Бал моей мечты.

Глава 1. Пансион А.М. Бонч-Осмоловской.

– Ну что это за юбка? Клеточки, складочки… Детский сад какой-то! – стонала Даша, одеваясь, чтобы идти в новую школу. – А гольфы? Это вообще – ясли! Кто в наше время ходит в гольфах? Вот Машка из 78-й квартиры себе на первое сентября такие брючата с цепями законтропупила! Умереть – не встать! А я – нате вам – в гольфиках с кисточками! Вы бы еще меня в памперсы засунули и слюнявчик мне повязали!

– Даша! Что за выражения! – возмутилась мама. – Где ты нахваталась? Если у этой твоей Машки из 78-й квартиры, то я просто счастлива, что теперь ты будешь учиться отдельно от нее в другой школе!

– Вы с папой будете счастливы, что не увидите меня целых полгода! И в этом все дело! – зло сказала Даша и брезгливо, двумя пальцами, сняла со стула белую простенькую блузочку и синюю жилетку с позолоченными пуговицами. – Какая же это гадость! Жилеточки! Пуговки… Мама, ну скажи честно, неужели вы, мои родители, так мечтаете от меня избавиться? Разве я вам там помешала бы? Я могла бы учиться по учебникам сама, заочно, а потом вернулась в свою школу и сдала бы экзамены!

– Опя-а-ать, – раздраженно протянула мама и обеими руками схватилась за голову, помяв только что тщательно уложенную прическу. – Сколько можно? Дашка! Ты сведешь меня с ума! Мы же уже все обсудили, и ты сама признала этот вариант самым разумным. И что изменилось теперь?

– А теперь я думаю, что ошибалась! Не хотите брать с собой, оставьте здесь! Я вполне могу себя обслуживать! И суп умею варить, и курицу жарить! А со стиркой так вообще нет проблем: машина сама все сделает!

– Не-е-ет! Не могу-у-у! Ю-ю-юрра-а-а! – крикнула мама. – Иди сюда немедленно! Она опять завела старые песни о главном!

В дверном проеме показался взъерошенный отец в носках, рубахе, галстуке и с брюками в руках.

– Ну что еще? – недовольно спросил он и, нелепо подпрыгнув, засунул одну ногу в штанину.

– Папочка! Миленький! – заголосила Даша. – Не сдавайте меня в этот пансион! Вы только посмотрите, какие глупые гольфики там носят! Если я выйду в них на улицу, меня же все обсмеют!

– Не успеют! Сразу из подъезда ты юркнешь в машину, и мы быстренько поедем! Всего-то делов! – папа сделал вид, будто не понял, что на самом деле дочь волнуют вовсе не гольфики.

– Ну папа! – Даша уже чуть не плакала. – Я не хочу в этот пансион! В этот приют! Я же не сирота!

– Не говори ерунды, Дарья! – папа на нервной почве никак не мог попасть ногой во вторую штанину. – Это никакой не приют, а очень дорогая частная школа и к тому же очень престижная! И вообще, мы уже давно обо всем переговорили! Ты прекрасно знаешь, что наш самолет улетает в восемь вечера и ничего изменить уже нельзя! Хватит трепать всем нервы! – Папа, так и не попав ногой во вторую штанину, безжалостно сжал ее в кулаке и вернулся в спальню, где одевался до этого.

– Дашенька, – мама обняла горько плачущую дочь. – Тебе потерпеть-то всего до Нового года! Если тебе не понравится в этом пансионе, то в январе ты вернешься в старую школу. А вдруг понравится? – Мама целовала Дашу в мокрые щеки и периодически смахивала со своих глаз мелкие слезинки.

В машине Даша забилась в угол на заднем сиденье и задумалась о своей несчастной судьбе. Самолетом, вылетающим в 20 часов 00 минут, ее родители летели в Хельсинки. Отец был талантливым архитектором, и какая-то очень значительная финская фирма заключила с ним контракт на полгода. За это время он должен был разработать проект коттеджного поселка. В прошлом году отец получил Гран-при на Европейском конкурсе коттеджного строительства, и после этого его буквально рвали на части западные фирмы. Папа и мама выбрали Финляндию, потому что, как они говорили, она ближе к родному Санкт-Петербургу. Свою единственую дочь Дашу на это время они решили отдать в открывшийся в прошлом году на Васильевском острове частный пансион.

Если бы победа на конкурсе случилась в прошлом году, то Дашу никуда не отдали бы, потому что с семьей архитектора Казанцева тогда еще жила теща, Зинаида Львовна, которая присматривала бы за внучкой. В прошлом апреле с тещей, которая по совместительству, конечно же, являлась еще и Дашиной бабушкой, произошло нечто непредвиденное и совершенно невероятное: она влюбилась. Мало того – еще и вышла замуж. Сначала, конечно, никто не знал о бабушкиной любви. Все только радовались, что Зинаида Львовна вдруг стала делать зарядку, обливаться холодной водой и наотрез отказалась от шоколадных конфет, которые до этого поглощала в неимоверных количествах. Мама даже пыталась подвигнуть на подобные решительные поступки Дашу.

– Ты посмотри на бабулю! – говорила она, пытаясь вытащить дочь из постели в воскресный полдень. – Скоро она будет выглядеть моложе тебя!

Даша вяло отбивалась, и лучшее, на что она была способна, так это на умеренно прохладный душ после сна по выходным дням.

Неладное заподозрили, когда Зинаида Львовна выкрасила свои седые волосы голубым оттеночным шампунем и купила накладные ногти.

– И что здесь такого! – отвечала она на расспросы удивленных домашних. – Я всю жизнь мечтала о длинных ногтях! Я же не виновата, что природа меня этим обделила и что мои собственные ногти все время ломаются!

– Мама! Ты больше пятидесяти лет обходилась без накладных ногтей, и – ничего! – возмущалась ее дочь, то есть Дашина мама. – Что за ребячество, в самом деле! Купила какую-то китайскую дрянь и радуешься, как младенец!

– Во-первых, не китайскую, а тайваньскую, – невозмутимо отвечала ей голубоволосая бабушка, – а во-вторых, это никакая не дрянь! Ты только погляди, как красиво они смотрятся! Я, знаешь ли, тебе тоже посоветовала бы приобрести. У тебя ногти-то тоже не очень… Потому что ты вся в меня.

Следующим этапом стало ухудшение бабушкиной стряпни вплоть до полного ее исчезновения. Сначала семья была переведена на сосиски и магазинные котлеты с макаронами, потом – на покупные пельмени. А однажды Даша и ее голодные родители, вернувшись домой, не обнаружили ни в кастрюлях, ни в сковородках, ни даже в холодильнике абсолютно ничего. С удивлением переглянувшись друг с другом, Казанцевы уселись на кухонные табуретки в коридоре у входной двери и стали ждать бабушку. Зинаида Львовна вернулась с букетом длинноногих бордовых роз и легким запахом вина.

– Что это значит? – спросила ее дочь – то есть Дашина мама. – Ты покупаешь себе розы вместо того, чтобы купить семье элементарной колбасы?

– Хотя бы «Докторской»! – подхватил папа и сглотнул голодную слюну.

– Какие глупости вы говорите! – возмутилась Зинаида Львовна. – Как можно равнять розы с колбасой, тем более что я не вырвала из ваших ртов ни куска и ни копейки! Эти розы мне подарили!

– Кто? – рявкнула голодная семья в три рта.

– Один че-ло-век! – загадочно пропела бабушка и, протиснувшись между табуретками, прошла в комнату за вазой.

– Это уже вообще ни на что не похоже! – заявил теще знаменитый архитектор Казанцев, когда Зинаида Львовна протиснулась между ним и Дашей обратно на кухню и стала набирать в вазу воду. – В вашем-то возрасте!

– У меня самый замечательный во-озраст! – под аккомпанемент журчащей воды продолжала петь на кухне бабушка. – У меня уже абсолютно взро-ослая дочь! У меня уже вполне самостоятельная вну-учка! А я сама на пе-енсии и потому совершенно сво-о-ободная птица и могу наконец делать, что хо-о-очу!

– И что же ты собралась сделать? – сразу насторожившись, спросила Дашина мама.

– Я собралась, милые мои, выйти замуж! – громко заявила Зинаида Львовна, появившись в дверном проеме в обнимку с вазой. Бордовые розы в ней держались очень вызывающе.

– С ума сошла! – отреагировала Дашина мама.

– Ничего себе! – покачал головой Дашин папа.

– Вот здорово! – крикнула Даша и бросилась обнимать бабушку.

– Ты оскорбляешь память моего отца! – довольно резко и зло произнесла мама.

– А вот это уже, милочка, запрещенный прием! – тут же посерьезнела лицом Зинаида Львовна. – Я похоронила мужа десять лет назад и вовсе не забыла его, как ты, наверно, подумала. Память о нем будет со мной всегда! Но хочу хотя бы в конце жизни еще раз поверить в любовь живого мужчины, а не мыть без конца за вами посуду и варить вам бесконечные супы! Сами справитесь, не маленькие!

И бабушка гордо прошествовала в свою комнату вместе с розами.

Через пару недель она вышла-таки замуж за симпатичного Николая Ивановича и переехала в его собственный дом в поселке Сосново.

Осиротевшая семья с месяц перебивалась с яичницы на бутерброды и обратно, а потом как-то втянулась, вработалась, и сносный суп мог приготовить практически любой: начиная от восьмиклассницы Даши и заканчивая талантливым архитектором папой.

Когда Юрия Константиновича пригласили в Финляндию и встал вопрос, как быть с Дашей, помощь Зинаиды Львовны даже не обсуждалась.

– Мы со своими проблемами не можем нарушать первый год супружеской жизни наших молодоженов, – заявил папа. – Поэтому нам надо самостоятельно найти достойный выход из создавшейся ситуации.

Даша тогда его активно поддержала, потому что любила бабушку и радовалась ее счастью. А сейчас, сидя в папиной машине в нелепой форме частного пансиона, она жалела, что не предложила родителям, чтобы эти полгода бабушка со своим Николаем Ивановичем пожили бы у них в квартире и присмотрели за ней. Хотя чего за ней присматривать? Ей не пять лет. А если в этой школе такая идиотская форма для вполне взрослых девятиклассников, то ничего хорошего от нее ждать вообще не приходится.

Машина затормозила у величественного четырехэтажного особняка с лепниной по фронтону и даже с кариатидами, поддерживающими резные козырьки над двумя окнами с двух сторон парадных дверей. Все это: и белоснежные кариатиды, и кованый ажурный светильник на крыльце, и небольшая черная с золотом табличка на дверях с надписью «Пансион А.М. Бонч-Осмоловской» – имело такой основательный и внушительный вид, что Даша в своей короткой складчатой юбочке в клетку и белых гольфиках показалась себе совсем маленькой, никчемной и почему-то не очень умной. Но надо отметить, что брюки с цепями, как у Машки из 78-й квартиры, здесь были бы еще более неуместны. В такой подъезд должны входить дамы в кринолинах ХVIII века или, по крайней мере, в собольих шубах.

Тем временем папа нажал кнопку обычного электрического звонка, и спустя секунду дверь с легким чмоком плавно отошла от косяка. Папа потянул дверь за ручку в виде позолоченной львиной головы, и семья Казанцевых вошла в пансион А.М. Бонч-Осмоловской. Дверь закрылась, с таким же чмоком присосавшись к косяку.

– Куда теперь? – спросила Даша родителей, но они почему-то промолчали. Дашин голос раскатился гулким эхом и пропал под сводами высоких потолков. В ответ лишь звякнули прозрачные висюльки огромной хрустальной люстры.

Казанцевы молча поднялись на пять массивных мраморных ступенек, ведущих в бельэтаж, повернули направо и уперлись в высокую черную дверь, на которой тоже золотом по черному было написано: «Директор пансиона Александра Модестовна Бонч-Осмоловская».

– Заходите, пожалуйста, – послышалось из-за двери. Очевидно, по расчетам Александры Модестовны, вошедшие в парадную дверь Казанцевы уже должны были добраться до ее кабинета.

Даша, папа и мама, резко уменьшившиеся в размерах на фоне высоких потолков, массивных ступенек и огромных дверей, все так же молча вступили в апартаменты директрисы пансиона.

– Здравствуйте! – приветствовала их весьма величественная женщина, высокая и крупная, в строгом темно-синем костюме, напоминающем форму бортпроводниц авиалайнеров. Вместо знаменитых «крылышек» над нагрудным карманом был приколот круглый значок с непонятным вензелем, выполненным опять же золотом по черному полю. У Александры Модестовны было холеное моложавое лицо с крупными, но довольно приятными чертами и темные волнистые волосы с легкой проседью, собранные в тяжелый узел на затылке. Даша не могла бы точно определить возраст директрисы, но понимала, что она значительно старше ее мамы.

– Судя по всему, – продолжила Александра Модестовна и улыбнулась перламутровыми губами, – вы – Казанцевы.

– Точно так, – почти по-военному отчеканил Юрий Константинович, и Даша поймала себя на том, что ей тоже хочется вытянуться перед этой женщиной в струнку. Она решила подавить в себе это желание – нарочно расслабилась и даже развязно уперла одну руку в бок: знай, мол, наших.

Александра Модестовна нажала на кнопку звонка под крышкой своего стола, и вслед за короткой компьютерной музыкальной фразой во вторую дверь ее кабинета вошел мужчина, как показалось Даше, несколько маскарадного вида, потому что на нем было надето нечто вроде синей (в тон костюму начальницы) ливреи циркового униформиста.

– Михаил Петрович! – обратилась к нему директриса. – Будьте так добры, отнесите в дортуар вещи новой воспитанницы и кликните к нам Анну Михайловну.

Михаил Петрович рукой, затянутой в белую перчатку, взял у Дашиного отца тяжелую спортивную сумку, лихо кивнул головой и вышел из кабинета.

– Ну, что ж, – обратилась Александра Модестовна к Казанцевым все с той же приветливой улыбкой. – Вам придется попрощаться в моем кабинете, поскольку мы считаем справедливой поговорку «Долгие проводы – лишние слезы». Девочка сама вступит в новую семью, а в этом ей поможет… – она обернулась к двери, в которой только что исчез Михаил Петрович и, как в хорошо отлаженном иллюзионе, тут же появилась молодая женщина в платье, очень похожем на директрисино: темно-синем, с таким же черно-золотым значком на груди. – …Анна Михайловна, классная дама Дашиного восьмого класса.

– Как восьмого? – взвилась Даша. – Я же уже перешла в девятый! Мама, ты что, не сказала? Все перепутала? – И плаксиво добавила: – Я так и знала!

– Не волнуйся так, девочка, – продолжала улыбаться Александра Модестовна. – Твоя мама ничего не перепутала. В муниципальных школах, как ты знаешь, начальный курс обучения состоит из трех ступеней, или из трех классов. В четвертом остаются не справившиеся с программой, а остальные – перепрыгивают из 3-го класса сразу в 5-й. Разве не так?

– Так. Я не училась в 4-м классе, – кивнула головой Даша, все еще не понимая, куда клонит Александра Модестовна.

– Ну так вот! В нашем пансионе нет не справившихся с программой, и нашим детям незачем перепрыгивать через четвертый класс. Из третьего у нас все идут в четвертый, а из четвертого – в пятый. Образование у нас, таким образом, не одиннадцатилетнее, а десятилетнее. И наш восьмой класс равен девятому в общеобразовательных муниципальных школах. Тебе все понятно, Даша?

– То есть вы хотите сказать, – начала медленно соображать девочка, – что, когда во втором полугодии родители заберут меня отсюда, я смогу вернуться в свой 9-й «А»?

– Именно так, – согласилась с ней Александра Модестовна, – только я искренне надеюсь, что тебе у нас понравится и ты останешься учиться здесь и дальше.

«И не надейся!» – подумала Даша, зло глядя в черные глаза директрисы.

– Ну, не будем далеко загадывать, – Александра Модестовна снисходительно потрепала по плечу свою новую воспитанницу и обратилась к застывшим в нелепых позах ее растерянным родителям: – Прощайтесь, пожалуйста, и Анна Михайловна отведет вашу дочь во двор пансиона. Там через пятнадцать минут начнется торжественная линейка, посвященная началу учебного года.

Даша бросилась на шею маме. Их вместе, вдвоем, обнял папа, и они весьма надолго застыли скульптурной аллегорической композицией «прощание». Они, наверно, стояли бы так всю оставшуюся жизнь, если бы Александра Модестовна с бесконечным терпением в голосе не предложила все-таки расстаться. Папа, очнувшись, не без труда отцепил Дашины руки от маминой шеи. С виноватым лицом и дергающимися губами он вывел жену из кабинета директрисы частного пансиона.

Даша обреченно смотрела им вслед, а в мозгу бились слова: «Все! Бросили! Кончено!» И вздрогнула, когда ей на плечо легла рука Анны Михайловны.

– Пойдем, Даша, к классу, – мелодичным голосом проговорила Анна Михайловна. В нем, в этом голосе, было столько молодой силы и жизнерадостности, что Даша несколько приободрилась. «А вроде она ничего, не злая», – подумала она о своей классной руководительнице, которую Александра Модестовна, видимо, для смеха называла классной дамой.

Оглядываясь на дверь, будто ожидая еще раз увидеть в ее проеме родителей, Даша пошла за Анной Михайловной к другим дверям в углу кабинета директрисы. Оттуда они попали в узкий коридорчик, который, изгибаясь буквой «Г», вывел их опять на мраморную площадку перед дверью кабинета Александры Модестовны. Анна Михайловна обогнула лестницу, ведущую вверх, и стала спускаться с бельэтажа вниз. Там оказалась еще одна массивная дверь. Толкнув ее, Анна Михайловна вывела Дашу на залитый солнцем дворик, где уже чинно стояли в ряд учащиеся пансиона А.М. Бонч-Осмоловской. По сравнению с Дашиной огромной школой их было немного. В пансионе было всего по одному классу в каждой параллели, а учеников в каждом из них – не больше пятнадцати. Таким образом, во внутреннем дворике старинного особняка на Васильевском острове Санкт-Петербурга на торжественную линейку выстроились столько человек, сколько их собралось бы в Дашиной школе в параллели восьмых классов и парочке девятых.

– Познакомьтесь с вашей новой подругой, – предложила своему классу Анна Михайловна. – Ее зовут Дашей Казанцевой. Прошу любить и жаловать. – Учительница подтолкнула Дашу к долговязой худенькой девочке с жиденьким белобрысым хвостиком и добавила: – Становись, Даша, рядом с Лерой Веденеевой. У вас и кровати в дортуаре будут рядом. Есть смысл подружиться.

Анна Михайловна удалилась, а Даша вопросительно посмотрела в глаза Лере: мол, как? Будем дружить? Лера равнодушным взглядом скользнула по Дашиному лицу и завела глаза к небу, голубую чистоту которого не омрачало абсолютно ничего, а потому и смотреть на него было незачем. Даша независимо пожала плечами и с любопытством оглядела стоящих рядом девочек. Все они, как и Даша, были одеты в клетчатые юбки и синие жилетки с золотыми пуговицами. На ученицах младших классов, стоящих напротив, вместо юбок были надеты клетчатые сарафанчики на кокетке. Старшеклассницы выглядели лучше – у них были строгие синие платья с клетчатой отделкой. Даша опустила взгляд на ноги учениц пансиона и увидела, что не носить белые гольфики, очевидно, позволялось только взрослым девушкам. Что ж, придется, видимо, с гольфиками смириться. Даша уже немного пришла в себя от новых впечатлений, когда вдруг ее пронзило осознание того, что на всем школьном дворе ни в одном классе она не видела ни одного мальчишеского лица. Ей стало страшно. Что еще за новости? Неужели все мальчишки одновременно заболели или не успели вернуться из летних поездок? Нет! Ерунда! Такого просто не может быть! Куда же она попала?

Даша ткнула в бок стоящую рядом Леру и шепотом задала вопрос, ответ на который уже предчувствовала:

– Слышь, Лера! А где все парни?

– Какие еще парни? – недовольно откликнулась соседка.

– Обыкновенные! В джинсах и с наглыми рожами!

– Здесь и без парней всяких рож хватает, – сквозь зубы ответила Лера.

– То есть… ты хочешь сказать, что это… женская школа? – Даша наконец решилась задать вопрос в лоб.

– Представь себе, женская! Можно подумать, что ты не знала, куда ехала, – Лера смотрела на Дашу с явным неодобрением.

– Не знала, – промямлила Даша упавшим голосом.

Вот так номер! Вот так надули! Вот так подставили! Ей специально не сказали, чтобы она не отказалась здесь учиться. Женская школа! Каменный век! Пещерные люди! Если бы Дашу кто-нибудь спросил, почему ее так огорчило отсутствие в школе мальчишек, от которых она в своей жизни видела только неприятности, она затруднилась бы ответить. И все же даже ранее ненавистный Саха Костромин, хулиган и двоечник ее восьмого «А», казался ей сейчас куда милее долговязой белобрысой Леры.

Даша теперь совершенно другими глазами увидела маленький чистенький дворик – настоящий петербургский колодец, только чуть-чуть больше тех, которые так любят показывать гостям города на экскурсиях. Она теперь поняла, что выхода на улицу из дворика нет. Со всех четырех сторон его окружали четырехэтажные стены пансиона. И вот тут-то Даше стало ясно, почему с такой тоской Лера смотрела на квадрат голубого неба над головой. Они в каменном мешке! В тюрьме! И эти форменные платья классных дам! Дамы!!! Какие еще дамы? Надзирательницы! Даша посмотрела на Анну Михайловну, и ее молодое лицо показалось ей слащавым, лживым и злобным. А девчонки-то! Рабыни! Заключенные! Клеточки на юбочках вместо арестантских полосок! И ни у кого нет ни сережек в ушах, ни колечка на пальце! И даже у старшеклассниц на лицах ни грамма косметики!

Видимо, Даша так затравленно озиралась по сторонам, что Лера сочувственно спросила:

– Неужели в самом деле не знала?

– Нет, – Даша изо всей силы помотала головой, чтобы сдержать готовые брызнуть из глаз слезы.

Лера хотела еще что-то сказать, но раздался треск микрофона, а потом голос Александры Модестовны:

– Дорогие воспитанницы!

Во дворе мгновенно смолкли голоса, классные дамы заняли позиции у рядов своих девочек, а директриса продолжила:

– Мы рады, что за лето никто не выбыл из наших классов. Это говорит о том, что, открывшись только в прошлом году, школа сразу стала на верный путь. Прошлый учебный год мы закончили без неуспевающих. Хочется, чтобы в этом году у нас прибавилось еще и отличниц! Красные доски в классах ждут новые фамилии!

Директриса что-то говорила дальше, а Даша, зацепившись мыслью за выражение «красные доски», продолжила свой внутренний монолог. Красные доски! Совсем с ума сошли! Может, у них еще и доски в цветочек есть? Интересно, что девчонки здесь по вечерам делают? Наверно, вышивают крестиком или салфеточки вяжут. Мамзели! Безмозглые тупые курицы!

После директрисы выступал еще какой-то смуглый черноволосый дядя в темном костюме, с яркой белозубой улыбкой и с золотой булавкой на галстуке. Солнечный луч, отражаясь от ее блестящей полированной поверхности, посылал веселых зайчиков прямо в глаза Даше. Она лишь хмурилась, жмурилась – и мгновенно возненавидела дядю с булавкой!

– Это настоящий владелец нашего пансиона, – шепнула вдруг Даше в ухо Лера, – а Модестовна только руководит.

– Плевать мне на ваших владельцев и руководителей, вместе взятых, – сердито отозвалась Даша, а Анна Михайловна, строго посмотрев на нее, приложила палец к губам.

Даша уже плохо понимала, что происходит. В голове билась настойчивая мысль о коварных родителях, которые ее предали, заточили в средневековый женский монастырь, а сами уехали за границу, чтобы жить в свое удовольствие, то есть припеваючи…

После белозубого владельца пансиона выступали сначала девочки в сарафанчиках, потом – девочки в юбочках, потом – девушки в форменных платьях. И все представительницы разных возрастных категорий пели дифирамбы замечательному и единственному в своем роде пансиону А. М. Бонч-Осмоловской.

После короткого заключительного слова директрисы классные дамы повели воспитанниц в классы.

Даша поднималась по широкой лестнице на третий этаж и мимоходом вяло отмечала золоченые перила, настенные светильники в виде старинных канделябров со свечами, многочисленные зеркала и мраморные, в античном стиле скульптуры в неглубоких нишах. Да-а-а! Видимо, владелец пансиона – дядя неслабый! Влетел ему этот пансион в копеечку! Прямо музей! Эрмитаж! И тем не менее Даша сейчас же с удовольствием вернулась бы обратно в свою старую типовую школу, облицованную по фасаду красно-коричневыми плитками, с выщербленными ступенями крыльца, с облупившимися стенами коридоров. Конечно, к новому учебному году наверняка и в старой школе что-нибудь побелили и покрасили, но зеркал не навесили и коврами, как здесь, ступеньки не устелили. Это уж как пить дать!

В классе, куда вслед за Лерой вошла Даша, стояли одноместные парты белого цвета, замечательным образом гармонирующие с белоснежным тюлем, лепниной на потолке, голубым цветом стен и даже с синими костюмами учениц и платьем классной дамы. Когда Даша села на указанное ей место у окна, то взгляд ее уперся в неожиданно белую доску. Интересно, как на такой писать мелом? Цветными мелками, что ли? Что-то там, на линейке, говорили про красные доски… Даша покрутила головой и увидела эту красную доску в одном из углов класса. Она стояла на подставке. Кричаще красное пятно нарушало бело-голубую гармонию кабинета, но, может быть, именно этого и добивались. Фамилии лучших учениц должны бросаться в глаза, и они, написанные витиеватыми буквами с завитушками и росчерками, действительно бросались. Внизу, под тремя фамилиями, было еще много свободного места для новых отличниц. Даша ненароком опустила глаза на свою юбку и поразилась тому, до какой степени в этом пансионе все было продумано. Клеточки на синем фоне юбки были прочерчены широкими белыми и тонкими красными полосками. Голубые стены – синие наряды. Много белых парт и белого тюля – широкие белые полоски на юбках и белые гольфики учениц. Одна небольшая красная доска – тоненькие красные полоски. Даша посмотрела на свою школьную форму совсем другими глазами. Она перестала казаться ей нелепой.

Первым уроком был русский язык. С мелодичным звонком, который представлял собой часть музыкальной фразы «Гимна великому городу» композитора Глиэра, в класс вошла кругленькая плотная женщина тоже в форменном синем платье. Лицо учительницы по имени Ада Глебовна было невыразительным, со слишком светлыми серыми глазами и тонкими губами, неаккуратно намазанными морковно-рыжей помадой. Только волнистые густые волосы, уложенные в прическу, как у директрисы, могли привлечь к ней чье-либо внимание, но, конечно, отнюдь не Дашино. Казанцева по отношению к Аде Глебовне, как и ко всему остальному, что касалось пансиона, заранее была настроена недружелюбно и даже враждебно. Весь урок она пыталась найти какие-нибудь огрехи в преподавании и очень надеялась, что оно будет таким же блеклым, как лицо Ады Глебовны. Но в конце концов она неожиданно обнаружила себя втянутой в спор о неологизмах и засилии иностранных слов в современном русском языке. К концу урока преподавательница уже казалась ей почти хорошенькой, а если бы она поровней намазала на губы помаду, так и вообще – красавицей.

Интересными показались Даше и остальные уроки. Она не очень любила точные науки, но под руководством молоденькой физички решила такую сложную задачу, с которой даже не стала бы и пытаться справиться в старой школе. Да и вообще, в обычных городских школах первого сентября, как правило, никто толком не учился. В пансионе прошли полноценные уроки, хотя и в половину короче обыкновенных. Оказалось, что на белой доске пишут специальными толстыми фломастерами, а ненужное быстро и бесследно стирает пропитанная чем-то особым губка.

Две перемены Даша прослонялась по коридору, изучая расположение кабинетов, комнат отдыха и умывален с туалетами. Несколько раз она порывалась подойти к Лере, которая с отрешенным видом стояла у окна рекреации, но каждый раз раздумывала. Успеется. Что-то не хочется ни с кем разговаривать, рассказывать о себе. На перемене между двумя последними уроками девочек повели в столовую. Она находилась на первом этаже и окончательно поразила воображение Даши. Ее потолок украшал плафон, выполненный красками пастельных тонов и являющий собой, очевидно, иллюстрацию к какому-то библейскому сюжету. Столы для каждого класса были накрыты белыми хрустящими скатертями. Даша так боялась пролить на это великолепие горячий шоколад из тонкой чашки, что почти не почувствовала вкуса ни его, ни пышных сдобных булочек с орехами.

После уроков к Даше вдруг подошла Лера.

– Ну, как тебе у нас? – спросила она.

– Чертовы «новые русские»! Капиталисты зажравшиеся! – зло бросила ей Даша. – Горячий шоколад! Булочки в пудре! Скатерти с хрустом! Да в простых школах сегодня небось давали какой-нибудь занюханный коржик и треть стакана коричневой жижи, гордо именуемой чаем!

– Не хуже твоего знаю! – парировала Лера. – Пансион-то всего второй год существует, так что мы все до этого учились в обычных школах! Едали и коржики с жижей и даже кое-чего похуже!

– И чего ж тебя сюда занесло? – в запале спросила Даша.

– А тебя? – хмыкнула Лера.

– Так получилось… – тут же сникла Даша.

– Вот и у меня… получилось… И потом… завтра уже все будет по-другому. Сегодня праздник, а завтра – снимут скатерти, заменят тонкий фарфор на обычный общепит. А завтрак будет представлять собой геркулес или манку с маслом. Нас, вообще-то, держат здесь в черном теле. Не расслабляйся! И вообще, я хотела тебе сказать, – понизила голос Лера и тут же умолкла, потому что между ними грубо и бесцеремонно протиснулись две девочки, и одна даже довольно чувствительно пихнула Дашу локтем.

– Повежливее нельзя? – бросила им вслед Даша, но ни одна из них даже не обернулась.

Когда эти невежливые девчонки отошли на значительное расстояние, Лера опять приблизилась к Даше и сказала:

– Вот об этом я и хотела тебя предупредить.

– О чем? – не поняла Даша.

– Об этой парочке! Самые крутые в нашем классе. Покоя тебе не дадут, имей в виду! Тебя и в пансион-то приняли только потому, что они «сожрали» Валечку Федорову. Ты поступила на ее место и даже спать будешь на ее кровати.

– Как это «сожрали»? – испуганно спросила Даша.

– Так это! Извели. Прицепились к ней с прошлого первого сентября и травили весь год.

– Травили? Зачем?

– Думаю, от скуки. И еще от подлости. Главная у них – Айгуль Талиева – бензиновая принцесса.

– Как это – бензиновая принцесса?

– Очень просто. Ее папик – владелец чуть ли не всех автозаправочных станций в городе. Видела, наверно, красные буквы «Бензайт» и фирменный знак в виде трех капель.

– Ну… Кажется, что-то такое видела, – согласилась Даша. – Две капли как бы капают вниз, а одна – перевернутая, и все они заключены в треугольник. Ты это имеешь в виду?

– Во-во! А «Бензайт» – не что иное, как БЕНЗин АЙгуль Талиевой! Аббревиатура такая! Ясно тебе?

Даша закивала головой, а потом решила уточнить:

– А вторая по какой части принцесса?

– Вторая – Гулькина «шестерка», Танька Евчак. Она вообще-то сирота, но какая-то седьмая вода на киселе то ли Гульке, то ли какому-то еще более значительному, чем ее папаша, лицу. Точно не знаю.

– Да-а-а, – протянула Даша. – Впечатляет. А твои родители кто?

– У меня только отец… Он… банкир…

– Ничего себе! – изумилась Даша. – Ну и контингентик! Надо же, куда я попала! И что, у вас все такие?

– Всякие! Но бедных здесь нет. Небось знаешь, что плата за обучение здесь высокая. Твои родители тоже должны неплохо зарабатывать, иначе ты сюда не попала бы. Так что нечего из себя голь перекатную изображать!

– Мой папа всего лишь архитектор! – с вызовом ответила Даша. – Но он хороший архитектор, поэтому на школу хватило. На полгода! В январе они с мамой вернутся из-за границы и меня отсюда заберут.

– Ну-ну, – как-то неопределенно среагировала Лера и открыла перед ней белую дверь. – Прошу в наш дортуар.

– Дортуар! – передразнила ее Даша. – А просто спальней слабо было назвать?

Глава 2. Узница.

Надо же, какая темнотища! Неужели такое бывает, чтобы не видно вообще ничего! А собственно, как тут может быть что-то видно? Окон нет, щелей, из которых мог бы сочиться свет, – тоже. Дверь-то с ладонь толщиной! Чтоб он провалился, этот пансион А.М. Бонч-Осмоловской! Не зря Даша так не хотела сюда ехать! Она привалилась спиной к двери толщиной в ладонь и съехала по ней на пол. Холодно. Даша натянула на колени длинную ночную рубашку, выданную сестрой-хозяйкой Валентиной Яковлевной, доброй смешливой толстухой. Для искоренения такого порока, как зависть, в пансионе строго следили за тем, чтобы девочки ничем не отличались друг от друга. У всех было казенное белье, включая ночные рубашки, одинаковые джинсовые костюмы с футболками, в которые воспитанницы переодевались, когда возвращались с уроков. Лера говорила, что у них одинаковой была и верхняя одежда. Чтобы не путаться в вещах, у каждой девочки было несколько собственных узеньких шкафчиков, подобные которым последний раз Даша видела в детском саду. Разница была в том, что в пансионе шкафчики закрывались ключом, который выдали в первый же день. Ключ одновременно подходил ко всем Дашиным шкафчикам: в коридоре, в дортуаре, в умывальне, еще к прикроватной тумбочке и даже к ящику со школьными принадлежностями в классной комнате. Даша так неприлично радовалась, что в этой жизни на виду у пятнадцати девочек у нее есть нечто, закрывающееся от других на ключ, что многоопытная Лера тут же поспешила охладить ее пыл. Она сказала, что у классной дамы Анны Михайловны с очень симпатичным прозвищем – Милашка есть свой ключ, который подходит одновременно ко всем шкафам, тумбочкам и ящикам абсолютно всех девочек их восьмого класса. И время от времени Милашка проводит проверку на предмет того, не хранят ли девочки чего недозволенного. Даша спросила, что в пансионе считается недозволенным. Оказалось, что это косметика, лекарственные препараты, деньги, игральные карты, порнография и даже глянцевые девчачьи журналы.

– Ну… про порнографию, это я понимаю, а вот чем глянец пансиону не угодил?

– Модестовна считает, что подобные журналы существуют для очень низко интеллектуальных особ, к каковым она не желает относить воспитанниц своего пансиона, – объяснила Лера. – Она считает эти журналы опасными для юных душ, оболванивающими и растлевающими.

Честно говоря, Даша и сама иногда удивлялась глупости и пошлости материалов, которыми пестрели девчоночьи журналы, но никогда не считала их опасными.

– А косметика? Чем косметика-то может повредить?

– Директриса говорила, что, во-первых, она может быть просроченной и нанести вред здоровью, а во-вторых, она считает, что мы еще не умеем ею правильно пользоваться.

– Что значит не умеем? По-моему, больших знаний это не требует.

– А она говорит, что мы красимся вульгарно, и пансион нас научит, как это делать правильно.

– И что, здесь действительно учат?

– Пока еще не учили, но к некоторым праздникам сюда приходят мастера-визажисты и делают нам макияж.

– И как?

– Вообще-то, здорово… Да ты и сама скоро увидишь.

– А духи тоже относятся к косметике? – очень заинтересованно спросила Даша, поскольку привезла с собой маленький флакончик любимых духов.

– Духи Модестовна вообще не переносит. Она считает, что в современном обществе совершенно утрачена культура их применения.

– То есть?

– То есть ей кажется, что ими пользуются неумеренно и часто без соответствия возрасту и ситуации.

Даша с сомнением пожала плечами, решив не выдавать Лере свой секрет, а потом еще раз выразила сомнение на предмет того, чтобы один ключ подходил сразу ко всем шкафам. Лера расхохоталась. Оказалось, что у директрисы хранится так называемый Царский Ключ, который подходит вообще ко всем дверям пансиона.

– Неужели даже к комнатам преподавательниц? – не могла поверить в рассказанное Даша.

– Представь себе! Даже у них нет настоящей личной жизни!

– Как же так? Это же ущемление человеческих прав! Они могут возмутиться!

– Им наверняка неплохо платят за ущемление этих прав. Их же предупреждали обо всем, когда они устраивались сюда на работу.

– И что… директриса… ну, она пользуется этим Царским Ключом?

– Естественно. Раз в месяц она устраивает такой шмон, мало не покажется. Прикинь, в конце года уволили математичку, потому что у нее в комнате нашли журналы «Playboy».

– Да ну!

– Вот тебе и «да ну»!

Даша поежилась. Ночная рубашка была длинной, но с короткими рукавами. Она почувствовала, что продрогла, зато глаза привыкли к темноте, и она даже в отсутствие щелей и окон смогла наконец разглядеть, где находится. Она сидела у двери маленького, абсолютно пустого помещения типа кладовки или чулана и удивлялась тому, что страх прошел. Она думала, что в этой комнате ее ожидает нечто более ужасное, чем пыль и спертый воздух.

Поднявшись на ноги, Даша ощупала стены. Они были выложены кирпичом и не оштукатурены. В каждом углу комнаты находилось по выступу вроде кирпичной колонны. Даша уже знала, что старинный особняк, который директриса каким-то образом получила под пансион, отреставрирован и отремонтирован не весь. Здание в плане имело вид квадратной буквы «О» с замкнутым двориком внутри, и все этажи северной перекладины этой «О», называемые Северным Корпусом, пока были закрыты. В будущем, возможно, довольно далеком, Александра Модестовна планировала провести ремонт и там. Значит, бензиновая принцесса Айгуль со своей «шестеркой» Танькой заманила Дашу в Северный Корпус. Интересно, откуда у нее ключ от этой каморки? Подходит ли к ней Царский Ключ Модестовны? Впрочем, какая разница. Никто не знает, что Даша находится здесь, и никто не придет ее выручать.

Даша опять поежилась. Неужели Гулька решила ее тут замуровать? Сгноить заживо? Зачем?

Гулькин оруженосец, Танька Евчак, или по-местному Чака, сегодня разбудила Дашу посреди ночи и грозно потребовала:

– Иди за мной!

– Да пошла ты! – огрызнулась Даша и отвернулась от нее на другой бок.

Чака сорвала с нее одеяло и прошипела:

– Я сказала, иди за мной!

Даша нехотя поднялась с постели, чтобы вырвать у нее одеяло, но рядом уже стояла Гулька Талиева.

– Чего ты такая нервная, Казанцева? – шепотом спросила она. – Боишься нас?

– Чего мне бояться? – пожала плечами Даша. – Что вы мне можете сделать и, главное, зачем?

– Правильно понимаешь, – согласилась Айгуль, – бояться тебе нечего, а потому пойдем с нами.

– Куда?

– На экскурсию по пансиону. Ты же нигде не была, ничего не видела.

– А днем нельзя сходить на экскурсию? Что-то мне сейчас спать хочется.

– Если Милашка нас днем на такую экскурсию отпустит, ее тут же отстранят от работы. Ты же не хочешь, чтобы от нас забрали душку Анну Михайловну, а, Казанцева?

– Не хочу, – кивнула головой Даша, – но я также не хочу тащиться сейчас на экскурсию.

– Трусишь, Дашуля? – презрительно скривилась Айгуль.

Даша понимала, что Гулька пошла по верному пути. Кому захочется расписаться в трусости? Даше тоже не хотелось, тем более что она действительно почему-то не боялась. Она обула синие казенные тапочки с голубыми помпончиками, вырвала у Чаки свое одеяло, бросила его на постель и сказала:

– Ну ладно, идем.

– Сверни одеяло так, будто ты под ним лежишь, – приказала Айгуль. – Милашка может наведаться с проверкой.

Даша послушно исполнила приказание и пошла вслед за Талиевой и Чакой. Айгуль открывала запертые двери каким-то ключом, который для этого достала из-за ворота ночной рубашки.

Они довольно долго крались по тускло освещенным коридорам, сворачивали на какие-то лестницы, то поднимались, то опускались по ним, то снова попадали в коридоры. Даша окончательно запуталась и думала о том, что если девчонки сейчас от нее сбегут, то она ни за что не найдет дороги назад и будет вечно скитаться по коридорам и этажам пансиона, как какое-нибудь привидение. Она улыбалась этим своим мыслям, когда Гулька с приятельницей остановились у ничем не примечательной двери с блестящей золотистой ручкой.

– Сейчас начнется самое интересное, – пообещала Айгуль и опять достала из-за пазухи ключ, подвешенный на длинной цепочке. – За этой дверью находится очень необычная комната. Не побоишься войти в нее одна?

У Даши что-то екнуло внутри, но показать свое волнение Гульке она не хотела и ответила вопросом на вопрос:

– Отчего бы не войти?

– Вот и я про то: отчего бы не войти! – передразнила ее Айгуль. Оглянувшись на всякий случай по сторонам, она сняла с шеи цепочку, на которой болтался массивный желтый ключ, и два раза повернула его в скважине. – Там будет темно, но справа, рядом с дверью, выключатель. Нажми его и ориентируйся по обстоятельствам. Идет?

Даша опять кивнула, потому что говорить не хотела: голос наверняка выдал бы ее своей дрожью.

Гулька рванула на себя дверь. Даша, для чего-то зажмурившись, шагнула в темный провал.

– Не скучай, – услышала она голос Талиевой, потом шлепок о косяк толстой двери и наконец двойной поворот ключа.

Даша открыла глаза, в кромешной тьме не увидела впереди себя ничего, здорово испугалась и забарабанила кулаками в дверь. В ответ ей, с другой стороны, не раздалось ни звука. Даша зашарила рукой по стене справа от двери. Никакого выключателя! Она дошла почти до противоположной стены, но выключателя не обнаружила. Может быть, она со страха перепутала право и лево и поэтому стоит вернуться к двери? С другой стороны двери никакого выключателя тоже не оказалось. Пошутили девчонки? Молодцы! Ну ничего… Сейчас откроют! Не уморят же ее здесь.

…Даша почувствовала, что продрогла окончательно. Сколько она просидела, скорчившись у двери, неизвестно. Может быть, даже очень недолго, но минуты пребывания в этой комнате явно стоило бы приравнивать к часам. Даше наконец сделалось страшно. А что, если Гулька в самом деле решила ее здесь уморить? Дашин хладный труп найдут только летом во время ремонта Северного Корпуса. Наверно, учинят следствие: что? да как? да кто виноват? А Гулька в это время будет отдыхать вместе со своим бензиновым папенькой где-нибудь на Канарах, откуда они, может, и возвращаться-то не посчитают нужным. Даша содрогнулась. Какой кошмар! Неужели стоит распрощаться с жизнью? Ну нет! Не на ту напали! Она вскочила, чуть не разодрав ночную рубашку, изо всех сил забарабанила в дверь кулаками и закричала:

– Я здесь! Меня заперли! Откройте!

Вскоре Даша поняла, что ломиться в эту дверь можно с таким же успехом, как замурованному в стены могильного склепа. Она почувствовала, что ее крики гасятся толстыми стенами и мощной дверью этого чулана. Даже если кто-то и находился рядом, всего лишь по другую сторону двери, то наверняка ничего не слышал.

Что же делать? Что-то ведь надо делать! Даша решила для начала обойти комнату по периметру, ощупывая руками стены. Вдруг среди этой кирпичной кладки есть еще одна дверь! Вдруг она откроется! Вообще-то Даша понимала, что этого не может быть, что Гулька с Танькой все как следует проверили, но сидеть сложа руки не хотелось.

Ничего нет! Никакой двери! Только холодный шершавый кирпич! Выступы, впадины, выступы, впадины… Стена, колонна, стена, колонна… Настоящая усыпальница! Прямо пирамида Хеопса! Даша всхлипнула, уперлась лбом в одну из колонн и в отчаянии стукнула кулаком в соседнюю стену.

Словно в ответ внутри колонны раздался металлический скрежет, лязг и звон. Даша в испуге отскочила назад и, как оказалось, очень вовремя, потому что колонна вдруг отъехала от нее вперед и через несколько минут замерла в черном провале. Дашу вновь накрыла тишина. Вот так номер! Неужели тайник? И что там? Золото? Бриллианты? А на что ей тайник с бриллиантами? Ей бы выход из этого могильника! Могильник… А что, если там настоящая могила или усыпальница со скелетами и полуразложившимися трупами? Ужас!!! И за что ей такие страдания?

Даша постояла еще немного посреди комнаты, дрожа всем телом от холода и страха, а потом все же заставила себя сделать шаг в сторону черного провала, открывшегося за колонной. Скелет так скелет! Труп так труп! Неизвестность еще хуже! Вытянув вперед руки, она прошла вслед за отъехавшей колонной.

Впереди было все так же темно. Наконец ее руки наткнулись на кирпич колонны. Рядом справа не было никакого прохода и никакого намека на дверь или выход, на встроенный сейф или чью-то могилу. Опять сплошная кирпичная стена.

Зато слева была пустота. Даша с бешено колотящимся сердцем шагнула в эту пустоту. Через пару минут ее руки опять уперлись в стену, но не кирпичную, а шершавую, деревянную. Даша пыталась понять, не дверь ли она ощупывает, когда эта деревянная стена вдруг рухнула ей под ноги. Девочка зажмурилась, потому что глаза резанул неожиданно яркий свет. Она простояла в полном столбняке некоторое время без движений и даже без чувств, но никто на нее так и не напал. Даша чуть приоткрыла один глаз, а потом сразу оба.

Она стояла перед маленьким, вроде чердачного, оконцем, в которое светила яркая лимонная луна. Девочка огляделась. Она находилась на крошечной площадке черной (если сравнивать ее со всеми остальными, виденными в пансионе) лестницы. Ее ступеньки вели и вверх, и вниз. Окно, видимо, было прикрыто фанерным щитом, который соскользнул ей под ноги, когда Даша его ощупывала.

Девочка выглянула в окно. Оно выходило на набережную реки Смоленки. За ажурным парапетом маслянисто плескалась черная вода. Даша находилась на третьем или четвертом этаже Северного Корпуса. Если на четвертом, то лестница вверх вела на чердак. Чердак – это сейчас, пожалуй, неактуально. Даша начала осторожно спускаться по замусоренной и захламленной лестнице вниз. Надо срочно определить, на каком этаже она находится. Окно, с которого упал фанерный шит, было первым. Та-а-ак… теперь – второе… Снимем и с него щит, чтобы было светлее. Вот – третье окно, а вот – и дверь на улицу!

Ну и замочек на этой двери! Как в сказке! Для него наверняка подошел бы Золотой ключик Буратино! Даша усмехнулась собственным мыслям и обреченно качнула рукой большой амбарный замок. Он ржаво скрежетнул и, разомкнувшись, упал вниз. Удивленная Даша взяла его в руки. С него посыпались обильные ржавые хлопья, а потом с сухарным щелчком отвалилась дужка. Повезло. А мог бы так проржаветь, что и ключом не открыть!

Даша отбросила замок и потянула за ручку двери. Она не поддалась. Даша поднатужилась, надавила на дверь плечом, и дверь приоткрылась. Девочка высунула на улицу голову. Никого. Пусто. Еще бы! Середина ночи!

Бывшая узница шагнула на тротуар и тут же обняла себя руками за плечи. Ну и холод! Немудрено! Дело ведь идет к октябрю. Даша подошла к парапету, зачем-то глянула в тяжелые глянцево-черные воды и обернулась к пансиону. Так! Надо запомнить! Этот выход может ей здорово пригодиться. Дверь, из которой она вышла, была самой крайней слева, значит, очень близко к обжитым помещениям Восточного Корпуса. Именно там находился дортуар их восьмого класса. Как бы туда попасть? Обойти корпус и позвонить в дверь центрального входа? Но что сказать Михаилу Петровичу? Что Модестовне? Начнется разбирательство, и Даше тогда вообще не будет жизни в пансионе.

Нет. Пожалуй, стоит вернуться на исходную позицию. Но как закрыть за собой дверь? Замок сломался окончательно и бесповоротно. Даша огляделась вокруг. Ничего достойного внимания не наблюдалось. Разве что… Она подошла к газону, тянущемуся вдоль набережной, и не без труда вытащила из земли дощечку, на которой владелец близлежащей кафешки не слишком красиво и ровно написал: «Через пять метров за углом горячая выпечка и напитки». Даша решила, что те, кому нужны выпечка и напитки, найдут их и так, по запаху, который даже ночью доносится на набережную с каждым порывом ветерка.

Девочка стремглав бросилась к двери пансиона, потому что услышала рев приближающейся машины. Еще не хватало, чтобы кто-то увидел ее здесь в белой пансионской ночнушке, синих тапочках с помпончиками и с дощатым призывом купить за углом выпечку!..

Даша так дрожала от холода, что с трудом смогла попасть палкой своей дощечки в ручку двери. Хорошо еще, что дверь открывается наружу и ручка у нее такая, куда можно засунуть палку. Таким нехитрым способом удалось все-таки перекрыть вход с улицы в Северный Корпус, хотя, конечно, не слишком надежно.

Поднимаясь вверх по лестнице, Даша толкала двери на каждой площадке. Незапертыми оказались двери на первом этаже и на третьем, но Даша решила сначала подняться опять на четвертый, чтобы разобраться с отъехавшей колонной. Надо бы попытаться вернуть ее на место и понять, каким образом эту колонну можно снова отодвинуть. Иначе тайна черного хода не имеет никакого смысла. И тайной сможет завладеть Айгулька.

Даша вернулась на четвертый, по пути снова закрыв фанерными щитами окна. Та-а-ак! Вот она, колонна… Как же ты, уважаемая, отъехала? Даша осмотрела и для надежности прощупала руками все стены рядом с колонной – и ничего, похожего на выключатель или кнопку, не нашла. Кирпичи, которые она по очереди нажимала, тоже оказались обычными. Неужели открыть этот ход можно только изнутри Дашиной темницы? Нелогично. Тот, кто придумывал этот ход, должен был учитывать, что иногда приходится возвращаться туда, откуда убежишь. И он наверняка это учел, только вот куда спрятал выключатель механизма…

Колонна доехала почти до окна лестничной площадки. Может быть, механизм спрятан в окне? Даша дрожащими пальцами ощупала старую раму, все ее изгибы и шершавости, а потом сунула руку под подоконник. Там она нашла какой-то выступ и нажала на него. Выступ вдавился в деревяшку подоконника, а колонна стронулась с места и, скрежеща и лязгая чем-то внутри себя, медленно стала на место, закрыв своим кирпичным телом вход в каморку.

На полу колонна оставила полосу раздавленного мусора. Для конспирации Даша расшвыряла его ногой, хотя тут же поняла, что колонну придется выдвигать снова. Надо разобраться, каким образом ее можно сдвигать изнутри. Девочка снова нажала на выступ под подоконником, и колонна опять подъехала к окну.

Прерывисто вздохнув, Даша опять ступила под своды своей темницы. А вдруг колонна станет на место и никогда больше не сдвинется? Что тогда делать? Умереть на этом пыльном полу? Ну нет! Она не доставит Гульке такого удовольствия! Даша прикинула, где она могла стукнуть кулаком, когда колонна сдвинулась с места, и начала снова ощупывать стену, даже постучала в нескольких местах. Ничего! Одни кирпичи! Как ни стучи по ним, ничего никуда не движется. Как же у нее тогда получилось?

Даша снова выскочила на площадку лестницы и осторожно ощупала приводящий в движение колонну выступ под подоконником. Он был узким и длинным. Ну конечно! Это же не кирпич! Может быть, это полоса раствора между кирпичами? Даша опять бросилась в каморку и снова принялась ощупывать стену. Наконец одна из узких полосок раствора поддалась под ее пальцами, утонула в стену, и колонна, дрогнув, вернулась на прежнее место. Даша опять оказалась в полной темноте. А вдруг колонна не отъедет назад при повторном нажатии? Она с такой силой надавила на полоску между кирпичами, что заломило пальцы, но эти усилия были вознаграждены: колонна все с тем же отвратительным скрежетом внутри откатилась на лестничную площадку.

Даша захлопала в ладоши и подпрыгнула, как какая-нибудь сопливая первоклассница, взметнув тапочками целое облако пыли. Прочихавшись и протерев глаза, она вдруг испугалась, что больше не найдет ту потайную «клавишу» между кирпичами. Девочка опять зашарила руками по стене и, очевидно, по счастливой случайности, нашла ее довольно быстро. Все-таки надо как-нибудь пометить эту «клавишу», чтобы потом, в случае острой надобности, найти. Но чем? В этой пустой комнате ничего нет! Еще раз отнять руку от «клавиши», чтобы отыскать на лестнице какой-нибудь острый предмет, Даша боялась. Она в полной безнадежности огляделась вокруг, подумала немного, вспомнила изречение о том, что гениальное всегда просто, и уткнулась лицом в пыльную стену. «Клавиша» находилась как раз на уровне ее носа. Даша сосчитала количество кирпичей от «клавиши» до колонны. Три целых и половинка. Теперь, пожалуй, стоит проверить, найдет ли она таким способом включатель механизма колонны. Даша отсчитала кирпичи в обратном порядке, то есть от колонны до предполагаемой «клавиши», снова уткнулась носом в стену, сразу же нашла ее и надавила. Колонна опять закрыла ей выход из темницы.

Даша еще раз утопила «клавишу» в стену. Колонна снова выехала на лестницу. Девочка, очень довольная собственной сообразительностью, смело шагнула на лестничную площадку, закрыла колонной брешь в стене, опять ногой расшвыряла в стороны придавленный ею мусор и сбежала по лестнице на третий этаж.

За открытой дверью находился темный узкий коридор. Даша вошла в него, однако пришлось остановиться и перевести дыхание – сердце девочки бешено колотилось. Только что она не боялась ничего, потому что была очень занята, а теперь ей стало по-настоящему страшно. Даша находилась в старинном особняке с толстыми стенами, тайными ходами и со встроенными в кирпичные колонны механизмами. Вполне возможно, что здесь где-нибудь спрятан настоящий клад или в какой-нибудь комнате на стене висит роковой портрет, а может быть, в коридорах бродят, звеня цепями, настоящие привидения! Конечно, при белом свете дня, находясь в комнатах, заполненных девчонками, Даша не поверила бы ни в какие привидения, но сейчас, ночью, в узком пустом коридоре она боялась, как никогда в жизни.

Однако выбора у нее не было. Пришлось, стуча зубами, идти вперед. Перед ней вился коридор, то вводя девочку в пустынные комнаты, то выводя из них. Окна одних комнат были закрыты щитами, как на черной лестнице, окна других – завешены тканью, в третьи на Дашу равнодушно поглядывала все та же ярко-лимонная луна.

В одном большом зале на стенах висели затянутые материей картины, а сверху спускалась огромная трехъярусная люстра. Ее прозрачные подвески, отливавшие зеленым в лунном свете, мелодично звякнули, когда Даша проходила мимо. Девочка вздрогнула и отскочила в сторону, к большой картине. Это она сделала вовремя, потому что в противоположных распахнутых дверях зала, к которым двигалась Даша, проплыла женская фигура в темном одеянии, с распущенными волосами и с зажженной свечой в руках…

Сердце Даши, которое и так билось быстрее обыкновенного, казалось, чуть не выскочило из груди. Какой ужас! Кто это?! Может быть, это все-таки привидение? Может быть, оно ищет ее, Дашу? Зачем? А кто его знает, что на уме у этих привидений? Бежать! Надо немедленно бежать, пока эта женщина… пока это привидение… не вернулось за ней!

Даша рванулась вперед, зацепив рукой край полотнища, которым была укутана картина. Ткань плавно съехала вниз и открыла Даше большой портрет женщины в старинном светлом кружевном платье. Лицо женщины было слишком высоко, чтобы Даша, стоящая к нему вплотную, смогла в темноте его рассмотреть как следует. Да у нее и не было сил его рассматривать. Она бросилась к другим дверям зала и помчалась по коридору в направлении, противоположном тому, в котором скрылась дама со свечой. От страха Даша Казанцева неслась по коридорам, совершенно не разбирая дороги и не заботясь о том, сколько шума при этом производит. Остановиться она была вынуждена у двери, которая перекрыла ей дальнейший путь. Даша подергала за ручку – дверь не поддалась. Девочка прижалась к ней спиной и поглядела туда, откуда только что примчалась. Нет! Она не в силах преодолеть обратный путь по этим темным залам и комнатам и искать там выход. Она умрет здесь, у этой двери. Пусть Гулька порадуется, потому что победила.

Только Даша решила, что теперь самое время заплакать, как услышала чей-то разговор. Вот и все! Сейчас ее найдут, и все кончится! Да, но как она объяснит свое присутствие здесь? Не-е-ет! Лучше погибнуть в этой пыли, чем объясняться! Даша отскочила от двери в сторону и, как могла, вжалась в угол. Только бы не заметили! На ней такая белая рубаха!

К двери подошли две женщины. В одной из них Даша узнала Александру Модестовну.

– Ой! – директриса коснулась рукой лица. – Я, кажется, забыла там очки. Сходи-ка, милая, за ними. – Александра Модестовна открыла ключом дверь и подала его своей спутнице, которую Даша никак не могла узнать, хотя в ее фигуре было что-то знакомое. – Возьми ключ. Закроешь потом за собой дверь и принесешь его ко мне в кабинет.

Директриса скрылась за дверью, а вторая женщина пошла опять в ту сторону, откуда они только что пришли. Даша дождалась в своем углу, пока женщина скроется в повороте коридора, и скользнула в дверь вслед за Александрой Модестовной. Какое счастье! Она оказалась в коридоре перед собственным дортуаром. Все-таки ей сегодня здорово везло!

Даша сняла тапки, прижала их к груди и босиком одним духом пронеслась пустынным коридором в спальню, юркнула под одеяло и укрылась с головой. Ну и ночка!.. Интересно, зачем директриса по ночам бродит по Северному Корпусу? Кто был с ней? А та женщина с распущенными волосами, кто она? Столько вопросов, и ни одного ответа. Последним, о чем подумала Даша перед тем, как заснуть, был большой портрет женщины в кружевном платье…

– Да вставай же ты наконец! – услышала Даша и тут же почувствовала хороший тычок в бок. Она открыла глаза. Перед ней с полотенцем на плече стояла Лера. – Хорош спать! На занятия опоздаешь!

Даша тряхнула тяжелой головой. Абсолютно не выспалась. А какой бред ей снился! Какие-то темницы, потайные ходы, привидения с распущенными волосами! Ну и ерунда! Она откинула одеяло и похолодела. Ночная рубашка была серой с рыжевато-бурыми пятнами. Даша дотронулась до грязной ткани. Неужели… Неужели не снилось?.. Ну конечно, не снилось! Она вдруг отчетливо вспомнила и как Чака ее разбудила, и как они плутали по коридорам и лестницам – словом, все. Даша подняла глаза и встретила взгляд Айгуль, которая непонятно зачем подошла к их с Лерой кроватям. Даша ждала от нее вопросов. Но та быстро отвернулась и пошла к умывальнику.

– Чего это мы такие грязные? – усмехнулась Лера.

– А кто его знает, – небрежно ответила Даша, решив, что в сложившейся ситуации это самый верный тон.

– Ну-ну! – продолжала странно улыбаться Лера. – Гляди, как бы Милашка тебя в таком виде не застукала! – добавила она и вслед за Айгуль отправилась умываться.

Глава 3. Бартер: тайна – на тайну.

В следующую пятницу, 10 октября, пансион Александры Модестовны Бонч-Осмоловской собирался отпраздновать день своего основания, который директриса нарекла Днем девочек. Уже целых две недели к нему шла бурная подготовка. Даша очень удивилась, когда узнала, что, несмотря на столь непродолжительный срок своего существования, пансион уже сумел подготовить замечательный хор и даже собственный скрипичный квинтет, в который входила одна девочка из Дашиного восьмого класса – Неля Русакова.

Два раза в неделю худющая длинношеяя старушенция, Римма Эдуардовна, бывшая балерина, занималась с девочками бальными танцами.

– И кому только все это надо, – недовольно бубнила на ухо Лере Даша, выворачивая ногу в старинном падеграсе. – Хороши же мы будем, танцуя парные танцы друг с другом! Танцы в психушке! Бал институток! Разрешите, мадемуазель, пригласить вас на мазурку! Тьфу! Противно прямо!

– Почему ты решила, что мы будем танцевать друг с другом? – удивилась Лера.

– А с кем еще? С Михаилом Петровичем?

– Во-первых, будут приглашены родственники, а среди них, между прочим, и мужчины иногда водятся, и даже довольно молодые – среди братьев, например! Не слыхала?

– Ой, как остроумно! Больно мне хочется танцевать с твоим банкиром, Гулькиным бензиновым папашей или с братцем Нельки Русаковой, ясельного возраста! – фыркнула Даша. – Я помню, как он чуть весь пансион не разгромил, когда его приводили к ней в прошлый выходной!

– Я же сказала, что родственники – это только во-первых.

– А кто во-вторых?

– А во-вторых, пригласят, как и в прошлом году, мужскую гимназию со 2-й линии Васильевского острова.

– Да ну? – Даша так изумилась существованию еще и мужских школ, что неосмотрительно повернула голову к Лере. К ней тут же с необыкновенной прытью подлетела бывшая балерина. Железными пальцами она так безжалостно развернула Дашину голову в нужную сторону, что в шее что-то хрустнуло.

– Сколько можно говорить, что ваша голова, воспитанница Казанцева, в данный момент должна быть развернута вправо, а глаза должны видеть ваш собственный локоть! – высоким фальцетом прокричала Римма Эдуардовна и вывернула Дашин локоть в противную природе сторону.

После падеграсов, пазефиров и полек с вальсами девочки отправились на обед.

– Ну-ка, расскажи подробнее про мужскую гимназию, – попросила Даша Леру, когда они сбегали по ковровой лестнице на первый этаж.

– Да, в общем-то, особенно нечего и рассказывать, – пожала та плечами. – Придут парни – вот и все.

– Что значит «вот и все»? Какие парни? Каких классов?

– Всех, какие в гимназии есть!

– То есть как это всех? – Даша даже остановилась на лестнице, и ее чуть не сбили с ног бегущие сзади девочки. – С первого по десятый, что ли?

– Вот именно – с первого по десятый! – Лера, и не думая останавливаться, продолжала спускаться вниз, в столовую, из которой вкусно пахло куриным бульоном.

Даша догнала ее и нетерпеливо продолжила:

– Согласись, это же действительно как в психушке! Как первоклассники могут праздновать вместе с выпускниками? Почти светские дамы с чебурашками! У них ведь нет ничего общего!

– Слушай, Дашка, отстань! – рассердилась вдруг Лера. – Есть хочется, сил нет! Обещаю, что после обеда все тебе расскажу. Идет?

Даша вынуждена была согласно кивнуть.

Куриный бульон с пирожками в рот Казанцевой не шел. Узнав, что в школе появятся мальчишки, она почему-то сильно разволновалась и даже потеряла аппетит. В пансионе кормили вкусно и разнообразно, но не обильно. Девочки выходили из-за столов сытые, но к обеду и ужину всегда сильно хотели есть. Даша в раздумье так мелко раскрошила пирожок, что Айгуль, сидящая напротив, поспешила ей заметить:

– Нечего добро переводить! Не хочешь есть, отдай лучше Нельке!

Та самая скрипачка Неля Русакова, будучи очень упитанной девочкой, есть всегда хотела больше всех. Над ней одноклассницы посмеивались, а она всегда отвечала им одним и тем же:

– Если бы вы попробовали по два часа в день без перерыва играть на скрипке, то увидели бы, как это тяжелое занятие способствует возрастанию аппетита, и перестали бы хихикать раз и навсегда.

Поскольку больше никто в классе играть на скрипке не умел, ей верили на слово и отдавали свои нелюбимые блюда: Лера, например, ненавистную геркулесовую кашу, Даша – манную, а Талиева всегда отдавала Нельке печенку и вареную морковку. Русакова была всеядна и ненасытна. Геркулесовую кашу отказывались есть человек пять, и все порции по очереди исчезали в бездонной Нелькиной утробе.

Даша повертела в руках второй пирожок, который подавали к бульону, и подсунула его Русаковой, хотя, конечно, понимала, что уже через час проголодается. Однако заставить себя есть не могла. Она подвинула к Нельке гречневую кашу с котлетой и принялась задумчиво вылавливать из компота разварившийся чернослив.

Вот значит как! Мужская гимназия! Это интересно! Надо же!

Даша уже совсем отвыкла от мальчишек, хотя и двух полных месяцев не прошло с тех пор, как она оказалась в пансионе Бонч-Осмоловской. Ей даже стало казаться, что без парней вообще вполне можно обойтись. Во-первых, на уроках не стоит никакого вопроса о дисциплине, во-вторых, никто не плюется, не мусорит, не сыплет за шиворот кнопки и бумажки, в-третьих, никто не пытается заглянуть в девчачий туалет или раздевалку физкультурного зала… Нет, что ни говори, в женских школах все-таки есть свои преимущества…

Интересно, какие они, гимназисты? Отличаются ли от простых мальчишек? Наверно, отличаются, потому что, скорее всего, из богатых семей. Рабочий класс частную школу не оплатит. Наверняка сыновья банкиров и промышленных магнатов, как Лера с Гулькой. Неужели у них тоже форма? Даша почему-то представила старшеклассников в коротких штанишках на лямочках, в белых гольфиках и, хихикнув, расплескала по будничной клетчатой скатерти компот. Дежурная классная дама поспешила предупредить ее:

– Казанцева! Если вы еще раз будете замечены за таким недостойным поведением во время приема пищи, то будете сдавать зачет по этикету!

Даша смущенно посмотрела на желтое пятно, расплывающееся по скатерти, но продолжила думать о мальчишках, а вовсе не о зачете по этикету. Неужели их тоже учат танцевать пазефир? Неужели она, Даша, будет танцевать в паре с гимназистом бальный танец? Это так странно… На дискотеках в старой школе они, прошлогодние восьмиклассники, редко еще танцевали «медляки», но уж если танцевали, то по всем правилам, как взрослые, в обнимку. А тут танцы особые… Для них девочкам шьют специальные платья: длинные, с кружевами, нежных пастельных тонов. Красивые. Любая девчонка из старой Дашиной школы рада была бы надеть такое. Конечно, быстрые современные танцы в длинных платьях не потанцуешь, но падеграсы с пазефирами – самое то! Лера говорила, что всем девочкам даже прически сделают старинные, с локонами и заколками со стразами. И Даша второй раз за обед подумала, что в женских школах определенно что-то такое есть…

– Пошли, – ткнула ее в бок Лера, и Даша с готовностью бросилась за ней.

– Ну, слушай! – торжественно начала Лера Веденеева, когда они наконец уселись на диванчик в комнате отдыха. Она видела, что Казанцева от нетерпения покрылась красными пятнами. – Общий праздник будет продолжаться до 18.00. В это время уведут младшую школу. В 19.00 праздник закончится для пятых-шестых классов, в 21.00 – для седьмых-восьмых, в 23.00 – для девятых-десятых.

– Ну-у-у… – недовольно протянула Даша. – Почему такая дискриминация? Почему нас приравняли к семиклашкам? Почему мы не вместе с десятыми? Может, стоит поднять восстание, а?

– Не поможет.

– Конечно же, я пошутила насчет восстания, но, может быть, можно уговорить Модестовну, чтобы она пересмотрела правила?

– Неужели ты еще не поняла, что здесь раз и навсегда установленные порядки, которые никто не собирается нарушать, потому что, как говорит директриса, их надо превратить в традиции.

– Ну ладно, – отмахнулась от традиций Даша. – А как все остальное? Расскажи! Тебе кто-нибудь понравился из гимназистов?

От этого вопроса Лера почему-то моментально поскучнела и встала с диванчика.

– Никто мне не понравился, – недовольно сказала она. – Парни как парни. Ничего особенного. Пойдем лучше алгебру делать! Столько назадавали!

– Да погоди ты с этой алгеброй! Куда она денется!

Но Лере почему-то совершенно разонравилось разговаривать на тему празднования Дня девочек, и она, не оглядываясь на Дашу, вышла из комнаты отдыха.

Раздосадованная Казанцева шлепнула кулаком по подлокотнику диванчика, обтянутого мягкой кожей. Что Лерка за человек такой! Ни рыба ни мясо! То веселая-веселая, то вдруг раз – и не пойми что! Какая-то полуподруга. Понадеешься на такую, а она возьмет и в самый нужный момент тебя бросит, вот как сейчас… Даша хотела уже пойти вслед за Веденеевой, чтобы заняться алгеброй, по которой действительно много задали, но в комнату отдыха зашла Айгуль и встала напротив нее.

– Поговорим? – Талиева, как всегда, спросила тоном, не допускающим возражений.

– О чем? – Даша сделала вид, что не понимает.

– О ней! О той комнате! Как выбралась?

– О какой комнате? Не понимаю, о чем ты говоришь?

– Неужели? Не смеши меня! Я требую, чтобы ты мне рассказала, как выбралась!

– А мне плевать на твои требования, поняла! – Даша развалилась на диване как смогла небрежно и независимо.

Лицо Талиевой запылало малиновым румянцем, под цвет кожи, обтягивающей диванчик комнаты отдыха. Даше показалось, что Гулька вцепится ей в волосы, но Талиева справилась с собой и довольно спокойным тоном предложила:

– Хорошо. Тогда предлагаю бартер.

– Это еще что такое?

– Обмен. Тайну – на тайну.

– Н-не знаю… – покачала головой Даша. – А вдруг меня не заинтересует твоя тайна? Что тогда?

– Тайны вообще всех всегда интересуют, а моя и тебе понравится, потому что она о твоей подружке Веденеевой.

Гулька попала не в бровь, а в глаз. Лера была странной молчаливой девочкой, о себе почти ничего не рассказывала, и ее жизнь до пансиона действительно интересовала Казанцеву. Даша еще немного помолчала, взвешивая все «за» и «против», но все-таки решительно отказалась от предложения Талиевой:

– Нет. Я хочу остаться при своей тайне, а твоя, пожалуй, мне не нужна.

– Смотри, Казанцева, пожалеешь! – набычилась Айгуль.

– Как страшно! Неужели Лерка – глава петербургской мафии? – усмехнулась Даша.

– Зря остришь, между прочим. Я тебя предупреждаю, что не стоит так со мной разговаривать!

– Считай, что я приняла твое предупреждение к сведению. – Даша встала с диванчика и оказалась лицом к лицу с Талиевой, у которой от гнева подрагивали крылья носа. Даше тут же захотелось подлить масла в огонь, и она с самым невинным видом сказала: – Нам, Айгуль, очень много задали по алгебре. Пойдем, порешаем? – это предложение прозвучало настолько издевательски, что Талиева задохнулась от возмущения и не нашла что ответить. – Ну, как знаешь, – Даша пожала плечами и вышла из комнаты.

Спиной она ощущала обжигающий взгляд Айгуль, и ей было не по себе. Она вдруг вспомнила как-то упомянутую Лерой Валечку Федорову, которую Талиева с Танькой Евчак в прошлом году «сожрали».

– Слышь, Лер! – шепотом обратилась она к Веденеевой, которая в комнате для занятий с увлечением решала алгебраический пример. – Я вдруг вспомнила, что Модестовна на линейке в честь первого сентября говорила, что за прошлый год никто из пансиона не выбыл. Так?

– Ну… так… И что? – Лера с явным неудовольствием вынырнула из алгебры.

– А ты мне говорила про какую-то Валечку Федорову, на кровати которой я сплю.

– Ну?

– Врала, что ли?

– Зачем мне это надо?

– Тогда объясни, в чем дело?

Лера швырнула ручку на стол, внимательно посмотрела на Дашу и сказала:

– Тайну – на тайну…

– Бартер? – усмехнулась Казанцева.

– Вроде того, – согласилась Лера.

– И что же ты хочешь знать?

– Как ты выбралась?

– Откуда? – удивилась Даша. – В смысле, откуда ты знаешь, что я где-то была и что оттуда трудно выбраться?

– То замечательное место я тоже однажды имела счастье посетить, – печально сказала Лера. – Оттуда вообще невозможно выбраться!

– И ты была в том чулане? Что ты там делала? Когда? – Даше хотелось задать еще множество других вопросов, но Веденеева ее перебила:

– Скажешь, как выбралась, расскажу все и про Валечку Федорову!

– Откуда мне знать, что ты меня не обманешь?

– Могу поклясться! – воскликнула Лера.

– Может, тебе поклясться, как чихнуть! – хмыкнула Даша.

– Смотри! – Лера схватила лежащий у тетради циркуль и вонзила его иголку себе в ладонь.

– Ты что! Сумасшедшая! – ужаснулась Даша.

– Теперь веришь? – Веденеева, сморщившись, вытащила иголку и слизнула капельку показавшейся крови.

– Пожалуй…

– Тогда рассказывай.

И Даша, уставшая хранить эту тайну, наконец с удовольствием выговорилась…

– Покажешь мне, как сдвинуть колонну? – спросила Лера.

– Зачем тебе?

– За тем же, зачем и тебе. – Лера вдруг стала твердой и решительной.

– Я и сама еще не знаю, зачем мне этот тайный ход, но, думаю, знание о нем не помешает.

– Вот именно! Так покажешь, как сдвигать колонну?

– Знаешь, Лера, боюсь, что я не найду ту комнату. Туда меня Гулька с Танькой вели, а обратно я так неслась от страха, что вообще не знаю, как у входа в наш дортуар оказалась. Может, ты знаешь, как до нее добраться? Ты же сказала, что тоже была там. Как же ты вышла?

– Этой комнатой Гулька почти всех проверила и меня в том числе. Она же и выпустила, – вздохнула Веденеева.

– А ты запомнила, как пройти в комнату?

– Не знаю… Может быть… Я попробую вспомнить. – Лера снова вздохнула, с сочувствием посмотрела на Дашу и сказала: – Ой, боюсь, Гулька тебе не простит!

– Чего не простит?

– Того, что ты умудрилась сбежать. Она Валечку не простила…

– Знаешь, Лерка, ты уже с этой Валечкой столько нагнала на меня страху, что я теперь буду бояться спать на нашей с ней общей кровати! Она что… умерла?

– Нет! Что ты! – замахала руками Лера. – Ее просто забрали из пансиона. Модестовна ее на линейке не упоминала, потому что она выбыла не по причине плохой успеваемости. Валечка была отличницей. И очень хорошей девчонкой. Мы ее все любили. И все, кроме Гульки, называли Валечкой. Талиева ей этого простить не могла…

– Не могла простить, что вы называли Федорову уменьшительным именем?

– И этого тоже. Разве кто Талиеву назовет Гулечкой? Да никогда в жизни! Это сейчас Гулька на первых ролях, а в прошлом году первой считалась Федорова, которая была и красивей Талиевой, и добрей, и умней. Вот Гулька ее и… – Лера, закусив губу, замолчала.

– Да что она сделала с Федоровой? Можешь ты наконец все объяснить?

– Она из этой комнаты всех выпускала через час-полтора, а Валечку там продержала всю ночь…

– И что? – окончательно испугалась Даша.

– С ней случилось тяжелое нервное расстройство, и ее забрали домой.

– А Гулька?

– А что Гулька?

– Ну… ее хоть наказали?

– Да кто ж ее накажет? Ты знаешь, кто ее отец?

– Бензиновый король. Ты мне говорила. Я помню.

– Ее отец – владелец этого пансиона!

– Да ну! – охнула Даша. – Это тот, который первого сентября на линейке золотой булавкой блестел?

– Тот самый.

– Так вот, значит, откуда у нее ключ от той двери! – догадалась Даша.

– У нее, дорогая моя, не просто ключ от той двери, а – настоящий Золотой Ключ!

– Как у Модестовны?!

– Это у Модестовны, как у Гульки. Талиева говорит, что у директрисы всего лишь жалкий дубликат, который даже не все двери открывает. А старинный Золотой Ключ – у нее!

– Где же она его взяла?

– Ну ты даешь! – Лера посмотрела на Дашу, как на дурочку. – Наверняка отец дал, раз он владелец пансиона.

– Разве можно таким, как Гулька, давать Золотые Ключи?

– Я думаю, папаша даже и не догадывается, что собой представляет его любимая доченька, – с сарказмом проговорила Лера.

– Значит, надо ему раскрыть на нее глаза!

– Может, ты это и сделаешь? – усмехнулась Лера.

Даша тут же закрыла рот и с виноватым видом опустила глаза.

Глава 4. Сюрпризы Дня девочек.

10 Октября, или День девочек, начался необыкновенно. Проснувшись утром, Даша увидела на своей прикроватной тумбочке букетик крошечных белых хризантемок в прозрачной вазочке. Рядом с вазочкой сидел маленький бархатный медвежонок с улыбкой на желтенькой мордочке. К его лапке на золоченом шнурке была привязана открытка, которой пансион А.М. Бонч-Осмоловской поздравлял свою воспитанницу Дарью Казанцеву с праздником. Поздравление было напечатано на мелованной бумаге типографским шрифтом красивыми красными буквами с завитками. Даша поцеловала в носик симпатичного медвежонка и посмотрела на тумбочки других девочек. На каждой в одинаковых прозрачных вазочках стояли букетики хризантем: белые, как у Даши, розовые, как у Леры, лиловые, как у Нельки Русаковой, желтые, как у Талиевой. Вместо медвежонка Лерину открытку держал в лапах смешной зайчонок. Вокруг радостно пищали и взвизгивали Дашины одноклассницы, обнаруживая на своих тумбочках не менее симпатичных зверюшек.

– Да-а-а… – уважительно протянула Даша и посмотрела на Леру. – Приятно. Ничего не скажешь…

– То ли еще будет! – обнадежила ее Веденеева.

Даша хотела ее спросить, что же еще такого необыкновенного сегодня ожидается, но не успела, потому что в дверь вошла сестра-хозяйка Валентина Яковлевна. Вслед за ней две девушки, которые исполняли в пансионе должности дежурных по этажу, вкатили в дортуар две длинные вешалки. Даша еще ничего не поняла, а девчонки на разные голоса завопили «Ура!», повскакивали с кроватей и облепили Валентину Яковлевну с девушками и вешалками.

– Что там такое? – Даша спросила Леру, которая, никуда не торопясь, продолжала заправлять постель.

– А-а… – довольно равнодушно махнула рукой она. – Все равно выдадут по списку. Нечего там и толпиться.

Даша опять не успела спросить, что им должны выдать, потому что Валентина Яковлевна как раз произнесла Лерину фамилию, которая в классном списке была второй. Лера, бросив поперек кровати подушку, пошла к одноклассницам. К Даше она вернулась, неся в руках болтающийся на пластиковых плечиках шелковый голубой костюм.

– Вот это да! – чуть не задохнулась от восхищения Даша. – Как раз к твоим глазам! Неужели всем выдадут такую же красоту?

– Всем, – кивнула Лера. – В прошлом году у меня было кремовое платье. Тоже красивое.

– Да? – не переставала удивляться Казанцева. – А куда же его дели?

– Милашка в прошлом году объяснила, что на каждый День девочек мастерицы из экспериментального ателье нам будут шить по новому наряду. Мастерицы присутствуют на празднике и приглядываются к своим моделям: как они сидят на девочках, что лишнее, чего не хватает. Потом платья сдаются обратно в ателье, и самые лучшие запускаются в производство. Те, которые специалистам показались в чем-то неудачными, продают прямо в ателье по ценам «секонд-хенда».

– Ничего себе! – возмутилась Даша. – Одним, значит, выдают красивые платья, а другим – какой-то там «секонд-хенд»?

– Знаешь, Даша, это только специалисты могут увидеть в этих платьях дефекты, а мы с девчонками ни в одном ничего плохого не заметили. Все, как одно, красивые!

– Казанцева… – прозвучал голос Валентины Яковлевны.

– Тебя! – подтолкнула Дашу в спину Лера.

Даша просияла от удовольствия, когда увидела свое платье. Как эти мастерицы угадали, что она так любит именно такой, розовый с легкой дымкой, цвет?

– И что, можно прямо сейчас и надевать? – с надеждой спросила она Леру. Та ее надежды оправдала:

– Ага! Умоемся и сразу наденем!

Девочки побежали умываться, а одноклассницы еще продолжали получать свои наряды.

– Как тебе идет этот костюм, Лерка! – Даша от восхищения так округлила глаза, что Лера засмеялась.

Даша впервые почти за целых два месяца увидела и услышала, как Веденеева смеется. Ее невыразительное бледное личико улыбка преобразила так, что Лера неожиданно обернулась красавицей. Костюм оказался брючным, с широкими, клешенными от бедра брюками, в которых детская худоба Веденеевой казалась стройностью.

– Тебе тоже здорово идет! – Лера подтащила Дашу к большому, во всю стену, зеркалу гардеробной комнаты.

Даша так привыкла отражаться в этом зеркале то в детсадовских гольфиках, то в безликом джинсовом костюме, что поразилась, как хороша она, оказывается, в платье. Нежная ткань отбрасывала на щеки розовые блики, и лицо казалось свежим, как после прогулки в летнем парке. Платье было двухслойным: нижнее – обтягивающее однотонное и верхнее – летящий полупрозрачный халатик с разводами.

– И как только они с размерами угадывают? – очередной раз поразилась Даша.

– Ну ты даешь! Забыла, что с тебя при поступлении в пансион мерки снимали? – опять улыбнулась Лера.

– Забыла! – рассмеялась Даша, в третий раз подумала, что в этом пансионе определенно есть много хорошего, и добавила: – Неплохо бы, конечно, наложить тени на веки…

– Будет тебе и макияж. В этот день разрешают очень многое. Помнишь, я тебе рассказывала про мастеров из салона?

– Да, что-то ты вроде бы говорила… – мотнула головой Даша. – Прямо день сюрпризов!

А вокруг них уже толпились девчонки в своих новых нарядах. Даша придирчивым взглядом оглядела своих одноклассниц. Действительно, трудно было найти изъяны в их туалетах. Даже неуклюжая Русакова постройнела в жемчужно-серого цвета костюме с удлиненной юбкой.

Рядом с Дашей крутилась у зеркала разрумянившаяся Чака в абрикосовом платье. На Талиевой был надет снежно-белый костюм с мини-юбкой в складочку. Белый цвет здорово шел к ее смуглой коже, черным волосам и ярким карим глазам. Даша хотела даже сказать Гульке комплимент, но осеклась, увидев ее колючий недобрый взгляд. Казанцевой сразу же вспомнились и Валечка Федорова, и каменная темница, и Золотой Ключ, и таинственная женщина с распущенными волосами. При этих воспоминаниях, казалось, даже несколько поблек розовый цвет нового наряда, а вместе с ним и румянец на Дашиных щеках. Праздник – праздником, а терять бдительность не стоит! Совершенно неизвестно, что еще может отмочить всемогущая Айгуль Талиева со своим Золотым Ключом и папенькой – владельцем пансиона и чуть ли не всего бензина Санкт-Петербурга.

Завтрак проходил в такой же праздничной обстановке, как и первого сентября. Столы, застеленные накрахмаленными до хруста белыми скатертями, были сервированы тонким фарфором и украшены цветочными венками. Вместо ежедневных молочных каш и омлетов подавали по выбору девочек душистый фруктовый чай, кофе с молоком, горячий шоколад или соки. В плетеных корзинках пансионерок поджидали пирожные и румяная выпечка.

– А все-таки здорово, когда пирожные ешь только изредка, – с полным ртом прошепелявила Лере Даша. – Никогда в жизни они не казались мне такими вкусными. Просто пища богов! Нектар и манна небесная одновременно!

– Да, я еще в прошлом году это оценила, – согласилась Лера. – И про платья тоже думала… Когда месяцами ходишь в форме и невыразительной джинсовке, любое платье или костюм воспринимаются как бальный наряд Золушки, а уж такие, какие нам сшили… Даже нет слов…

Даша оглянулась по сторонам. Столовая походила на цветник. Девочки в новых ярких платьях оживленно переговаривались, сверкали глазами. На их лицах было написано не только удовольствие от вкусной еды и красивой одежды. Каждая из них, от самой крошечной первоклассницы до взрослой выпускницы, ждала от сегодняшнего дня чего-нибудь необыкновенного, и это ожидание чуда делало хорошенькими самые некрасивые лица и прекрасными – самые маленькие глазки.

Классные дамы и преподавательницы тоже сняли свои форменные платья и нарядились в праздничные туалеты. Милашка в светлом платье из ткани-стрейч и в узеньких туфельках на высоченных каблуках казалась совсем юной девушкой. Александра Модестовна в костюме из тяжелого темно-зеленого шелка с серебряным шитьем напоминала Даше императрицу Екатерину. Даже ее волосы, уложенные в сложную прическу и тронутые сединой, вполне тянули на слегка припудренный парик.

За завтраком директриса поздравила воспитанниц и преподавателей с днем открытия пансиона и одновременно с Днем девочек. А затем объявила распорядок сегодняшнего торжественного дня. Уроки не отменялись, но сокращались до двадцати минут, как и первого сентября. После занятий всем был обещан роскошный обед, а потом – свободный час для «чистки перышек». 15.00 назначалось временем съезда гостей. В 15.30 девочки должны будут дать гостям концерт, а бал, который, конечно же, больше всего ждали воспитанницы пансиона, начнется в 16.00.

Даша, сидя на уроке алгебры, вспоминала, что в старой школе в праздничные дни уроки обычно выходили скомканными и не приносили никому никакой пользы. Учителя злились и нервничали, а школьники хихикали, болтали, перекидывались записками, и сладу с ними не было никакого. В пансионе за двадцать минут алгебры было решено и объяснено ровно столько, сколько и в двадцать минут обычного будничного дня. Отличие состояло только в том, что девочки и преподавательница были нарядно одеты и весело блестели их глаза в предчувствии предстоящих удовольствий.

Обед тоже был выше всяких похвал. Стол опять сервировали тонким фарфором и серебряными приборами, а на десерт каждой девочке принесли креманку матового стекла с мороженым, уложенным в ней необыкновенно красивой разноцветной горкой. Все это великолепие сверху было посыпано тертым шоколадом, орехами и полито чем-то вязким и вкусным.

Даша думала, что «чистить перышки» они будут самостоятельно, но через некоторое время после обеда к ним в дортуар пришли парикмахеры. Оказалось, что они должны сделать девочкам такие прически, которые после концерта легко будет переделать в бальные, чтобы они подошли к длинным платьям с кружевами и лентами. В гардеробной у большого, во всю стену, зеркала даже поставили пару специальных кресел. В умывальной комнате, где тоже были большие зеркала, расположились со своими восхитительными принадлежностями визажисты. Лера уже говорила о них Даше, но Казанцева тогда как-то несерьезно восприняла это сообщение. Сегодня же появление визажистов ей абсолютно не понравилось, потому что нравилось совершенно другое. Она обожала наносить себе на лицо косметику самостоятельно. Это было целое действо. Сначала Даша раскладывала разнообразные коробочки, баночки и тюбики перед собой, долго выбирала общую тональность, потом – доминирующий, главный тон, который будет нести на себе основную нагрузку в формировании ее образа. Эта задача всегда была непростой, потому что Даша понимала – макияж при всей его сложности должен быть неброским ввиду ее юного возраста. В преодолении этой сложности и был основной кайф, а явившиеся парикмахеры с визажистами собирались лишить ее как раз этого удовольствия. Даша надула губы, обреченно уселась на стул у самого дальнего окна дортуара и стала раздраженно думать о том, что эти взрослые тетки, конечно же, ничего хорошего сделать не смогут. Это ясно, как день! Им же всем уже явно за тридцать! Почти пенсионерки! Разве они понимают, чего хочется молодежи? Даша твердо решила смотреть на птиц за окном и не поворачивать головы к гардеробной комнате, чтобы не расстраиваться еще больше. Ведь как здорово все начиналось! Платья, мороженое… До чего же легко испортить хорошее начинание!

Первую вышедшую из гардеробной девочку восьмиклассницы встретили таким восторженным визгом, что не повернуть на него голову смогла бы, пожалуй, только мраморная кариатида, которая поддерживала козырек под окном, у которого сидела Даша. Поскольку у Казанцевой было обыкновенное человеческое сердце, а не каменное кариатидное, она, конечно же, обернулась. И тут же ее губы непроизвольно, сами собой, разъехались в стороны в довольной и где-то даже завистливой улыбке. Танька Евчак, та самая Гулькина «шестерка» Чака, которая, по мнению Даши, была весьма непривлекательной особой с маленькими глазками и узеньким лобиком, выглядела на все сто, то есть как модель с обложки журнала. Ее мини-глазки в золотисто-бежевой дымке теней укрупнились и приобрели несвойственное им романтическое выражение. Губы были чуть-чуть тронуты бледно-оранжевой помадой в тон абрикосовому платью, а жидкие серые волосы очень гладко зачесаны назад и собраны в пучок, как у участницы чемпионата по бальным танцам. Сверху волосы побрызгали золотистым лаком, а на узенький лобик выпустили несколько тонких рваных прядей.

Даша с трудом отвела глаза от Чаки и поняла, что совершенно расхотела поворачивать их к птицам за окном. По мере того как из гардеробной комнаты, где осуществлялись парикмахерские изыски, выходили преображенные одноклассницы, Даша перемещалась все ближе и ближе к месту развертывания основных действий. Когда наконец настала ее очередь, она с радостью расстегнула заколку. Волосы упали, закрыв спину волнистыми прядями, а Даша с замиранием сердца села перед большим зеркалом гардеробной комнаты. Симпатичная женщина-парикмахер минут пять так придирчиво всматривалась в ее лицо и в задумчивости щелкала ножницами, что Даша испугалась, вжалась в кресло и, кажется, даже уменьшилась в размерах.

– Та-а-ак… – протянула женщина, и Даше показалось, что, в отличие от Чаки, она ей очень не понравилась. – Как ты смотришь на то, если мы тебе выстрижем очень густую челку с середины головы?

– Я… н-не з-знаю… – залепетала чистую правду Даша. Она действительно не знала, как ей на это предложение смотреть. Ведь если выстричь челку с середины головы, то что же останется на собственно прическу? Она с отвращением оглядела свое лицо, требующее таких кардинальных переворотов, и с большим сомнением сказала: – Мне кажется, что в ХIХ веке челок с середины головы не носили… Как же тогда бальное платье?

– Ну, во-первых, у нас нынче не ХIХ век, и ваши платья – всего лишь стилизация. А во-вторых, перед балом мы кое-что быстренько переделаем. А?

На это «А?» Даша и вовсе не знала, что ответить, а потому промолчала. Парикмахерша, видимо, приняла это молчание за знак согласия, моментально завесила все Дашино лицо волосами и тут же смело защелкала ножницами. Казанцева в ужасе зажмурилась и решилась открыть один глаз только тогда, когда почувствовала, как на пол упала последняя прядка. Она увидела перед собой халат парикмахерши, которая, закрыв собой зеркало, продолжала что-то безжалостно срезать с ее головы. Даша уже с трудом сдерживала слезы, когда женщина, продолжая щелкать ножницами, наконец переместилась ей за спину.

Надо сказать, что в зеркале Даша сразу себя не узнала. Ей даже захотелось обернуться, чтобы поискать глазами ту девочку, которая в нем отражалась. Но рядом, в соседнем кресле, была только Айгуль, над головой которой колдовала вторая парикмахерша. Значит, это она, Даша Казанцева? На ее глаза до самых бровей опустилась густая темная челка, волосы с боков были выстрижены полукругом, под пажа. Только они были не по плечи. Они спускались на спину, закрывая лопатки. Даша не могла понять, откуда в ее русском лице взялось нечто восточное, отчего даже глаза приобрели продолговатую миндалевидную форму. Нет, это не Даша. Это принцесса Будур из сказки про Аладдина. Вон как у нее прихотливо выгнута бровь… Раньше это почему-то не бросалось в глаза… Надо же, как может изменить человека прическа!

– Ну, я вижу, тебе нравится, – с улыбкой сказала парикмахерша, заметив восхищенный взгляд Даши, которая неотрывно смотрела на себя в зеркало. – Погоди, сейчас будет еще лучше. Оттянем феном твою природную волну – получится натуральная Чио-чио-сан. Слыхала про такую японскую красавицу?

Даша не слыхала, но это ее ничуть не расстроило. Потом узнает. Обязательно у мамы спросит. До чего же жаль, что они с папой не увидят ее такой! Но ничего! Она теперь всегда будет так стричься!

После обработки феном волосы немного приподнялись, стали гладкими и блестящими, а их кончики слегка загнулись внутрь. Даша, восхищенная работой парикмахерши, поблагодарила ее и с большой опаской села перед толстой несимпатичной визажисткой с абсолютно ненакрашенным лицом. Неужели эта тетка, которая даже себя поленилась украсить, сможет сделать Даше что-нибудь хорошее? Вряд ли… Но пути назад нет… Пусть попробует… В конце концов, макияж всегда можно смыть.

Визажистка, как и парикмахерша, тоже долго вглядывалась Казанцевой в лицо, а потом быстро-быстро завозила по нему какими-то губочками, пуховочками, щеточками и кисточками. «Ничего, ничего страшного со мной не случится,» – уговаривала себя Даша, но все-таки вздрогнула, когда толстая визажистка высоким голосом произнесла:

– Ну, принимай работу!

Даша со страхом повернулась к зеркалу – и чуть не бросилась целовать толстую тетку, которая сделала ей такой эффектный макияж. Дымчатые тени на веки и нежно-розовые румяна на скулы она наложила так мастерски, что глаза еще более удлинились. Губы, покрытые бесцветным блеском, стали казаться крупнее и выразительнее. Даша хотела сказать волшебнице-визажистке что-нибудь очень хорошее, но та уже с пристрастием вглядывалась в пухлое лицо Нельки Русаковой, и Казанцева ее больше не интересовала.

Первой, кого увидела Даша, выйдя в своем новом облике в дортуар, была Айгуль. Ей сделали прическу почти как у куклы Барби: высоко завязанный «конский» хвост, охваченный у корней волос коронкой из косичек. Некоторые пряди хвоста тоже были заплетены в косички, перевитые тонким белым, в тон костюму, шнуром. Абсолютно черные волосы, смуглая кожа, серебристые тени на веках, белый костюм и белые украшения в волосах – все это делало Талиеву очень эффектной. Даша с Айгуль ревниво оглядели друг друга, но обе так и не смогли решить, кто же из них лучше выглядит. Они, как, впрочем, и другие девочки, выглядели восхитительно. Даже Лерины волосы, которые казались Даше жидкими и некрасивыми, теперь, завитые в спиралевидные пряди и сбрызнутые золотистым лаком, в художественном беспорядке весело торчали в разные стороны и делали ее обычно унылое лицо удивительно привлекательным, солнечным и слегка озорным. Голубой костюм и в тон ему голубые тени придали глазам глубину, а нежно-оранжевые румяна оживили полупрозрачную бледную кожу.

– Лерка! Да ты красавица! – искренне восхитилась Даша.

– Ты, знаешь, тоже ничего, – ответной похвалой отозвалась Лера.

– К воспитаннице Русаковой гости! – громовой голос Михаила Петровича, а потом невообразимый визг обрадованной Нельки заставили девочек вздрогнуть два раза подряд.

Даша с Лерой обернулись. Михаил Петрович в белом костюме с золотым шитьем, еще больше, чем когда-нибудь, похожий на циркового униформиста, выглядел так уморительно торжественно, что девочки рассмеялись. Счастливая Русакова, продолжая визжать, вылетела из дортуара, а Даша спросила Леру:

– Твой отец тоже приедет?

– Н-нет, – ответила Веденеева, и от ее лица тут же отхлынула естественная краска. Оранжевые румяна, которые пару минут назад так восхитили Дашу, теперь показались нелепой клоунской раскраской.

Даша решила, что не станет ее больше ни о чем расспрашивать, раз она так болезненно реагирует на самые невинные вопросы, но Лера захотела пояснить сама:

– Он в отъезде. Не сможет прийти.

– Вот и мои – в отъезде, – вздохнула Даша и тут же опять вздрогнула от раскатистого возгласа Михаила Петровича:

– К воспитаннице Казанцевой гости!

– Не может быть… – прошептала Даша и, забыв про Леру, такой же рысью, какую только что продемонстрировала Нелька Русакова, вылетела из дортуара. Неужели родители приехали? Неужели насовсем? Или только на праздник отпросились?

В гостевой комнате ее ждали вовсе не родители. У окна под руку со своим бравым Николаем Ивановичем стояла не менее, чем Михаил Петрович, нарядная и торжественная бабушка с голубыми кудрями и в ажурной шляпке.

– Бабуля! – с Нелькиной тональностью взвизгнула Даша и повисла на шее у Зинаиды Львовны. – Как вы узнали?

– Нам пришло приглашение от вашей директрисы, – ответила бабушка и поправила шляпку пальцами с изящными длинными ногтями.

– А я-то даже не додумалась, что вас можно пригласить! Мне казалось, что я тут от всех заперта и никому ко мне нельзя! Представляешь?! – тараторила Даша, не давая Зинаиде Львовне ответить. – Бабуля! Ты такая красавица! Прямо как английская королева! В шляпке! Прелесть! А ногтищи! Вот это да! Неужели в Тайване научились такие делать?

– Обижаешь! Это не Тайвань! Это я нарастила в элитном салоне за сумасшедшие деньги, но, по-моему, они того стоят! Как ты думаешь?

– Конечно, стоят, – восхитилась Даша, разглядывая ровные перламутрово-розовые лопаточки новых бабушкиных ногтей.

– Мы и тебе, Дашка, такие организуем, если свои не вырастут, – пообещала Зинаида Львовна.

– Ну что ты такое говоришь, Зина! – возмутился Николай Иванович. – Она еще совсем ребенок! Зачем ей такие ногти?!

– Мы же не сейчас за это дело возьмемся. Потом… – пообещала бабушка. – И то, если свои будут не очень… Мы просто будем держать это в плане. А вообще-то, Дашка, я тебя даже не сразу узнала! Ты такая роскошная в этом платье и в новой прическе! Ну-ка, дай тебя рассмотреть как следует!

Даша покрутилась перед бабушкой и Николаем Ивановичем и поняла, что им тоже очень понравился ее новый имидж.

– Ой! Ну, прямо от сердца отлегло, правда, Коля? – Зинаида Львовна влюбленно посмотрела на своего мужа. Тот согласно кивнул, а бабушка продолжила: – Мы так расстроились, когда узнали, что тебя сдали в этот пансион, что даже приезжали требовать тебя назад, к нам домой.

– И что? – удивилась Даша.

– И ничто! Не отпустили! Сказали, что у пансиона договор с родителями и только они могут его расторгнуть. Мы с Николаем Ивановичем решили, что если сегодня увидим тебя несчастной, то заберем, хотя бы даже и через суд, но… – бабушка еще раз оглядела Дашу, – …я уж и не знаю… хочешь ли ты, чтобы тебя забрали…

Даша задумалась. Хочет ли она к бабушке? Конечно, хочет! Она так соскучилась по ней, по ее веселому голосу и даже по запаху духов «Красная Москва», которые Зинаида Львовна как полюбила в юности, так и осталась им верна! И бабушкин Николай Иванович с пушистыми седыми усами Даше тоже очень симпатичен! Но… Но как же она уедет, так и не разгадав тайны темной комнаты, женщины с распущенными волосами, Царского Ключа? Как же она оставит печальную Леру на Гульку? Нет, у нее еще куча дел в этом пансионе! К тому же ей почему-то очень хочется увидеть свою фамилию на красной доске. То ли Гульке назло, то ли себе на радость.

– Знаешь, бабуля, я еще здесь, пожалуй, поживу, – сказала Даша, – до приезда родителей.

– Ну, смотри! Но если что не так, сразу дай нам знать!

– Интересно, как же я дам вам знать?

– Как? Неужели вам даже не разрешают говорить с родными по телефону? Это же произвол! – возмутилась Зинаида Львовна.

– Честно говоря, – растерялась Даша, – я почему-то никогда об этом не задумывалась… Вот глупая какая! Наверняка можно! Я узнаю и обязательно вам позвоню, ладно, бабуля? А сейчас пойдемте в зал, на концерт.

Две красавицы, английская королева с блестящими ногтями и в кружевной шляпке и Чио-чио-сан в розовом наряде, в сопровождении статного мужчины в белых усах отправились в нарядный зал, где уже шумели и переговаривались многочисленные гости пансиона Александры Модестовны Бонч-Осмоловской.

Даша усадила бабушку с Николаем Ивановичем на свободные места в четвертом ряду, а сама, вдруг вспомнив брошенную в дортуаре Леру, решила сбегать за ней, чтобы сидеть на концерте рядом. Обе они в номерах не были заняты: Лера – по своей замкнутости и тихости, а Даша – потому что в один из первых дней пребывания в ненавистном, как ей тогда казалось, пансионе сразу отказалась участвовать в любом виде художественной самодеятельности. В знак протеста. Нельзя сказать, чтобы она теперь об этом жалела, но все же артистки сегодня чувствовали себя более важными и нужными людьми, чем все остальные.

В дортуаре Леры не было. Даша уже совсем хотела уйти, но решила еще раз заскочить в умывальную комнату, чтобы полюбоваться своим отражением в зеркале и попрыскаться духами, которые привезла из дома и втайне от Милашки хранила в своем шкафчике в коробочке из-под зубной пасты. Она крутанулась вокруг себя на каблучках, взметнув облако легкой розовой материи и вихрь блестящих волос, и услышала чей-то сдавленный всхлип. Она замерла, напряженно прислушиваясь. Больше не раздавалось ни звука. Но всхлип был такой явственный, что на всякий случай Даша решила заглянуть в туалет. Там, сидя на крышке унитаза и положив завитую голову на руки, скрещенные на подоконнике, тихо плакала Лера.

– Лерка! Ты что? – подскочила к ней Даша. – Что случилось?

Лера не ответила, только плечи ее задрожали сильнее.

– Да что случилось-то? Кто тебя обидел? Неужели Гулька? Да ответь же, Лера! Если это Талиева, я выдеру ей хваленый «конский хвост» вместе со всеми украшениями, вот увидишь!

– Она ни при чем, – Лера оторвалась от подоконника и повернула мокрое лицо к Даше.

– Ну во-о-т, – огорченно протянула Казанцева. – Весь макияж исплакала. Что теперь будем делать?

– Какая ерунда – этот макияж, – прошептала Лера. – Мне нет до него никакого дела.

– Хотелось бы знать, до чего тебе есть дело! Но ты, конечно же, не расскажешь…

– А хочешь, я расскажу? – совершенно неожиданно Даша услышала голос Айгуль. – И мы еще посмотрим, кто кому чего выдерет!

Растерявшаяся Казанцева не нашлась что ей возразить, Лера промолчала, потому что находилась в состоянии, близком к обмороку, и Талиева продолжила:

– Это у нее несбывшаяся любовь слезами выходит!

Бедная Лера опять уткнулась в подоконник, а рассвирепевшая Даша накинулась на Айгуль:

– Тебе, Гулька, лишь бы языком трепать! Ты-то откуда знаешь? Кто тебе расскажет!

– А про это и рассказывать не надо. Это и так все знают, кроме тебя. Лерка же сюда и сослана за преступную любовь! Джульетта пансионская!

– Завидуешь, Талиева? – Даша наконец догадалась, как задеть Гульку за живое, но та лишь презрительно улыбнулась:

– Нужна мне такая любовь, от которой одни слезы! Кстати, предлагаю вам поторопиться! Есть возможность обрести любовь совершенно счастливую. Только что привезли мужскую школу. Они на первом этаже раздеваются. – И Талиева скорым шагом покинула туалет.

– Лера! Неужели Гулька правду сказала? – затормошила Веденееву Даша. – Неужели ты влюблена? Это ж так здорово, а ты плачешь, глупая!

Лера продолжала судорожно всхлипывать.

– Вот что! – подвела итог Даша. – Сейчас ты быстро умываешься, мы идем на концерт и… все такое… А потом… после праздника… ты мне все-все подробненько расскажешь! Ладно, Лерка?!

Ничего вразумительного ответить Лера так и не смогла. Даша заставила ее наконец встать с унитаза, за руку вытащила в умывальню, насильно вымыла лицо, поправила сбившиеся кудряшки и потащила в актовый зал. Попрыскаться запретными духами она так и забыла.

Глава 5. Первый бал Даши Казанцевой.

Атмосфера зала была наэлектризована до предела. Даша почувствовала, как все девчонки пансиона замерли в ожидании прихода мужской школы. Вот что значит раздельное обучение! Никогда в жизни и сама Даша так не мечтала увидеть обыкновенное мальчишеское лицо. Наконец, двери распахнулись, и Михаил Петрович ввел в зал шеренгу молодых людей. Самых маленьких тут же посадили на первые ряды, а остальные по-джентльменски разместились на стульях, поставленных за девочками и их гостями. Даша поймала себя на том, что боялась даже обернуться в их сторону. Неужели это она, Даша Казанцева, которая пять лет просидела за одной партой с Димкой Рябышевым и регулярно колотила его учебником математики почем зря? Неужели она точно так же боялась бы сейчас смотреть на Рябышева, если бы он вдруг оказался в этом зале? Пожалуй, боялась бы… И это, оказывается, здорово приятно! Бояться и… мечтать – это гораздо лучше, чем колошматить математикой по голове.

Весь концерт Даша провела в каком-то новом непривычном для себя состоянии. Она не понимала, что происходит на сцене. Она улыбалась и аплодировала артисткам вместе со всеми, но своей напряженной до предела спиной ощущала сидящих позади молодых людей. Ей казалось, что все они вместо сцены смотрят ей в затылок, и от этого в жарком зале ее пробирал мороз. И Даша ежилась и ерзала на стуле. Было сладко и грустно, душу переполняло предчувствие чего-то невыразимо прекрасного, может быть, той самой любви, о которой только что так горько плакала Лера. И Даша тоже готова была плакать и даже хотела бы плакать, а потому совершенно неважно, какая ей будет дарована любовь: несчастная или счастливая. Плакать можно и от счастья.

Конечно, Даша, как и всякая девчонка, была уже влюблена раз сто, но как-то все несерьезно, вымученно и театрально. Все ее влюбленности были, скорее, фантазиями на заданную тему. Например, в пятом классе она была влюблена в молодого учителя физкультуры, Валерия Сергеевича Дроздова, и мечтала стать чемпионкой Олимпийских игр или на худой конец города Санкт-Петербурга по прыжкам в длину, поскольку они удавались ей лучше всего. В шестом классе она, назло подлому Дроздову, который так и не обратил на нее должного внимания и нагло болтал все перемены с одиннадцатиклассницами, перевлюбилась в Илью Селиверстова. Илья жил с ней в одном дворе, у него была огромная овчарка по имени Марта. Даша уже тоже собралась заводить себе щенка, чтобы выгуливать его вместе с Селиверстовым и Мартой, как они взяли да и съехали на новую квартиру совсем в другой район Санкт-Петербурга. Горевала Даша по этому поводу довольно долго, вплоть до прошлого года, потому что именно в прошлом году ей очень понравилось, как одноклассник Славик Фадеев читал на уроке литературы стихи Тютчева. Целую третью четверть она считала себя влюбленной в Фадеева. На сон грядущий Даша часто представляла себе, как идет со Славиком по парку, он читает ей стихи, а ветер развевает его волосы и полы куртки, все встречные-поперечные завидуют им, потому что они такие красивые, романтичные и литературные… Но в один из непрекрасных дней Фадеев позволил себе весьма бледно выглядеть на географии, тыча указкой в такие глупые места карты, что весь класс заливался хохотом. Конечно, Даше пришлось срочно его разлюбить.

Еще она почти целый прошлый июль была влюблена в своего соседа по даче – Толика Бирюкова, но как только приехала в августе с дачи домой, тут же забыла его напрочь и больше никогда не вспоминала.

Сейчас же, сидя с железной спиной на пансионском концерте, Даша ждала от встречи с представителями мужской школы совсем другого. Чего? Она еще не знала.

Когда концерт закончился, Александра Модестовна объявила, что девочкам дается полчаса на подготовку к балу, а молодые люди пока помогут вынести стулья и подготовить зал для танцев.

Даша готовилась к балу в таком взвинченно-напряженном состоянии, что очень удивилась, когда увидела себя перед зеркалом уже переодетой в длинное, тоже розовое платье, перехваченное под грудью атласной лентой. Ее волосы были приподняты вверх и закручены в тугие локоны, как на старинных портретах. Густая челка продолжала закрывать лоб, а по щекам струились тонкие, тоже слегка подвитые пряди. Даша показалась себе еще прекрасней, чем с прической пажа. Она так волновалась перед первым своим балом, как никогда ранее перед самой крутой дискотекой. Все внутри нее дрожало и вибрировало и собиралось отлететь прочь. Наверно, это и была трепещущая в ожидании чуда душа…

За восьмиклассницами, выстроившимися в заранее оговоренной последовательности, пришел тоже сильно взволнованный Михаил Петрович и повел к залу, где их уже ожидали восьмиклассники мужской школы. Из зала неслась прекрасная музыка полонеза Огинского.

Даша чуть не упала в обморок, когда вынуждена была положить свою руку сверху на руку молодого человека, к которому ее подвели. Поднять на него глаз Даша не смогла и продолжала удивляться себе. Неужели это она, Даша Казанцева, умирает всего лишь от этого легкого прикосновения, хотя не далее чем в августе на дискотеке в клубе «Вихрь» танцевала «медляки», как это нынче принято, в обнимку с малознакомыми парнями?

В зале Даша поразилась тому, что музыка лилась вовсе не из динамиков колонок, как на репетициях. Играл настоящий духовой оркестр, музыканты которого были одеты во фраки. Фигуры танца заставили-таки Дашу взглянуть на своего партнера. Им оказался очень приятный парень с серьезными серыми глазами, челкой, зачесанной набок, и чуткими сильными руками, которые вели и направляли все еще трепещущую Дашу. На парне был строгий темный костюм, белая рубашка с приподнятым, как на портретах Пушкина, воротом и галстук в виде свободно повязанной шелковой ленты. Партнер смотрел на Дашу с нескрываемым восхищением, и от этого замирало и часто-часто билось ее сердце.

Когда они сделали положенный круг и отошли к стене, чтобы освободить место для следующих за ними пар старшеклассников, молодой человек продолжал стойко держаться около Даши. Ей тоже не хотелось, чтобы он уходил. Они так и простояли рядом все отведенное для полонеза старшеклассников время, не глядя друг на друга, но чувствуя друг друга взволнованными душами. Даша никогда еще не была в более возвышенном и взбудораженном состоянии, чем в этот момент, когда ее локоть касался локтя незнакомого молодого человека в пушкинском воротничке. Неужели? Неужели началось ТО, чего она так ждала от этого праздника с глупым названием «День девочек»? Она, в конце концов решившись, повернула голову к своему партнеру. Он, мгновенно среагировав, тоже повернул к ней лицо. Их взгляды встретились, и Даша, едва не задохнувшись от переполнявших ее чувств, поняла, что ЭТО не только началось, ОНО уже заполнило все ее существо и одно лишь стало главным.

Молодой человек, глядя на Дашу, наверняка испытывал нечто подобное, потому что лицо его было удивленным и растерянным.

Когда после полонеза стройные ряды пар у стен рассыпались, как по команде «вольно», Казанцева, не отрывая взгляда от лица сероглазого парня, непослушными губами представилась:

– Я… Даша…

– А меня зовут Олегом, – тут же отозвался он.

Даша счастливо улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, и Казанцева поняла, что совсем пропала. Ей нравилось в нем все: и глаза, и улыбка, и голос, и особенно приподнятый воротничок рубашки. И о пансионе Александры Модестовны Бонч-Осмоловской Даша подумала уже в превосходной степени: до чего же здорово, что ее сюда отправили! До чего же здорово, что папу пригласили в Финляндию! До чего же здорово, что в полонез ее поставили именно с Олегом! И как хорошо, что все так замечательно совпало!

А потом начались всякие ясельные танцы для младших школьников и игры типа знаменитого «Ручейка». Желающим взрослым тоже разрешалось участвовать. Даша нашла глазами бабушку. Та, подмигивая ей и кивая на Олега, показывала вверх большой палец. Даша поняла, что бабушке молодой человек понравился. Она с благодарностью улыбнулась ей, а Зинаида Львовна сделала внучке жест, означающий «не беспокойся за нас», и они с Николаем Ивановичем бросились в самую гущу мелкоты, чтобы играть с ними в «Ручеек» и «Третий лишний».

А Даша с Олегом прошли в соседнюю комнату, где был развернут бесплатный буфет. Молодой человек усадил Дашу за столик у окна и пошел за пирожными и напитками. Казанцева находилась на вершине абсолютного блаженства, откуда ее беспардонно низвергнул знакомый голос:

– Казанцева! Дашка! А я все смотрю: ты это или не ты! А сейчас точно вижу – ты! Причесочка у тебя – класс! И платье такое – прямо принцесса! Не узнать!

Даша с удивлением посмотрела на стоящего перед ней парня в костюме стального цвета, светло-серой рубашке и таком же, как у Олега, галстуке. Его лицо тоже показалось ей знакомым, но где и когда она его могла видеть раньше, она никак не могла вспомнить. Парень понял это, рассмеялся, и она тут же его узнала.

– Саха? Костромин? – выдохнула она. – Не может быть! Надо ж, как тебя приодели да подстригли – тоже, знаешь ли, не узнать!

– Был Саха, да весь вышел, – продолжал улыбаться бывший одноклассник. – Нынче я ни много ни мало – Александр!

– Как? Откуда? Неужели ты теперь в мужской гимназии учишься? Почему ты ушел из нашей школы? – засыпала его вопросами Даша.

– А ты?

– У меня родители на работу за границу уехали, а у тебя?

Костромин не успел ответить, потому что к столику подошел Олег со стаканами в руках и вопросительно уставился на него.

– Представляешь, Олег, мы с Дашкой всю жизнь в одном классе проучились! – заявил ему Костромин. – Такая неожиданная встреча! Можно я с вами? – и он, совершенно не заботясь, к месту ли придется, уже тащил от соседнего столика стул.

– Тебе тоже взять пирожных? – вежливо спросил его Олег, но Даша видела, что присутствие Сахи Костромина его абсолютно не радует.

– Не-е-е, я не хочу, – махнул рукой Костромин, – я так посижу.

Олег, пожав плечами, опять отошел к буфетной стойке за пирожными, а Саха продолжил:

– А меня в частную школу мамаша засунула, потому что я ее, как она выражается, довел до предынфарктного состояния, а настоящего инфаркта она, натуральным образом, не хочет!

– Разве ваша школа бесплатная? – удивилась Даша, потому что все в классе знали о низком достатке Сахиной семьи.

– Какое там! Такая платная, что мало не покажется! Представляешь, мамаша какого-то богатенького родственника отыскала и в ножки ему бухнулась, лишь бы меня подальше сплавить!

В этот момент вернулся с пирожными Олег, но Костромина его приход не остановил, и он с воодушевлением продолжал рассказывать о себе Даше:

– И вот я теперь, представляешь, должен эти полонезы вытанцовывать, как полный идиот! Вот скажи, ты можешь меня представить в полонезе?

Даша расхохоталась так, что на нее оглянулись сидящие за соседним столиком Нелька Русакова и ее многочисленные родственники.

– Ну, вообще-то… – всхлипывала от смеха она, – глядя на твой нынешний костюмчик и стрижечку, пожалуй, можно и представить!

– Какое там! Я какой-то вашей девахе в голубом все ножонки отдавил! Небось рыдает сейчас где-нибудь в туалете! Ты уж извинись за меня, Дашка, а то прямо неудобно, честное слово!

– Может, ты пойдешь и сам извинишься? – весьма недвусмысленно намекнул Олег Сашке, что его присутствие за этим столиком нежелательно.

Но простак Костромин ничего не понял.

– Где я буду ее искать! Она теперь от меня наверняка станет шарахаться, как от чумы!

Даша, продолжая улыбаться, больше ничего не сказала Костромину и принялась за пирожное. И тут раздался оглушительный крик Нельки Русаковой: не такой, каким она встретила известие о приходе своих гостей, а душераздирающий, от которого кровь стынет в жилах. Казанцева, чуть не подавившись пирожным, в ужасе повернулась к столику Нельки, намереваясь бежать ей на помощь, но при виде того, что произошло, не смогла сдержать улыбки. Рыдающая в три ручья одноклассница стояла возле столика, а с ее чудесного жемчужно-серого костюма стекали на пол малиновые струйки лимонада пополам с молочным коктейлем. Виновника этого безобразия – знаменитого Нелькиного братца, четырехлетнего Альку, русаковская мамаша лупила, что было сил, своей моднючей сумкой. Алька молча извивался ужом под ногами разъяренной мамаши, а потом вдруг как-то удачно вывернулся и припустил подальше от своих мучителей. Костромин тут же выскочил из-за стола, подхватил мальчишку на руки и даже пару раз подбросил вверх. Алька сначала не понял, что с ним происходит, а потом залился таким счастливым смехом, что Нелька даже перестала голосить на весь буфет. Русаковская мамаша взяла из рук Костромина своего смеющегося сына, и по ее лицу было видно, что она больше не будет его лупить сумкой. По крайней мере, сегодня.

Саха плюхнулся обратно на стул и сказал:

– Меня мамаша тоже всю жизнь драла как сидорову козу. Я привык всегда быть во всем виноват, а ведь таких маленьких лучше приласкать, чем без конца колошматить.

Даша впервые с интересом посмотрела на Костромина и вспомнила, что ему действительно всегда здорово доставалось. Он слыл местным хулиганом, и, если в классе случалось что-нибудь неблаговидное, в этом все всегда первым делом подозревали Саху. Ему порой стоило больших трудов оправдаться, да он и не всегда это делал. Иногда он бросал учителям: «Думайте, что хотите», и упорно молчал в ответ на все обвинения. Тогда он казался Даше чуть ли не уголовником-рецидивистом, а сейчас она, пожалуй, ему даже сочувствовала. И, тем не менее, ей все-таки хотелось, чтобы Саха поскорее ушел, поскольку он сильно мешал завязыванию романтических отношений с Олегом.

Но оказалось, что от Костромина совершенно невозможно избавиться. Он трещал и трещал о всяких пустяках, а потом неотвязно ходил следом за Олегом с Дашей, которые из-за него вынуждены были просмотреть от первого стенда до последнего всю выставку девчачьего творчества, развернутую в холле пансиона.

Даша облегченно вздохнула, когда под торжественный марш из бального зала вывели пяти– и шестиклассников. Начались танцы для возрастной группы седьмых-восьмых классов: те самые пазефиры, падеграсы и польки с вальсами, которые Даша разучивала на уроках бывшей балерины Риммы Эдуардовны.

– Ты, Сашка, извини, но я уже давно пригласил Дашу сразу на несколько танцев скопом, – заявил Костромину Олег. – Поэтому мы, с твоего позволения, пойдем в зал.

– Ну, что ж тут сделаешь? Идите, – вздохнул Саха. – Меня от этих ископаемых танцев так воротит, что я уж лучше в буфете посижу, тем более что я и не ел ничего с самого обеда. – И он действительно направился к буфету.

– А тебя от ископаемых пазефиров не воротит? – смеясь, спросила Олега Даша.

– Я с тобой готов исполнять даже ритуальные пляски каких-нибудь питекантропов, а не то что пазефиры!

Даша опять, в который уж раз за сегодняшний день, счастливо рассмеялась. И они, взявшись за руки, быстро прошли в зал. Духовой оркестр играл вальс Свиридова к пушкинской «Метели». Олег подал Даше руку. Она присела в глубоком реверансе, как учила Римма Эдуардовна, а потом они понеслись в танце по залу. Ничего прекрасней этого вальса в Дашиной жизни еще не было. Чарующая музыка, исполняемая настоящим духовым оркестром, развевающиеся ленты и кружева платья, быстрые, летящие движения и, главное, восхищенно-влюбленные глаза Олега – все это было необычно и ни на что ранее виденное и испытанное не похоже. Забылись и куда-то исчезли, сдвинулись во времени и печальная Лера, и нагловатая Айгуль, и простак Костромин, и все тайны пансиона, и даже бабушка – английская королева со своим седоусым Николаем Ивановичем.

После вальса были и много раз упомянутые и пазефир, и падеграс, и полька, и менуэт, и мазурка, и снова вальс, и опять полька. Даша танцевала только с Олегом, и ей хотелось, чтобы этот праздник никогда не кончался. Но, поскольку все в этом мире имеет свой конец, подошел к концу и первый Дашин бал. Казанцева сожалела о том, что из-за Сахи Костромина они так и не успели толком ни о чем значительном поговорить с Олегом. Прощаясь, он чиркнул на конфетном фантике номер своего мобильника и протянул Даше.

– Мне неоткуда звонить, – огорчилась она. – Телефона у меня нет. Не с общего же с тобой разговаривать…

– Мы тебе, Дашка, купим телефон и пришлем, – тут же вставила вовремя подошедшая со своим мужем бабушка, – чтобы ты и нам звонила, а то мы с Николаем совсем извелись: как ты да что ты.

– Бабуля, ты самая лучшая в мире! – опять взвизгнула Даша и повисла у нее на шее.

– Вы были самой красивой парой, – шепнула внучке Зинаида Львовна.

– А вы с Николаем Ивановичем – вторые по красоте! – с жаром ответила ей Даша, ничуть не кривя душой.

Глава 6. Лерина тайна и второе предупреждение Айгуль Талиевой.

В дортуаре, где начали собираться восьмиклассницы, которые уже проводили своих гостей, пока еще было тихо. Даша, переполненная впечатлениями и еще не остывшая от танцев с симпатичным Олегом, подошла к своей кровати и увидела на соседней лежащую лицом к стене Леру. Казанцева почему-то почувствовала себя виноватой перед ней, хотя причины на то особой не было. Она не нянька Веденеевой. Разве она должна была развлекать ее на балу? Скорее всего, Саха Костромин отдавил ноги именно Лере, поскольку ни у кого из одноклассниц больше не было голубого наряда. Ну и что такого? Он и сам понял, что виноват, и больше ни к кому не приставал с приглашением на танец. Похоже, весь бал так и просидел в буфете. Кстати, может быть, Лера только что пришла, а теперь просто отдыхает от переизбытка праздничных эмоций. Конечно… Хотя… можно и спросить…

– Лер! Ты не спишь? – Даша потрясла Веденееву за плечо.

– Не сплю, – Лера повернула к Казанцевой бледное лицо.

– Ты давно здесь?

– Давно.

– А чего ушла?

– Так…

– Если ты на Костромина обиделась, то зря…

– Какого еще Костромина?

– Саху. Представь, мы с ним в одном классе учились, а теперь он вдруг оказался в мужской гимназии. Если бы ты его знала раньше, то страшно удивилась бы… Чудеса – да и только! Это он тебе ноги на полонезе отдавил.

– Ноги? А-а-а… Да… Неловкий парень, но очень симпатичный.

– Это Костромин-то симпатичный? – искренне удивилась Даша. – Не придумывай!

– Я не придумываю. У твоего Сахи глаза добрые и улыбка красивая.

– Никакой он не мой! Больно надо! А вот тебе этот симпатичный Костромин с красивой улыбкой просил передать извинения за свою неуклюжесть.

– Да ладно… Я об этом и думать забыла…

– О чем же ты тогда думаешь? – Даша задала вопрос, на который не ждала ответа. Она сладко потянулась, распушила свою новую челку и нараспев произнесла: – Та-а-акой ба-а-ал!

Лера не подхватила. Более того: она опять улеглась лицом к стене, а Даша вдруг вспомнила, что Веденеева сослана в пансион за то, что была в кого-то самым несчастным образом влюблена. Она присела к Лере на кровать, нагнулась к самому ее уху и прошептала:

– Лерка! Ты помнишь, что обещала мне рассказать про свою любовь?

– Я ничего не обещала, – буркнула Лера.

– Как это не обещала, когда обещала?

– Это ты в приказном тоне велела мне рассказать после бала, а я тебе ничего не обещала.

– Ну вот… Я к тебе, как к подруге, а ты… – Даша решила, что не будет ничего плохого, если она немного покривит душой: конечно, Веденеева ей никакая не подруга.

Лера сбросила с плеча Дашину руку и села на кровати.

– Ты мне не подруга, – сказала она. – И ты сама это знаешь. Нечего врать!

Даша покраснела от такого веденеевского провидения и промямлила:

– А кто нам мешает стать подругами?

– Тебе же это совсем не нужно! Тебе ведь нет до меня никакого дела, просто захотелось услышать, как меня унизили! Так ведь?!

– Знаешь, Лерка, – обиделась Даша. – Может, я и любопытная, не буду отпираться, но про унижение – это ты зря. Я даже не думала об этом. Гулька говорила про любовь, а она не может быть унижением. Я и хотела услышать про любовь, потому что… Ну… Словом, мне кажется, что я тоже сегодня влюбилась…

– В этого Викулова?

– Какого еще Викулова?

– Того, с которым ты танцевала? В Олежека?

– Ты его знаешь? – Даша почувствовала, как ее щеки залила краска.

– Конечно! Он у них первый парень на гимназии! Он весь прошлый год за Гулькой увивался. Ты погоди, она его измены так не оставит! Но Олежек далеко, а ты, Дашенька, к Талиевой очень близко. Улавливаешь?

– За Гулькой? – прошептала огорошенная Даша, у которой от этого сообщения сразу защипало в носу. Чтобы не расплакаться, она решила перейти в наступление: – Ты все врешь! Специально!

– Зачем мне это надо? – спокойно произнесла Лера. – У меня, конечно, свои причины были уйти с бала, но и на Талиеву смотреть не хотелось. Она весь вечер танцевала со своим отцом, будто бы так и задумала. А на самом деле, потому что Олежек тобой был занят. И сколько ни старалась, она никак не могла убрать с лица злобное выражение. Все время на вас оглядывалась. Я думала, Гулька на твоем платье дырки прожжет своим взглядом. Неужели ты ничего не замечала?

Даша отрицательно покачала головой.

– А саму Гульку-то в паре с золотоносным папашей видела?

Даша промолчала. Какое ей дело до Гулькиного папаши, когда вдруг открываются такие вещи? Ей-то, глупой, казалось, что для Олега этот бал был таким же первым, как и для нее, а на самом деле… На самом деле он в их пансионе уже не первый раз. Даша думала, что она, как Золушка, встретила на балу настоящего принца, такого же застенчивого и стеснительного, как в старом фильме, а он – «первый парень на гимназии»… Да еще и с Гулькой водился! Даша ощутила себя еще несчастней, чем настоящая Золушка после того, как пробило двенадцать часов. У Золушки обернулась тыквой карета и бальное платье превратилось в старое, но разве это беда? У Даши и платье осталось прежним, и прическа – суперкласс, а красивая мечта о необыкновенной любви разлетелась вдребезги. Вместо хрустальной туфельки у нее остался лишь конфетный фантик с номером мобильного телефона Олега. Даша представила, как в прошлом году молодой человек с такими же интонациями разговаривал с Айгуль, как смотрел на нее такими же восхищенными глазами и даже, наверно, так же писал ей номер телефона на какой-нибудь обертке, – и почувствовала себя жестоко обманутой! Одной рукой она резко сдернула заколку с волос, будто та была в чем-то виновата, а другой – скомкала фантик и бросила его на пол.

Лера, видимо, почувствовала смятенное состояние Даши, обняла ее и сказала:

– Не огорчайся ты так. Вдвоем мы с Гулькой справимся, честное слово!

Даша подняла на Веденееву удивленные глаза. Неужели это говорит Лера, которую она сама, когда бабушка предлагала уехать из пансиона, боялась одну оставлять на Гульку? Что-то Веденеева не кажется сейчас слабой и безвольной? Неужели Даша совсем не разбирается в людях? Почему она все время ошибается: в Лере, в Олеге и даже в Костромине с какой-то там красивой улыбкой?

– Честное слово, справимся! – горячо повторила Лера, приняв молчание Казанцевой за сомнение.

– Неужели? Мы ведь не подруги! – мстительно съязвила Даша.

– Ладно, не злись. Мне просто не нравится, что ты все время смотришь на меня с жалостью.

– А нечего тогда лежать лицом к стене и рыдать на унитазе! Нашла тоже место!

– Я постараюсь больше этого не делать… – вздохнула Лера и бодро продолжила: – А нам и в самом деле никто не мешает стать подругами. Может быть, попробуем, а?

Даша посмотрела на Леру и подумала, что она не против. Честно говоря, ей давно хотелось с ней по-настоящему подружиться. В пансионе ей очень одиноко, а Веденеева, пожалуй, самая стоящая девчонка из всех восьмиклассниц, несмотря на то что дочка банкира и должна бы воображать о себе невесть что, не хуже Гульки.

– Попробуем, – сказала она и улыбнулась. Лера тоже радостно улыбнулась в ответ:

– А что касается Викулова, то… Кто его знает… Может быть, он в тебя влюбился… Такое тоже вполне может быть. Может быть, в прошлом году ему Гулька просто понравилась, а в этом году он влюбился по-настоящему! Ты сегодня такая красавица. Выглядишь в сто раз лучше Талиевой. Ты, главное, верь в Олега! Я по себе знаю, что если не верить, то лучше и вовсе не жить…

У Даши опять защипало в носу. Она смахнула набежавшую слезу и спросила:

– А ты веришь в свою любовь?

– У меня все сложнее… Я расскажу тебе… Но не потому, что ты требовала. Просто… Мне кажется, ты поймешь…

Даша замерла на кровати Леры и боялась неосторожным движением спугнуть ее доверие. Она почувствовала, что не хочет, чтобы Веденеева убрала свою холодную ладошку с ее плеча.

– Понимаешь… он старше меня на пять лет…

– Да ну? – не смогла удержаться от возгласа Даша.

– Сейчас он уже студент третьего курса Политехнического института.

– Где же вы познакомились? – услышав такое, Даша не могла не удивиться.

– Наши квартиры на одной лестничной площадке, дверь в дверь. Раньше, говорят, это вообще была одна коммунальная квартира. Лет десять всего, как разделили…

– Погоди… – перебила ее Даша. – Какие еще площадки «дверь в дверь»? Неужели банкиры живут в бывших коммуналках?

Лера убрала с плеча Даши руку и, поглядев на нее новым взглядом, в котором Казанцева опять вдруг почувствовала силу, спросила:

– А если я не банкирша, то это тебя не устроит?

– Почему не устроит? Просто ты говорила… Я поверила…

– Я уже сказала, что не хотела, чтобы ты меня жалела. Мой отец всего лишь стоматолог, но он занимается частной практикой, поэтому мы живем неплохо, хотя, конечно, не как банкиры.

– А мать? Ты тоже… сочиняла, что ее… нет?

– Мама погибла в автокатастрофе. Мы втроем в нее попали. Мне было пять лет. Отец тогда ребра переломал, мама погибла, а я… А на мне, представляешь, ни царапинки! Я даже не помню толком ничего.

– А маму помнишь?

– Конечно… Это мое самое лучшее… А теперь, – лицо Леры сделалось жестким и злым, – у отца вместо мамы – Кристинка…

– Кристинка? Молодая, что ли?

– Вот именно! Ей всего двадцать шесть! Она медсестра. Сначала просто с отцом работала, а потом… В общем, ты догадываешься… А меня она ненавидит!

– Почему?

– Из-за Алеши…

– А Алеша… это кто?

– Алеша… Это он, понимаешь…

– Ты его любишь?

Лера кивнула.

– А ей… Ну… Кристинке… Это не нравится, да? – догадалась Даша.

– Не то слово! Это ее стараниями я оказалась здесь! Жаба! Скользкая, мерзкая жаба!

И без того всегда бледное лицо Леры еще больше побелело от ненависти, заострилось и стало некрасивым. Даша даже не ожидала от вечно безучастной девочки такого всплеска эмоций и, сочувствуя, спросила:

– Такая страшенная?

– Что ты! Она красавица. Эдакая современная Мерилин Монро, сексапильная блондинка.

– Почему же жаба? Гнусная, да?

– Понимаешь, ей отца мало… Она еще и на Алешку зарилась, а тут я… Мешаю…

– Как? Сколько же ему? Девятнадцать?

– Уже двадцать исполнилось. Он, знаешь, какой красавец! Метр восемьдесят, глаза – прямо синие-синие… Как море… Хотя, по правде сказать, я настоящего моря никогда и не видела… Финский залив же не считается…

– И ты хочешь сказать, что все эти метр восемьдесят с синими глазами в тебя влюбились? – Даша с сомнением посмотрела на блеклую, исплаканную Леру.

– Он говорил мне так… А еще говорил, что, когда мне исполнится восемнадцать, мы обязательно поженимся…

От такого необыкновенного Лериного везения Даша совершенно растерялась, помолчала немного, а потом спросила:

– А кто из вас кого первым заметил? Как у вас все это произошло?

– Смешно так… Мы с ним однажды вместе домой ехали в битком набитом автобусе. Нас притиснули друг к другу, и он все пытался меня, как свою знакомую, защитить от пинков и тычков обозленных давкой пассажиров. А я смотрела снизу вверх в его лицо и все удивлялась, почему раньше не обращала внимания, какого удивительного цвета его глаза.

– А он?

– А он сначала не замечал моего взгляда, потому что тоже злился на толпу, а потом случайно посмотрел на меня и – все…

– Что значит «и – все»?

– Ну, это он мне потом так сказал, что, мол, посмотрел на меня и – все… Пропал!

Даша покачала в недоумении головой. Она плохо представляла, как это двадцатилетнему молодому человеку удалось сразу пропасть от одного только Лериного вида.

Лера усмехнулась:

– Удивляешься? Я, честно говоря, тоже. До сих пор. Я прекрасно понимаю, что моя внешность очень заурядна, и все время боюсь, что однажды Алеша прозреет, увидит, что я ничего собой не представляю, и все…

– Ну, ты же не уродина, – дипломатично поддержала ее Даша.

– По сравнению с ним – настоящая уродина. Мне и Кристинка все время это говорит.

– Слушай, а чего этой Кристинке надо?

– Она злится, что он не на нее, писаную красавицу, смотрит, а на меня.

– Не понимаю, что ей за дело до этого, если она замужем за твоим отцом? Или они не женаты?

– Еще как женаты!

– Так чего же она?

– Я же сказала, Алеша очень хорош собой, а мой отец – так себе: невысокого роста, лысоватый.

– Зачем же она за него замуж выходила?

– Не за него она выходила, а за деньги, понимаешь, за день-ги! Она своего не упустит! У нас ее шмотками забито два шкафа, а обуви у нее – как у звезды Голливуда. Однажды я слышала, как Кристинка по телефону говорила со своей подругой, что она за моим отцом, как за каменной стеной: работать не надо, а делать можно все, что заблагорассудится.

– А отец твой не догадывается, что она такая стерва, извини, конечно, за выражение.

– Думаю, подозревает.

– Чего ж тогда не выгонит?

– Любит, наверно.

– Да за что же такое чудище любить можно? – ужаснулась Даша.

– Это не мое дело. Раз любит, значит, находит, за что. А Алеше она проходу не дает.

– А он?

– А что он? Сопротивляется, как может, но разве кому пожалуешься? А она оттого, что он на ее чары не поддается, стала отцу капать, будто он меня, несовершеннолетнюю, совращает, что меня надо от него спрятать, пока он не осуществил в отношении меня какие-нибудь отвратительные намерения.

– А он не совращал? – на всякий случай решила уточнить Даша. – Как у него было с намерениями?

– Да ты что! Не было у него никаких намерений! Он меня ни разу пальцем не тронул. Я только за руку его держалась, когда мы гуляли…

По Лериной щеке медленно скатилась слеза, упала на воротник голубого, уже абсолютно смятого костюма и расплылась на нем неровным пятнышком.

– И что, вы даже не целовались? Ему ж двадцать лет! Неужели терпел?

– Целовались. Но это же совсем не то, что вы все думаете… Это же совсем другое… А Кристинка специально нас подкараулила, отца привела, скандал устроила. А потом еще мой дневник выкрала, где я про любовь к нему писала.

– А ты что? Не могла все отцу объяснить?

– Я пыталась, но эта… жаба!.. Она, видно, что-то еще ему наплела, будто бы видела, как… Да что там говорить! Ты и сама все понимаешь…

– А этот твой Алешка что? Не мог тебя защитить?

– Он тоже пытался. Они с отцом, вообще, чуть не подрались, потому что Лешка стал говорить, что женится на мне, а отец подумал, что не жениться уже нельзя. Прямо к нам домой своего приятеля, гинеколога, привел, представляешь!

– А ты? – Даша просто ушам своим не верила.

– А я сказала, что выброшусь в окно, если этот дядька станет меня проверять!

– А он?

– А дядька сказал, что насильно ничего делать не будет, и ушел.

– Ну хоть один нормальный человек тебе попался!

– Да, хоть в этом повезло.

– И что потом?

– А потом меня заперли здесь. Как раз на прошлый День девочек пришлось… Ни на выходные, ни на каникулы домой не отпускают. На все лето на юг увозили. А Леша даже не знает, где я, что я… – Лера закрыла лицо руками, и теперь уже Даша обняла ее за плечи.

– Поэтому я и прошу, чтобы ты мне тайный выход из пансиона показала, – продолжила Лера.

– Хочешь сбежать? – ужаснулась Даша.

– Некуда мне бежать. Здесь лучше, чем с этой жабой… Я хочу к Алеше зайти и все объяснить, чтобы он не думал, что я… Будто я… – и Лера опять всхлипнула.

– Как же ты уйдешь? Тебя же хватятся и сразу вычислят, куда ты могла исчезнуть!

– Я ночью…

– Да ты что, Лерка! Разве можно ночью по Питеру бродить! У нас такая криминогенная обстановка!

– Да мы недалеко живем, на Васильевском, на 24-й линии… – с жаром воскликнула Лера.

– Знаешь, Лера, я очень хотела бы тебе помочь, но еще раз говорю – я не смогу найти путь к этой комнате. Сама-то напрягись, может быть, вспомнишь?

– Я уже пыталась вспомнить, но, похоже, тоже не найду… Меня, как и всех, вела туда Гулька в Танькином сопровождении.

– Слушай, – решительно сказала Даша. – А может быть, нам стоит обратиться как раз к этой Гулькиной «шестерке»? По-моему, она давно уже стонет под ее гнетом и совсем не прочь подставить свою предводительницу.

– Н-не думаю… – покачала головой Лера. – Нет. Чака, похоже, здорово зависит от Талиевой. Не станет она с нами связываться.

– Попробовать-то можно?

– Я уверена, ничего не выйдет.

– А что-то ты такое говорила про выходные… – вспомнила Даша. – Разве отсюда отпускают на выходные?

– Конечно, отпускают. Это же учебное заведение, а не тюрьма.

– Интересно, почему же мне не сказали, что здесь всех отпускают в выходные. Может, стоит спросить Модестовну?

– Можешь, конечно, и спросить, но я думаю, что об этом не сказано в договоре твоих родителей с пансионом, иначе тебя поставили бы в известность. А вообще-то… Тебе же есть куда идти в выходной, у тебя же здесь бабушка… Очень, кстати, эффектная женщина. Называть ее бабушкой даже язык не очень-то поворачивается, – улыбнулась Лера.

– Понимаешь, моя бабушка и ее муж – молодожены. Они совсем недавно поженились, и родители наверняка не хотели, чтобы я им мешала и отвлекала друг от друга.

– Неужели молодожены? – удивилась Лера. – Вот это да! То-то они показались мне такими счастливыми! И красивыми, несмотря на возраст!

– Лер, а что-то я не замечала, чтобы кто-то из девчонок уходил по выходным из пансиона.

– Действительно никто не уходил, потому что еще рано. Только со второй четверти разрешаются походы домой, чтобы после лета все втянулись в занятия и привыкли жить вне дома.

– Ну надо же, до чего здесь все продумано! – с возмущением пополам с уважением пробурчала Даша. – Тогда, Лерка, тебе стоит еще немного обождать. Бабуля обещала мне мобильник прислать. Ты позвонишь Алеше и все объяснишь.

– У него нет домашнего телефона. А мобильный его я не знаю.

– Как это нет? Сейчас у всех телефоны! – удивилась Даша.

– У нас очень старый дом. К некоторым квартирам отказались подводить телефонный кабель, потому что в ближайшее время всех должны расселить, а дом поставить на капитальный ремонт.

– Тогда мы позвоним бабушке, расскажем про вас, она найдет твоего Лешку и все ему объяснит, – предложила Даша.

– Да ты с ума сошла! – вскинулась Лера. – Разве можно этим взрослым доверять! Предадут, не задумаются! А потом еще будут говорить, что сделали это для нашей же пользы, что мы им потом еще спасибо скажем!

– Бабуле можно доверять! – воскликнула Даша. – Она сама влюбленная и все поймет! Я тебе клянусь! Кстати, она успела при расставании шепнуть, что мы с Олегом – очень красивая пара, представляешь? Разве кто-нибудь из других взрослых стал бы подобное говорить восьмикласснице? Другие обязательно сказали бы, что «вам еще рано», «вы еще все успеете», «вот закончите школу, и тогда»…

– Может быть, бабушка твоя и могла бы помочь, раз ты так в ней уверена, но… Боюсь, что опоздаю, если буду дожидаться твоего телефона…

– Опоздаешь? В каком смысле? – не поняла Даша.

– Ко мне бывшая одноклассница, Наташка, недавно приходила в гости. Помнишь, меня Михаил Петрович как раз перед Днем девочек вызывал в гостевую комнату?

Даша кивнула.

– Так вот, она сказала, что уже несколько раз видела Алешу… с одной девушкой… Понимаешь, если бы с разными, то не так страшно… А вот с одной и той же… А еще она несколько раз видела его с Кристинкой…

– Знаешь, Лера, может быть, ну его… твоего Лешку, если он и с другими девушками, и с этой… Кристинкой…

– Вот я и хочу все узнать. Может быть, мне не терзаться за него надо, а поскорее забыть…

Даша хотела еще кое-что спросить у Леры, но в дортуар вошла стайка девчонок, а вслед за ними Айгуль с высоким черноволосым мужчиной восточного типа. Именно он своей золотой булавкой слепил Даше глаза на линейке, посвященной первому сентября.

– Ну, девчонки, как жизнь? – веселым басом пророкотал Талиев и улыбнулся неожиданно красивой и доброй улыбкой.

– Отлично!

– Здорово!

– Такой клевый праздник!

– Еще лучше, чем в прошлом году! – со всех сторон заверещали и запищали восьмиклассницы.

– Я рад! И уверяю вас, что на этом мы не остановимся! Но и вас прошу не подкачать! Чтобы к следующему празднику на красной доске было еще больше фамилий! Я могу на вас надеяться?

Девчонки еще громче распищались, но Талиев сделал рукой останавливающий жест. Восьмиклассницы замолчали, а он заключил:

– Вот и хорошо! На сем разрешите откланяться, а Айгуль отведет вас в комнату отдыха, где вам приготовлены подарки.

Под громовое «Ура!» девочки отправились вслед за Айгуль.

Даша встала с постели и посмотрела на валяющийся под ногами смятый конфетный фантик. А может быть, она зря так огорчилась? Может быть, Лера права? В конце концов, она тоже не ангел с крылышками: и в Фадеева была влюблена, и в физкультурника, и в Толика… Почему Олег не имел права увлечься Талиевой? Внешне она очень симпатичная девчонка. А потом он мог вполне раскусить эту Гульку и ужаснуться. Кому нужна эдакая змеища, будь она хоть трижды королевой красоты? Даша вдруг успокоилась, подняла с пола бумажку, бережно разгладила ее и решила хранить, как хрустальную туфельку, до лучших времен.

Подарками оказались великолепные альбомы для фотографий, канцелярские принадлежности и небольшие коробочки конфет.

Когда Даша с Лерой возвращались в дортуар, дорогу им загородила Айгуль.

– Так, значит, да?! – зловеще сузила она глаза на Дашу. – Чужих парней, значит, отбивать, да?!

– Я никого не отбивала, – только и смогла сказать Даша.

– Ты еще пожалеешь об этом! – не обратила никакого внимания на ее ответ Айгуль.

– Опять угрожаешь?

– Опять предупреждаю неразумную!

– Слушай, Гулька, давай, наконец, поговорим, – предложила Даша. – Что ты от меня хочешь?

– Оставь Олега в покое! – крикнула Айгуль.

– А тебе не кажется, что он тоже имеет право выбора? Согласись, что я ничего не знала о ваших отношениях, – резонно заметила Даша.

– Теперь узнала и вполне можешь дать ему понять, что он тебе не симпатичен.

– А если он мне симпатичен? – в голосе Даши звучал явный вызов.

– Перебьешься и без этой симпатии или…

– Или что? – Даша сделала шаг вперед, и Талиевой пришлось отступить.

– Не знаю пока… Но придумаю что-нибудь ужасное, так и знай!

– Ну… пока ты еще не придумала, мы, пожалуй, пойдем с Лерой спать.

В дортуаре на постель Даши неожиданно скакнула Нелька Русакова и зашептала ей в ухо:

– Я давно хотела тебя попросить, да все не решалась… А теперь чувствую, что уже просто не могу терпеть… Ты не могла бы, Дашенька, меня познакомить с тем парнем из гимназии?

– С каким еще парнем? – ужаснулась Даша, решив, что Русакова тоже раскатала губу на Олега.

– Ну, с тем, симпатичным, с которым вы с Викуловым за одним столиком в буфете сидели… Ну… С тем, который нашего Альку вверх подкидывал…

– С Костроминым, что ли? – неподдельно удивилась Даша.

– Может быть… Я же не знаю, как его фамилия… – пожала плечами Нелька.

– Как же я тебя с ним познакомлю, если мы здесь, а он – там?

– Ну, Казанцева, неужели ты не понимаешь, что не сейчас?! Потом как-нибудь… Когда они еще раз к нам придут или когда мы к ним отправимся.

– А что, мы разве к ним тоже пойдем? – удивилась Даша.

– Я, конечно, с уверенностью сказать не берусь, но в прошлом году мы к ним на новогодний праздник ходили, а здесь любят все превращать в традиции, – ответила Нелька.

Даша задумалась. Неужели ей предстоит пережить еще один такой замечательный праздник, да еще в мужской гимназии? У нее сладко заныло сердце от очередного предчувствия еще более романтических событий. В Новый год вообще имеют обыкновение происходить самые необыкновенные вещи, не то что в какой-то там недавно изобретенный Модестовной День девочек.

Она уже почти собралась обрадоваться вслух, как вспомнила своих родителей. Они же планировали вернуться из Финляндии в двадцатых числах декабря – и сразу забрать Дашу из пансиона. Какой кошмар! Как она объяснит, что не хочет до лета возвращаться домой? Это только бабуля в состоянии понять, что Даша влюбилась, а мама… Она обязательно назовет все ерундой и скажет, что Даша еще тысячу раз в своей жизни влюбится, как говорила тогда, когда она убивалась из-за физкультурника. Пожалуй, к переговорам с родителями стоит-таки подключить бабушку.

– Да ты меня слушаешь или нет? – Даша наконец очнулась от своих мыслей, потому что Нелька чувствительно щипнула ее в бок. – Я всего лишь прошу, чтобы ты сделала мне протеже…

– Чего-чего тебе сделать? – не поняла Казанцева.

– Ну… Познакомить меня с ним прошу. Подведешь его ко мне, будто бы невзначай, и скажешь: «А вот моя подруга Нинель, познакомься, а я пока пойду приведу себя в порядок», и уйдешь по своим делам, а я уж дальше сама…

– А ты что, разве Нинель? – спросила Даша и с трудом удержалась от смеха, соединив в уме два столь несоединимых имечка: Нинель и Саха.

– Ну… Не Нинель… Тебе-то какая разница? Тебя от этого не убудет! – громко заявила Русакова.

– Не убудет, конечно… – растерялась Даша и подумала о том, что ей почему-то совершенно не хочется знакомить Костромина с Русаковой. Но серьезного повода отказать Нельке не было, и она вынуждена была согласиться: – Ладно, Нинель, так и быть, познакомлю тебя с ним, лишь бы он согласился знакомиться.

– Я потому тебя и прошу о протеже, потому что куда же он денется, если ты его ко мне подведешь? – без тени сомнения заявила пухлая скрипачка.

– Железная логика, – согласилась Даша и увидела, как улыбается Лера. Громовой Нелькин шепот слышала наверняка не только она, но и все остальные девчонки в дортуаре.

Глава 7. Три желания и незапланированная встреча.

После праздника потянулись будничные дни, до отказа наполненные учебой, спортивной подготовкой, занятиями по этикету и ведению домашнего хозяйства. Свободного времени у девочек было очень мало, но тем не менее Лера успевала так сильно переживать за свою любовь, что абсолютно потеряла аппетит и сделалась бледнее и безучастнее обыкновенного.

Дашина бабушка почему-то с телефоном не спешила, и Казанцева все чаще и чаще подумывала о том, что придется-таки обратиться за помощью к Чаке. Айгуль ничего из обещанного пока не предпринимала, и Даша постепенно утрачивала бдительность. После того как она полностью оправдала Олега за прошлые, наверняка абсолютно несерьезные отношения с Айгуль, мысли о нем Дашу не покидали. Видеть Олега она не могла, связи с ним не имела, но мечтать о нем угрозы Талиевой ей помешать не могли. Олег Викулов в Дашиных мечтах из первого парня мужской гимназии давно уже опять превратился в прекрасного сказочного принца из старого фильма, с которым ее временно разлучили обстоятельства. Или, может быть, даже злая волшебница, которой в том фильме не было, но зато они в избытке встречались в разных других сказках. Когда настанет время, принц Олег непременно эту волшебницу победит, приедет за Дашей на белом коне, а Айгульку заветным волшебным перстнем превратит в какую-нибудь черную ворону или даже в ядовитого паука…

В один прекрасный день Милашка отвела Дашу к Модестовне, которая вручила ей мобильный телефон и письмо от бабушки. Даша одновременно обрадовалась и огорчилась. Телефон давал ей возможность связаться с Олегом, но помощь Лере откладывалась, потому что в письме бабушка писала, что они с Николаем Ивановичем уезжают на пару недель по туристической путевке по городам Прибалтики.

Лера же выглядела так плохо, что Даша решилась все-таки поговорить с Чакой. Для разговора она выбрала время перед ужином, когда Айгуль брала дополнительные уроки французского языка.

– Тань, у меня к тебе дело, – Даша поманила Чаку в комнату отдыха.

– Чего надо? – довольно грубо спросила Евчак, нервно оглядываясь по сторонам. Даша поняла, что она побаивается свою командиршу.

– Никак Гульку боишься? – Казанцева решила нанести удар по гордости Чаки, и это оказалось очень правильной тактикой.

– Еще чего! Я сама по себе! – Танька постаралась ответить как можно независимее и уселась в кресло, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди.

– Ну, если так, то я предлагаю тебе сегодня ночью провести нас с Веденеевой по пансиону.

– Это еще зачем? – Чака тут же забыла про свою независимость и даже вскочила с кресла.

– Да понимаешь, я в той вашей тайной комнате… свой крестик потеряла, а он для меня очень дорог. Одна я дорогу туда не найду, – принялась красноречиво врать Даша.

– А Веденеева что потеряла?

– А она – ничего. Она моя подруга, поэтому нужна мне для поддержки. Все-таки страшновато одной бродить ночью по строму зданию.

– Интересно, а как ты собираешься попасть в ту комнату? Ключ-то только у Айгуль.

– Ну… Я думала, что можно его у нее как-нибудь… Когда она уснет… Ну, ты понимаешь?

– Выкрасть, что ли? – усмехнулась Чака.

– Не выкрасть, а позаимствовать на некоторое время. Мы же ей его потом вернем, – пообещала Даша.

– Позаимствовать! Вернем! – передразнила ее Чака. – Врешь ты все! Крестик я на тебе вчера видела!

– Так это другой…

– Все ты врешь! – повторила Чака. – А что будет, если я Гульке про твои происки расскажу?

– Ничего не будет. Я, конечно, не попаду в комнату, но и ты кое-чего не получишь!

– Ну-ка, ну-ка, поподробнее, пожалуйста, чего это я не получу?

– Пожалуйста. Во-первых, я могла бы написать за тебя сочинение по литературе…

– Неплохо. А во-вторых? – в глазах Чаки была явная заинтересованность.

– А во-вторых, я могла бы тебе предложить свои серьги, – уверенно сказала Даша.

– Даже так? – удивилась Чака. – Это те, в которых ты приехала? С зелеными камешками?

– Да, с хризопразами.

– А металл какой? – деловито осведомилась Танька.

– Не беспокойся, настоящее серебро.

– Лучше бы золото, конечно, – скривилась Евчак.

– Извини, золота нет, – развела руками Даша и твердо посмотрела в глаза Таньке. – Говори, берешь мои хризопразы в серебре или нет?

– Беру, раз с тебя золота не взять, – притворно вздохнула Евчак. – А скажи, неужели твой якобы потерянный крестик дороже серег в чистом серебре стоит?

– В данный момент дороже.

– Эк тебя приперло, – презрительно улыбнулась Чака. – Пожалуй, стоит с тебя еще что-нибудь запросить.

– Валяй, проси, – согласилась Даша, потому что видеть, как чахнет Лера, у нее уже больше не было сил.

– Ладно, я подумаю, что с тебя еще взять. А сейчас – гони свои хризопразы.

– Нет, – отрезала Даша. – В качестве аванса я тебе после ужина напишу сочинение, а серьги получишь, когда приведешь нас с Лерой к двери той комнаты. Там и про третье свое желание объявишь. Не раньше! И не забудь про ключ. Если мы не сможем войти в комнату, то все не будет иметь смысла.

– Сочинение-то уже все равно будет написано!

– Ну и что? Мне это раз плюнуть!

Чака ничего не ответила, как-то неопределенно хмыкнула и пошла в столовую на ужин.

Даша села на диванчик и задумалась. Так, часть дела сделана. Танька клюнула. Только бы Чаке удалось стащить у Айгуль ключ! Сегодня Лера обязательно должна выйти из пансиона и добраться до ненаглядных синеглазых метра восьмидесяти. Тянуть дальше нельзя. На Веденееву без слез уже просто невозможно смотреть. У нее нет ни аппетита, ни желания двигаться. Как только проходит время уроков и обязательных занятий, Лера идет в дортуар, ложится лицом к стене и поднимается только тогда, когда слышит голос Милашки. Ей не хочется, чтобы классная дама видела ее подавленной, и при ней она всячески изображает активность и заинтересованность в происходящем. Но Даша-то знает, чего все это Лерке стоит.

Казанцева достала из кармана мобильник. Теперь можно попробовать позвонить Олегу. Вот бы встретиться с ним сегодня ночью! Это так романтично! Лера – со своим Лешкой, а она, Даша, – с Олегом! Конечно, он обязательно придет. Надо только назначить время, например, час ночи. Олег сразу поймет, что двум девчонкам опасно бродить ночью по Питеру, и сам вызовется их сопровождать. В этом не может быть никакого сомнения. Даша улыбнулась, представив себе Олега Викулова в образе все того же сказочного принца, средневекового рыцаря в доспехах и увешанного оружием боевика спецназа. Образ получился забавным. Даша с неудовольствием подумала о том, что черты лица собственно Викулова уже несколько поистерлись в ее памяти, но решила, что это издержки кратковременного знакомства, а это вполне преодолимо и уже сегодня ночью будет исправлено. В предчувствии предстоящего свидания воспитанница Казанцева счастливо улыбнулась и решительно набрала номер Олега.

Разговор вышел кратким. Викулов тоже торопился на ужин, и Даша слышала, как его несколько раз позвал в столовую воспитатель. Тем не менее она явственно уловила радость в его голосе, как только назвала ему свое имя. Но стоило только Даше изложить подробности предстоящего ночного свидания, радость в его голосе тут же потухла, и разговор был скомкан.

Засовывая в карман телефон, Даша ругала себя почем зря. Разумеется, Олег не сможет прийти! Ну и дура же она все-таки! Мечтательница! Совсем оторвалась в этом женском царстве от реальной жизни! Ну скажите, пожалуйста, каким образом ученик восьмого класса закрытой мужской гимназии сможет улизнуть ночью из здания? У него же нет тайного хода, как в пансионе Модестовны, или Царского Ключа! Головой-то надо было подумать, прежде чем подбивать парня на такое! Он теперь наверняка будет считать ее ненормальной… И поделом!

После ужина Даша, как обещала, уселась писать для Чаки сочинение по «Слову о полку Игореве». Писать сочинения она любила, а потому с удовольствием провозилась с ним почти до самого отбоя. Получилось оно таким огромным, что возмущенная Чака велела его срочно сократить до трех-четырех страниц, в противном случае отказываясь претворять в жизнь задуманное мероприятие. Даша провозилась еще минут сорок, а закончив и положив наконец голову на подушку, мгновенно заснула.

Даше как раз снился Олег Викулов в золотой кольчуге князя Игоря, когда ее разбудила Чака.

– Слышь, Казанцева, – видимо, уже не первый раз шипела она ей в ухо, – вставай же наконец! И по-тихому.

Даша, с трудом разлепив веки, приподняла голову от подушки. На своей постели уже сидела полностью одетая Лера. Чака вертелась рядом.

– Ключ! – шепнула Чаке Даша. – Покажи ключ!

Чака, воровато оглянувшись по сторонам, достала из-за ворота джемпера цепочку, на которой тускло золотился ключ. Даша хотела спросить, как она его раздобыла, но подумала, что лучше удовлетворить свое любопытство после, чтобы сейчас времени зря не терять. Она мгновенно оделась в заранее приготовленную одежду, и три девочки, крадучись, вышли из дортуара.

В этот раз Даша старалась запомнить все повороты, все подъемы и спуски по лестницам. Она даже подсчитывала шаги и замечала щербины на полу. Главное, не забыть потом, как возвращаться обратно. На Леру надежда слабая. Движется, как в полусне. А от Евчак вообще не знаешь, чего можно ожидать.

Возле уже знакомой тяжелой двери Чака потребовала:

– Гони сережки!

Даша сунула ей в руку обтянутый синим бархатом футлярчик и попросила:

– Открывай дверь быстрее!

– Похоже, что ты забыла про третье мое желание, – усмехнулась Танька, не двигаясь с места.

– Говори быстрей свое желание! – почему-то занервничала Даша. – Только имей в виду, что я не Золотая Рыбка!

– Обойдемся как-нибудь и без Рыбки… – глухо сказала Чака. – Третье мое желание состоит в том, чтобы ты… помогла мне отбиться от Гульки…

– То есть? – не поняла Даша. – Что значит «отбиться»?

– То и значит. Надоело мне у нее на посылках служить…

– Так не служи. Что тут я-то могу сделать?

– Не знаю… Но ты ведь у нас умная… Сочинения на десять листов пишешь… Может быть, придумаешь…

– Ладно, Танька, я действительно подумаю… Только не сейчас. Сейчас у нас важное дело!

– Дай слово, что подумаешь! – так и не двигалась с места Чака.

– Даю! – рассердилась наконец Даша. – Открывай быстрей! Время зря уходит.

Танька сняла с шеи цепочку с ключом и открыла дверь.

– Надеюсь, ты оставишь ее открытой, чтобы мы могли вернуться? – уже с порога тайной комнаты обернулась к ней Даша.

– Я вас подожду, – сказала Танька, привалившись к противоположной стене, и насмешливо добавила: – Не до утра же вы будете крестик искать, хотя… В такой темноте его можно искать до самой пенсии. А если еще учесть, что его там вообще нет…

– Ну хорошо, ты права: конечно, дело не в крестике, – вынуждена была согласиться Даша. – Но твои три желания, Танька, уже закончились. Иди себе обратно, а мы уж сами тут как-нибудь без тебя справимся!

– А ты ушла бы в такой ситуации? – спросила Чака.

– Да, пожалуй, не ушла бы, – опять вынуждена была согласиться Даша. – Ладно, действительно глупо теперь от тебя скрываться. Смотри, Танька, сколько хочешь, только не мешай, а все вопросы – потом. Некогда нам. И дверь на ключ не закрывай, очень тебя прошу.

И на виду у изумленной Чаки сначала с отвратительным скрежетом отъехала в сторону кирпичная колонна, затем выскочили на открывшуюся лестничную клетку Даша с Лерой, а потом колонна вернулась на место.

Ночь была ветреная, холодная, и даже слегка моросил дождь. Девочки побоялись прятать в дортуаре верхнюю одежду и теперь в своих джинсовках, надетых на тонкие футболки с короткими рукавами, мгновенно замерзли. Они подняли воротники, застегнулись на все пуговицы и побежали в сторону 24-й линии, прячась в тени, которую отбрасывало здание пансиона.

– Ой, кто-то идет! – Лера вцепилась в Дашин рукав и показала на вынырнувшую из-за угла темную фигуру.

Даша сначала тоже испугалась, а потом у нее сладко обмерло сердце. Он все-таки пришел! Конечно, ОН не мог бросить ее одну на темных улицах Петербурга! Да, сначала ОН растерялся от такого неожиданного Дашиного предложения, а потом понял, что ей без его помощи не обойтись, и пришел! Как она могла в НЕМ усомниться! Хорошо, что она назвала ЕМУ время, и они с Лерой его даже почти выдержали. Если ЕМУ и пришлось ждать, то недолго.

– Олег! – Даша бросилась навстречу молодому человеку. – Мы здесь! Ты ведь недолго ждал, правда?

– Недолго, – отозвался он, и Даша поняла, что это не Олег. Она развернула парня к свету соседнего фонаря.

Перед Дашей, ежась на ветру в тоненькой ветровке, стоял Костромин…

– Саха-а-а… – разочарованно протянула Даша. – Ты-то как здесь оказался?

– Случайно мимо проходил, – усмехнулся Костромин. – Слушай, Дашка, я тебя прошу, перестань называть меня этой дурацкой детской кликухой – Саха. – Он досадливо поморщился.

– А как же? – зачем-то спросила Даша.

– Хотя бы… Сашкой…

– Хорошо, – послушно согласилась Даша и опять спросила: – Как ты здесь оказался, Сашка?

– Викулов мне рассказал, что вы затеяли… Ненормальные… – пробормотал Костромин.

– А тебе-то что за дело до этого?

– Вообще-то, никакого. Но я побоялся, что с вами ночью может что-нибудь случиться, – честно признался Сашка.

– А он, значит, не побоялся?

– А вот это меня абсолютно не интересует, – отрезал Костромин и решительно добавил: – Пошли быстрей, а то времени у нас не так уж и много.

Даше очень хотелось его спросить, каким образом он выбрался из гимназии, но, глянув на безмолвную, еле живую Леру, решила отложить расспросы до лучших времен.

Идти до 24-й линии действительно оказалось недалеко и недолго, но Даша порадовалась, что с ними был Сашка, потому что из одной подворотни им навстречу вывернулась подвыпившая компания. Костромин дал одному из парней прикурить, и те пошли своей дорогой, весело горланя на всю улицу: «Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо, я это знаю!».

Возле своего подъезда Лера остановилась и посмотрела на Дашу глазами затравленного зверька.

– Наверно, зря я все это задумала, – прошептала она.

Даша не знала, что ответить, а Костромин сказал:

– Я, конечно, не очень в курсе, но… Словом, ты уверена, что тебе здесь обрадуются в два часа ночи? Может, лучше пойдем обратно? Ну, сделали глупость, с кем не бывает! Может, не стоит продолжать в том же духе?

– Нет! Ты не понимаешь! Это не глупость! Я должна все выяснить… Замучилась от неизвестности… – тряхнула головой Лера. – Подождите меня, пожалуйста, здесь. Я постараюсь недолго… – И она нырнула в подъезд.

…Даша совсем съежилась от холода, и Костромин предложил:

– Давай зайдем в подъезд. Там хоть ветра нет и не капает.

Они забежали на второй этаж и уселись на такой широкий подоконник, которые бывают только в старых домах. И Даша наконец смогла попросить:

– Ну теперь, Сашка, рассказывай, как ты из школы выбрался. Неужели вас на ночные прогулки отпускают?

– Отпустят там, как же! – фыркнул Сашка. – Держи карман шире! Честно говоря, я давно хотел оттуда сбежать. И обдумывал варианты. Надоели все эти пазефиры, французские прононсы и китайские церемонии. Я, знаешь, хочу поступить в Кадетский корпус, который в Кронштадте.

– Так это, наверно, только на следующий год стоит делать. Скоро уж первая учебная четверть кончится, – заметила Даша.

– Ну и что! В этой гимназии такая дисциплинища, что я по многим предметам здорово подтянулся. Ты бы удивилась, если бы услышала, как я отвечаю на уроках. Мне почему-то вдруг понравилось учиться. Думаю, любые экзамены сдам. Я по радио слышал, что в Кадетский корпус парней из неполных семей особенно охотно принимают. Чтобы без отцовской руки по улицам не болтались и не создавали в Питере криминогенную обстановку… Это как раз мой случай. И, главное, матери не надо будет перед богатеньким родственничком унижаться, чтобы он за гимназию платил.

– И все-таки ты мне так и не объяснил, как из здания выбрался, – Даша перевела разговор в нужное ей русло.

– Как-как! Через окно, вот как! Наша спальня, или, как там ее называют, дортуар, на втором этаже, а под окнами – козырек крыльца. Дурак только не вылезет.

– А обратно?

– Так и обратно тем же путем, – улыбнулся Костромин.

Дашу неприятно кольнуло упоминание дураков, которые не могут вылезти на козырек крыльца со второго этажа, потому что одним из аргументов, выдвинутых Олегом Викуловым против свидания, была как раз невозможность выбраться ночью из гимназии.

– А вы как выбрались? – спросил в свою очередь Костромин.

Даша уже почти все рассказала ему о тайном ходе, механизме колонны и даже о Чаке с Айгуль, как на площадке третьего этажа открылась дверь, и с лестницы к ним скатилась Лера. По ее счастливому виду Даше стало понятно, что у нее все в порядке и что они не зря предприняли такое опасное путешествие.

– Пойдемте, чаю горячего выпьем, – сверкая глазами, пригласила друзей разрумянившаяся, ожившая Веденеева. – Тетя Таня, Алешина мама, приглашает. А потом… И обратно.

– Тетя Таня? – удивилась Даша. – Она что, не против ваших отношений?

– Она всегда была «за», но с Кристинкой ей не справиться, – просто сказала Лера и радушно предложила: – Пойдемте.

Лера не сочиняла, когда рассказывала о своем Алексее. Он действительно оказался очень высоким, широкоплечим, с яркими синими глазами и доброй улыбкой. И смотрел он на Леру такими влюбленными глазами, что Даше даже стало завидно. Тетя Таня в байковом халате, из-под которого торчала ночная рубашка, тоже была очень симпатичной женщиной. Она успела уже не только вскипятить чаю, но и наделать кучу бутербродов, которые замерзшие путешественники на нервной почве моментально смолотили до последней крошки.

Провожать девочек в пансион вместе с Костроминым направился и Алексей.

Глава 8. Дама на портрете и Ромео для Золушки.

Будто пожалев ночных путешественников, улетел куда-то по своим делам холодный ветер. Стих надоедливый дождик. Фонари заливали улицы сливочно-желтым светом, отблески ярких витрин и рекламных щитов придавали лицам фантастические цвета и выражения. Кроме четверых молодых людей, на улице, ведущей к пансиону, никого не было. Даше казалось, что она участвует в каком-то необыкновенном новом реалити-шоу. Она даже название ему придумала – «Верни свою любовь!». Жаль только, что она идет по ночному Питеру совсем не с тем человеком…

Впереди Даши с Костроминым, взявшись за руки, шли Лера с Алексеем. Рядом с метром восьмьюдесятью молодого человека долговязая Веденеева казалась гораздо ниже ростом и еще худее, чем обычно. Глядя на их спины, которые, казалось, тоже выражали состояние полного восторга и счастья, Даша, как и сама Лера, никак не могла взять в толк, чем довольно-таки неказистая девочка так понравилась Алеше с его голливудской внешностью. Костромин, будто почувствовав, о чем она думает, сказал:

– Красивый у твоей подруги парень. И взрослый. Ему, наверно, больше двадцати лет?

– Как раз двадцать, – ответила Даша и сама не заметила, как завистливо вздохнула.

Костромин рассмеялся:

– Ну, не стоит так вздыхать! К двадцати годам твой Викулов не хуже будет! Зуб даю!

Даша решила ничего не отвечать на Сашкину провокацию, тем более что они почти уже подошли к пансиону. Она хотела уже попрощаться с Сашкой и поблагодарить за помощь, как он схватил ее за руку и притянул к стене.

– Ты чего? – вырвалась Даша.

Костромин резко вернул ее на место.

– Не мешай людям, дай попрощаться, – строго сказал он и кивнул на Леру с Алешей.

Те стояли друг против друга, залитые лунным светом и не замечающие ничего вокруг. Даша поняла, что Лера с Алексеем сейчас поцелуются, и решила на них не смотреть, чтобы ее окончательно не перекосило от зависти. Видимо, выражение ее лица было настолько красноречивым, что Костромин опять рассмеялся и предложил:

– А хочешь, я тебя тоже поцелую, а ты в темноте будешь воображать, будто я – Викулов?

– Дурак, – бросила ему Даша и, стараясь не смотреть на действительно целующихся Леру с Алешей, подошла к обшарпанным дверям неотремонтированного Северного Корпуса.

Даша дернула на себя дверь, но она не поддалась. Девочка дернула посильнее, но результат оказался тем же.

– Сашка! Лерка! Она почему-то не открывается! – здорово испугавшись, завопила Даша.

Подбежавшая Лера нервно затрясла дверь за ручку. С двери дождем посыпалась старая шелушащаяся краска, но открываться она все равно не желала.

– Ну, Чака! Вот свинья! – разозлилась Даша. – А я ей еще серьги отдала, бабулей подаренные!

– Может, вы дверь перепутали? – предположил Алеша.

– Нет! Это она! – воскликнула Даша. – Видишь, дальше здание заворачивается на восток, перепутать невозможно! Это все Евчак, подлая! А еще просила от Гульки спасти! Лицемерка! Врунья!

Костромин подошел к двери, как следует дернул ее и заключил:

– Она не на ключ закрыта, с той стороны просто что-то в ручку засунуто.

– Наверняка Танька воспользовалась моей палкой от выпечки, – сообразила Даша. – Тогда… Тогда она хлипкая… Сашенька! Рвани-ка дверь еще разик! Может, палка не выдержит…

К Костромину подошел Алеша, и они с удвоенной силой рванули на себя дверь. С другой ее стороны выстрелом раздался хруст сломавшейся палки.

– Вот спасибо! – обрадовалась Даша и, расчувствовавшись, чмокнула Сашку в холодную щеку.

– Передать Викулову? – тут же съязвил он.

– Нет, Костромин, это лично тебе, – улыбнулась Даша.

Алеша заглянул в черный провал, открывшийся за дверью, и с сомнением в голосе спросил:

– А вы уверены, что остальные двери открыты?

Казанцева почувствовала, как ладони у нее вдруг стали потными и липкими. А ведь правда… Если эту дверь, ненадежно запертую палкой, они довольно легко открыли, то мощную дверь каменной темницы ни за что не открыть без ключа. Неужели она, идя за Чакой, совершенно напрасно отсчитывала лестничные пролеты, повороты коридоров и замечала щербины на полу и стенах? Конечно же, напрасно… На Танькино благородство после этой палки рассчитывать уже не стоит…

– Что же нам делать? – ужаснулась Лера. – Неужели идти через главный вход и сдаваться Михаилу Петровичу?

– Можно еще через третий этаж, старыми залами Северного Корпуса, – непослушными губами проговорила Даша, – как я возвращалась, когда меня Гулька заперла… Только…

– Что «только»? – еще больше испугалась Лера.

– Заблудиться можно. Я тогда случайно вышла к нашему дортуару. От страха выбежала… Не помню как…

– Ну вот что, девчонки, – встрял Костромин. – Мы идем с вами! Проводим, правда, Леха?

– Конечно, – живо отозвался тот. – Не бросать же вас на произвол судьбы!

– А если нас поймают? – Лера в страхе прижала руки к груди.

– Ну… Даже если и поймают, так что? Что такого страшного случится? – спокойно сказал Алексей и обнял ее за плечи. – Не зашлют же тебя еще дальше этого пансиона? А если и зашлют, то это не имеет значения! Я все равно тебя найду, а Кристинке – ни за что больше не поверю!

Лера уткнулась лицом Алексею в куртку, а Костромин опять тактично отвернул от них Казанцеву и подтолкнул к дверям пансиона.

– Догоняйте! – крикнул он влюбленным, и они с Дашей начали подниматься вверх по захламленным ступеням темной лестницы.

Узкий коридорчик третьего этажа, как и в прошлый раз Дашу, вывел четверых молодых людей к анфиладе темных залов.

– Ну что? Вспоминаешь, куда идти? – почему-то шепотом спросил Дашу Костромин, показывая на два выхода из первого зала.

– Точно не помню, – тоже шепотом отозвалась Даша, – но, кажется, я шла, не сворачивая, значит, вон в те двери. – И она показала на черный провал впереди. – А почему ты, Сашка, шепчешь? – через секунду опомнилась Даша.

– Сам не знаю, – рассмеялся в полный голос Костромин. – Наверно, из уважения к старому зданию.

Несмотря на то что в пустынных залах в этот раз она была не одна, Даша чувствовала, как у нее дрожат колени. Она вспомнила женщину со свечой и распущенными волосами, и девочке стало так нехорошо и муторно, как если бы она только что перекружилась на карусели.

– Знаешь что, дай-ка мне руку, – сказал вдруг Костромин.

Даша с радостью вцепилась в его пальцы. Мальчик и девочка молча двинулись вперед.

Как и в прошлый раз, перед Дашей потянулись комнаты, залы и зальчики, полупустые, с остатками мебели в чехлах, с картинами, задрапированными тканями, люстрами с чуть позванивающими подвесками. В некоторых залах и комнатах было совсем темно, поскольку окна закрывали щиты или толстая материя, через которую не пробивался свет луны и уличных фонарей.

У одного из выходов Даша запнулась за выгнутую ножку какого-то маленького столика. Он с грохотом опрокинулся. Все замерли. Испуганная до смерти Даша прижалась к Костромину. Он обнял ее за плечи, провел рукой по волосам и горячо шепнул в ухо:

– Не бойся, ничего страшного не случилось. Подумаешь, стол упал! Все будет хорошо, вот увидишь.

Даша подняла глаза к его лицу. Она впервые видела его так близко. Пожалуй, Лера права. Он действительно довольно симпатичный, но в их классе никогда не пользовался успехом у девчонок. В прошлом году после изучения «Ромео и Джульетты» девчонки помешались на произведениях Шекспира, перечитали все, что нашли. Чуть ли не на каждого из парней своего класса примерили шекспировские образы. Роль Ромео была отведена Игорю Овчаренко, в которого были влюблены почти все девчонки в классе, – смуглому, черноволосому, с огромными черными глазами. Даша не могла в него влюбиться только потому, что он приходился ей двоюродным братом, хотя, надо признаться, искушение было довольно велико: Игорек – настоящий писаный красавец. Тибальдом был назначен тот самый Фадеев, которого Даша, к сожалению, тогда уже разлюбила, Лаэртом – еще один парнишка с выигрышной внешностью – Денис Муравьев. Нашлись в Дашином восьмом классе и Гамлет, и Отелло, и Петруччо с Люченцио – из «Укрощения строптивой», и Себастьян из «Двенадцатой ночи». Но никто из девчонок даже не подумал связать какой-нибудь шекспировский образ с Сахой Костроминым, потому что ни одна из них о нем не мечтала. И не только потому, что он считался хулиганом. Иногда девчонки обожают хулиганов гораздо больше пай-мальчиков. Скорее всего, на него не обращали внимания потому, что он редко наведывался на дискотеки, никогда не танцевал медленные танцы, очень невыразительно одевался и ходил в школу с облезлым пластиковым пакетом вместо сумки. Голова Сахи вечно была нестрижена. Похоже, что ему никогда даже в голову не приходило сделать себе модную прическу. Сейчас же, постриженный в гимназии хорошим мастером, одетый в аккуратно отглаженную, отлично сшитую темно-синюю ветровку, он выглядел совсем по-другому. Костромин, с уверенностью подумала вдруг Даша, тянул сразу на всех: и на Гамлета, и на Себастьяна, и… пожалуй, на Ромео… Может быть, и хорошо, что такое превращение случилось с ним, когда ни одна девчонка из их старого восьмого класса этого видеть не может. Может быть, это все сберегло Сашку для нее, для Даши, а вовсе не для Нельки Русаковой? Пожалуй, она выбросит тот конфетный фантик с телефоном. Далеко ему до хрустальной туфельки. Для Золушки неожиданно нашелся вовсе не принц, а Ромео…

Даша вдруг разозлилась сама на себя. Почему она раньше никогда не смотрела в сторону Костромина? Неужели и для нее важнее всего, во что человек одет и как причесан? Как она могла подумать, что влюбилась в Олега, который всего лишь красиво танцевал, галантно отодвигал и задвигал за ней стул в буфете и элегантно приподнимал воротничок в пушкинском стиле? Неужели этот внешний антураж способен закрыть от нее человека? Какие же они все-таки все дуры – девчонки!

Костромин тоже внимательно и серьезно смотрел ей в лицо. Он тоже впервые видел его рядом, и оно, Дашино лицо, тоже, похоже, ему нравилось. Сашкины губы были так близко, что Казанцева некстати подумала, что если бы он сейчас ее поцеловал, то она, пожалуй, была бы не против. И ни за что не стала бы при этом мечтать о Викулове.

Но Костромин не поцеловал. Даша разочарованно отпрянула, но руки своей у Сашки не отняла.

– Залы-то узнаешь? – спросил Дашу подошедший Алеша.

– Не очень… – призналась она. – Понимаете, я тогда запоминать не старалась. Но в этом зале я, кажется, была. – Она огляделась. – Да, вот тот шкафчик я помню. У него такие смешные дверцы с чертиками. И тот портрет… Ну конечно! Вон же на полу материя с него, которую я тогда нечаянно содрала. И это кружевное платье… Ой! Не может быть… Лера! Посмотри на ее лицо!

Лера вгляделась в лицо изображенной на портрете женщины, тоже ойкнула и прошептала:

– Не может быть…

– Да что случилось-то? – спросил Алеша. – Чему вы так удивились?

– А ты в тот раз разве не заметила, что она на нее похожа? – спросила Дашу Лера, не обращая внимания на Алексея.

– Понимаешь, портрет очень большой, а я тогда очень близко к нему стояла, только кружево на платье разглядела. Да и фонарь за окном не горел, как сейчас.

– Вы нам наконец скажете, на кого она похожа? – повысил голос Костромин.

– Вы все равно ее не знаете, – ответила Даша. – Она на нашу русичку похожа, на Аду Глебовну! Просто одно лицо!

– А вы ничего не путаете? – спросил Алексей. – Все-таки здесь темновато.

– Но ведь мы обе ее узнали, верно, Лера?

– Конечно, – согласилась та. – К тому же у Ады есть серьги, очень похожие на эти, которые на портрете. Посмотри, Дашка!

– Точно, – согласилась Казанцева. – Ничего не понимаю! Если бы портрет был похож на Модестовну, я бы еще могла как-нибудь это увязать. Но при чем здесь Ада?

– Ладно, девчонки, в этом потом можно разобраться, если, конечно, желание останется. Нам, пожалуй, пора двигать дальше, а то ночь кончится. – Костромин потянул Дашу за собой к выходу из зала.

– Подожди, – она остановилась на пороге. – Я, когда стояла у портрета, увидела в противоположных дверях женщину со свечой.

Казанцева вздрогнула от этого жуткого воспоминания и опять прижалась к Сашке. Он обнял ее. Даша сделала вид, что не заметила этого, и сказала:

– От страха я выбежала в эти двери и понеслась в сторону, противоположную той, в которую она пошла, и довольно скоро выскочила ко входу в дортуар. Значит, нам туда!

И Даша махнула рукой налево в сторону коридора.

Костромин так и не убрал руки с Дашиного плеча, и ей хотелось, чтобы он обнимал ее как можно дольше. Сейчас она была бы рада несметным полчищам самых ужасных привидений, потому что тогда можно было бы с чистой совестью спрятать лицо на Сашкиной груди, а ему, возможно, все-таки пришлось бы ее поцеловать в утешение и для придания храбрости.

У дверей в дортуар все остановились.

– А вы найдете дорогу обратно? – встревоженно спросила молодых людей Лера.

– За нас не стоит беспокоиться, – ответил Алексей, – выберемся.

Даша почему-то расстроилась, что они так быстро вышли к спальне. Сейчас Сашка уберет руку с ее плеча, и… все кончится… Она повернулась к нему лицом, заглянула в глаза и, жалко улыбаясь, промямлила:

– Спасибо тебе, Саша…

– По-моему, еще рано благодарить, – не улыбнулся он. – Я совсем не уверен, что эта дверь открыта.

Даша вздрогнула и бросилась к дверям. Она рванула на себя ручку. Костромин оказался прав: дверь была заперта. От огорчения совершенно не соображая, что делает, Даша так затрясла дверь, что вставленное в нее стекло загудело, а замок жалобно лязгнул.

– Сумасшедшая, что ты делаешь! – Лера оторвала Казанцеву от двери, но было уже поздно.

В скважине повернулся ключ, и перед молодыми людьми появились Александра Модестовна в паре с Михаилом Петровичем – оба в шелковых халатах, наспех наброшенных на ночное белье.

Глава 9. Кожаный саквояж князей Бонч-Осмоловских.

– Что здесь происходит? – Александра Модестовна с ужасом вглядывалась во взволнованные юные лица. – Казанцева? Замечательно! Веденеева! Еще лучше! А это еще кто? – Она вытащила из кармана халата фонарик и направила яркий луч света сначала в лицо Костромину, а потом – Алексею. – Молодые люди? Кто вы? Откуда? Как вы сюда попали и… И вообще, где вы все были?

– Погоди, Александра, – Михаил Петрович довольно панибратски отстранил Модестовну от дверей, чтобы дать проход воспитанницам с молодыми людьми. – Ну-ка все марш в директорский кабинет! Живо!

Костромин опять подал Даше руку, и она благодарно схватилась за нее.

В роскошном кабинете Александры Модестовны Михаил Петрович, будто именно он был директором пансиона, потребовал от ребят объяснений.

Девочки молчали, опустив головы.

– Что? Страшно признаваться в своих неблаговидных поступках? – грозно рявкнул Михаил Петрович.

– Ничего неблаговидного в наших поступках нет, – встал со своего места Алексей. – Вы прекрасно знаете, почему Леру заперли в вашем пансионе. Тут ее держали, как в тюрьме… Мы должны были встретиться, чтобы наконец объясниться.

– Объяснились? – довольно ядовито поинтересовался Михаил Петрович.

– Объяснились, – кивнул Алексей.

– А что теперь прикажешь ее родителям докладывать?

– А зачем им что-то докладывать? Вот она, Лера, живая и невредимая! Будет у вас по-прежнему учиться.

– А ты?

– А я, естественно, уйду домой, – спокойно произнес Алексей.

– И будешь сюда таскаться? – гневно спросил Михаил Петрович.

– Я буду не «таскаться», а приходить… Иногда… Если позволите…

– Конечно, не позволим, потому что в условиях договора с родителями Веденеевой записано, чтобы никаких лиц мужского пола к ней в гости не допускать, – тут же возразил Михаил Петрович.

– Не спорь с ними, Алеша, – подала свой опять ослабевший голос Лера. – Теперь ведь это не имеет значения. Мы же договорились.

Нахмурившись, Алексей сел на свое место, и только по его напряженно сплетенным пальцам было понятно, как он волнуется и переживает.

– Так, с этими выяснили, – Михаил Петрович повернулся к Костромину. – А ты кто такой и что здесь делаешь?

– А он мой… друг! – поспешила сказать Даша.

– Еще одна смертельная любовь? – усмехнулся Михаил Петрович.

– Да, – храбро ответила Казанцева и почувствовала, как Сашка, сидящий на диванчике рядом, сжал ее пальцы. И от этих пальцев вверх по Дашиной руке стала подниматься горячая волна, которая, добравшись до лица, охватила его таким пламенем, что Даша вынуждена была, как только что мечтала, спрятать его на Сашкином плече – потому что до груди было не дотянуться.

– И что же нам с вашими любовями делать? – почему-то вдруг сбавил свой грозный тон Михаил Петрович.

Костромин кивнул на Леру с Алексеем:

– Просто разрешить им иногда встречаться, хотя бы по выходным.

Михаил Петрович на это его заявление почему-то ничего не ответил, а Даша подумала, что Сашка зря кивнул только на подругу с приятелем, мог бы и на них с Дашей намекнуть. До чего же недогадливый человек этот Костромин! Неужели он сжимал ее пальцы только в знак солидарности в борьбе против директрисы и воинственного Михаила Петровича? Неужели обнимал ее в темных залах Северного Корпуса только для того, чтобы она не боялась? Неужели с ним не произошло то же, что с ней? Разве он не чувствует, что все не зря, что они не случайно встретились?..

– Мы подумаем над твоим предложением, – вместо Михаила Петровича Сашке ответила до сих пор молчавшая Александра Модестовна. – Объясните, как вы оказались в Северном Корпусе.

Даша в ужасе посмотрела на Леру. Что ответить Модестовне на этот вполне уместный вопрос? Не выдавать же Айгуль с Чакой. Хоть они и не очень симпатичные девчонки, но предательством Даша никогда не занималась и заниматься не собирается.

– Понимаете, дверь из дортуара в коридор, ведущий в Северный Корпус, случайно оказалась открытой, мы вышли, нечаянно добрались до выхода и… – забормотала она фальшивым голосом.

– Не обманывай, Даша, – оборвала ее Александра Модестовна. – Я никогда не забываю закрывать двери, потому что отвечаю перед родителями, законом и собственной совестью за ваше здоровье и ваши жизни. Я прекрасно знаю, что ключ есть у Айгуль Талиевой, и никто, кроме нее, не мог открыть вам двери.

– Но это не она, честное слово! – Даша обрадовалась, что может сказать хоть чуть-чуть чистейшей правды.

– Тогда кто? Неужели ты будешь отпираться, что она проверяла тебя на испуг сидением в темной комнате?

Даша молчала.

– Я ведь знаю, что она всех проверяет, – продолжила Модестовна. – После истории с Валей Федоровой ей строго-настрого запретили это делать, и Талиева вроде бы послушалась. Неужели опять взялась за свое?

– Понимаете, она не со зла, – Даша наконец догадалась, как лучше всего выкрутиться. – Она просто хотела нам с Лерой помочь. Мы же не могли выбраться через центральный вход. Вот она и согласилась открыть дверь из дортуара своим ключом…

– Допустим, но как вы вышли из пансиона? На дверях всех корпусов висят обыкновенные амбарные замки, к которым Царский Ключ не подходит, потому что они повешены позднее.

– Проржавели ваши замки, – ответила Даша.

– Не может быть. Они все новые! – воскликнула Александра Модестовна.

– Ничего себе новые! Да этот замок прямо рассыпался в моих руках.

– Подожди, Даша, это какая по счету дверь от Западного Корпуса?

– От Западного не знаю, а от Восточного – первая с краю, – подумав, сообщила Даша.

– А-а-а… – протянул Михаил Петрович, – там вполне замок мог и проржаветь. В прошлом году от тяжести снега как раз у Восточного Корпуса слегка обвалилась ветхая крыша, и в оттепель талая вода текла прямо по внутренней стороне стены здания. Крышу мы залатали, а замок у той двери не проверили. А надо было бы!

– Но этого же не может быть! – невпопад сказала Александра Модестовна и так разволновалась, что лицо ее пошло красными пятнами.

– Почему не может? – удивилась Даша.

– Потому что Айгуль запирала всех в темную комнату у Западного Корпуса.

– Ну… Не знаю… Может быть, в пансионе таких комнат несколько?

– Несколько… Несколько… Несколько… – Модестовну заклинило, как фонограмму на концерте. – Да, скорее всего, их несколько… Наверно, их должно быть четыре, как углов здания… Комнаты же угловые… Как же мы не подумали, а Миша?

Миша, то есть Михаил Петрович, тоже встрепенулся, оживился и добавил:

– А колонны двигаются только в одной…

– Да, в нашей двигались, – вырвалось у Даши. Она тут же пожалела об этом, но было уже поздно.

– Двигались? – в один голос вскричали директриса с Михаилом Петровичем. – Неужели мы наконец нашли?

– По-моему, – возразил им Костромин, – это не вы нашли, а девчонки.

– Это все равно, – отмахнулась Модестовна. – Им же на пользу пойдет.

– Что-то я ничего не понимаю, – проронила Даша, которой очень не понравилось оживление, неожиданно охватившее директрису с Михаилом Петровичем.

– И я ничего не понимаю, – дверь кабинета Модестовны распахнулась, и в проеме показалась взлохмаченная Айгуль в казенном халатике поверх пансионской же ночнушки и в тапочках с синими помпонами. – Что-то мне кажется, что вы в нашем с папой пансионе расхозяйничались не в меру!

Она достала из кармана халатика мобильный телефон и набрала номер. Все сидящие в директорском кабинете были так удивлены появлением Талиевой, что в полном столбняке молча ждали, когда она наконец дозвонится.

– Папа! Это я! – закричала на весь кабинет Айгуль. – Нет, я не сошла с ума! Я знаю, что сейчас ночь! Но ты все-таки приезжай! Как это куда? В пансион, конечно!

Видимо, отец сказал дочери что-то не очень приятное, потому что она сморщилась, закатила глаза к потолку, а потом еще громче прежнего закричала:

– Со мной все в порядке! По-моему, здесь покушаются на твое имущество! Ничего я не выдумываю, а потому ты лучше приезжай!

Талиева выключила телефон и уселась на стул у двери, будто намереваясь стеречь сидящих в кабинете, чтобы они до приезда папочки не бросились растаскивать его добро.

– Что ж, тем лучше, – ничуть не расстроилась директриса. – Пора уже всем нам объясниться. Я думаю, Давид Алиевич нас поймет. А вы, юноши, – обратилась она к Костромину с Алексеем, – может быть, теперь отправитесь восвояси?

– Ну уж нет! – Даша еще плотнее придвинулась к Сашке и взяла его под руку, а он бережно накрыл ее ладонь своей. – Не уходите! Совершенно непонятно, что тут происходит!

– Ничего ужасного не происходит, – вздохнула Александра Модестовна. – И ни на чье добро мы не заримся, исключительно на свое!

– Здесь ничего вашего нет! Здесь все папино! – выкрикнула Айгуль со своего стула. – Он купил этот пансион! И вы не успеете замести следы, потому что он будет здесь с минуты на минуту! От Большого проспекта до пансиона всего несколько минут езды!

– Верно, твой отец купил это здание. Я сама пришла к нему с предложением организовать здесь элитную школу для девочек. Он согласился и, мне кажется, до сих пор не пожалел об этом. А тебе самой, Айгуль, разве не нравится здесь учиться?

– Это к делу не относится, – презрительно фыркнула Талиева. – Мне не нравится, что вы задумали что-то против папы.

– Кто тут против меня что-то задумал? – в кабинет ввалился огромный отец Айгуль. Видимо, он так торопился к дочери, которая почти кричала ему в телефонную трубку странные вещи, что не успел одеться, как обычно. На нем были спортивные синие брюки с белыми лампасами и весьма несерьезная футболка в желтую и зеленую полосочку. В этом домашнем наряде он был похож не на удачливого богатого бизнесмена, а на испуганного папаню, в дом к которому пришел родительский комитет, чтобы сделать выволочку на предмет безобразного поведения его ребенка.

– Проходите, Давид Алиевич, – совсем не испугалась директриса, – присаживайтесь.

Талиев с трудом втиснулся в единственное свободное кресло, к нему тут же припорхнула Айгуль.

– Ничего не понимаю, – пророкотал он, обняв дочь. – Что вы тут затеяли посреди ночи? Что случилось?

– Не волнуйтесь, Давид Алиевич, ничего страшного не случилось, а ночью мы тут оказались всего лишь по вине вот этих юных влюбленных, – начала Александра Модестовна и кивнула в сторону Даши с Костроминым и Леры с Алексеем. Даша опять уткнулась Сашке в плечо, а директриса продолжила: – Вы ведь знаете, что до революции это здание принадлежало моим предкам, князьям Бонч-Осмоловским?

– Конечно, вы мне рассказывали, – согласился Талиев.

– Я вам сообщила не все. В этом здании существовал тайный выход на черную лестницу из одной из темных комнат, которые служили чем-то вроде чуланов. Этот ход закрывала кирпичная колонна со встроенным в нее механизмом. Если нажать на один из кирпичей на стене, механизм запускается, колонна выезжает на лестницу и открывает этот выход.

– Нет, нажимать надо не на кирпич, – встряла Даша. – Там такая полоска, будто бы раствор между кирпичами, а на самом деле – это кнопка.

– Так вот как ты выбралась! – не удержалась Талиева.

– Значит, Айгуль, несмотря на договоренность, ты продолжаешь пугать девочек темной комнатой? – строго обратилась к ней Модестовна. – Я вас предупреждала, Давид Алиевич, что такая неуравновешенная девочка, как ваша дочь, не должна владеть Царским Ключом!

– Ты что, Гуля, по-прежнему бродишь ночами по пансиону? – рассердился Талиев. – Мы же договаривались!

– Иногда брожу… Ну и что! Зато именно я нашла эти две комнаты. Жаль, не знала, что в одной какая-то колонна выдвигается… Только я не понимаю, зачем вам эта выдвигающаяся колонна, если вы можете любым другим способом выйти из пансиона.

– В самом деле, Александра Модестовна, зачем вам этот тайный ход? – спросил Талиев. – Для экзотики? Экскурсии водить?

– Я думаю, что экзотика нашему пансиону тоже не повредит, – улыбнулась директриса, – но дело не в этом. В той комнате должна выдвигаться и вторая колонна, а за ней может находиться…

– Неужели клад? – теперь уже не выдержал Костромин и так сжал Дашины пальцы, что она чуть не вскрикнула.

– Очень может быть, – кивнула Александра Модестовна. – Я специально вам, Давид Алиевич, об этом не говорила, потому что ни в чем не была уверена. Столько лет прошло… Когда в этом здании хранились советские архивы, кто-то вполне мог найти ход. И клад, если он, конечно, был… Мы с мужем, – она кивнула на Михаила Петровича, – и с дочерью хотели сами найти тайную комнату, но вы очень ограничили поле нашей деятельности, когда вместо настоящего Царского Ключа вручили дубликат. Он, увы, открывает далеко не все двери.

– А можно поподробнее про Царский Ключ? – попросила Даша. – Неужели он сохранился с дореволюционных времен? Что-то не верится…

– Представь себе, – рассмеялась директриса. – Когда нам передавали права на здание, то показали дощечку с сохранившимися ключами от залов и комнат, где среди прочих болтался на грязной ленточке и позеленевший от времени Царский. Никто и не догадывался о его предназначении, а я его сразу узнала по описаниям в письмах и дневниках бабушки.

– Неужели с тех пор не меняли в здании замки? – удивился Алексей.

– Архивом использовались только два этажа Южного Корпуса. Там кое-где, конечно, замки поменяли, но в большей части здания сохранились старые.

– Неужели Ада Глебовна ваша дочь? – невпопад еле прошелестела Лера.

– Почему ты так решила? – рассмеялась Александра Модестовна.

– Вы сказали, что искали тайную комнату с мужем и дочерью, а в одном из залов Северного Корпуса висит портрет, очень похожий на учительницу русского языка. Вот я и подумала…

– Нет, – перебила ее директриса, – мою дочь зовут Анной Михайловной.

– Милашка? – ахнула Даша.

– Да, я рада, что вы ее так называете. Она и в самом деле у меня очень хорошая девочка, – улыбнулась Александра Модестовна.

– Да-а-а… – протянула Даша. – Можно было бы по отчеству и догадаться… И по фигуре… Я же чувствовала в ней что-то знакомое…

– Теперь уже я ничего не понимаю, – Александра Модестовна с удивлением посмотрела на Дашу. – О чем ты?

– Да так… – смутилась Казанцева. – Просто… в одну из ночных вылазок… – она бросила быстрый взгляд на Айгуль, – я видела вас в Северном Корпусе с женщиной, которую в темноте не узнала…

Даше очень не хотелось, чтобы директриса ее расспрашивала дальше, и ее спасла Лера, которая опять спросила:

– Но почему все-таки на портрете Ада Глебовна?

– На портрете не Ада, – ответила директриса. – На портрете наша бабушка, Ольга Александровна Бонч-Осмоловская.

– Но она действительно очень похожа на учительницу русского, – покачала головой Лера. – Странно даже…

– Ничего странного. Ада Глебовна моя сестра, и она действительно – копия бабушки. Иногда такое бывает. Фамильное сходство может проявиться очень неожиданно, даже через несколько поколений.

– Как же она ваша сестра, если она Глебовна, а вы – Модестовна? – теперь уже удивилась и Айгуль. – Двоюродная, что ли…

– Родная, но у нас отцы разные, – ответила директриса. – Мой отец, Модест Георгиевич Бонч-Осмоловский, рано умер, мама вышла замуж второй раз за Глеба Николаевича Волкова. И родилась Адочка. Я похожа на отца, а сестра, как мы уже говорили, – вылитая бабушка, Ольга Александровна.

– Все-таки я не понимаю, каким образом в здании сохранились портреты, мебель, люстры? – спросил Алексей. – Почему в музей не передали или… не разграбили?

– Ну, во-первых, многое и разграбили, и в музеи передали. Осталась жалкая часть. И то только потому, что один из важных чиновников претендовал оттяпать это здание себе. Вот и охранял, как мог, и, надо сказать, чуть не дождался своего часа. Если бы Давид Алиевич не согласился заняться этим зданием, в нем, я думаю, уже проживало бы семейство того чиновника со всеми детьми, внуками, мамками, няньками и собачками с кошечками.

– Ну что ж, – подытожил Талиев, – если ни у кого больше нет вопросов, то, по-моему, самое время пойти проверить вашу тайную комнату. Вдруг там и правда клад?

– Вообще-то у меня есть вопрос, – в тишине голос Даши прозвучал с очень тревожной интонацией. – Понимаете, по Северному Корпусу бродит какая-то женщина… Со свечой и с распущенными волосами… Я даже сначала подумала, что это привидение…

– Это не привидение, это Ада дурит, – сморщился Михаил Петрович. – Прочитала в бабкиных старых письмах, что в том месте, где свеча неожиданно зачадит и потухнет, спрятан клад. Я ей сто раз говорил, что по старому зданию гуляют такие сквозняки, что свеча в любом месте потухнуть может, но ей разве что докажешь… Вот и бродит по старым комнатам, как привидение, глупая женщина… Еще и волосы распускает для антуража…

– Вообще-то, она не так уж и глупа, – возразил Талиев. – Если клад действительно спрятан у тайного хода, то и сквозняк там обязательно есть, и свеча запросто потухнуть может от тока воздуха, несмотря даже на отсутствие рядом окон и дверей.

– Но у нее до сих пор ни одна свеча так и не потухла, – улыбнулся Михаил Петрович.

– Так что, идем за кладом? – спросил отец Айгуль, обведя всех присутствующих веселым взглядом.

– Я прямо не знаю, – Александра Модестовна взглянула на часы. – Уже четвертый час ночи. Может быть, стоит отправить детей спать?

– Нет!

– Ни за что не уйдем!

– Как это без нас? – в три голоса запротестовали девочки.

Молодые люди, которые чувствовали себя гостями, помалкивали, но видно было, что и им хочется пойти вместе со всеми.

– И меня возьмите, – дверь кабинета директрисы неожиданно скрипнула, приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась взлохмаченная голова Чаки.

– Убирайся отсюда, предательница! – злобно выкрикнула Айгуль, метнулась от отца к дверям и вытолкала Чаку в коридор.

– Гулька! Что за безобразие! – пристыдил дочь Талиев. – Глядя на тебя, я склонен верить, что Александра Модестовна говорит правду. Ты абсолютно неуравновешенна и вздорна!

Он слегка оттолкнул Айгуль от двери и за руку втащил в кабинет рыдающую Таньку.

– Да это же племянница моего помощника! Таня, не так ли?

Чака закивала, продолжая всхлипывать.

– Кончай это мокрое дело! – Талиев вытер ей щеки собственным носовым платком. – И конечно, пойдем с нами вместе!

В коридоре Даша не утерпела и как можно ядовитее спросила Чаку, в ушах которой уже висели сережки с хризопразами:

– А мои серьги, Танька, тебе часом ушки не оттягивают?

Чака, будто испугавшись, резко отшатнулась.

– Зачем дверь закрыла, отвечай? – прошипела ей в ухо Казанцева.

– Я не виновата, честное слово! – захлебываясь, с жаром принялась объяснять Чака. – Я думала, Гулька спит, а она, оказывается, не спала, а за нами следила. Представляешь, специально позволила снять со своей шеи ключ, чтобы за нами подсмотреть. Понимала, что ей никто ничего не расскажет и не покажет…

– Ну следила! И что? Ключ-то у тебя был. Не отдавала бы его ей, вот и все!

– Да-а-а, – плаксиво протянула Евчак. – Я бы посмотрела, как бы ты не отдала… – и она начала нервно расстегивать замочек серьги.

– Ладно, – сжалилась над ней Даша. – Не снимай, оставь их себе. Я знаю, как хочется хотя бы иногда поносить украшения, раз на занятия не разрешают надевать. Считай, что я тебе их подарила, потому что если бы ты нам дверь не открыла, то не произошло бы то, что произошло…

– Ты имеешь в виду клад?

– Нет, Танька… Дело тут не в кладе, тем более что его там, может быть, и вообще нет… Тут дело совсем в другом… – и Даша искоса посмотрела на профиль идущего рядом Костромина, за руку которого так по-прежнему и держалась.

Чака проследила за взглядом Казанцевой, потом покосилась на сомкнутые руки Даши и незнакомого ей парня, шмыгнула носом и сказала:

– Ну… Вообще-то, я тебя вполне понимаю…

Айгуль Талиева, в отличие от Чаки, не понимала ничего. Идя впереди всех со своим отцом, она то и дело оборачивалась, чтобы еще раз удостовериться, что эту странную Казанцеву держит за руку вовсе не Олег Викулов, а совершенно непонятно кто. Даша снисходительно улыбалась ей, а потом смотрела на Сашку и, когда он поворачивал к ней голову, улыбалась и ему, но совсем другой улыбкой. Никогда и никому больше она не станет так улыбаться. «Бальная» улыбка Викулову, собственно говоря, предназначалась даже и не ему. Она была порождением небывалого праздника: прекрасной музыки, высокого искусства танца, взвинченных до предела эмоций. Улыбка Сашке была не театрально-праздничной, а настоящей. Даша даже подумала о том, что если бы ей предложили во владение весь вдруг найденный клад, а взамен попросили вынуть ладонь из руки Костромина, то она, ни минуты не сомневаясь, не согласилась бы.

Когда после плутания по лестницам и коридорам вся компания, возглавляемая Айгуль, наконец подошла к двери темной комнаты, а Александра Модестовна отомкнула замок, к Даше обратился Михаил Петрович:

– Ну, Дарья, опять пришел твой час. Показывай нам, как работает механизм.

Даша с неудовольствием выпустила Сашкину руку и подошла к стене. Она развеселила всех, когда под лучом фонарика директрисы уткнулась носом в стену и таким способом отыскала удлиненную полоску кнопки. Колонна на этот раз отъехала с таким триумфальным скрежетом, будто приветствовала всех, кто имел сегодня счастье наблюдать ее перемещение.

Чака тут же выскочила на площадку лестницы и прокричала оттуда:

– Ну и темнотища! Страшно, аж жуть! И как ты, Дашка, не побоялась спускаться вниз? Это же все равно, что в колодец нырять!

После Чаки все вышли на темную лестницу, а Даша показала кнопку под подоконником. Танька выклянчила, чтобы ей позволили ее нажать, и присутствующие еще раз посмотрели, как колонна задвигается в комнату и как снова выползает на лестницу. Чака приложила ухо к кирпичному боку самодвижущейся колонны и восторженно констатировала:

– У нее внутри что-то тихонечко лязгает и дрожит! Будто там кто-то живой дышит!

– Ну, и где же может быть клад? – улыбнувшись Таньке, спросил Гулькин отец, окидывая взглядом и ощупывая руками мрачные кирпичные стены.

Александра Модестовна осветила фонариком по очереди все углы комнаты и задумчиво проговорила:

– Интересно, какая же из трех оставшихся колонн тоже может отъехать?

– Скорее всего, механизм должен быть спрятан вон в той колонне, – сказал Михаил Петрович и показал на кирпичный столб с другой стороны двери.

– Почему вы так решили? – спросила Чака.

– Поскольку комната угловая, то двум другим просто некуда отъезжать. За ними улица.

– Надо же, какая железная у вас логика! – восхитилась Танька. – Я ни за что не сообразила бы.

– Просто я хорошо знаю здание, – улыбнулся Чаке Михаил Петрович.

– Надо найти кнопку механизма… – еле слышно проговорила директриса. – Ой, что-то я разволновалась… – и она тяжело оперлась на руку мужа.

– Я поищу! – заявила Айгуль тоном, которому, как ей казалось, никто в ее собственном пансионе не должен перечить.

– По-моему, ты тут уже нараспоряжалась, – довольно сердито осадил ее отец и притянул поближе к себе. – Пусть попробует… Даша… Так, кажется, тебя зовут?

Казанцева кивнула, подошла к стене, положила на кирпичи руки, а потом повернулась к Веденеевой:

– Лер! А ты давай с другой стороны! Я думаю, вторая кнопка, как это ни смешно, тоже должна находиться на уровне моего носа.

Девочки зашарили руками по стенам с разных сторон второй колонны, и через несколько минут обрадованная Даша крикнула:

– Надо же! Нашла! Опять мне повезло! Приготовьтесь! Нажимаю!

С потолка за шиворот Казанцевой посыпался сор, внутри колонны что-то крякнуло, взвизгнуло и чихнуло, но с места она не сдвинулась.

– Нажми еще раз, – предложил Сашка. – Это она застоявшиеся суставы размяла и теперь наверняка поедет.

Даша стряхнула с плеч мусор, вытащила из-за воротника острый камешек и нажала кнопку еще раз. Колонна снова чихнула, как-то особенно взвизгнула – и все-таки поехала, продолжая кряхтеть и щелкать частями своего проржавевшего механизма.

– Ура-а-а! – в один голос закричали Даша, Лера и Танька. Айгуль выказывать такую ясельную радость посчитала ниже своего достоинства и лишь снисходительно улыбнулась.

За колонной оказалась ниша. Что в ней находилось, массивный кирпичный столб увидеть не позволял.

– Ну что, Александра Модестовна, вы отошли от первого потрясения? – обратился к директрисе Талиев. – Если за колонной и находятся сокровища, то они принадлежат вашей семье. Вам первой и входить.

Александра Модестовна побледнела так, что это было заметно даже в полутемном помещении.

– Пойдем со мной, Миша, – попросила она мужа, – а то мне что-то не по себе…

Михаил Петрович, нервно покусывая губы, повел жену к открывшейся нише.

– Здесь металлическая дверца, вроде как у сейфа! – крикнул он из-за колонны.

Потом раздалось клацанье металла о металл, какой-то слабый скрежет, а вслед за этим – расстроенный голос Александры Модестовны:

– Ну вот… Не открывается… Я же говорила, что этот дубликат никуда не годится…

– Давайте я открою, – Айгуль вытащила из-за ворота цепочку, на которой висел Царский Ключ.

Давид Алиевич отрицательно покачал головой, сам снял с шеи дочери цепочку и отнес ключ Александре Модестовне. Вслед за ним к нише за колонной подошли и остальные. Директриса вставила в скважину металлической дверцы Гулькин ключ, и он тоже с некоторой заминкой, но все же повернулся в замке. За дверцей в небольшом углублении стоял небольшой кожаный, сильно потертый и растрескавшийся сундучок, или саквояж, похожий на те, с которыми в старых фильмах ездили к больным врачи начала ХХ века.

– Миша, бери, – дрожащим голосом попросила мужа Александра Модестовна. – Открывать будем у меня в кабинете.

Михаил Петрович с большой осторожностью, будто стеклянный, вытащил из сейфа саквояж. Он был покрыт пылью, а замок оплетен густой паутиной, но Михаил Петрович, не обращая на это никакого внимания, прижал добычу к себе, как грудного ребенка.

Директриса заперла сейф, Даша нажала на кнопку, и колонна встала на место.

На обратном пути к кабинету Александры Модестовны все молчали, очевидно, раздумывая над тем, что находится внутри саквояжа и какова будет судьба находки. Глядя на взвинченную покрасневшую Айгуль, засунувшую руки в карманы халатика с такой силой, что они чудом держались на казенных нитках, Даша не ждала ничего хорошего и даже уже жалела директрису.

В кабинете Михаил Петрович поставил саквояж на стол, а Талиев щелкнул выключателем. От яркого света после полутемных коридоров все участники этой истории вздрогнули и на миг зажмурили глаза.

– Все, Миша… Открывай… – Александра Модестовна обессиленно опустилась на стул возле стола.

Даша почему-то испугалась и вцепилась дрогнувшими пальцами в рукав Костромина. Лера подошла поближе к Алексею, Танька на всякий случай решила держаться рядом с Талиевым, который совсем недавно очень ласково с ней обошелся и даже вытер слезы собственным платком. Айгуль стояла с другой стороны отца и смотрела на саквояж так, будто из него должна была выползти отвратительно-ядовитая гремучая змея. Михаил Петрович рукой снял паутину, весьма негигиенично и безжалостно вытер руку о свой новенький халат, поколдовал с замком – и саквояж наконец распахнул кожаные створки.

– Вот это да! Как в кино! – выразила всеобщее мнение Чака.

Даша вылезла из-за Сашки, за которого зачем-то спряталась, и задохнулась от восхищения. Под стильной современной люстрой кабинета Александры Модестовны искрились и переливались настоящие драгоценные камни в золотых старинных оправах!..

Директриса была в состоянии такого шока, что подняться со стула не могла. Она ловила ртом воздух и, похоже, собиралась хлопнуться в обморок. Возможно, она так бы и сделала, если бы очередной раз за сегодняшний вечер не скрипнула дверь и в кабинет не вошли бы Милашка с Адой Глебовной – обе в халатах, заспанные, с кое-как заколотыми волосами.

– Что здесь… – Милашка хотела задать законный для пяти часов утра вопрос, но осеклась при виде сверкающих драгоценностей. Она охнула, закрыла рот рукой и привалилась к шкафу.

Ада Глебовна оказалась более стойкой. Она без лишних звуков приблизилась к раскрытому саквояжу, показала на лежащую сверху брошку с желтыми и зелеными камнями и пробормотала:

– Как на бабушкином платье… На портрете…

Никто ничего не ответил Аде Глебовне, потому что отвести глаза от сверкающей груды ювелирных украшений было трудно, и все слова временно куда-то подевались. Но, оказалось, не у всех. Тишину разорвал гневный голос Айгуль:

– И что, папа, ты все это им отдашь?

– А ты как считаешь? – спросил дочь Талиев. Вынул платок, которым недавно промокал Чакины слезки, и вытер лицо.

– А я считаю, что раз ты купил пансион, то все, что в нем находится, тебе и принадлежит! И нечего их даже обнадеживать!

Талиев наконец отвел глаза от саквояжа, с удивлением посмотрел на Айгуль и, превратившись в неудачливого родителя, растерянно спросил:

– Чего тебе не хватает, доченька?

Айгуль не ответила. Лицо ее скривилось, она всхлипнула и выбежала из кабинета Александры Модестовны.

Дверь с грохотом закрылась, а в кабинете повисла напряженная тишина.

– Не обращайте на нее внимания, – смущенно сказал Талиев, – поплачет и перестанет… Не впервой…

– И все-таки, Давид Алиевич, нам действительно надо во всем разобраться, – очнулась наконец Александра Модестовна, выпрямила спину, твердой рукой поправила разлохматившиеся волосы, и Даша опять увидела в ней ту волевую женщину, которая умело руководила своим пансионом. – Скажите, что вы думаете на сей счет.

Гулькин отец ответил теми словами, какие Даша больше всего хотела от него услышать:

– Я не претендую на ваше богатство. В отличие от дочери, – он болезненно сморщился, – мне всего хватает.

Чака, которой уже давно не терпелось потрогать руками настоящие драгоценности, тоже обрадовалась такому ответу Талиева, подскочила к саквояжу и бесцеремонно запустила в него руку. Она выудила из него брошку, но не ту, к которой Ада Глебовна даже побоялась прикоснуться, а другую, усыпанную мелкими блестящими камешками.

– Ой! Вы только посмотрите! – Танька оглядела всех блестящими, не хуже камешков на брошке, глазами. – Здесь буквы какие-то переплетены! Похожи на ваши преподавательские значки! – И она передала украшение в руки Александре Модестовне.

Та надела очки, поднесла брошку поближе к лицу и, улыбнувшись, сказала:.

– Да, это вензель князей Бонч-Осмоловских: переплетенные «Б» и «О» на черном фоне. Конечно же, я не случайно заказала дизайнеру именно такие значки для своих преподавателей… Такие вензели украшают бумаги и некоторые вещицы, оставшиеся нам от наших предков. Кроме того, что я этим отдала дань нашей фамилии, мне еще кажется, что вензель вообще очень красиво смотрится.

Ада Глебовна вытащила из кармана тонкий кружевной платочек, в одном из уголков которого были вышиты лиловым шелком переплетенные между собой «Б» и «О».

– Александра Модестовна, а что вы собираетесь делать с такой кучей драгоценностей? – непосредственная Чака задала тот вопрос, который интересовал всех присутствующих и который, кроме нее, не посмел бы задать никто.

– Честно говоря, – директриса посмотрела в глаза Талиеву, – я мечтала, что если мы найдем спрятанные дедом драгоценности, то я выкуплю у вас пансион, отремонтирую остальные корпуса, наберу еще преподавателей и создам наконец такое учебное заведение, какое давно хотела иметь и какое, как мне кажется, будет очень к лицу Петербургу. Как вы на это смотрите, Давид Алиевич?

– Я смотрю на это положительно. За год, что существует пансион, ни он, ни вы, ни ваши воспитанницы ни в чем меня не разочаровали. По-моему, только моя дочь и приносит вам неприятности… – Талиев жестом остановил пытающуюся возразить директрису. – А если пансион перейдет в вашу собственность, у Айгуль не будет повода заноситься и изображать влиятельную особу. Мне кажется, ей это только на пользу пойдет.

– Это уж точно! – не могла удержаться от возгласа Чака.

– Вот видите! – невесело усмехнулся Талиев. – Это не только мое мнение.

Глава последняя, а потому самая короткая и без названия.

Давид Алиевич пообещал через двадцать минут отвезти Лериного Алексея домой, а Костромина – в гимназию и пошел разыскивать дочь.

Девочкам разрешили попрощаться с молодыми людьми в гостевой комнате.

Даша с Сашкой подошли к окну, подальше от Леры с Алексеем, чтобы не мешать им.

– Даш! А что бы ты сделала с такой кучей золота? – улыбаясь, спросил Костромин.

– Честно говоря… – задумалась Даша, – даже и не знаю… Мне кажется, у меня есть все, чего можно только желать. – И она очень выразительно посмотрела Сашке в лицо.

Вся выразительность пропала даром, потому что Костромин, похоже, не углядел в Дашином ответе особого скрытого смысла, который она в него попыталась вложить, и вздохнул:

– А вот моей семье не помешало бы золотишко. Мать на трех работах корячится, чтобы нас с братом прокормить. Нет, все-таки мне действительно надо поступать в Кадетский корпус.

– Знаешь, Костромин, я тебе хочу сказать, – решила не сдаваться Даша, – что если ты поступишь в свой корпус, а потом уйдешь в море… – Она набралась сил и выпалила одним духом, глядя ему в глаза: – То я тебя всегда буду ждать!

– А если я не поступлю… – растерялся Сашка.

– Тогда я буду ждать тебя здесь, в пансионе, в этой гостевой комнате… каждое воскресенье… Придешь?

Костромин не ответил, но по его лицу было видно, что он обязательно придет и, скорее всего, в самое ближайшее воскресенье.