот доигралась. «Он начнет видеть в тебе реального живого человека…» Да ничего подобного! Я для него всего лишь одна из толпы. Просто часть работы. Раньше он все делал словно по обязанности: я свое отыграл и сейчас домой пойду, а если положено поклониться, так я поклонюсь, только улыбаться не буду, все равно не заставите. А теперь в отработанный алгоритм вкралось ответвление: я должен взять у нее цветы, сказать «спасибо» и улыбнуться, раз так положено. А потом я домой пойду…
Вот бред-то. Ничего о нем не знаю, а уже все за него придумала. Бедный Леха, живет и даже не догадывается… Впрочем, это к лучшему.
Ой, совсем забыла! У меня же есть секретное оружие – гадостный стишок! Вот его-то он и получит после следующего спектакля, а то с одними цветочками Алеша, кажется, заскучал. И не буду я ждать следующего «Звездного мальчика», вручу на ближайшей «Королеве Марго».
На перемене перед биологией меня заловила Ленка Попова и заговорщицким тоном спросила:
– Можем завтра встретиться?
Я удивилась: мы никогда близко не дружили, а завтра была суббота – и поинтересовалась:
– Зачем?
– Не могу сейчас сказать… – замялась она.
Я уже было собралась отклонить сомнительное предложение, но нас отвлекли какая-то возня и возгласы. Мы оглянулись и увидели картину маслом: Петров с Чупраковым вытащили из шкафа заспиртованную лягушку в банке и, потрясая ею, носятся за визжащими девчонками. Наверное, это произвело на Ленку сильное впечатление, и она неожиданно пояснила:
– Письмо надо передать.
«Письмо» по длинной ассоциативной цепочке напомнило мне о Шмарове. Контраст с действительностью был столь силен, что я, не раздумывая больше, согласилась на загадочное мероприятие Поповой.
Встречу Ленка назначила у метро «Пушкинская». Она уже ждала меня и сразу подхватила под руку:
– Пошли.
– Куда?
– В Театр на Малой Бронной, – смущенно ответила Ленка. – Понимаешь, надо оставить письмо на проходной, а сама я не могу.
Так, уже интересно! В школе мы с Юлькой старались свое необычное увлечение не афишировать. Неужели Попова как-то обо всем прознала?
– А мне ничего не скажут? – озаботилась я.
– Нет, конечно! – горячо воскликнула она. – Так принято – там все время что-нибудь оставляют. Просто надо сказать, для кого.
– И для кого? – поинтересовалась я. – Не для Баскова, надеюсь?
– Там написано, – смутилась Ленка, даже не отреагировав на мою искрометную шутку. – Просто отдашь вахтеру.
За разговором мы подошли к служебному входу. Попова вручила мне запечатанный конверт, а сама скрылась в соседней булочной.
Я потянула на себя тяжелую дверь и приблизилась к столику вахтера.
– Здравствуйте, – вежливо сказала я. – Можно оставить письмо?
Добродушная тетенька взяла конверт.
– Кому? А, Терещенко, – она понимающе улыбнулась. – Ладно, передадим.
– Спасибо, – как можно очаровательнее улыбнулась я.
Выйдя из театра, я вытащила Ленку из магазина и потребовала:
– А теперь рассказывай!
– Ну… – замялась она.
– Говори, – не отставала я.
Мы вышли на Тверской бульвар, и она начала:
– В общем, у меня в этом театре сестра старшая работает. И есть тут один актер. Не особенно талантливый, по ее словам, зато самомнение! И вот решила она однажды оставить для него записочку, якобы от поклонницы. А потом, чтобы проверить реакцию, купила цветочки и попросила меня подарить. Тут театр маленький, цветы редко дарят, а у него к тому же роль неглавная… Так он с этими цветами потом весь вечер носился, она даже не ожидала, что на него так подействует!
– А что потом? – заинтересовалась я.
Вот уж не думала, что подобные забавы так популярны! Будет что рассказать Юльке!
– А потом она оставила на вахте письмо со стихами минут за пять до начала спектакля. Позвонили ему в гримерку, так он все бросил и тут же прибежал. Представляешь, во всех камзолах! Письмо схватил и сразу читать. А его уже ищут, ругаются… И такой спектакль в тот день был! Он завелся, а следом и остальные потянулись. Никогда еще так здорово не играли!
– А дальше? – поторопила я.
– А дальше сестрица моя под каким-то предлогом взяла ключи от его гримерки и столько всего интересного обнаружила! Сценарий спектакля с его пометками, очень любопытно, говорит, как он над ролью работал. Потом, оказывается, ему еще какая-то девчонка писала, так ее письмо в ящике валяется, а от Наташкиных – только конверты пустые! А потом она попросила свою подружку снова ему цветы подарить. Поднялась та на сцену…
Вот, машинально отметила я, в приличных театрах можно подняться на сцену!
– …А он растерялся, назад отступил: «Мне?» – спрашивает.
– Здорово! – не удержалась я, тут же представив на месте Терещенко другого персонажа. – И он не знает, что это твоя Наташка?
– Конечно, нет!
– Она вообще с ним знакома? – уточнила я.
– Здоровается…
– А если он ее вычислит?
– Как? Люди все время разные, сама она не засвечивается… Вот попросила меня кого-нибудь позвать, и я сразу о тебе подумала, я же помню, что тебе тот «Евгений Онегин» понравился.
И если бы все дело ограничилось «Евгением Онегиным»!
– Но он же видит, что почерк один, – рассудила я вслух. – Да и манера…
– В том-то и дело! Он не знает, кто за всем стоит. Это его и интригует!
Во мне проснулся Шерлок Холмс:
– А он сестру твою по почерку не вычислит?
– Ну вряд ли он станет бегать по театру и сверять ее письма с какими-то ведомостями, – что-то прикинув в уме, ответила Ленка. – Во-первых, ему их никто не даст, а во-вторых, откуда ему знать, что это кто-то из своих?
– А сегодня она ему что написала? – заинтересовалась я.
– Говорит, рассказик сочинила. Про девушку, которая пришла в театр…
– А чего она вообще хочет?
– Да ничего конкретного вроде, – задумалась Ленка.
– Ты держи меня в курсе, – попросила я, и Попова усиленно закивала.
Юлька, прослушав душераздирающую историю Ленкиной сестры, удивилась не меньше меня:
– Надо же, оказывается, не одни мы такой фигней страдаем!
– Да, мы вовсе не уникальны, – заметила я.
Сознавать это было не очень приятно. Но в то же время утешало, что мы, по крайней мере, морочим голову Шмарову в открытую, не используя рабский труд подставных лиц!
Глава 12. Письмо Татьяны.
К следующей «Королеве Марго» я приобрела изящный конвертик с вытисненными на нем цветочками и переписала свое великое произведение самым красивым почерком, на какой была способна. По дороге к метро я прикупила ветку белых лилий – если одно письмо подарить, это будет странно выглядеть. Почти как крыса!
– Это кому же такие красивые цветочки? – разулыбалась билетерша на входе.
– Шмарову, – бестрепетно ответила я, забирая у нее билет.
Я почему-то совсем не волновалась, в голове было совершенно пусто. Но только пока мы не столкнулись в фойе с Катей. После обмена «приветами» она вдруг спросила:
– А вам вообще кто из актеров нравится?
Я опешила от неожиданности и невнятно забормотала:
– Да никто конкретно…
– Сам театр… – поддержала меня Юлька.
– Почему все всегда отвечают одно и то же? – устало удивилась Катя. – Теркин?
– Нет, – пришлось ответить мне. – Шмаров.
– Ну, слава богу, – чему-то обрадовалась она. – Хоть одна поклонница! А то, думаю, такой хороший актер, и ни одной.
И она немедленно полезла за телефоном:
– Давайте номерами обменяемся!
Мы с Юлькой переглянулись – откуда вдруг такой интерес? – но все же продиктовали свои телефоны. Я увидела, как Катя пишет в адресной книге: «Лера» и рядом в скобках – «Шмаров».
– Я всех так записываю, – пояснила она, поймав мой удивленный взгляд. – Чтобы не перепутать.
– А если совпадет? – поинтересовалась я.
– Ты не совпадешь, – утешила она. – У Шмарова никого, кроме тебя, нет.
– А он в театре с кем дружит? – осторожно спросила я, покосившись на Юльку.
Я же просто так, из чистого любопытства, это ведь не значит лезть за кулисы и полоскать сказку в грязной воде…
– Ни разу не видела, чтобы он с кем-нибудь разговаривал, – подумав, ответила Катя. – Всегда один. Хотя нет, помню, слышала разговор с одним техником. О каких-то телевизорах или приемниках, что-то в этом роде. Я вообще мало поняла, просто разговор двух технарей. А потом Шмаров со своей кривой ухмылочкой говорит: «Ну, я там наладил…» Знаете, – задумалась она, – у него вообще по жизни на физиономии какая-то блаженная улыбочка. У остальных такая тоже иногда появляется, но только на сцене, во время поклона. А у этого наоборот…
Я не нашлась, что ответить, лишь спросила после долгого молчания:
– А как там Антон поживает?
– Антон, – с расстановкой сказала Катя, – поет на Арбате. Почти каждый день.
Я хотела что-то ответить, но у меня вдруг сдавило горло, Юлька тоже почему-то молчала, и она продолжала:
– Видела я его там. Вы даже не представляете, какой ужас!
– И что он поет? – наконец выговорила я.
– Да чушь всякую, – отмахнулась Катя, – слушать противно. Песенки какие-то блатные, частушки. А потом они – он там не один, с друзьями выступает – деньги собирают, представляете? Обходят зрителей с целлофановым пакетом, а если кто не дает, орут: «Деньги давай!».
Мы с Юлькой растерянно улыбались, не зная, что сказать, а Катя возмущенно продолжала:
– Я его после этого вообще уважать перестала. Надо же, хороший актер, в приличном театре работает, а таким занимается. И как только не стыдно!
Мы подавленно молчали.
– А хотите, – вдруг предложила она, – я вас на распевку проведу?
– Куда? – хором удивились мы.
– Распеваются они перед каждым спектаклем, – пояснила Катя. – Очень прикольно. Могу провести.
– Ну давай, – растерянно ответила я, так до конца и не поняв, куда и зачем нас приглашают.
– Я позвоню, – кивнула наша новая знакомая.
– И что это было? – поинтересовалась я, когда мы распрощались с Катей. – С чего это она вдруг так к нам прониклась?
– Наверное, всех остальных уже достала со своим Антошей, – предположила Юлька. – Вот и ищет свежие уши.
– Да вроде она пока не особенно нас Антошей грузила, – припомнила я. – Хотя… сначала крыса, потом Арбат…
Юлька кивнула:
– Подожди, вот дойдет дело до распевки…
– А я так и не поняла, что это, – покаялась я.
– Ну что ты не поняла? – вздохнула она.
Я терпеть не могла этот ее снисходительный тон, поэтому напустила на себя независимый вид – типа, не очень-то и интересно.
– Ты что, в хоре никогда не пела? – продолжала тем временем моя музыкально образованная подруга.
Признаваться «Только в школе на музыке» не хотелось, но она и не ждала ответа:
– Перед выступлением надо распеться, чтобы разогреть связки. Для этого исполняются гаммы и другие вокальные упражнения.
– И вот на это мы пойдем смотреть? – не поверила я.
– Если Катя не передумает, – скептически отозвалась Юлька. – Она-то нам, если не ошибаюсь, свой телефон не оставила?
– Не оставила, – подтвердила я. – Но зачем тогда было обещать?
– В благодарность, что мы так потряслись историей про Антона на Арбате, – нелогично предположила она.
Арбат! За выяснением непростой судьбы распевки эта часть истории как-то отошла на второй план.
– Юлька, – устало сказала я. – Как он только может? Вот дурак! Видеть его больше не могу!
– А чем ты так потрясена? – рассудительно проговорила она. – Не замечала в тебе раньше такой неприязни к уличным музыкантам!
Это был намек на запретную тему, но я не стала ее развивать, а обратила внимание подруги на другой странный факт:
– Кстати, тебя не удивила реакция этой Кати? То она с ума по Антону сходит, жить без него не может, цепочки дарит и крысу собирается воспитывать, а то вдруг из-за каких-то частушек и знать его не желает?
– Ну и что, – пожала плечами Юлька. Похоже, сегодня на нее напало философское настроение. – От любви до ненависти, как известно… Не ты ли только что заявила, что видеть его больше не можешь?
– Да, не могу! – вскинула голову я.
– Хочешь сказать, что больше не пойдешь на Арбат? – сощурилась она.
Сегодня мы почему-то пользовались повышенной популярностью среди фанатов – следом за Катей к нам подошел Кирилл в компании кудрявой.
– Красивые цветы, – похвалила она. – Горину?
– Нет, – загадочно улыбнулась я.
– А кому?
– Шмарову.
– Да, он мне тоже очень нравится, хорошенький такой! – вдруг обрадовалась она.
Ничего себе! Только этого мне не хватало!
Спектакль прошел на одном дыхании. Весь поклон я пряталась за спинами и появилась перед сценой только в самый последний момент. Увидев меня и мои цветы, Шмаров на секунду замер, вытаращив глаза, а потом спросил, приложив руку к груди:
– Это мне?
По его лицу блуждала непонятная улыбка, и я невольно вспомнила Катины слова про «блаженного». И Ленкиного Терещенко…
Я оглянулась в недоумении – кому еще? – и кивнула, улыбаясь. Тогда он метнулся к краю сцены и, забирая цветы, сжал мою руку. Меня встряхнуло, словно от пробежавшей искры, а потом я услышала его прерывающийся голос:
– Спасибо.
И тогда я протянула ему конверт. Он удивленно покосился на него, схватил неловким угловатым движением и спрятал за спину.
Я вышла на улицу, так и не избавившись от наваждения. Мне казалось, я до сих пор чувствую его прикосновение. И тут к нам снова подлетела Катя:
– Вы знакомы?
– Нет, – ответила я. – А что?
– Он тебе так улыбался… Мне даже показалось, что сказал «Подожди…».
– Нет, – через силу улыбнулась я.
Глава 13. Волшебная лавка.
– И все-таки было у меня вчера ощущение, что Шмаров ко мне отнесся как к ребенку, – меланхолично вещала я. – Который сделал своими руками какую-нибудь ерунду и принес дарить ее на восьмое марта или двадцать третье февраля. И не нужна тебе эта ерунда, и неловко, что не нужна, но в то же время приятно – все-таки для тебя старались… Так и он вчера. Ему не нужны мои цветы и тем более стихи? Нет, ему не нужна я…
– Ну ты наворотила! – коротко прокомментировала мою прочувствованную тираду Юлька.
Мы шли по изрядно надоевшему Арбату. Разглядывать тех, кто там выступал сольно и в группах, нам давно надоело. Тем более, мы так пристально вглядывались в лица всех – начиная от дедушек с гармошками и кончая немытыми и нечесаными личностями неопределенного возраста, что на нас уже начали обращать внимание. Но и уйти мы никак не могли – словно ждали, что Антон материализуется из воздуха! Вот и продолжали бесцельно слоняться, обсуждая вчерашний спектакль.
– С чего ты все это взяла? – поинтересовалась она.
– Ну… мне так кажется.
– Думаешь, ему так часто стихи посвящают? – скептически осведомилась подружка. – Да остальным такая фа… – она поймала мой взгляд и поправилась: – поклонница и не снилась!
– Все равно, – продолжала страдать я. – Что дальше-то?
– А ты чего хочешь?
– Я не знаю…
– Ну раз не знаешь, – энергично отозвалась Юлька, – давай обсудим кого-нибудь другого. А то на личности Шмарова мы, по-моему, уже зациклились. Как тебе вчера понравился Горин? – светски поинтересовалась она.
– Это же надо было так накраситься! – с готовностью отозвалась я. – И куда только гримеры смотрели!
– А это он, наверное, сам, – вздохнула она.
– Даже из десятого ряда синие ресницы были заметны! Нечего сказать, хорош был твой Миша! Вот Шмаров никогда так не красится. А все равно он самый красивый в нашем театре. Ну, правда же? – теребила я подругу.
– Красивый, – вынужденно согласилась Юлька. Видимо, ей совсем лень было спорить, раз она даже не отреагировала на «твоего Мишу». – Только красота у него какая-то… – она запнулась, подбирая подходящее слово.
– Холодная? – подсказала я. – Безжизненная?
– Вот именно, – кивнула она. – Зато у Миши в лице жизни хоть отбавляй!
– И косметики, – мстительно добавила я.
– А уж Шмаров-то твой! – наконец не выдержала Юлька. – Я последний раз близко к сцене подошла, так хорошо его рассмотрела – накрашен и уложен не меньше. И тени у него – розовые, – презрительно добавила она.
– Знаешь, я ведь тоже не за километр цветы дарила, – возразила я. – И никаких теней не заметила. Что значит – умеет человек!
– Это вы его за кулисами не видели, – вдруг раздалось у нас за спиной.
Мы синхронно оглянулись и не без удивления узрели Катю.
– А так ваш Шмаров ходит страшный-престрашный, – продолжала она, пользуясь нашим замешательством. – Челка на глазах болтается, какой-то синий свитер дурацкий, тощий, бледный…
– Не тощий, а стройный! – возмутилась я. – А бледный – так это грим.
– Никакой не грим, – возразила Катя. – Видела я его и без грима – точно такой же.
– Значит, это у него аристократическая бледность. Ничего вы не понимаете, – рассердилась я. – И вообще ты что тут делаешь? Ты же Теркина уважать перестала и все такое…
Пришла Катина очередь смущаться:
– Да я тут случайно… Мимо проходила…
Мы с Юлькой понимающе хмыкнули, и я поинтересовалась:
– Так где он?
Вместо ответа Катя развела руками, торопливо бросила «Пока» и уже повернулась уходить, но я поймала ее за рукав плаща.
– Кать, а ты не видела, Шмаров вчера мои цветы домой забрал? – скороговоркой спросила я.
– Забрал! – кивнула она. – Я как раз в гардероб спустилась, когда он уходил. Двумя руками к груди прижимал, только что не баюкал… В общем, дома он их поставит в золотую вазу с сигнализацией!
– А во что он был одет? – допытывалась я.
– В пальто, – ответила Катя, подумав. – Длинное.
– Ну вот, – обиделась я. – А говоришь – свитер!
– Все у него не как у людей, – кивнула она, торопливо бросила: – Ладно, пока! – но на этот раз ее задержала Юлька.
– Как там насчет распевки? – поинтересовалась она.
– Я позвоню, – кивнула Катя на ходу.
После ее ухода мы еще долго молчали.
– Ну вот видишь, – наконец заметила Юлька.
– Ничего я не вижу, – меланхолично проговорила я. – Ну забрал, ну и что… Не в театре же оставлять.
– Думаешь, Горин с Теркиным все свои веники домой уносят? – скептически осведомилась она.
– Кстати, о Теркине, – решила сменить тему я. – Ну и где он?
– А зачем он тебе? – ехидно заметила Юлька. – Ты же по Шмарову страдаешь, определись уже!
– Теркин мне нравится, – с готовностью определилась я. – Но он для меня не живой человек, понимаешь? В смысле, не реальный. Просто персонаж на сцене.
– А Шмаров, можно подумать, реальный! – хмыкнула она.
– А Шмаров… я уже не знаю, – честно призналась я. – Не знаю, зачем все это затеяла и как из этого выпутываться. Я прекрасно помню, как мы договаривались, что в реальность их не пустим, но… так, получилось, в общем. Из-за…
– Из-за чего? – живо поинтересовалась она.
– Да так… – Я в последний момент передумала откровенничать, что сподвигло меня на внезапное одаривание Шмарова цветами. И, отвлекая подругу от этой темы, с преувеличенным вниманием завертела головой по сторонам: – Ну где же этот Теркин?
– Да нет его тут, – с досадой отозвалась она.
– Знаешь, Юль, – меланхолично заметила я, – мне это напоминает рассказ Герберта Уэллса про волшебную лавку. Там дверь то появлялась, то исчезала. Вот и мы так же – все его видят, а мы приходим именно тогда, когда его нет. Как будто мы в другом измерении.
Мы уже в который раз поравнялись с Театром Вахтангова. Там стояла толпа. Подойдя, мы остановилась за спинами и стала разглядывать выступающих. Их было трое. Увидели одного, другого, а потом его. Сначала я подумала, что мне мерещится, но когда услышала голос, сомнений не осталось.
Он был здесь, рядом, в нескольких шагах, но казался таким же недоступным, как на сцене. Мы с Юлькой переглянулись, словно хотели удостовериться, что это не массовая галлюцинация, и, не сговариваясь, начали протискиваться в первые ряды.
Антон, верзила не первой свежести и чернявый вертлявый парень пели какие-то куплеты и блатные песенки. Антон аккомпанировал на гитаре, а верзила – на флейте. Голос Теркина забивал всех, и было так непривычно слышать его на улице, без микрофона, без оркестра… Я поедала его взглядом, словно до сих пор не верила глазам, и смысл слов до меня не доходил. Зато когда дошел, я только посмеялась, вспомнив, с каким возмущением говорила об этом Катя. Хоть и встречались там выражения, которые я никогда не решилась бы повторить, все было так обаятельно смешно, что не вызывало никакого протеста. Публика же просто заходилась от восторга, хлопая и улюлюкая после каждого номера.
Антон застенчиво улыбался, казалось, происходящее его развлекает, но не более. Когда закончилась очередная песня, Теркин начал было следующую, но чернявый что-то сказал ему на ухо, а потом громко объявил:
– Сейчас мы деньги собираем и дальше поем! Да?
Вот оно – страшное из рассказов Кати! Неужели Антон сейчас будет ходить по рядам и просить денег?
Предложение теркинского напарника энтузиазма у публики не вызвало, и он снова зычно выкрикнул:
– Закончилось первое отделение! Деньги собираем, говорю?
На этот раз кто-то вяло откликнулся, и парень пошел по рядам с пакетом – хорошо, что хотя бы не Антон! Он во время этого балагана меланхолично наигрывал что-то на гитаре.
«Давай деньги!» – Парень не кричал, зато я услышала:
– Мелочью не беру! Я беру деньгами. Что? Нету? Не надо тогда совсем!
– Ничего себе! – возмутилась Юлька.
– А кто не сдал, того вычеркиваем! – выкрикивал парень. – Мелочью, говорю, не беру!
Я уже лезла в сумку за кошельком. Выудив оттуда десятку, я держала ее наготове и, когда чернявый поравнялся с нами, бросила в пакет.
– Спасибо, в следующий раз приходите всей семьей! – проникновенно сказал он, глядя мне прямо в глаза.
Я смутилась, и тут Юлька высунулась из-за моей спины:
– А мы уже!
Собрав денежный урожай, компания перешла к анекдотам. Парочку рассказали для затравки, за следующие начали требовать деньги. И Антон… Антон тоже рассказывал анекдоты! Некоторые заставляли нас краснеть, но все равно были ужасно смешными.
– Дай теперь и Антону денег, – подталкивала меня Юлька.
– Твоя очередь, – отмахивалась я. – И потом, еще чего не хватало – вдруг он нас по театру успел запомнить! Подумает, что совсем уж фанатки чокнутые…
– Если и видел, то только как ты дарила цветы Шмарову, – «утешила» она.
Катя не обманула – перезвонила через несколько дней и назначила встречу у главного входа за два часа до начала спектакля.
– А билеты надо покупать? – уточнила я. – Или можно будет просто на спектакль остаться?
Катя подтвердила, что, конечно же, не надо и можно. И мы с Юлькой, преисполнившись важности от сопричастности к великому, отправились в театр.
Возле центрального входа было пусто, только скучала тетенька за окошком кассы, в поле зрения которой мы старались лишний раз не попадаться – она уже успела нас запомнить и с явной неохотой выискивала самые дешевые билеты.
– И где эта твоя Катя? – нетерпеливо посмотрела на часы Юлька.
«Такая же моя, как и твоя», – хотела ответить я, но тут появилась незнакомая девчонка и отвлекла мое внимание. Она проследовала к кассе, и мы услышали:
– Здравствуйте, а можно на сегодня два самых дешевых билета?
Реакция кассира заставила нас вздрогнуть.
– Нету, – рявкнула тетка. – Много вас тут, и всем самые дешевые подавай!
– Так разве плохо, когда зрители в театр ходят? – опешила девчонка.
– Не нужны театру такие зрители! – продолжала разоряться та.
Я заметила, что за массивными стеклянными дверьми появилась Катя и начала отпирать их. Перед тем, как проскользнуть в образовавшуюся щелку, я успела сказать расстроенной девчонке:
– В городских театральных кассах спроси!
Та благодарно улыбнулась и проводила нас любопытным взглядом. Но мы уже были по другую сторону!
– Привет! – радостно завопила Юлька.
– Тише! – зашипела Катя. – Думаете, я тут везде объявления расклеила, что вас позвала? Давайте потихоньку за мной в ложу амфитеатра.
– Какую еще ложу, там видно плохо, – продолжала выступать Юлька, но Катя ее уже не слушала.
Мы тихонько прокрались в ложу и порадовались, что ни разу не сидели там на спектакле – видно было отвратительно. Хотя однажды нам попались пресловутые дешевые билеты не на балкон, а именно сюда – на них красовалась трогательная надпись «Неудобное»! Но для тайных наблюдателей распевки лучше места не придумать – права Катя, не хватало нам в партере рассесться, прямо на глазах заинтересованных «зрителей»!
На сцене появился Теркин, на нем были джинсы и футболка размеров на пять больше нужного.
– Саш, давай первую, – махнул он невидимому звукооператору.
Включилась музыка, и Теркин запел мою любимую первую арию – о том, как Ла Моль счастлив, что приехал в Париж. Я не заметила большой разницы по сравнению со спектаклем, но, когда песня кончилась, Антон тяжело вздохнул и сказал куда-то в балкон:
– Слушай, что-то в начале совсем себя не слышал! А как только я себя перестаю слышать, я тут же начинаю педалировать, – виновато добавил он.
– А я тебе скажу, почему ты себя не слышал, – снисходительно ответил звукооператор. – Я не знал, что сегодня ты играешь, и микрофон совсем под другого человека настроил. Извини, что сразу не предупредил.
– Как это? – ничего не поняла я.
– Потом объясню, – отмахнулась Юлька, не отводя взгляда от сцены.
– А… – растерялся Антон и тут же начал оправдываться: – Нет, конечно, можно все с напором петь, но… Давай еще раз.
– Ты говори что-нибудь, а я настрою, – предложил звукооператор.
– Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять, – с чувством продекламировал Антон.
– Как приятно, как полезно падать с роликов вниз головой! – ехидно прокомментировал незаметно появившийся на сцене Горин.
– О чем это он? – удивилась я.
– Теркин сегодня на роликах в театр приехал, – пояснила Катя. – И упал по дороге. Гримеры полчаса синяки замазывали!
– Все болит? – тем временем участливо поинтересовался Горин.
– Все болит, – с готовностью отозвался Антон.
– А как же он играть-то будет? – удивилась Юлька.
– Да он в целом цел, – цинично скаламбурила Катя.
Повисла пауза, а потом Теркин проникновенно спел в невыключенный микрофон:
– Но ты, ты кинула, ты кинула, ты…
Я хрюкнула, из последних сил сдерживая смех. Юлька тоже зажимала рот рукой, вытирая другой выступившие слезы. Катя посмотрела на нас осуждающе, но промолчала.
Антон еще раз спел начало первой арии.
– Ну вот, совсем другое дело, – довольно объявил он.
– Теперь удобно? – заботливо поинтересовался звукооператор Саша.
– Да, – подтвердил Теркин.
– Ну и вали тогда, – небрежно бросил ему Горин.
Я недоуменно посмотрела на Юльку, но она только пожала плечами.
– Как? – растерялся тот. – А мы же сейчас вдвоем поем? Поем вдвоем, – со вкусом повторил он.
На сцене появилась Маргарита – Стелла Ладис.
– Пестня, – торжественно объявил Теркин. И вкрадчиво добавил: – На двоих.
Они со Стеллой запели свой дуэт – объяснение в любви, но успели только начать.
– Раз, два, три, унитаз, – вдруг сказала в микрофон изысканнейшая Стелла.
– Что она несет? – не выдержала я и тут же зажала рот рукой, оглянувшись на сделавшую страшные глаза Катю. Наверное, она уже не раз пожалела, что привела нас сюда.
– Саш, я свой голос вообще не узнаю, – капризно сказала Стелла. – Ни тембр, ничего… Частоты абсолютно не мои!
Звукооператор невнятно отозвался, а Юлька тем временем шепотом объяснила:
– Это термин такой – когда звук гулкий получается, словно в унитаз поешь.
Осмыслить «термин» я не успела, потому что Горин снова встрял:
– Только у Антона сегодня звук хороший!
– Это потому, – самодовольно заметил Теркин, – что Антон хорошо поет.
– Антон хорошо поет, – скептически повторил Горин, – когда долго не пьет!
У меня уже не было сил чему-то удивляться. Наконец я не выдержала:
– Где Шмаров-то?
– Он почти никогда не приходит, – пожала плечами Катя.
– Почему это?
– А ему не надо распеваться, – ехидно ответила за нее Юлька. – Он и так прекрасно поет. Тем более дублера у него нет, микрофон настраивать не надо…
Конец ее речи я слушала невнимательно, потому что заметила на сцене какое-то непонятное оживление. Оказалось, кто-то из высших театральных сил услышал меня и решил пригнать Шмарова на распевку.
– О, Леха! – обрадовался Теркин. – Какими судьбами?
Тот не ответил, только мило – насколько был способен – улыбнулся и махнул звукооператору, заправляя за ухо микрофон. Тот запустил фонограмму, но что-то перепутал, и вместо партии герцога Алансонского зазвучала последняя ария Ла Моля, когда он после пыток в тюрьме накануне казни прощается со своей любимой Маргаритой. Нимало не смущаясь, Шмаров запел. Да так, что, думаю, Теркин испытал массу не самых приятных эмоций – во всяком случае, я бы на его месте обеспокоилась появлением такого сильного конкурента.
До начала оставалось полчаса, и за стеной уже слышался смутный гул голосов – в фойе публику запускали за сорок пять минут. И мы наконец поняли, почему перед спектаклем из зала доносятся обрывки фонограмм и знакомые голоса!
Было странно и непривычно чувствовать себя хоть немного, но причастной к закулисной жизни. Ни о какой сказке в грязной воде я в тот момент не думала – просто потому, что происходящее не имело к этому ни малейшего отношения.
Распевка заканчивалась, актеры по одному исчезали со сцены.
– Пойдемте, больше ничего интересного не будет, – сказала Катя и добавила, заметив, как я провожаю взглядом Теркина: – Он уже не придет. Можно в буфет сходить, они там иногда перед спектаклем появляются.
Я мигом потеряла интерес к сцене и с готовностью поднялась.
– Там недорого, так что можно будет перекусить, – продолжала Катя.
– А нас не выгонят?
– Проверяют только на входе, – утешила она. – А если вы уже внутри, то никому дела нет. Я вас, кстати, через служебную дверь проведу, чтобы в фойе не светиться.
И она толкнула неприметную дверку с табличкой «Служебный вход». Мы проскользнули в нее и оказались за кулисами! Конечно, это был всего лишь невзрачный темный коридор, но я заволновалась и начала благоговейно оглядываться. Юлька же, судя по ее виду, чувствовала себя вполне уверенно, словно бывала тут каждый день. Впрочем, и я скоро перестала вести себя как в музее – закулисная часть театра подозрительно напоминала нашу школу: такие же унылые коридоры с множеством дверей. Только буфет оказался непохож на нашу столовку – это была миленькая уютная комнатка с несколькими столиками. Мы взяли чай с пирожными и уселись на свободные места. Я уже вполне освоилась, поняв, что никто не обращает на нас внимания и не собирается выгонять.
– А где он? – Я оглядела столики, за которыми сидел какой-то незнакомый народ.
– Не пришел сегодня, – развела руками Катя. И вдруг засмеялась: – А Шмаров однажды в таком виде заявился! Сверху костюм из «Королевы», а снизу джинсы.
Я тоже хихикнула, представив эту душераздирающую картину, но потом вспомнила все, что сегодня услышала, и смеяться мне сразу расхотелось.
– Кать, – спросила я, – а что это Горин так с Теркиным обращается? Шпыняет его всяко и вообще?..
– Да не обращай внимания, – отмахнулась та. – Они все время так.
– Но зачем он позволяет… – начала было я, но тут Юлька посмотрела на часы:
– Пять минут до начала.
– Да, пойдемте, я вас в зал провожу, – спохватилась Катя. – А то сами заблудитесь.
– А ты разве не пойдешь смотреть? – удивилась я.
– Я попозже подойду, – смутилась она. – Мне тут еще кое-что сделать надо.
Мы тактично не стали выяснять подробности ее профессиональной деятельности и согласились на любезное предложение проводить, потому что сами вряд ли нашли бы дорогу в зал.
Наш путь лежал через какой-то особенно мрачный и узкий коридор, вдоль стены которого тянулась надпись краской: «Тихо! Ваши шаги слышны на сцене!».
– Наши шаги слышны на сцене… – повторила я, остановившись.
Юлька оглянулась:
– Ну где ты там? Мест же не достанется, опять хочешь на балконе сидеть?
Спохватившись, я тряхнула головой, чтобы прогнать наваждение, и направилась следом.
Глава 14. Уникальный инструмент.
А на следующий день нелегкая снова понесла нас на Арбат. Дома уже с большим подозрением относились к нашим ежевечерним гуляньям. Хотя мы все равно говорили, что идем в театр – кто бы нас так поздно отпустил на Арбат! – одевались мы в джинсы, куртки и кроссовки, а в таком виде не рискнули бы явиться в театр даже самые отпетые фанатки.
Мы приезжали рано и слонялись из конца в конец улицы, рассматривая памятники и исторические здания. Даже чуть было в Музей Пушкина не сходили, но он в восемь вечера почему-то оказался закрыт.
– Кстати, – вспомнила я. – Ты обещала рассказать про унитаз.
Юлька посмотрела на меня как на ненормальную, а я смутилась и уточнила:
– На распевке Стелла говорила… И еще они там с микрофонами что-то странное делают…
– А, – наконец сообразила она. – Ну тут все просто. Звукооператор заранее настраивает микрофон под конкретного человека – подчищает, убирает ненужные частоты, чтобы голос лучше звучал.
– То есть как это? – изумилась я. – Получается, они не своими голосами поют, а компьютерными какими-то?
– Ты Теркина здесь слышала? – вопросом ответила Юлька, обведя взглядом знаменитую пешеходную улицу. – Заметила разницу?
– Честно говоря, нет, – призналась я.
– Вот видишь, – назидательно проговорила она. – Они же у нас не попсовые звезды – у тех, я читала, вообще голос записывают и потом обрабатывают до неузнаваемости, по пятнадцать раз сам на себя накладывают, чтобы сильнее казался. А наши-то без дураков живьем поют!
– Вы будете слушать уникальный инструмент – человеческий голос! – с пафосом процитировала я.
– Правила поведения в опере, – фыркнула Юлька. – А здесь надо объявлять правила поведения на мюзикле! – оживилась она. И, подражая дяденьке с микрофоном из театра Станиславского, заговорила:
– Уважаемые зрители! Вы находитесь в музыкальном театре, поэтому хотим напомнить вам правила поведения на мюзикле! Вы будете слушать уникальный инструмент…
Юлька запнулась, и я с готовностью закончила:
– … Радиомикрофон! Поэтому просим все неправильно взятые ноты считать виной звукооператора!
– Если вам понравился кто-то из героических красавцев, – продолжала подружка, – не рекомендуем приближаться к сцене, иначе вы рискуете сильно разочароваться, увидев синие ресницы и розовые тени!
– А если вы постоянные поклонники нашего театра и заметили, что кто-то из актеров врет слова, – подхватила я, – смеяться разрешается, только если вы сидите не ближе чем в пятом ряду!
И закончили мы хором, процитировав конец объявления об отключении мобильных, звучавшего перед началом каждого спектакля:
– Желаем вам приятно провести время в нашем театре!
Ближе к девяти мы подтянулись к Театру Вахтангова – вечерние уличные концерты обычно начинались именно в это время. Но сегодня ничего не началось ни в девять, ни позже, хотя среди колонн театра мелькали какие-то смутно знакомые личности. Есть ли среди них Теркин, мы понять не могли, так как подходить слишком близко не решались.
– Дома убьют, – время от времени повторяла я, глядя на часы.
Юлька со мной соглашалась, но мы все равно никуда не уходили. Время приближалось к десяти вечера, темнело. На Арбате становилось все неуютнее.
– Пойдем, – тянула я, но Юлька упрямо повторяла:
– Сейчас. Еще минуточку.
И минуточка, которую она, похоже, ждала, настала – мы заметили Теркина: он вышел из-за колонн и направился к ближайшему киоску. Через минуту мы увидели, что он возвращается с бутылкой минералки и держит путь прямо в нашу сторону. Я было шарахнулась куда-то вбок, но Юлька поймала меня за рукав и удержала рядом.
– Здравствуйте, Антон! – раздался ее непринужденный голос. – А вы сегодня петь будете?
Я даже зажмурилась от ужаса – что сейчас будет… И услышала совершенно спокойный ответ:
– По всей видимости, нет.
Убедившись, что ничего страшного не происходит, я осторожно открыла глаза и обнаружила, что Теркин вот он, стоит рядом и с любопытством разглядывает нашу живописную парочку! А Юлька тем временем заливалась соловьем:
– А то после Ла Моля хочется посмотреть что-нибудь еще. На самом деле, вы просто молодец, последний спектакль был просто потрясающий. Этот ваш дублер…
– Это не он мой дублер, это я его дублер, – вдруг перебил Теркин.
Это было сказано с такой обидой, что я уставилась на Антона во все глаза.
– Для меня наоборот, – тем временем с достоинством ответила Юлька. – У вас всегда по-разному получается, каждый раз что-то новое. За вами очень интересно наблюдать….
– Спасибо вам, – ответил он на это и… протянул Юльке руку!
Обменявшись с ней осторожным рукопожатием, он вытащил из заднего кармана джинсов книжечку:
– Сейчас я вам скажу, когда я буду играть. Так… девятого.
– Во вторник? – зачем-то уточнила она.
– Нет, в пятницу.
– А во вторник вас не будет? – продолжала тупить Юлька.
– Нет, будет Серков.
– А шестнадцатого?
– Шестнадцатого тоже, скорее всего, я… – на прощанье сказал он.
– Нет, он что, правда пожал тебе руку? – допытывалась я на следующий день по дороге в школу.
– Ты же сама видела, – вяло отбивалась Юлька.
Я даже затруднялась описать, что испытываю по этому поводу. Было ужасно обидно – а я такая трусиха! С другой стороны, я понимала, что сама бы ни на что подобное не решилась.
– Надо тебе теперь и со Шмаровым такую штуку проделать, – сделала она неожиданный вывод. – Тем более, скоро конец сезона… А что, как раз на последнем спектакле, – оживилась моя изобретательная подруга. – Не на следующий же сезон откладывать!
– А когда новый сезон начинается? – поинтересовалась я.
– В сентябре, кажется.
– Если у нас до того времени эта дурь не пройдет, – пробормотала я себе под нос, но Юлька услышала:
– А летом, когда они поедут на гастроли, мы, как добропорядочные фанатки, отправимся следом. То-то физиономия будет у Шмарова, когда ты ему цветочки где-нибудь в Сибири преподнесешь!
– А Теркин пойдет выступать на местном Арбате, – подхватила я. – И мы дадим ему десятку!
Впрочем, после истории с Теркиным думать о Шмарове совсем не хотелось. Он сам напомнил о себе…
На следующий день мама попросила меня съездить в магазин за книгой, выхода которой она долго ждала и даже с моей помощью отслеживала ее появление через Интернет. И вот наконец книга вышла! Напрасно я доказывала, что никуда она теперь не денется, мама хотела владеть сокровищем немедленно.
Путь мой пролегал мимо родного театра, и я, конечно, не удержалась, зашла. Почитала афиши, уже и без того читаные-перечитаные, прогулялась по скверу, а потом почему-то решила выйти к метро напрямик, дворами, мимо служебного входа. Обычно я этой дорогой никогда не ходила, но сегодня что-то понесло меня туда.
У крыльца стояло несколько человек. Лица были знакомые, но я не приглядывалась и вряд ли смогла бы сказать, кто именно из актеров там присутствовал. Уже собравшись отвернуться, чтобы меня, не дай бог, не приняли за фанатку, я заметила еще кого-то на ступеньках, невольно подняла глаза и встретила взгляд в упор Шмарова…
Не останавливаясь, я пронеслась мимо, и ничто не заставило бы меня оглянуться. Но стоявший на крыльце человек был так одет, что у меня сразу появились сомнения: фигура словно со страницы глянцевого журнала – в длинном светло-сером пальто и черной шляпе – никак не вязалась с тем Шмаровым, которого мы себе придумали. С другой стороны, Катя рассказывала: он носит пальто… Но больше всего меня зацепило не это, а то, что в руках он держал букет цветов. Я так быстро пронеслась мимо, что даже не заметила, каких.
У меня зазвонил мобильник. Я взглянула на экран – Катя. Час от часу не легче!
– Сегодня на «Королеву Марго» пришла Вика – ну, видела, наверное, кудрявая такая – и подарила Шмарову цветы! – выпалила она, едва поздоровавшись.
– Подожди, – растерялась я. – Какая «Королева Марго»? В репертуаре же не было!
– А его внепланово поставили.
– А эта кудрявая как туда попала?
– Так она же дочка спонсора театра, – выдала Катя.
Я нажала на отбой, решив не рассказывать, как мы видели Теркина на Арбате, чтобы не травмировать хрупкую психику фанатки. А я сама виновата. Все это время я так открыто рисовалась со своей неземной любовью к Шмарову, так откровенно привлекала внимание к нему и к себе… Ничего удивительного, что у Лешеньки появились другие поклонницы!
– А я тебе что говорила, – неожиданно отреагировала Юлька на мой сбивчивый рассказ о коварстве кудрявой и предательстве Шмарова. – Действовать надо!
– Не собираюсь я действовать, – угрюмо отозвалась я. – Вообще туда больше не пойду!
– На Арбат?
– Нет, в театр!
– А может, это последствия письма? – хитро улыбнулась Юлька.
– Это-то тут при чем? – с досадой спросила я.
– Ну как же – прочитал, воодушевился, стал лучше играть…
– Вряд ли. Мне кажется, он его вообще потерял.
– Не скажи! – возразила она. – Не потерял хотя бы потому, чтобы никто другой не нашел!
Глава 15. Валерии на память.
Уроки у нас закончились, начались экзамены. Аннушка не обманула – никакого малого ЕГЭ до нас так и не добралось, так что мы по старинке учили билеты. У младших и средних классов уже начались каникулы, и «Звездный мальчик» шел почти каждый день, но я мужественно держалась.
Экзамен по истории я сдала раньше Юльки. Вышла в коридор со своей законной пятеркой – как я умудряюсь хорошо учиться на фоне всего этого безумия, для меня и самой оставалось загадкой, – а она еще даже не заходила. Наконец я запихнула подружку в кабинет, а сама, вместо того, чтобы чинно дожидаться ее, сорвалась в театр.
Скверик оказался пуст. Уличный шум сюда не долетал, дорожки и скамейки были усыпаны тополиным пухом, и из-за этой нереальной тишины я решила, что спектакль отменили. Однако в кассе оказалось полно билетов, а вскоре начал появляться и кое-какой народец.
В антракте, в одиночестве бродя по фойе, я столкнулась с Катей.
– Работаешь?
– Да нет, – ответила она. – Решила посмотреть, что за «Звездный мальчик» такой.
– А ты не видела? – удивилась я. – Я думала, ты в этом театре давно все спектакли пересмотрела.
– Взрослые – да. А тут думаю, надо и детский посетить. Прямо интересно, чем там Шмаров отличился.
– Ничем он там особенным не отличился, – пробормотала я и, чтобы не развивать тему, спросила: – Что же народу-то так мало? Вроде бы каникулы, я думала, билетов не достать…
– Лето, многие разъехались, – отозвалась Катя. – Или всем этот «Звездный мальчик» уже надоел. Сколько он лет идет? Кстати, почему у тебя цветы желтые? – вдруг спросила она, словно только что заметила. – Прощаешься?
– Да нет, – я пожала плечами. – Просто так захотелось. Красиво ведь?
Я и сама не понимала, почему купила мелкие желтые хризантемы. Вообще не понимала, что я тут делаю. Меня словно вела какая-то сила, не давая остановиться и подумать.
А со Шмаровым что-то творилось. Его словно лихорадило, он носился по сцене, как заводной, цеплял партнеров, и они тоже невольно начинали заводиться. А дети хохотали даже в тех местах, где раньше никому и в голову не приходило смеяться.
– Он всегда так? – поинтересовалась Катя.
– Первый раз его таким вижу, – ответила я, убедившись, что мне не мерещится. И вдруг вспомнила рассказ Ленки Поповой о Терещенко, который тоже невиданно разыгрался, получив письмо от поклонницы!
Возле сцены было пусто. Когда его взгляд упал на меня, Шмаров просиял, наклонился за цветами и уставился мне прямо в глаза, словно хотел что-то сказать, но не придумал, что.
– Спасибо вам! – наконец услышала я.
А когда занавес уже закрывался, он высунулся из-за него и помахал мне рукой.
Это меня окончательно доконало, и я вышла из зала чуть не шатаясь от острых ощущений.
– Слушай, он явно к тебе неравнодушен, – сказала Катя, когда мы встретились после спектакля на улице.
– Да ладно тебе, – отмахнулась я.
– Со стороны виднее, – настаивала она. – Неужели ты до сих пор с ним не знакома?
Вместо ответа я пожала плечами.
– Пошли, – энергично кивнула она. – Я покажу, где служебный вход.
– Да нет, что ты, – испугалась я. – Я и не хочу совсем…
– Пошли, – кивнула она, беря меня под руку.
Мы почему-то не пошли короткой дорогой, а повернули в обход, я плелась рядом и повторяла:
– Кать, он уже ушел. Они ведь всегда очень быстро убегают, сколько раз по дороге к метро нам попадались.
– Нет, не ушел, – уверенно отвечала она.
Возле служебного входа было пусто. Мы скромно встали сбоку. Вскоре вышел аккуратный Дробченко – прокаженный и по совместительству Лешин отец-король. Он ухмыльнулся при виде нас так, что не осталось сомнений – со сцены меня уже заметили все.
Прошло еще минуты две.
– Он уже ушел, пошли, – сказала я, но Катя меня задержала.
Тут распахнулась дверь, и на крыльце появился Шмаров. В руках он держал мои желтые цветы. Остановившись на секунду, он огляделся и направился в противоположную сторону. И я поняла: не зря мы с Юлькой шутили, что ворона его не догонит – скорость передвижения у Алеши и в самом деле была просто фантастическая!
– Иди, – подтолкнула меня Катя.
– Вот еще! – фыркнула я, глядя в его удаляющуюся спину. – Не хватало мне за ним бегать! Все, пошли отсюда, – сказала я, когда он скрылся за углом, и на этот раз Катя не стала возражать.
Когда мы шагали к подворотне, которая вела на улицу, навстречу нам медленно проехала грязно-белая машина. Катя замешкалась сзади, я не оглядываясь шла вперед, и она догнала меня только на улице.
– У него белая рубашка?
Я кивнула.
– Так это его машина, – сказала она. – Он сейчас у входа.
Я в растерянности остановилась. От созданного нами персонажа почти ничего не осталось, реальный Шмаров нисколько не походил на того жалкого типа, каким мы его себе вообразили.
– Мы подойдем с другой стороны, – сказала Катя. – Как будто только что пришли.
– Фиг с тобой, пошли, – потеряла терпение я.
Я пряталась за углом, а она пошла на разведку.
– Он там, но с какими-то тремя девушками, – сообщила Катя, вернувшись.
Вскоре девушки промелькнули мимо нас.
– Иди, – кивнула она. – Он один и вышел из машины.
Шмаров стоял спиной ко мне, ковыряясь в открытом капоте. Мыслей у меня давно никаких не было, я просто застыла шагах в пяти от него и не двигалась с места.
Выпрямившись, Алексей закрыл крышку, обернулся и направился ко мне – без паузы, без заминки, словно мы давно договорились об этой встрече. На нем были черные вельветовые джинсы и белая рубашка, и он без всякого грима выглядел как звездный мальчик после возвращения к красоте.
– Спасибо за цветы, – сказал он. – Только не стоит, они же дорогие.
Видимо, у меня был настолько ошарашенный вид, что он улыбнулся и повторил:
– Не стоит.
И тогда я робко спросила:
– Вам понравились стихи?
– Да, – кивнул он. – Спасибо, очень понравились. Это вы сами?
– Конечно, – удивилась я.
– Очень хорошо, – сказал он. И, подумав, добавил: – Технически грамотно.
Несмотря на весь драматизм момента, я еле сдержала нервный смех. Как там Катя рассказывала – обсуждал с техником приемники? Чтобы не выдать себя, я поспешно спросила:
– Я вас не задерживаю?
– Нет, – он обернулся, барабаня пальцами по крыше машины. – Я все равно жду – обещал подвезти Светлову и Полонскую.
Это были две артистки весьма преклонного возраста, одна играла в сказке приемную мать звездного мальчика, а другая – нищую старушку, потом оказавшуюся королевой.
– Подпишите мне книжечку, – попросила я, вытаскивая из сумки ручку и альбом, посвященный семидесятипятилетию нашего театра.
– Надо же, – удивился Алексей, полистав его. – А я и не знал, что такой выпустили.
– Где-то там должен быть «Звездный мальчик»…
Наконец нужная страница была найдена. Он взял ручку, но замешкался, я тоже молчала, и тогда он спросил:
– Как вас зовут?
Я почему-то назвалась полным именем:
– Валерия.
Он надписал страницу и протянул мне альбом. «Валерии на память от звездного мальчика», – прочитала я.
– Я вообще детские спектакли люблю, – продолжал Алексей, размахивая руками. – Ну, а сказка – это просто моя песня, первый спектакль…
– Да, – подхватила я. Его мальчишеские манеры сбивали меня с толку, и я еле собралась с мыслями. – Мне тоже очень нравится. Я давно за вами наблюдаю, вы такой интересный актер, жаль, что не играете в премьерах…
Он слушал меня с нетерпением, а при последних словах возмущенно хлопнул по крыше ладонью:
– Да я сам от них отказываюсь! Вы здесь видели в последнее время хорошие спектакли?
– Эээ, нет, – ответила я, и это даже было правдой – если я не видела никаких новых спектаклей, значит, не видела среди них и хороших, правильно?
Мне вдруг стало стыдно за свое фанатство – заклинило на двух спектаклях, а остальные посмотреть даже не удосужилась!
Алексей с удовлетворением выслушал меня, а потом сказал:
– Кстати, меня поставили в распределение ролей «Недоросля» – не скажу, на кого. Я сразу позвонил режиссеру и попросил заменить.
– Они хотят поставить «Недоросля»? – удивилась я.
Мы проходили сие великое произведение в пятом или шестом классе, и я решительно не могла представить, кого там мог бы сыграть Шмаров.
– Скажите, на кого, – попросила я.
Он качнул головой, и тогда я задала другой вопрос:
– Почему вы отказались? Ведь премьера же…
Он внимательно посмотрел на меня:
– А разве стоит заниматься этой профессией только ради того, чтобы просто выходить на сцену?
Я не нашлась, что ответить, а он продолжал:
– Этот театр вообще очень быстро меняется. Сейчас все не так, как раньше… – Он что-то задумчиво почертил пальцем по многострадальной крыше. – Я, когда только сюда пришел после института, играл в спектакле «Пять углов». Не видели?
– Нет, – смутилась я. – Я всего три месяца назад первый раз в этот театр пришла!
Хлопнула входная дверь. Он обернулся, и я поняла, что пора прощаться.
– Спасибо вам… – начала я.
– С началом лета вас, – улыбнулся Алексей. – И с днем защиты детей.
– Спасибо, вас тоже, – машинально ответила я и протянула ему руку.
Он замешкался, взглянул на свою ладонь и осторожно сжал мою пальцами.
– Грязная… – смущенно пробормотал он, а потом засмеялся и сказал: – Счастливо вам.
– Ну, что? – теребила меня Катя, когда мы вышли на улицу. – Что он тебе сказал?
Я и рада была бы ответить, но мысли мои заплетались, и я ничего не могла вспомнить.
– Сказал, что обещал подвезти Светлову с Полонской, – наконец вспомнила я.
– Ничего себе, – удивилась она. – Я и не знала, что он, оказывается, старушек развозит!
– Он, оказывается, даже лучше, чем я себе представляла, – пробормотала я.
Глава 16. Великое закрытие.
Лучшая подруга была в ярости – конечно, глупо было надеяться, что она простит мне такое предательство.
– Ты… без меня… – у Юльки даже не находилось слов, чтобы выразить все свое возмущение. – Вот я тебя удержала, когда ты от Теркина смыться хотела! А ты…
– Лучше бы не удерживала, – фыркнула я. – Я и не рвалась с ним беседовать!
– Понятно, ты рвалась беседовать кое с кем другим! – не осталась в долгу она.
– Да не рвалась я, – уже в который раз объяснила я. – Я вообще не хотела, это все Катя…
– Ладно, в театре Катя, – кивнула она. – Но из школы ты смылась совершенно самостоятельно!
– Юль, это наваждение какое-то было, – оправдывалась я. – Я вообще не соображала, что делаю! Меня как будто что-то вело, понимаешь?
– Вечно тебя что-то ведет, – пробурчала она. – Отличная отмазка!
– Нет, ну правда! Со мной такое бывает – делаю что-то на автомате и только потом до меня доходит… И, как ни странно, обычно оказывается, что я все сделала правильно, так и надо было!
– Ага, – снова насупилась Юлька. – Значит, бросить меня на экзамене и одной смыться в театр – это, по-твоему, хорошо и правильно? А ты в курсе, дорогая подружка, что я этого «Звездного мальчика» вообще не видела?
– Ты не видела «Звездного мальчика»? – ахнула я. – Да быть не может! Как же…
Медленно, но очевидно до меня доходило страшное – Юлька и правда не видела «Звездного мальчика»! Первый раз она не смогла пойти, потом мы ходили только на «Королеву Марго», и вот сегодня я самым подлым образом бросила ее и опять пошла смотреть сказку одна! Совсем потеряла счет спектаклям в этом театрально-арбатском сумасшествии на фоне экзаменационной кутерьмы…
– На следующий же спектакль пойдем! – клятвенно заверила я. – Я вообще-то больше не собиралась…
Юлька так посмотрела на меня, что я умолкла на полуслове.
– Давай только сначала экзамены сдадим, – наконец угрюмо сказала она. – А то, чувствую, я в таком дурдоме долго не выдержу.
И мы честно старались выдержать в дурдоме. Тема театра и Арбата для нас оказалась временно закрыта, но мозг, попавший в зависимость от культурных развлечений, требовал эмоциональной подпитки. И однажды, когда знания уже категорически отказывались размещаться в голове, я отложила учебник химии и полезла в Интернет.
Я хотела узнать, что же за репертуар нынче в моде у уличных музыкантов. Но сколько я ни забивала в строку поиска строчки из песен, которые Антон со товарищи распевали на Арбате, адекватных совпадений не выпадало. Из чего следовал простой вывод: все эти музыкальные произведения собственного сочинения!
Зато и на «Потерянный рай», и на «Жанну» Всемирная сеть отозвалась очень активно – я узнала, что это, оказывается, старинные песни старинной группы «Ария». После чуть ли не двадцати лет существования она вдруг решила развалиться, но это меня уже мало интересовало, я горела желанием немедленно ознакомиться с оригиналами!
Поиски заняли чуть больше времени, ведь бесплатной музыки в Интернете становилось все меньше. Но я нашла! Послушав песни «Арии», я решила, что слух мне изменяет, и прокрутила их альбомы еще раз. И поняла: мне не померещилось, парень из перехода поет как минимум не хуже солиста. А возможно, закралась крамольная мысль, даже лучше!
Мы разделались с экзаменами удивительно быстро. На последнем в этом году классном часе нам торжественно вручили дневники с оценками, поздравили с переходом в старший класс – тех, кто туда собирался! – и пожелали хороших каникул.
Я уже забыла про театральную историю сестры Поповой, но Ленка сама подошла к нам после классного часа:
– Лер, можно тебя на минуточку?
– Да рассказывай уже, – махнула рукой Юлька. – У нее от подруги секретов нет. Правда, Лера?
Я подтвердила, что, конечно, правда. И Ленка, перестав ломаться, выпалила:
– Наташка с ним познакомилась!
– С кем? – в первый момент даже не поняла я.
– С Терещенко! Ну, актером из Театра на Малой Бронной! Теперь они встречаются!
– Круто! – обрадовалась я. – Передавай наши поздравления! Кстати, – вспомнила я. – Так он узнал, что это была она?
Ленка кивнула.
– В итоге ей надоело, и она подстроила так, что он якобы случайно узнал. А вы сами-то вообще в театр ходите? – без перехода поинтересовалась она.
Мы фыркнули и синхронно кивнули:
– Ходим.
Театральный сезон заканчивался, оставалось лишь несколько последних спектаклей. «Королевы Марго» в репертуаре уже не было, и мы ждали заключительного «Звездного мальчика». Изменив своей привычке, мы даже заранее купили хорошие билеты в партер, благо никакого дублера у Шмарова не было и там – вот такой он неповторимый!
Встретившись, мы с Юлькой оглядели друг друга и расхохотались: она надела новый брючный костюм, а я – короткую юбку в складочку и белую блузку.
– Хорошие дети сдали экзамены и идут в театр, – язвительно прокомментировала она. – Ты чего вырядилась, как на парад?
– Так закрытие сезона, – развела руками я и пробормотала: – Великое закрытие.
– Что? – не расслышала она.
– Это из мультика про тридцать восемь попугаев. Они там хотели закрыть закон всемирного тяготения и придумали великое закрытие.
– Вот до чего неумеренное посещение детских спектаклей доводит, – покачала головой Юлька. – Совсем в детство впала!
– Сама-то! – не удержалась я.
– А я первый раз иду, да и то за компанию! – возразила подружка, и я не стала спорить. Какая теперь разница?
Так в образе хороших детей мы и явились в театр. Было непривычно легко и свободно без цветов и переживаний о том, как их примут, что при этом скажут и сделают, как посмотрят… Смотреть спектакль «просто так» тоже оказалось приятно – в кои-то веки я чувствовала себя самым обычным зрителем.
В антракте я не стала задавать вопросов, подождала, пока Юлька выскажется первая.
– Слушай, беру все свои слова обратно, – непривычно серьезно проговорила она. – Ты права, он крут. И крут вдвойне, ибо это детский спектакль. А он не халтурит, все по-честному. Я прямо прониклась…
Я только кивала – все это я поняла давно, просто не хотела формулировать, чтобы не спугнуть очарование. Но теперь ему, очарованию, уже ничего не угрожало, и я просто радовалась про себя, что подружка со мной согласна.
Мы вышли из театра, когда летний день был уже в разгаре, но солнце сегодня светило неярко, давая не жару, а приятное тепло.
– Эх, хорошо! – вздохнула Юлька.
– Хорошо, – согласилась я. – А чтобы стало еще лучше, давай звони.
– Кому? – удивилась она.
– Ты знаешь.
– Ничего я не знаю!
Я не хотела переходить на личности, но она меня вынудила:
– Антону. Дворецкому.
Юлька неожиданно смутилась:
– Да у меня и телефона-то его нет…
– Сейчас, рассказывай!
Она со вздохом полезла в сумку:
– А что я ему скажу?..
– Скажи «привет», а дальше он будет говорить.
Я и сама не поняла, откуда все это взялось у меня на языке. Но, похоже, текст подсказывал вселенский разум, беседа пошла по моему сценарию – Юлька едва выговорила приветствие, а потом уже только слушала, завершив разговор телеграфным:
– Хорошо. Поняла. Через час.
Спрятав телефон, она виновато посмотрела на меня:
– Я пойду?
– Конечно, – великодушно разрешила я. – Привет передавай.
Юлька отчего-то медлила, а потом все же выдала:
– Знаешь, ко мне тут Чупраков подходил… Короче, гулять с ним предлагал.
– Так вот где собака порылась! – запоздало догадалась я. – Вот почему он за нами все время таскался! И что ты ему ответила?
Мы внимательно посмотрели друг на друга, хором сказали:
– Никаких реальных парней! – и расхохотались.
Я спровадила подружку в том числе в корыстных целях, у меня имелся свой коварный план – без помех посетить подземный переход. И хотя до вечера было еще далеко, я почему-то была уверена, что парень с хвостом сейчас там. Один.
Я не ошиблась. Его выступление, конечно, было чуть менее масштабным, чем у Антона и его арбатских друзей, но мне оно нравилось ничуть не меньше. Возможно, даже больше – потому что он не дурачился, а песни пел красивые и серьезные.
Я в некотором отдалении уселась на выступ, шедший вдоль перехода, и насладилась «Потерянным раем», «Жанной» и еще несколькими мелодичными балладами, в которых без труда узнала другие песни из альбома «Арии», прослушанные мною в качестве антиэкзаменационной терапии.
Парень уже не раз оглядывался в мою сторону, но я почему-то совершенно не испытывала неловкости и желания убежать. И совсем не удивилась, когда он убрал гитару в чехол, закинул его за спину и подошел ко мне.
– Привет. Меня Алексеем зовут.
– Лера, – ответила я, подавив улыбку.
Все-таки это судьба.